Электрический идол

Эрос кривит губы, в его взгляде мелькает блеск.

– И часто на фермах получают колотые раны?

– Значит, ты признаешь, что тебя пырнули ножом.

Теперь он открыто улыбается, хотя на его лице все еще читается боль.

– Я не собираюсь ничего признавать.

– Конечно нет. – Я понимаю, что стою слишком близко к нему, и, резко отодвинувшись, снова иду к раковине вымыть руки. – Но отвечая на твой вопрос: когда кругом полно всевозможной техники, не говоря уже о животных, которые любят выражать свое недовольство глупыми людьми, случаются травмы. – Особенно, когда у тебя есть сестры, которые обожают приключения. Но Эросу я об этом не собираюсь рассказывать. Этот разговор уже стал слишком личным и странным. – Мне надо возвращаться.

– Психея. – Он ждет, пока я повернусь к нему. На миг он становится совсем не похожим на хищника, которого я старательно избегала. Он просто парень, уставший и страдающий от боли. Эрос прикасается к повязке на груди. – Зачем помогать ручному монстру Афродиты?

– Даже монстрам порой нужна помощь, Эрос. – Мне стоит на этом закончить, но его вопрос прозвучал неожиданно искренне, и я не могу противиться желанию его утешить. Совсем немного. – К тому же ты не монстр. Не вижу ни чешуи, ни клыков.

– Монстры принимают разные формы, Психея. Живя в Олимпе, ты должна об этом знать. – Он начинает застегивать рубашку, но руки у него так дрожат, что ничего не получается. Я подхожу ближе, не успев подумать, почему это может быть ужасной идеей.

– Давай я. – Наклоняюсь и осторожно застегиваю пуговицы. Мои пальцы несколько раз касаются его обнаженной груди, и я слышу, как он шумно выдыхает при этом. Боль. Все дело в ней. А не в моих прикосновениях. Задержав дыхание, застегиваю последнюю пуговицу и отхожу.

– Вот и все.

Он встает. Я наблюдаю, но, похоже, теперь Эрос тверже стоит на ногах. Он надевает пиджак и застегивает его, скрывая пятна крови.

– Спасибо.

– Не благодари меня. Любой сделал бы то же самое.

– Нет. – Он мотает головой. – Вовсе нет. – И не дает мне возможности ответить. – Идем. Поднимайся без меня, мне нужно найти сменную рубашку. – Он колеблется. – Если увидят, что мы возвращаемся вместе, для нас это добром не кончится.

Это правда. Сплетники Олимпа начнут болтать, и Афродита с Деметрой придут в ярость. Меньше всего мне хочется, чтобы нас с Эросом что-то связывало.

– Конечно.

Когда мы выходим в коридор, Эрос опускает ладонь мне на поясницу. От этого прикосновения я вздрагиваю. Я оступаюсь, но он подхватывает меня под локоть, не давая упасть.

– Все в порядке?

– Да, – говорю, не глядя на него. Не могу на него смотреть. Мне и так сложно игнорировать то чувство, которое вспыхнуло между нами, пока я обрабатывала его раны. И меня пугает риск, когда он стоит так близко, опустив одну руку мне на поясницу, а другой придерживая за локоть. Мне совершенно не стоит…

Я поднимаю голову, а Эрос опускает взгляд – и боги… Это ошибка. В любую минуту я отстранюсь, и окажется, что этого странного эпизода не было вовсе. В… любую… минуту…

Яркая вспышка обжигает глаза. Я отскакиваю от Эроса и часто моргаю. О нет. О нет, нет, нет, нет. Не может быть.

Но все так и есть. Мое зрение медленно проясняется, и надежда, что поблизости лопнула лампочка, развеивается как дым. Невысокий мужчина с ярко-рыжими волосами и камерой в руках стоит в паре метров от нас и широко нам улыбается.

– Видел, как вы вместе зашли в лифт. Психея, не желаете прокомментировать, почему сбегаете с вечеринки Зевса, чтобы уединиться с Эросом Амброзией?

Эрос делает угрожающий шаг в сторону фотографа, но я хватаю парня за руку и выдавливаю улыбку.

– Просто дружеская беседа.

Мужчина не обращает внимания на мои слова.

– Поэтому у Эроса неправильно застегнута рубашка? А на снимке вы выглядите так, будто вот-вот поцелуетесь? – Не успеваю придумать новую ложь, как он уходит.

– Нас сделали, – выдыхаю я.

Эрос произносит живописное ругательство.

– В общем, так и есть.

Я знаю, как все происходит. Не успеет закончиться ночь, как наши с Эросом снимки окажутся на сайтах сплетен, а люди начнут строить теории о запретном романе. Представляю заголовки газет.

«Обреченные любовники! Что подумают Деметра и Афродита о тайных отношениях своих детей?»

Мать не просто придет в ярость. Она меня убьет.

Глава 3

Эрос

Две недели спустя

– Принеси мне ее сердце.

– Раны зажили прекрасно. Спасибо, что спросила. – Я не отрываю взгляда от телефона, а мать расхаживает из одного конца комнаты в другой, шурша юбкой.

Как всегда, королева драмы.

Телефон не помогает отвлечься, как бы я этого ни хотел. За две недели, прошедшие с вечеринки, домыслы и сплетни обо мне и Психее Димитриу не утихли. Напротив, наш отказ дать комментарии только подлил масла в огонь. В Олимпе больше всего любят скандальные истории, а интрижка между детьми враждующих семей – исключительно скандальная история. Правда не имеет значения, если можно рассказать захватывающую ложь.

Не говоря уже о том, что фотограф сделал блестящий снимок.

На фото мы стоим близко, почти обнимая друг друга, и Психея смотрит на меня вопросительно. А я? Выражение моего лица можно описать одним словом – жаждущее. Я бы не пошел на такой риск и не стал целовать Психею, стоя посреди коридора, но никто, взглянув на нашу фотографию, в это не поверит.

– Прекрати играть с телефоном и посмотри на меня. – Мама разворачивается на высоких каблуках и сердито на меня смотрит.

Ей пятьдесят, и, хотя она сдерет с меня шкуру, если я посмею произнести это вслух, ни морщины, ни седые волосы не выдают ее возраст. Она потратила целое состояние, чтобы сохранить гладкость кожи и льдисто-белый цвет волос. И я не говорю о бесчисленных часах занятий с личным тренером, чтобы стать обладательницей тела, за которое убили бы и двадцатилетние. И все ради своего титула – Афродиты. Если тебе выпадает роль сводницы Олимпа, той, которая торгует любовью, нужно отвечать определенным ожиданиям.

– Эрос, убери проклятый телефон и послушай меня.

– Слушаю. – Скучающий тон выдает, что мое терпение иссякает, этот разговор меня утомил. За последние две недели мы множество раз обсуждали это. – Я уже рассказал тебе, что было на самом деле.

– Всем плевать, что было на самом деле. – Она почти кричит, ее сдержанный приглушенный голос становится резким и высоким. – Твое имя втоптали в грязь, связав тебя с дочерью этой выскочки.

Я не напоминаю ей, что она имеет не больше прав на титул Афродиты, чем Деметра на свой. Только власть Зевса, Аида и Посейдона передается от родителей к детям. Остальные Тринадцать назначаются как путем выборов, так и тайно. Мать не может смириться, что ее назначила преемницей прежняя Афродита, тогда как Деметру избрали на общегородских выборах.

Деметру выбрали люди, и она не дает моей матери об этом забыть.

– Скоро все переключатся на какой-нибудь новый скандал. Просто наберись терпения.

– Не тебе указывать мне, что делать. Это я отдаю приказы, а ты их выполняешь. – Она стоит передо мной, не сводя с меня сердитого взгляда. – Ты заварил эту кашу. Если бы ты выполнил последнее задание правильно, тебя бы не застали с этой девчонкой.

– Мама.

Не знаю, зачем спорю. Когда мать впадает в ярость, ее невозможно успокоить. Поэтому люди так осторожны с ней. Даже мне приходится быть осторожным. Пускай она преподносит общественности наши отношения как отношения между любящей матерью и верным сыном, но правда далеко не так привлекательна. Я – оружие Афродиты. Она говорит мне, куда отправиться и какую месть вершить, а я выполняю ее приказ, как долбаный игрушечный солдатик. Мое мнение никогда не спрашивается. Я говорил ей, что нужно решать проблему с Полифонтой постепенно, а не торопить события, как в ночь той вечеринки, но Афродита настояла на своем.

Она не умеет ждать.

– Ее сердце, Эрос. Не вынуждай меня повторять.

Я с трудом подавляю раздражение.

– Тебе стоит уточнить, мама. Ты хочешь ее сердце в буквальном смысле? Уже выбрала для него серебряную шкатулку? Поставишь ее на каминную полку рядом с моей выпускной фотографией?

Она издает звук, напоминающий шипение.

– Какой же ты мелкий засранец. – Вот и Афродита, которую она не показывает больше никому в Олимпе. Только я обладаю сомнительной привилегией наблюдать, какое моя мать на самом деле чудовище.

Хотя мне ли судить.

Не вижу ни чешуи, ни клыков.

Я почти вздрагиваю, вспомнив мягкий голос Психеи. Думал, что она умнее. Надо быть дурой, чтобы десять лет вращаться в одних кругах со мной и не считать меня монстром.

Я демонстративно выключаю телефон и сосредотачиваю на матери все свое внимание.

– Ты определилась с планом действий, так что можешь не скромничать.

Любой другой вздрогнул бы от спокойного тона моего голоса, в котором сквозила жестокая угроза. Но Афродита лишь рассмеялась.

– Эрос, милый, ты невыносим. После истории, которую Деметра провернула прошлой осенью со своей дочерью и Аидом, она в самом деле думает, что может меня обойти и сделать Психею следующей Герой. Только через мой труп. Вернее, через ее труп.

У меня в груди что-то обрывается, но я не обращаю внимания.

– Если ты так зла на Деметру, сделай что-нибудь с ней, а не с ее дочерью.

– Сам знаешь. – Она взмахивает рукой. – И матери, и дочери нужно преподать урок. Деметра демонстрирует власть, возомнив себя кем-то большим, чем несчастная фермерша. Это немного собьет с нее спесь.

Только моя мать могла решить, что смерть ребенка заставит кого-то быть тише.

Но она пойдет на все, чтобы сохранить власть. Афродита отвечает за многое, но ее самая востребованная работа – организация браков среди богачей и верхушки Олимпа. Среди Тринадцати и их семей, а также тех, кто обладает достаточной властью и влиянием, но никогда не попадет на вечеринку в башне Додоны.

Неудивительно, что мать не находит себе места, считая, что Деметра вторгается на ее территорию. Мама устроила все три брака для предыдущего Зевса – этот ублюдок убивал жен, что вполне устраивало мою мать, ведь она любит свадьбы и ненавидит все, что за ними следует. Подобрать новую Геру для нового Зевса – ее главная задача, и, похоже, Деметра хочет поставить Психею на место Геры, не посоветовавшись с Афродитой.

Я пытаюсь это представить, но мой разум противится такой мысли. Вспоминаю, как Психея хмурила брови, пока перевязывала меня. Девушку, которая оказалась настолько глупа, чтобы проявить доброту к сыну врага, заживо сожрут, когда она станет Герой.

Я прокашливаюсь.

– Как дела у Зевса? Неужели ему не нравится ни одна из одобренных тобой кандидаток?

Еще несколько месяцев назад он был Персеем, но имя – первая из жертв, приносимых на алтарь Тринадцати. Когда-то мы были друзьями, но Олимп имеет свойство разлучать людей. Чем старше мы становились, тем больше Персей увлекался подготовкой, чтобы стать следующим Зевсом. А я? Что ж, моя жизнь также пошла по темному пути. Думаю, мы все еще друзья, но между нами существует отчуждение, которое ни он, ни я не в силах преодолеть. И даже не представляю, с чего начать попытки.

Я не слишком переживаю из-за этого. Персей всегда был наследником Зевса. Он знал, что примет титул, когда умрет его отец. А если это случилось раньше, чем все ожидали… что ж, Персей вполне способен с этим справиться. Это не моя проблема. Не может ей быть. В конце концов, не я убил Зевса.

– Не уходи от темы, – кричит мать. – С тех пор, как Персефона сбежала и сошлась с Аидом, равновесие в Олимпе нарушено. Теперь Деметра считает, что может свести еще одну дочь с обладателем наследного титула? Что дальше? Выдаст свою одичалую старшую дочь за Посейдона? – Афродита фыркает. – Я так не думаю. Кто-то должен усмирить Деметру, и если никто не вмешается, тогда это придется сделать мне.

– Хочешь сказать, что мне придется. Может, ты и жаждешь получить ее сердце, но мы оба знаем, что всю работу сделаю я. – Мне совсем не хочется, чтобы на меня открыли охоту, поэтому стараюсь свести убийства к минимуму. Гораздо проще устранить противника, пустив хорошо продуманный слух и наблюдая, пока он своими же действиями не приведет себя к краху. Олимп наполнен грехом, если кто-то верит в подобные вещи, и никто из блистательного окружения Тринадцати не обделен пороками.

Кроме дочерей Деметры, судя по всему.

Они всегда старались держаться подальше от этого, и у них получалось… по крайне мере, до последнего времени. С того дня, как прежний Зевс решил, что хочет заполучить Персефону (хотя для него это добром не кончилось), весь Олимп сходит с ума по сестрам Димитриу. В конце концов, история Персефоны напоминает сказку, которая переживет века, такую хрень сайты сплетен никогда не пропустят. Зевс подтолкнул Персефону в объятья Аида, и это привело к тому, что Аид оставил тени Нижнего города. Никто такого не предвидел.

Зевсу и остальным в Верхнем городе нравится делать вид, будто Олимп заканчивается у реки Стикс. Аид был чем-то вроде грязной тайны, о которой знали только Тринадцать и несколько избранных. Теперь он у всех на виду, и баланс сил в Олимпе сдвинулся. Пройдет далеко не один месяц, пока все уляжется.

Роман Аида с Персефоной только усилил интерес Олимпа к сестрам Димитриу. Они все привлекательны, но ни одна из них не вписывается в рамки общества. Персефона всегда мечтала о большем, ее решимость найти способ выбраться из города была очевидна любому, кто обладает хоть каплей проницательности. Каллисто, старшая из сестер, и правда дикая, моя мать не ошибается. Она постоянно устраивает скандалы и говорит то, что говорить не стоит, откровенно отказываясь играть по правилам Олимпа, чем одновременно возмущает и привлекает окружающих. Эвридика, самая младшая, симпатичная и милая, слишком наивна, чтобы жить в этом городе.

И Психея. Она отличается от сестер не только внешне – она во всем другая. Она играет в принятую игру и делает это хорошо и непринужденно. Она кажется простой, но я достаточно долго наблюдал за ней и заметил, что она не совершает ни одного случайного шага. Конечно, доказать это я не могу, но думаю, она так же умна, как и ее мать.

Но все это не объясняет случившегося в ночь вечеринки Зевса. Если бы Психея была такой же коварной, как ее мать, то ни за что не допустила бы, чтобы ее застали наедине со мной. Не стала бы перевязывать мои раны. Она бы не сделала ничего из того, что произошло, когда мы встретились в коридоре.

Меня не очень заботят моральные ценности, но даже я считаю, что скверно лишать ее жизни в награду за доброту.

– Эрос. – Мать щелкает пальцами перед моим лицом. – Прекрати витать в облаках и сделай это для меня. – На ее лице медленно расцветает улыбка, взгляд голубых глаз становится ледяным. – Принеси мне сердце Психеи.

– Ты точно хорошо все обдумала? – Я приподнимаю брови, стараясь сохранять безучастное выражение лица. – Ее любят сотни тысяч олимпийцев, по крайней мере, если судить по подписчикам в соцсетях.

Я осознаю ошибку, когда Афродита хмурится.

– Она просто толстуха, лишенная вкуса и внутреннего содержания. MuseWatch и другие сайты следят за ней только потому, что она новое лицо. Она настолько далека от моего уровня, что об этом даже не стоит говорить.

Я не спорю, потому что в этом нет смысла, но на самом деле Психея великолепна и обладает вкусом, который задает тенденции. О таком Афродита может только мечтать. И в этом вся проблема. Моя мать решила одним выстрелом убить двух зайцев.

– Не знал, что вы соревнуетесь.

– Мы не соревнуемся. – Она отмахивается, но я не настолько глуп, чтобы поверить ей. – Речь не обо мне. А о тебе. – Она упирает руки в бока. – Я хочу, чтобы ты разобрался с ней, Эрос. Ты должен сделать это ради меня.

В моей груди что-то сжимается, но я не обращаю внимания. Если бы и верил в существование души, то свою я давно принес в жертву, судя по моим поступкам. За власть в этом городе приходится платить, а учитывая, что моя мать – одна из Тринадцати, у меня не было ни единого шанса остаться безгрешным. Если ты не на вершине иерархии Олимпа, то будешь раздавлен под ногами тех, кто использует тебя, чтобы подняться выше. У меня нет выбора. Я родился здесь, и единственный путь – быть лучшим, самым опасным, тем, кого люди будут обходить стороной. Это обеспечивает безопасность и мне, и моей матери. Даже если иногда приходится выполнять ее мелкие поручения. Это небольшая цена.

– Я займусь этим.

– До конца недели.

Значит, у меня будет совсем немного времени. Подавив негодование, я киваю.

– Я сказал, что займусь этим, значит, так и сделаю.

– Хорошо. – Она разворачивается, драматично взмахнув юбкой, и выходит из комнаты.

В этом вся Афродита. Обещает отмщение и полна требований, но когда доходит до дела, ей внезапно нужно быть где-то еще.

Это даже к лучшему. Я хорош в своем деле, потому что знаю, когда нужно засветиться, а когда действовать тайно. Афродита не сумела бы оставаться незаметной, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Выждав ровно тридцать секунд, я вскакиваю и иду к двери. Если мать передумает и вернется, чтобы продолжить нести чушь, то разозлится, обнаружив, что моя дверь заперта, но я не люблю, когда меня отвлекают от планирования.

И, честно говоря, стоит выстраивать границы между нами. Мать контролирует так много в моей жизни, что мне важно хотя бы изредка заявлять о своем личном пространстве. Но Афродита не собирается ослабить контроль надо мной. Как бы это ни раздражало, мои возможности ограничены. Моя мать – одна из Тринадцати. Неважно, где бы в Олимпе я ни находился, факт остается фактом: у нее на руках все карты – вся власть, – а я всего лишь инструмент, которым она может воспользоваться, когда это необходимо.

Я не святой. И давно примирился со своей жизнью. Но черт возьми, порой это душит меня, особенно когда Афродита отдает приказ, который кажется особенно жестоким. Психея помогла мне, а теперь мать приказывает убить ее.

Я иду через пентхаус в свою безопасную комнату. Я использую ее для хранения вещей, которые хочу спрятать от любопытных гостей – или Гермес. Она уже раз десять пыталась туда проникнуть, и до сих пор мои меры безопасности выдерживали, но я понимаю, что рано или поздно она может добиться своего. А пока это лучший из доступных вариантов.

Заперев дверь, сажусь за компьютер, чтобы все продумать. Было бы гораздо проще, если бы Афродита хотела лишь сделать Психее предупреждение. Она может незаметно и постепенно создавать себе репутацию инфлюенсера, но чтобы уничтожить все ее труды, нужна лишь искра. Я делал это множество раз в последние годы и не сомневаюсь, что продолжу и в будущем. Нужно лишь немного терпения и умение вести затяжную игру.

Но моя мать хочет получить ее сердце. Как настоящая злая королева. Я качаю головой и открываю имеющиеся у меня данные о сестрах Димитриу. У меня собраны сведения обо всех Тринадцати и их ближайших родственниках и друзьях. В Олимпе любая победа на девяносто процентов зависит от информации, поэтому я стараюсь оставаться в курсе событий. После вечеринки, прошедшей две недели назад, я особенно заинтересовался Психеей и не могу винить в этом только свою мать.

Психея не должна была мне помогать.

Было бы разумнее с ее стороны отвернуться и сделать вид, что не заметила меня. Любой другой на ее месте поступил бы именно так. Даже некоторые из тех, кого я считаю друзьями, выбрали бы это. В Олимпе каждый сам за себя.

Я просматриваю свежие статьи на MuseWatch. Персефона навестила семью в прошлые выходные и вызвала настоящий переполох, взяв с собой нового мужа. Никто не ожидал возможности альянса Аида и Деметры, что только подпитывает паранойю моей матери. Она держала прежнего Зевса на поводке, но его сын не клюет на приманку, которой она продолжает размахивать перед ним. Это заставляет ее волноваться.

Я останавливаюсь на фотографии, на которой Психея с сестрами делают покупки. Похоже, сестры Димитриу искренне любят и поддерживают друг друга. Возможно, они и укрепили позиции в борьбе за власть, но продолжают держаться в стороне. Не знаю, считают ли они себя лучше всех, или дело в том, что мы не стали принимать их с распростертыми объятьями, когда они только появились. Мать любит называть их семью честолюбивой, и многие в ближайшем окружении Тринадцати стали соглашаться с ней.

Но будь это правдой, Персефона Димитриу не отважилась бы перейти реку Стикс, пытаясь избежать брака с Зевсом.

А Психея не стала бы ей помогать.

Не уверен, что именно произошло в ту ночь, но знаю: в этом была замешана Психея – и она определенно не пыталась убедить сестру, что этот брак поможет укрепить положение их семьи. Будь они другими, Психея воспользовалась бы отсутствием сестры и предстала перед Зевсом в качестве кандидатки на роль новой Геры.

Но вместо этого она помогла сестре. Как помогла и мне.

Я рассматриваю фотографию Психеи. У нее длинные темные волосы, полные губы, которые всегда слегка изогнуты в загадочной улыбке. Глядя на нее, не могу винить папарацци за то, что они ею одержимы: похоже, она чувствует себя комфортно в своем теле, а это чертовски сексуально.

Она очень фотогенична, но снимки не передают ее красоту в полной мере. В ней кроется нечто такое, что заставляет людей выпрямить спину и застыть, наблюдая за ней, даже когда она старается оставаться незаметной, как, судя по всему, всегда поступает на вечеринках, на которых мы оба бываем.

Но Психея не спряталась в тень в том коридоре. Не думаю, что она делала это намеренно, но я успел заметить за ее милым личиком блеск яркого и пытливого ума. Она может делать вид, будто не обладает ничем, кроме внешности, но она умна. Слишком умна, чтобы попасться наедине со мной, и все же она пошла на этот риск. Зачем? Потому что я явно нуждался в помощи. Потому что даже монстрам порой нужна помощь.

Все это приводит меня к печальному выводу.

Психея Димитриу в самом деле может быть той, кто для Олимпа является мифическим существом – хорошим человеком.

Выругавшись, я закрываю окно браузера. Не имеет значения, что она сексуально привлекательна и добра или что я уважаю ее за то, как успешно она избегала участвовать в борьбе за власть с тех пор, как ее семья здесь обосновалась. Но моя мать дала задание, и знаю, что будет, если я провалюсь.

Изгнание.

Я останусь ни с чем. Стану никем.

Афродита любит напоминать, что единственное, на что я способен, – это причинять людям боль. И хотя понимаю, что это чистая манипуляция… она не ошибается. Я не умею управлять корпорацией, как Персей. Не знаю, как очаровывать и успокаивать, как Елена. Черт, мне даже проникновение со взломом не дается так хорошо, как Гермес.

Не говоря уже о том, что немало жертв Афродиты (моих жертв) подверглись изгнанию. Если разделю их судьбу, сомневаюсь, что протяну хотя бы год, прежде чем один из них не выследит меня и не совершит справедливую месть.

Лучше об этом не задумываться. Я выполню задание, а потом найду кого-то, чтобы на неделю забыться, трахаясь, напиваясь и делая все, лишь бы отключиться. Как всегда.

Выругавшись снова, беру телефон.

На звонок отвечает оживленный женский голос.

– Эрос, мой любимый бог секса. Сегодня мой счастливый день.

Обычно мне сложно сдержать улыбку, когда я общаюсь с Гермес. Она неисправима и единственная из Тринадцати, чьему присутствию я по-настоящему бываю рад. Но сегодня мне совсем не хочется улыбаться.

– Гермес.

Она вздыхает.

– Значит, ты по делу?

– По делу, – подтверждаю я. Нас с Гермес не всегда связывали только деловые отношения. Мы несколько раз спали, но в итоге остановились на том, что будем друзьями. Не могу сказать, что доверяю ей (по сути, она мастер шпионажа), но она мне нравится.

– Только бизнес и никакого веселья – и ты становишься скучным мальчиком.

– Не все из нас могут играть роль шутов при дворе Аида.

Она смеется.

– Не злись, что Аид запретил тебе входить в его секс-темницу. На его месте ты бы сделал то же самое.

Она права, но не означает, что я признаю это. Единственная причина, по которой Аид позволял мне беспрепятственно пересекать Стикс, – наши взаимовыгодные отношения. Он контролировал, какую информацию я передаю матери. Я наслаждался его гостеприимством. Все изменилось с появлением Персефоны. С ней его преданность перешла к жене и ее матери, Деметре.

А поскольку Деметра и Афродита ненавидят друг друга, я оказался в Нижнем городе персоной нон грата. Когда Аид перекрыл мне путь туда, то лишил единственного средства выпустить пар. Сейчас это, конечно, не имеет значения, но Гермес всегда знала, как нажать на чьи-то болевые точки…