Игра в кроликов

Терри Майлз

Игра в кроликов

Terry Miles

RABBITS

Copyright © 2021 by Terry Miles

© Т. Чамата, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Посвящается Луне

Вся наша жизнь так близка к правде, что взгляд замыливается; но стоит лишь немного заступить за рамки, и ты вдруг видишь весь ее гротеск. В полусвете полуреальной зари стоит человек в седле и колотит в ставни, называя наши имена. Он – лишь плащ и шляпа, парящие в облаке собственного дыхания, но когда он позвал – мы пошли. Мы пошли, вот уж не сомневайтесь.

Том Стоппард. «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»

Впервые я столкнулась с игрой в 1983-м. Профессор теории игр решил показать мне место, где когда-то располагалась первая прачечная Сиэтла; разумеется, никакой прачечной там давно уже нет, зато есть ресторан, и его управляющая может провести в старую часть здания. А если заказать чего подороже и не поскупиться на чаевые, она снимет со стены над камином большую модернистскую картину и покажет нарисованного под ней кролика.

Некоторые истории легче принять, если считать, что они – вымысел, только основанный на реальных событиях. И это именно такая история.

Шалини Адамс-Прескотт, 2021

.–. .– –. . . –. . . . . – . . . –. .– – .

.–.–.– –.–. – –1

1. Встреча у Фокусника

– Что вы знаете об игре?

Улыбки быстро сползают с лиц разномастных конспирологов и знатоков глубинного интернета, рыскающих в Сети в поисках диковинок и загадок. Они замолкают, обрывая разговоры на полуслове, поспешно прячут телефоны в рюкзаки и карманы, пытаются принять вид безразличных ко всему бунтарей, но все же машинально подаются поближе, прислушиваются, и в глазах их сияет нервное предвкушение.

В конце концов, ради этого они собрались.

Только одно привело их сюда; всегда приводило. То, чему они посвящали бессвязные простыни текста на специализированных форумах, впервые нырнув в Сеть через анонимный браузер «Тор»; то, на что натыкались в закрытых сообществах и в запрятанных на глубине интернета блогах безумцев, помешанных на самых редких и необычных теориях заговоров.

То, что не выходит из мыслей, грызет и терзает ту частичку души, что отчаянно стремится поверить в нечто, выходящее за привычные рамки. То, ради чего можно выйти из дома посреди ночи, несмотря на проливной дождь, и приехать в захудалую пиццерию-тире-зал игровых автоматов, которую давно снесли бы, заинтересуйся ей инспекция хоть немного.

И они приезжают, потому что в этот раз непостижимое «нечто» совсем не такое, как раньше. Оно напоминает необъяснимые моменты, с которыми можно столкнуться по жизни: НЛО, которое вы с другом видели летом на озере, призрак, стоящий у кровати в ночь на твой восьмой день рождения. Электричество, бегущее по спине в момент, когда старший брат запер тебя в подвале и выключил свет. То самое «шило в жопе», как говорил мой дед.

– Говорят, так набирают людей то ли в АНБ, то ли в ЦРУ, – говорит девушка лет двадцати – двадцати пяти. Она приходила и на прошлой неделе. Молча прослушала выступление, а потом догнала меня на парковке и начала расспрашивать про фракталы: связаны ли они с сакральной геометрией (скорее всего) или научным трудом мистика Джона Лилли (что вряд ли).

Но напрямую она ничего не спросила.

Все как всегда.

Обычно об игре шептались только онлайн, обсуждали ее в кругу одержимых конспирологическими теориями единомышленников, собравшись в каком-нибудь магазине комиксов или зале игровых автоматов. В реальном мире говорить о ней было страшно, как делать шаг навстречу опасности, как выглядывать за край платформы, прислушиваясь к рокоту приближающегося поезда.

Игра была этим поездом.

– Игроки умирают тысячами, – добавляет худой рыжеволосый мужчина, которому не дашь больше тридцати пяти. – А все следы заметают к хренам, будто их и не было.

– Теорий много, – говорю я, как и тысячи раз до этого, – и да, некоторые действительно считают, что во время игры погибали люди.

– Почему ты зовешь ее просто «игрой»? Есть же нормальное название, – спрашивает женщина в инвалидной коляске, одетая как библиотекарша из пятидесятых, с очками, болтающимися на бисерной цепочке. Мы уже виделись. Это Салли Беркман; у нее проходят самые популярные партии Dungeons & Dragons в городе. Оригинальная редакция, усложненные правила.

– Сдаем телефоны и прочую технику, – говорю я, проигнорировав вопрос Салли. Людям нравится, когда я нагоняю страх. Происходящее сразу кажется таким таинственным и опасным.

Собравшиеся по очереди складывают телефоны, ноутбуки и все остальное в стоящий на полу большой ящик из кедра.

Он старый и чем-то похож на сундук; Фокусник привез его несколько лет назад из Европы. На крышке – жутковатая гравюра, изображающая охоту за зайцем. Она проработана до мельчайших деталей. На фоне – охотники с собаками, гонящиеся за добычей, но внимание привлекают не они, а выражение морды зайца, сидящего на переднем плане у самого края крышки. Что-то осознанное и мрачное читается в его дико распахнутых глазах и приоткрытом рте. Он выглядит так, что судьба охотников пугает сильнее, чем его собственная. Судя по всему, изготовили ящик где-то в двадцатых-тридцатых годах прошлого века. Я постоянно пользуюсь им на собраниях; покрывающая его необычная патина придает встречам заговорщицкий дух.

Как только все телефоны оказываются внутри, я эффектным пинком захлопываю крышку и достаю катушечный магнитофон.

Разумеется, оцифрованная запись у меня тоже есть. Более того, на пленку она была перезаписана из MP3. Но есть в аналоговых носителях что-то романтичное. Как и кедровый ящик, старинный магнитофон – просто зрелищная показуха, но ради нее народ и приезжает в Университетский округ Сиэтла, ради него находит старый зал игровых автоматов.

Все ради зрелища.

Люди выбираются из родительских подвалов, из захламленных студий, из дорогущих пентхаусов и старых бревенчатых домиков в лесной глуши и приезжают, чтобы узнать об игре. Чтобы послушать ИМП – Игровой манифест Прескотт.

Я тянусь к кнопке воспроизведения, но тут из глубины зала раздается голос:

– А правда, что ты знаешь Алана Скарпио?

– Да, знаю. Мы познакомились на девятой игре, – говорю я, оглядывая толпу в поисках человека, который задал вопрос.

Народа немного: человек сорок-пятьдесят, но зал тесный, и стоят они в три, а то и в четыре ряда.

– Считается, что он выиграл шестую итерацию игры, – добавляю я.

– Да, да, мы в курсе. Посвежее новости есть?

Я никак не могу найти говорящего. Голос мужской, но из-за гула автоматов с видеоиграми и пинболом непонятно, где расположен его владелец.

– У Алана Скарпио куча бабла и женщин, а в друзьях – Джонни Депп, – замечает молодой человек, прислонившийся к старому автомату с Донки Конгом – младшим. – Сомневаюсь, что он стал бы играть.

– Да даже если играл, где доказательства, что он выиграл? – говорит женщина в футболке с логотипом «Титаники». – В списках Круга значится Калифорниак, а не Алан Скарпио.

– Тогда как он разбогател буквально за одну ночь? – приводит Салли Беркман частый аргумент в спорах о Скарпио. – Он и есть Калифорниак. Ему идеально подходит. Он даже родился в Сан-Франциско.

– А, ну да. Родился в Сан-Франциско – значит, точно он, кто ж еще, – так и продолжает нарываться любитель Донки Конга.

– Сан-Франциско находится в Калифорнии, – говорит Салли Беркман. – Калифорниак.

– Ты что, серьезно? – качает головой Донки Конг.

– Может, займемся тем, зачем мы собрались? – вмешиваюсь я.

Если они начнут спорить, кто такой Калифорниак и побеждал ли Алан Скарпио в шестой игре, мы проторчим тут всю ночь. Плавали, знаем.

Я киваю стоящей у входа в зал кудрявой блондинке, и та выключает свет. Ее зовут Хлоя. Мы давно дружим. Она работает на Фокусника.

Весь этот зал принадлежит Фокуснику.

Бывший подпольный бар, в восьмидесятые переделанный под пиццерию с игровыми автоматами. Печь для пиццы сломалась лет десять назад, поэтому теперь остались лишь автоматы. Никто не знает, как Фокусник умудряется поддерживать его на плаву в век домашних компьютеров, а в последнее время и телефонов, но как-то ведь умудряется.

Этот зал – портал в прошлое.

Кирпичные стены и бегущие по потолку трубы резко контрастируют с яркими экранами автоматов и пиликаньем восьмибитной музыки, переплетаясь в странноватом, но уютном сочетании анахронизмов.

Хлоя называет его индустриальным стилем восьмидесятых.

Сейчас Фокусника нет: он уехал в какую-то экспедицию. Но он и так не показывается на встречах.

Мы начали пользоваться его залом после восьмой итерации. По сути, зал Фокусника стал нашей базой, местом, где можно встретиться в неформальной обстановке и обсудить игру с такими же одержимыми, даже когда остальные потеряли к ней интерес.

Я включаю кассетный магнитофон, и из динамиков звучит голос доктора Эбигейл Прескотт.

«…Вызывает тревогу уровень секретности, окружающий игру, как и количество участников… ПОМЕХИ…от начала пути и до первой отметки – полный хаос, логику не отследить ни одним алгоритмом… ТРЕСК …по описанию базовое состояние игры похоже на жидкость, будь то клеточная цитоплазма или протоплазма… ПОМЕХИ …Долгое время новостей не появлялось, пока в 1959 году студентка из Оксфорда не обнаружила первую зацепку. Она объединила письмо в редакцию, опубликованное в «Вашингтон пост», с текстом песни братьев Эверли и поняла: игра вернулась. Об этом она сообщила профессору из Кембриджа, которого позже ввела в мыслительную матрицу… ТРЕСК …впервые «Кроликами» ее стали называть в честь изображения на стене прачечной в Сиэтле. Это название не было привязано к текущей итерации игры, как не привязано оно и к этой… Насколько нам известно, у игр – по крайней мере, в их современных вариациях – нет официальных названий. Игроки сами назначают их итерациям номера… ПОМЕХИ …стоит предупредить также о том, что по некоторым предположениям риски, связанные с физическим и психическим благополучием, часто замалчиваются, и… ПОМЕХИ.

Утверждается, что на стене прачечной, обнаруженной в 1959-м, помимо оттиска кролика был также написан некий «Манифест», содержащий следующие строки:

Играй и знай: молчанье не порок. Порталы, двери, точки и колодцы – вот основа. Пытливый взгляд Смотрителей бывает строг; Играя, помни: никому ни слова».

И вот наконец-то: «Кролики». Ради них они и пришли. Узнать что-то новое, найти зацепку, хоть что-то, что приведет их к новой игре: одиннадцатой по счету, игре XI.

Когда она началась?

Началась ли вообще?

Или десятая итерация еще не закончилась?

И видел ли кто-нибудь Круг?

Голос Эбигейл Прескотт стихает, и я, выждав театральную паузу, перехожу к заключительной части выступления.

– Итак, ваши вопросы?

– А можешь рассказать про Прескотт? – зычным голосом спрашивает мужчина в «канадском фраке» – джинсовой рубашке и светлых джинсах. Он играет в автомат, разработанный «Уильямс Электроникс» в начале восьмидесятых, «Роботрон: 2084».

Это мой друг, Барон Кордрой, подсадной зритель – он помогает вести обсуждение в нужную сторону.

– Да, конечно. Насколько нам известно, доктор Эбигейл Прескотт работала под руководством двух ученых: стэнфордского профессора Роберта Уилсона, который изучает теорию игр и ее связь с экономикой, а также квантового физика Рональда Мейерса, но больше никакой информации о ней нет. Есть мнение, что Эбигейл Прескотт не имя, а псевдоним, но и это только теория.

– И чей это псевдоним? – спрашивает Салли, повелительница D&D.

– Понятия не имею, – отвечаю я искренне.

Эбигейл Прескотт – загадка. Про нее ничего не найти ни онлайн, ни офлайн – поверьте моему опыту.

– А откуда взялась эта запись? – И снова тот самый голос с задних рядов. Я все еще не понимаю, кому он принадлежит.

– Ну, как многие знают, найти Игровой манифест Прескотт – задача не из легких. Как только он появляется на общедоступных сайтах, его сносят быстрее, чем какой-нибудь пиратский фильм крупной компании. У нас есть лишь отрывок, но это единственный источник информации об игре.

Еще одна театральная пауза.

– Он достался мне от друга, который почти победил в восьмой итерации. – Это, конечно, не так. Отрывок, купленный в даркнете, стоил мне двадцать шесть долларов в биткоиновом эквиваленте.

В зале воцаряется тишина.

Они обожают, когда я упоминаю нумерованные итерации игры и их победителей, так называемый Круг. И, разумеется, когда речь заходит о Хейзел, самом скандально известном игроке «Кро-ликов».

Не только Хейзел пользуется популярностью. Еще есть двое ребят из Канады, Найтшейд и Сэди Паломино; Контрол Джи, победитель последней – десятой – игры; бразильский анархист под ником 6878; и, разумеется, Шелест, самый опасный среди всех участников, по слухам, предавший члена семьи, чтобы получить преимущество в девятой игре. Но, несмотря на все их заслуги, до Хейзел им далеко.

Хейзел – моя визитная карточка. Я всегда стараюсь приберечь упоминания о ней – или о нем? – до конца.

– Ну хватит, скажи уже что-нибудь новенькое, – просит мой друг Барон.

В этот раз он даже не отвлекается от игры. Нужно будет напомнить ему об обязанностях – в конце концов, я плачу ему деньги. Но это потом.

– Ну, ходят слухи, что в игре замешан кто-то еще, кто-то могущественный, таинственный и крайне опасный. Кем бы ни была эта сила, она действует из-за кулис, наблюдает, следит за нами из-за завесы бесконечной тьмы и ждет, пока игроки ошибутся. – Я делаю эффектную паузу, а затем продолжаю, понизив голос: – Это предупреждение было написано на обороте библиотечной карточки со дна старинной картотеки, купленной в ирландской комиссионке.

Кашлянув, я цитирую строки по памяти:

Не забудь про Игру, или жизнь канет в Лету; Ищи свой путь по ключам и приметам. Ползи вслепую, думая, что борешься с судьбой, Пока мы ждем во тьме, руководя тобой. Триумф и крах известен наперед, Так играй же, дитя, игра тебя ждет.

– Ого, сколько пафоса. – Снова неизвестный мужчина.

Оглядевшись, я замечаю мелькнувшую в толпе зеленую куртку, похожую на военную.

– Такова суть игры, – продолжаю я. – Суть «Кроликов». – Я медленно обвожу взглядом комнату. – Награды за участие неизвестны, наказание за разглашение тайны и несоблюдение духа игры сурово – с трудом верится, что в нее до сих пор играют. – Я привычно втягиваю в себя воздух. – Еще вопросы есть?

– Моя подруга говорит, что у нее есть доказательства начала одиннадцатой игры. – А вот эту женщину в красной бандане я не знаю; она сидит на полу, прислонившись к автомату «Логова дракона».

– Без обид, но эксперты считают, что игра закончилась на десятой итерации. Нам остается лишь ждать. Никто не знает, когда начнется одиннадцатая игра и начнется ли вообще.

– А что слышно про Хейзел? – вовремя спрашивает Барон Кордрой.

– Боюсь, это тема для следующей встречи.

Толпа расстроенно стонет.

– Если у вас еще остались вопросы, можете скачать PDF-документ с моего сайта.

Обычно где-то половина присутствующих задерживается, и мы общаемся уже неофициально, обмениваясь историями про Хейзел и прочих известных игроков, но сегодня ночью в «Гранд Иллюжн Синема» показывают «Донни Дарко», и до начала осталось всего двадцать минут.

Кому же еще интересоваться «Кроликами», если не фанатам научно-фантастического триллера Ричарда Келли.

Я прощаюсь с участниками, забирающими сданную технику, и они поспешно выбегают под дождь.

Когда последний человек выходит из зала, я открываю небольшой зеленый ящичек и пересчитываю деньги. Двести два доллара. Неплохо. Оставив долю Фокуснику, я прячу ящик под прилавок.

– М-да, давно я не слышал такого бреда, – раздается знакомый голос. Тот самый мужчина в военной куртке, накинутой на тонкую черную толстовку с капюшоном, скрывающим лицо. Он играет в «Роботрон: 2048», тот самый автомат, за которым стоял Барон.

Видимо, пока народ уходил, они успели поменяться местами.

– Где Барон? – спрашиваю я.

– Кто?

– Парень, который играл в «Роботрон».

– Пошел смотреть «Донни Дарко», видимо.

Ну разумеется. Про «Кроликов» Барону слушать неинтересно, а заплатить семь долларов за фильм, просмотренный уже раз восемьдесят, – это всегда пожалуйста.

– А я неплох, – замечает мужчина, кивая на экран.

Я подхожу и смотрю на счет. «Неплох» – это мягко сказано. Барон бы в жизни столько не набрал, а он самый настоящий мастер «Роботрона».

– Раньше я часто зависал в автоматах, – говорит мужчина и оборачивается, сбрасывая капюшон.

Я мгновенно его узнаю.

И тут стоит кое-что заметить. Во-первых, мужчина, играющий в «Роботрон», – мужчина, спросивший, знаю ли я Алана Скарпио, – и есть тот самый знаменитый отшельник-миллиардер-филантроп, якобы победивший в шестой итерации «Кроликов», хренов Алан Скарпио собственной персоной. Во-вторых, я могу сколько угодно врать, что мы знакомы, но вижу я его первый раз в жизни.

– У меня просьба, – говорит он.

– Какая? – спрашиваю я.

– С «Кроликами» что-то не так. Помоги мне во всем разобраться.

И с этими словами Алан Скарпио вновь приступает к игре.

2. И что, мы будем слушать про тупых дятлов?

Если кому интересно, зовут меня К. Точка. Просто К. Одной буквой.

Скажу сразу: да, К – это сокращение. И нет, уточнять я не собираюсь. Разочарованы? Ничего страшного, уж как-нибудь переживете.

Все мое детство прошло на северо-западе Америки, у тихоокеанского побережья. Тогда мне казалось, что нет на свете более скучного и мрачного региона; уже позже, много лет спустя, в темной зелени древних улиц и потаенных жизней мне начала видеться романтика, а сейчас я понимаю, что зловещая правда скрывается где-то посередине.

Я не ребенок – мы с друзьями успели застать залы игровых автоматов; но и доступ в интернет появился у нас с ранних лет.

С самого детства у меня развита эйдетическая память: способность в мельчайших подробностях запоминать изображения, слова и схемы. По крайней мере, так говорили родители; они называли мою память «фотографической», хотя это неверно. Фотографической памяти не существует – а если бы и существовала, у меня ее нет. Я просто неплохо запоминаю образы, а потом могу их четко представить. Но для этого нужно увидеть в них какую-нибудь закономерность, которая сможет меня заинтересовать. Так что в учебе это не помогало. Я могу бросить на пол коробок спичек и на память сказать, сколько их было, но извлекать квадратные корни? Увольте.

Зато благодаря куче херни, вертящейся в голове, можно было забалтывать злобных задир, рвущихся почесать об меня кулаки. Получалось, правда, раз через раз, а к старшей школе и вовсе перестало, потому что способность сосредотачиваться на деталях и выискивать скрытые взаимосвязи перестала быть средством самосохранения и стала настоящей страстью.

Именно эта страсть к поиску закономерностей и разгадыванию шифров (часть из которых и шифрами не были) поспособствовала моему диагнозу: у меня нашли легкие признаки аутизма, начали выписывать лекарства и таскать по врачам. Но та же самая страсть привела меня к «Кроликам».

Обычно люди не помнят, откуда узнали о существовании игры. Может, заметили что-нибудь странное в глубинах интернета, прочитали обсуждение «экранов смерти», спрятанных в игровых автоматах восьмидесятых. Услышали от дальних знакомых о мальчишке, который погиб за игрой на «Атари 2600», о существовании которой никто и не помнил.

Но я точно знаю, где и когда началось мое увлечение «Кроликами».

В гостях у друзей семьи в Лейквуде, штат Вашингтон.

Детство мое прошло в том же штате, только в Олимпии, где-то в часе езды от Сиэтла; любой, кто здесь вырос, слышал про «Полибиус» – игровой автомат, из-за которого в Орегоне якобы погибли люди. Но эта таинственная игра показалась мне куда более притягательной – и куда более зловещей. Как и «Полибиус», ее окружало множество слухов: и о неизвестных людях в серых костюмах, и о психотропных эффектах, пагубно влияющих на участников. Вот только «Полибиус» был на слуху, а игру при мне ни разу не обсуждали – по крайней мере, до того дня.

Каждый год Билл и Мадлен Коннорс, друзья семьи, устраивали посиделки в честь Дня независимости. У них было двое дочерей – Энни и Эмили, старше меня на год и на три соответственно.

Сестры Коннорс слушали лучшую музыку, носили лучшую одежду – обязательно с ремнями и шляпками. В тот день они надели высоченные полосатые котелки, словно из сказки доктора Сьюза; сказали, что купили их в самом модном магазине Лос-Анджелеса, на Мелроуз-авеню. Не знаю, врали они или нет. На тот момент юг страны ограничивался для меня Оклендом, где находился мой парусный лагерь.

Подвыпившие родители играли в дартс во дворе, а мне понадобилось вернуться в дом, где ждала кола (пить ее можно было только по праздникам). Но по пути на кухню до меня донеслись голоса: Энни и Эмили что-то обсуждали.

Они сидели перед компьютером, глядя в экран.

– Ну что, ты «ЭверКвест» включать собираешься? – спросила Энни.

– Я нашла кое-что поинтереснее, – ответила Эмили, открывая знакомый сайт. Они меня не замечали, но из-за дверей кухни мне открывался прекрасный вид на экран – и на юзнетовскую новостную группу.

Энни наклонилась поближе.

– А что такое «альт точка байнарис точка геймс»?

– Сообщество игроков, – ответила Эмили, с видом знатока стуча по клавишам.

– А что значит «байнарис»?

– Тише.

– У вас есть картинки с Зельдой?

– Нет.

– С танцующим младенцем?

– Просто смотри. – Эмили прикрыла рот сестры ладонью и нажала пробел.

На экране появилось видео – отрывок из документального фильма о диких животных. Диктор зачитывал текст: что-то об императорских дятлах.

– И что, мы будем слушать про тупых дятлов? Пойдем лучше на улицу. Люк Миллиган пришел, – сказала Энни, дергая сестру за рукав.

– Люк Миллиган – полный придурок. Пытался облапать Нину на химии.

– Серьезно? – Энни явно расстроилась.

– Да. И вообще, это не просто дятлы, – сказала Эмили.

– В смысле?

– Посмотри, сколько их. Штук пятьдесят, не меньше.

– Ага, и что? Они большие, в этом дело?

– Большие, да, но не суть. Фильм сняли в 1989 году, а императорских дятлов никто не видел с 1956-го.

– Ого. – Энни придвинулась поближе к экрану. – Но тогда почему…

– «Кролики», – сказала Эмили и выключила компьютер.

– Кролики? – Энни завороженно уставилась на нее.

И я тоже.

В том, как она произнесла это слово – «Кролики», – было что-то секретное, тайное; так взрослые говорят о том, что не способны понять дети.

Эмили огляделась, проверяя, не подслушивают ли их, но меня закрывала дверь кухни. Она перешла на шепот:

– Это такая игра.

Энни посмотрела на тень дятла, замершую на экране.

– Какая?

– В которую я буду играть, – спокойно ответила Энни.

– А как?

– Сложно объяснить.

– Почему?

– В ней постоянно нужно что-то искать.

– Что, например?

– Закономерности и противоречия. Все, что выходит за рамки логики.

– Закономерности? – переспросила Энни. Она явно пыталась понять, о чем говорит сестра, но получалось плохо.

Эмили, глубоко вздохнув, собралась с мыслями и продолжила:

– Так, смотри: эту документалку сняла студия, которой больше не существует, и не факт, что она вообще когда-то была…

И тогда она пустилась в безумные теории, а мне оставалось лишь стоять на кухне и завороженно слушать.

Суть сводилась к тому, что в титрах было указано имя без подписанной должности: никаких визажистов, операторов, бригадиров и прочих помощников.

Просто одно-единственное имя посреди черного экрана, ничего больше. «Висячее имя» – так, кажется, назвала его Эмили. Она сказала Энни, что случайно наткнулась на его обсуждение и рассказала об этом друзьям в сообществе. Они разобрали имя с помощью нумерологии и математических формул и в итоге узнали про существование некой «Ночной радиостанции».

– «Ночная радиостанция»? Что это? – спросила Энни.

– Это мы и хотим выяснить. Пойдем.

Мне удалось выбежать во двор до того, как они заметили меня в дверях кухни.

Эмили сказала родителям, что хочет свозить Энни в магазин, а потом неохотно спросила:

– Купить вам что-нибудь?

Ее забросали запросами: сигареты, имбирный эль, чипсы. Пока Энни записывала, Эмили взяла у матери ключи от пикапа.

– К с собой захватите, – послышался громкий голос миссис Коннорс.

– Мы все не поместимся, мам, – возразила Эмили.