Охота на охотника

Я успел по штабелю подняться, перепрыгнуть через ограду, покатившись кувырком, и побежал прочь – не так и далеко лес был. Вроде не засекли. Достав мотоцикл, я погнал прочь. В сторону хутора, где наши находись, тут по прямой едва семь километров будет.

Вроде неплохо набрал, свободного, как показывает счётчик, хранилища, осталось двенадцать тонн. Я бы даже сказал, отлично. Осталось добавить технику с запасом бензина – и достаточно. Правда, с запасами я поработаю. А зачем мне ящики? Место занимают, вес лишний, так что буду доставать всё, что имеет ящики, и освобождать от укупорки, чтобы ещё что полезное влезло. Запас угля, например. Дрова можно найти, а уголь сложно, лучше иметь запас. Это я про буржуйки. Сейчас скажешь да куда они нужны? А зимой взвоешь без них.

Доехал я до леса быстро, уже краешек солнца показался над горизонтом. Зрение успело перейти на дневное, не слепило, и, проезжая рядом с опушкой, я приметил тележную дорогу, ведущую вглубь. Свернул и осторожно поехал по ней. Метров триста проехал. Как я заметил бросок – сам не понимаю. Похоже, боковым зрением засёк. Поэтому, положив мотоцикл набок (благо ехал тихо), я перекатом ушёл от броска двух пограничников. Живым брали.

Вскочив, я принял на бедро третьего, пока первые два вскакивали, и, ловко увернувшись от удара прикладом четвёртого, взял его руку на излом и заслонился его телом, прижавшись спиной к дереву. Карабин, висевший за спиной, больно врезался в спину. К нам ещё бежали… А прикрыться стоит, потому что лица уж больно у погранцов… нехорошие.

– Отставить! – услышал я приказ, и из-за деревьев вышел капитан, тоже пограничник.

Я же клял себя. Мозги прокачал, а ума не нажил. Тут же немало окруженцев, сам, пока летел, видел костры в разных лесных массивах и рощах. А они по звуку движка и брали.

– Товарищ капитан, отзовите бойцов, – попросил я.

– О как, свой вроде? Чего лицо так изукрашено?

– Попал под взрыв гаубичного снаряда, завалило стеной здания, травмировало.

– Для травмированного ты слишком быстро двигаешься. Отпустите бойца, – приказал тот.

Я отпустил и тут же стал поправлять форму, застёгивая верхние пуговицы френча. То, что я в немецкой форме, меня не смущало. Боец замер на миг, а потом сделал шаг в сторону и, подняв свой карабин, отошёл, настороженно на меня поглядывая. Капитан же, подойдя, спросил:

– Кто такой?

– Лейтенант Павлов. Получил назначение в Сорок Вторую стрелковую дивизию. Прибыл в крепость вечером двадцать первого. Распределён не был, не успели, так как принял бой с бойцами Сорок Четвёртого полка и… Товарищ капитан, личная просьба.

– Что хотели?

– Меня накрыло снарядом днём двадцать третьего, завалило обломками кирпичей, как и ещё пятерых бойцов, только двоих живыми откопали, остальные погибли. В общем, я память потерял. Бойцам говорил, что вроде вспоминаю училище, как в крепость ехал, но не бои в ней, что-то есть смутное. На самом деле лгал, ни-че-го я не помню. Это чтобы не потерять доверие бойцов. Они и так на грани, многие не ели двое суток, постоянно отбивали атаки противника. Всё вокруг смердело трупным запахом, проблемы с водой, пили мочу, чтобы обезвоживания не было. Именно я разработал план, как покинуть крепость. Другие пробовали, но, как мне сказали, умылись кровью. Разработка моя, исполнили бойцы конвойного батальона НКВД. Они нашими соседями были, оборону в своей казарме держали. Старшим у них лейтенант Шаблин.

– Документы, – велел капитан.

Он не один был, рядом ещё двое стояли – младший лейтенант и лейтенант. Поэтому когда я достал из кармана брюк пачку своих документов, именно младший лейтенант их забрал и передал капитану, а пока тот изучал их, спросил у меня:

– Как Шаблин выглядит?

– Плотный, на границе полноты, круглое лицо. Нос картошкой. Лицо грязное, в потёках. Глаза вроде зелёные. Мы с ним в подвале общались, а там потёмки, непонятно было. Дальше общались ночью, там по внешности вообще нечего сказать. Хотя он вроде раскосый.

– Да, Шаблина вы видели. Ладно, что там было с момента потери памяти?

– Умельцы ножами сняли охранение и пулемёты с той стороны Буга, дали сигнал, и мы поплыли. Почти две сотни вывели из крепости. Из них семь десятков бойцов конвойного батальона НКВД. Как старший по званию (сам я травмирован был, в воде шесть часов потом лежал, чтобы опухоли убрать) общее командование взял Шаблин. Там ещё младший лейтенант был. Кажется, Аверин фамилия, артиллерист, но он тяжело ранен. На шинели его несли. Дальше я пообещал добыть припасов, и мы расстались, те должны были уйти подальше, сделав крюк, и вернуться к Бугу, подальше от переправ с немцами. Снова переплыть реку и уходить к нашим. Но они ослабленные от голода, далеко вряд ли ушли. Я добыл продовольствие, два грузовика, но где наши, представляю примерно. Вот и выехал их найти, машины оставил в укромном месте.

Сколько точно тут пограничников, я сказать не мог, они постоянно мелькали, перемещались. Двое подняли мой мотоцикл, поставив к дереву, и заглушили, только пятеро бойцов контролировали меня. Ещё пару женщин с детьми заметил, не похоже, что с заставы. Может, комендатура? А так с три десятка их вроде. Да и армейцы были, двоих рассмотрел с малиновыми петлицами. Видимо, прибились.

– Где грузовики?

– В хорошем укрытии.

– Точные координаты.

– За горкой, где рак свистит.

– Лейтенант! Вы что себе позволяете?!

– Товарищ капитан, я же вам говорил: я память потерял. Вот, например, этот мотоцикл. Я не знаю, как им управлять, не помню, но сел и поехал. Грузовик – не знаю, как управлять, но сел и поехал. Я не знал, что умею говорить на немецком, а услышал речь и сам заговорил. Почти чисто. Я не знаю, как на *** посылать, но могу потренироваться на вас. Те двести бойцов, они меня вынесли из крепости, ухаживали, спасли, я для них всё достану. А вас я знать не знаю.

– Так, контуженый и потерявший память, это стоит иметь в виду, – пробормотал капитан, успокаиваясь. – А о чём вы хотели попросить?

– Я могу вести себя не как командир, просьба поправлять, показывать, что не так. Мало ли где накосячу. Чтобы в курсе были, что по незнанию, а не специально. Например, по тем припасам. Чую, что что-то не так сделал.

– Кстати, а как вы их добыли?

– У немцев.

– У кого?!

– У немцев. Мы, когда переправлялись, взяли живыми миномётчиков, я попросил, и на грузовике их связанными вывез. Через мост проехал на эту сторону, даже не проверили. А тут нашёл интенданта, взял его в плен, показал пленных и сказал: меняю на два грузовика припасов и немного медикаментов. Тот обещал клятвенно, поэтому отпустил его. Думал, наши привезёт, склады-то захвачены – нет, привез свои. Всё честно, забрал грузовик с пленными и оставил мне два своих с грузом. Пришлось сцепку делать, шофёра на вторую машину у меня не было. На двадцать километров перегнал машины, по пути брошенные советские осматривал, нашёл четыре ящика с патронами, сунул сзади, еле место нашёл, и вот дальше на мотоцикле. Не обманул немец, засады не было.

– Да, это как-то… – ошарашенно пробормотал капитан, – не по-советски, – нашёлся он.

Другие командиры тоже в изумлении были. Я же пожал плечами.

– Вот вы сказали, теперь знаю.

– Так, вы знаете точно, где сейчас сосредоточена группа Шаблина?

– Да. Отсюда четыре километра по прямой. На заброшенном хуторе. Один из моих бойцов оставил записку в обговорённом месте.

– Хутор на восток?

– Так точно.

– Надо говорить «да» или «нет», – несколько рассеянно поправил капитан. – Вы ответили по-старорежимному, лейтенант, что не в ходу.

– Ясно. Спасибо, что поправили.

– Хутор этот я знаю. Быстро дойдём. Вернее так, мы с вами доедем на мотоцикле, а бойцов поведёт лейтенант Лазарев.

– Тогда вы плащ накиньте, а то увидит кто: немец едет и русский командир с ним. Мало ли что подумают?

– А то, что у немца всё лицо в синяках, опухло, это не в счёт?

– Это вблизи нужно видеть.

Сам я отстегнул с багажника тюк плаща и выдал капитану. Карабин у меня забрали и ему отдали, вроде как будет мешать пассажиру, документы не вернули. Вот так устроились и покатили. Капитан сообщал, куда ехать – действительно знал куда. Доехали за тридцать минут, и то потому, что в одном месте пришлось через полуразрушенный мостик, где ручей, руками толкать мотоцикл. Когда метров триста оставалось, нас уже заметить должны были (это вокруг хутора леса, а тут поле с заросшей дорогой), я остановился и, сняв каску, стал махать ею над головой. Да и капитан снял плащ, в который кутался, и надел фуражку, так и доехали.

Встречали, благо не ушли. Шаблин быстро доложился капитану Карповскому, как тот представился ранее, они отошли и поговорили, после этого меня подозвали. Сам я пообщался с Овечкиным, старшина тут же был, обрадовался мне. Я сообщил, что у немцев два грузовика с припасами увёл и немецкую полевую кухню, новую. Эта кухня теперь наша, нашего Сорок Четвёртого стрелкового полка, пусть берёт её под своё командование. Заодно подсчитает, сколько тут бойцов нашей дивизии, я возьму их под командование. Припасы сразу разделит, прикинув пайки, подберёт, поищет повара.

Оказалось, искать не надо, есть такой. Так что старшина стал искать шофёра, точнее, приказал его позвать, а я, хромая для виду, подошёл к Карповскому с Шаблиным. Вот и доложил Шаблину, как старшему, что добыл, перечислив, и, мельком глянув на капитана, сообщил о полевой кухне. По-моему, ей обрадовались больше всего.

Оказалось, бойцы корову увели, уже забили на мясо и жарят на костре с картошкой. Шаблин решил тут задержаться, набраться сил. Рывок от реки показал, как люди ослаблены. Ну и велели доставить грузовики сюда как можно быстрее, уточнив, сколько на это уйдёт времени. Я сказал, около часа, потому что кухня на деревянных колёсах, ехать буду медленно, тросами привяжу. Её же только конями буксируют. Заодно попросил капитана вернуть документы. Тот и карабин вернул, и я побежал к мотоциклу.

Там уже Овечкин ожидал и боец мялся, в красноармейских шароварах, исподней рубахе и сапогах, причём в немецких. Не вооружён. Усадил он меня позади себя на багажник, и мы покатили прочь. Бойцы с надеждой смотрели нам вслед, уже все в курсе, что за припасами поехали.

По пути встретили колонну пограничников, их там шесть десятков оказалось, ошибся я, да и не все на виду, видимо, были, с десяток гражданских ещё. Вот так сообщив лейтенанту, что наши на хуторе, капитан Карповский принял командование (а это так и было), а я покатил дальше, выискивая место, где достать грузовики. Надо незаметно загрузить их – у меня ведь ничего не готово – и кухню привязать. Вот и поглядывал. Приметив густой молодой ельник, что с краю к леску прилип, к нему и свернул.

– Приехали, – сообщил я бойцу. – Грузовики в километре отсюда. Я схожу, проверю, есть засада или нет. Мало ли, вдруг немцы нашли? Потом вернусь, и доедем. Ждите тут, боец.

– Есть, – ответил тот; не козырял, пилотки-то нет.

Мы закатили мотоцикл под деревья, и я похромал к ельнику. На виду метров двести был, а когда скрылся с глаз бойца, первым делом переоделся в свою форму командира, только сапоги немецкие оставил, свои-то внутри сырые пока. После этого, отбежав метров на пятьсот, неплохую полянку нашёл. Достал оба французских грузовика и стал набивать кузова трехтонок припасами до верха тента: ящики с консервами, коробки с галетами, несколько мешков с крупой и мукой, две коробки со спагетти, соли мешок, какао банки, по два ящика с патронами и несколько мешков с перевязочными материалами и лекарствами. Ну и саму кухню. Одну из двух.

После этого направился обратно, нашел бойца, который в кустах прятался, запустил движок, и мы доехали до стоянки. Дальше – дело техники. Сложнее всего кухню прицепить было, к крюку не подходит, сцепки нет, только тросами и смогли, по-жёсткому, так и выехали. Я первым, боец за мной – машину быстро освоил. Он и приглядывал за кухней. Километров десять в час шли, не выше, за сорок минут доехали.

Нас встречали, показали, куда ставить машины, – и сразу на разгрузку. Кухню вручную откатили под навес. Там повар с помощниками сразу начали смазку отмывать. Овечкин, которого замом по тылу назначили, да он и был ротным старшиной, принимал припасы. Патроны уже расходились, ящики вскрыли, внутри по два цинка, медикаменты – трём санинструкторам и одному фельдшеру в звании старшины. Он у нас главный медик. Карповский с удовольствием осмотрел меня и сказал, что теперь хоть на человека похож. Ну а пока суета стояла, я на мотоцикле снова уехал. Никто остановить не успел.

На самом деле отъехал я недалеко, устроился в лесном овраге, убрав мотоцикл, и занялся делами, которыми не смог бы заняться на хуторе. А именно: приготовить оружие к бою. У меня даже пистолет в кобуре не почищен. И поглядывал по сторонам. Карповский своих людей разослал в разные стороны, на разведку, по пять бойцов при младшем командире, могут на меня наткнуться, чего я бы не хотел. А вообще, большая часть окруженцев уже схлынула, остались лишь те, кто задержался по разным причинам, и раненые.

Это я к тому, что засёк движение между деревьями и, перемещаясь ближе, от дерева до дерева, обнаружил шесть девушек и пожилого бойца. Медики: две девушки в форме командиров – военврач третьего ранга и военфельдшер; четыре в форме сержантов – медсестры, скорее всего, и боец-санитар, как я его определил. Оружие только у командиров. По крайней мере, кобуры на положенных местах имеют. Идут усталые, заморённые какие-то. Без вещей, только у санитара и шинелька, и вещмешок имелись.

– Кхм, – прочистил я горло и, когда те зашуганно остановились, две так даже присели, поздоровался: – Доброго утра, девушки!

Военврач быстрее пришла в себя. Осмотревшись, кинула на меня быстрый взгляд и спросила:

– Лейтенант, наши далеко?

– Далеко. К Слуцку уже почти отошли. Это я о передовой. Если о тех, кто попал в окружение, как и мы, то тут недалеко хутор. Там бойцы восстанавливаются, много раненых, ваша помощь пригодится. Скоро как раз обед на кухне готов будет. Если поспешите, вас встретят и накормят. Кстати, разрешите представиться: лейтенант Павлов, направлен служить в Сорок Вторую стрелковую дивизию, но назначения получить не успел.

– Мы тоже из Сорок Второй, из медсанбата, не успели эвакуироваться. Последними были, – пояснила военврач. – Хорошо, спрятаться успели, вот только сегодня нагонять пошли.

– Дима, вы меня не помните? – спросила военфельдшер. – Мы вместе приехали на поезде, в Бресте на вокзал сошли.

– Простите, я командовал участком обороны в крепости, попал под разрыв снаряда, завалило обломками кирпичей. Получил по голове. Я ничего не помню до этого момента. Заново родился, как откопали. Как зовут, из документов узнал. Идёмте, я покажу тропку, там сами дойдёте. Я пока занят. Если обо мне спросят, скажите, через час буду. Готовлюсь долги раздать.

Дальше проводил их до тропинки на опушке, указал на крыши вдали – мол, туда идите, – и медики вскоре ушли, а я вернулся в овраг и продолжил. До их появления я успел почистить свой пистолет от нагара, вскрыть ящик с патронами к нему и зарядить оба магазина. Потом вскрыл ящик с ППД, теми, что с дисковыми магазинами, и начал счищать консервационную смазку. Нанес оружейную, снарядил диски.

Вот чёрт, как же не хватало третьей руки! Сложное дело, но десять дисков снарядил, подобрав, чтобы подходили. Восемь к одному автомату и два к другому. Его я тоже почистил. Тут как раз и заметил движение. А как отправил медиков, продолжил: одну СВТ с оптикой подготовил, снарядив магазины, один ДП, убрал в коробку снаряжённые диски к этому ручному пулемёту. Момент зарядки – не простое дело. Ну и под конец набил специальной машинкой четыре ленты для максима, его тоже подготовил к бою. Ещё два нагана почистил и снарядил, три десятка разных гранат – и решил, что хватит пока, и так час прошёл.

Потом подготовил два вещмешка. Один за спину, на бок ППД, и второй вещмешок на грудь. После чего достал мотоцикл и покатил обратно к хутору. А там суета. Встретили нормально. Оставив мотоцикл у одного из грузовиков, узнал, в чём дело. Одна из групп пограничников, проводившая поиск, наткнулась на наших. Причём своих – тоже погранцы были, смешанная группа. И там нашелся батальонный комиссар (да, у погранцов свои политработники тоже были), он и принял командование как старший по званию и приказал уходить – через час должны выйти.

Раненых и часть медиков оставляли тут. Овечкин как раз наблюдал, как повар котлы моет, чтобы вторую партию блюд начать готовить (это ротная кухня, на сто тридцать человек, а нас тут почти триста), и я приказал ему отыскать и построить всех бойцов и командиров из Сорок Второй стрелковой дивизии. Другие не интересуют.

Когда построили, я сообщил:

– Товарищи бойцы, мне стало известно, где сейчас находится наша дивизия. Она с боями отступает на линию Бобруйск – Слуцк, там и будем её искать. Выходим, как медики дадут добро. Теперь по личному. Я помню добро, воинскую отвагу и честь воина. И также хорошо помню, как меня извлекли из завала, как лечили, как помогли и выносили из крепости. Спасли, по сути. Старшина Овечкин, два шага из строя!

Тот в строю стоял – я велел встать, когда все построились. После чего, подойдя, известил громко, чтобы строй бойцов слышал мои слова (а из нашей дивизии тут было сто тридцать семь бойцов и четыре командира, себя и старшину я считаю):

– Старшина Овечкин за беспорочную боевую службу и спасение своего командира награждается наручными часами, а также получает личное оружие.

Я достал из вещмешка, что висел за спиной, кобуру с наганом, тут и портупея была, а также трофейные часы, и вручил старшине. Второй вещмешок и автомат лежали в сторонке. После этого Овечкин, отдав честь, вернулся в строй. А оружие нужно было выдать, ремень у того пустой, подсумки для винтовочных обойм пустые, и всё.

Потом вызвал того бойца, что помогал идти к Бугу. Ему выдал наручные часы, банку консервов с ветчиной и пачку галет. Там сто грамм выходило. Также тем бойцам, что меня откапывали (а я всех помнил), выдал по банке консервов и пачке галет. Для оголодавших бойцов это была лучшая награда.

Как я отметил, это произвело впечатление и подняло мой авторитет. Тем более я сообщал, за что конкретно награждаю. Опустевший вещмешок я отдал старшине, ему уж точно пригодится. Тот уже нацепил кобуру, ремень портупеи перекинул через плечо, часы надел и был доволен. После этого перед строем приказал ему составить списки вещевого имущества бойцов, чего не хватает, вплоть до шинелей, и представить мне, заодно тетрадь и карандаш выдал. После этого распустил строй.

Затем посыльный, что терпеливо ожидал минут пять, отвёл меня к группе командиров, там и военврач была. Козырнув, я представился. Комиссар сначала спросил, где я был.

– Долги готовился раздать и раздавал, товарищ батальонный комиссар. Товарищ комиссар, разрешите обратиться к лейтенанту Шаблину?

– Разрешаю.

Повернулся к тому:

– Я говорил, что должен тебе за тех пленных немцев и грузовик, а я обещания держу.

– Так ты же продовольствия…

– Ты не уводи тему. То для всех, а тут чисто для тебя. Значит, держи пилотку, командир без головного убора не должен быть. Теперь ППД. Он теперь твой. И этот вещмешок. Тут всё, что нужно командиру. Бритвенные принадлежности, запасное нательное бельё, мыло трофейное, полотенце. Немецкий котелок с кружкой и ложкой, две банки немецких консервов и пачка галет, ну и запасной диск к автомату, триста патронов и две ручные гранаты. Это всё, что уместилось. Владей, и спасибо, что просьбу выполнил.

Вещмешок, который ранее на груди висел, я передал новому владельцу. А побриться ему нужно, щетина отросла. Как и другим. Хотя у меня тоже колется – похоже, Дмитрий уже брился, – но не так заметна: щетина светлая и на коже слабо видна.

Дальше слово взял батальонный комиссар, что соответствовало званию армейского майора, и поставил задачу. Оказывается, две группы пограничников атаковали немецкий обоз и, частично перебив возниц и частично разогнав, захватили восемь повозок. Разгрузив (там какое-то инженерное имущество было), их пригнали сюда. Плохие новости: уцелевшие обозники уже должны нажаловаться, а по следам найти наше укрытие несложно. Скоро можно ожидать гостей. А майор радовался тому, что есть на чём вывозить кухню, ну и раненых. Поэтому и был отдан приказ готовиться к выдвижению.

– Нет, – хорошенько подумав, сказал я.

– Что значит «нет»?! – с грозным видом нахмурился майор.

Карповский морщился, но не возражал, он отлично знал этого политработника, они из одной комендатуры, поэтому не возражал. Пусть своими командует, а я армеец. В общем, уходить я не желал. Не так сказал, уйти мы уйдём, сразу, как эта банда свалит, но под командование этого хмыря я не пойду. Да сразу было ясно, что ничего путного с ним не будет. Погибнем, или нас рассеют и пленят. Я-то ускользну, но терять бойцов, над которыми взял командование, не желаю.

– Это означает, товарищ батальонный комиссар, что вы можете забрать подчинённых вам бойцов и командиров и уйти, я даже кухню вам отдам, но я и мои бойцы, все из Сорок Второй стрелковой дивизии, останутся тут. Товарищ военврач голоса не имеет, она из той же дивизии и находится в моём подчинении.

– Лейтенант, вы что, с ума сошли? – Тот, похоже, не верил своим ушам, меня это даже позабавило. – Это приказ!

– Как бы вам вежливо и тактично ответить?.. А, вот. А мне насрать. Вы никто, и звать вас никак. Своими пограничниками и командуйте.

– Арестовать! – задыхаясь от ярости и покраснев лицом, выдохнул тот. – Под трибунал!

– Давай, рискни! – В руках у меня тут же появилась граната Ф-1, и я выдернул кольцо, удерживая скобу одним мизинцем.

Политработник смотрел на гранату, как кролик на удава. Да и не он один. Карповский же, вздохнув, объяснил своему командиру:

– Товарищ Гордиевский, лейтенант Павлов контужен и потерял память. Он лично попросил следить за ним и указывать, если он будет вести себя не так, как положено красному командиру. Лейтенант, уберите гранату и объясните свои мотивы. Ваше «не хочу» – это не объяснение.

Демонстративно вернув кольцо на место, что вызвало у некоторых вздохи облегчения, я повесил гранату за скобу на ремень и сказал:

– Уже все в курсе, что я потерял память, я не могу её пока восстановить, поэтому собираю сведения от кого могу. Поговорил я и с немцами, взятыми мной в плен. Как-то вопрос зашёл о советских политработниках. Немцам сверху спустили приказ расстреливать на месте при выявлении жидов, комиссаров, работников НКВД и пограничников. Немцы педанты, они исполняют приказы неукоснительно. Однако от политработников немецкие офицеры в полном восхищении и в восторге. Они их очень хвалят. Сейчас объясню причины, на примере. Допустим, двигается пехотный батальон вермахта и натыкается на наспех выстроенную оборону русских. Откатившись, те готовятся дать координаты артиллерии, миномётчики тоже миномёты готовят, в общем, обычная работа по подготовке к вскрытию обороны. А тут из окопа выскакивает командир со звёздами на рукавах, с пистолетом, и с криком бежит на немцев. За ним волной, с винтовками в руках, выбираются бойцы и бегут следом, блестя гранями штыков. Представили ситуацию?

– Ничего необычного в этом не вижу, – пожал плечами комиссар. – Я сам в Гражданскую так в атаки ходил.

– А для немцев это дико. И сейчас не Гражданская, воюют по другим нормам. Они уже знают привычки политработников и встречают нашу атаку как надо, огнём пулемётов, а в пехотном батальоне вермахта их много. Причём комиссаров стараются не задеть: если он упадёт, бойцы залягут, и тогда предстоит долгая перестрелка. Солдатам строго-настрого приказано стрелять его одним из последних – и атака остановлена, захлебнулась в крови. Немцы добивают штыками раненых, идут занимать пустые окопы. Там, где те, вскрывая оборону, обязательно бы понесли потери, они легко уничтожили обороняющихся и идут дальше. И таких случаев было множество, немцы в восхищении от того, как советские политработники помогают вермахту уничтожать кадровый состав Красной армии и открывают им дорогу. Это показания пленных, я передаю их слово в слово. Правда, стоит отметить, что не все политработники такие, не все. Опять же со слов пленных немцев, были два комиссара, обеспечивших крепкую оборону, немцы кровью умылись. В одном месте сутки не могли сбить наших с позиций. А не обойдёшь: наши, когда немцы на сто метров подходили, поднимались в контратаку, отбивая её, собирали с убитых немцев оружие и патроны (своё уже закончилось) и снова уходили в укрытия. До последнего защитника стояли. Командовал ими полковник, немцы не разбираются в ваших чинах. Вот этим двум политработникам – они погибли – я бы в ноги поклонился, выказывая своё уважение. Они заслужили. Поэтому пока мы тут общались, я прикидывал, к какой категории вас отнести. Вы не чета тем двум комиссарам, к которым немцы отнеслись с уважением и даже похоронили с воинскими почестями. Они уважают хороших и достойных воинов. Вы из тех, что поднимают бойцов в бессмысленную атаку, и погубите их с лёгкостью. В душе ничего не дрогнет. Поэтому и говорю. Своих забирайте, а моих трогать не сметь! Тем более мне за это ничего не будет. Я до своих дойду, а вы гнить где-то в бурьяне будете. Мёртвые не жалуются и рапорты не подают. В этом и причина моего отказа. И другого решения вы не услышите, нам с вами не по пути.