Встретимся в полночь

На данный момент я была звездой с потенциалом. Мое имя, которое на английском значит «удача», меня не подвело – Джозеф считал меня своим сокровищем. Не маленькую армию самочек, танцевавших с потрясающей синхронностью. Не красивых мальчиков с растрепанными волосами, выступавших с атлетизмом гимнастов и читавших рэп.

Меня. С «удачным» именем. С ангельским голосом, от которого у Джозефа на глаза навернулись слезы, когда я проходила прослушивание. С «естественным» маленьким лицом и большими глазами, продававшими массу косметических продуктов. С благословенным ростом, позволявшим возвышаться над коллегами из женских групп. С точными и женственными движениями, в которых никогда не было ошибок. С безупречным английским.

Я была молнией в бутылке, и звукозаписывающая компания возлагала на меня все надежды и мечты об американском мейнстриме.

Никакого давления или чего-то еще.

Спустя несколько часов после концерта Джозеф и Джи Йон все еще пытали меня в моем гостиничном номере, на мраморном кофейном столике между нами стоял ноутбук. Джозеф хотел пересмотреть мое сегодняшнее выступление, и оба – он и Джи Йон, выжидающе смотрели на меня.

Я могла пойти спать. Я продвинулась в своей карьере настолько, что у меня уже было гораздо больше свободы, чем раньше. Но их ожидающие взгляды раздували воздушный шар давления внутри меня.

– Конечно, давайте, – сказала я с натянутой улыбкой.

Быстро нажав пробел, Джи Йон запустила видео.

Откинувшись на плюшевом диване, я наблюдала, как прыгаю, кружусь и кружусь по сцене – мои руки совершали точные волнообразные движения вокруг лица, пока я пела. Из-за дрянных динамиков ноута мой голос отдавал жестью.

Мы просмотрели все от начала до конца. Я едва замечала, что творится на экране, моргая, чтобы не заснуть. В какой-то момент мое изображение перед глазами у меня превратилось в танцующий гамбургер. М-м-м. Гамбургер.

По крайней мере станцевала я идеально. Крошечная хлопушка с конфетти взорвалась у меня в голове. Безрадостно и слабо. Неспособность порадоваться заставила меня почувствовать себя виноватой, и я выпрямилась.

Видео закончилось, и Джозеф хлопнул в ладони.

– Хорошая девочка, – сказал он, тихо хохотнув. – Вот почему ты всего добьешься. Ты надежная.

Надежная! Настоящая музыка для ушей исполнителя. Я кашлянула в кулак, чтобы подавить смех, поднимающийся к горлу.

Джозеф вскинул голову.

– У меня есть идея, – Боже, только не еще одна. – Давай посмотрим твое самое первое исполнение «Heartbeat», чтобы сравнить с сегодняшним, – он улыбнулся мне. – Проиграем рядом. Чтобы увидеть, как ты продвинулась.

– Ну, именно так я представляю потрясающий вечер пятницы! – заявила я. Хотя Джозеф и Джи Йон свободно говорили по-английски, они не вполне уловили сарказм.

Джи Йон опустилась на колени и подняла айпад, чтобы экран оказался на уровне ноута, затем нашла ролик.

Он был записан два года назад. Там мои волосы были выкрашены в светло-каштановый и уложены в волнистый боб. После выхода ролика этот боб копировали тысячи девочек-подростков. Первые три басовые ноты возвестили о начале песни, и камера сместилась вниз, с блестящих волн моих волос к покачивающимся бедрам и дальше вниз, по моим ногам. Тогда на мне были черные ботильоны на плоской подошве. Мне они нравились.

Я смотрела ролик и все больше сползала к краю дивана, пока не обнаружила, что сижу буквально на краю. Я не могла не отметить, как широко улыбалась, как плавно шагала. Как блестели мои глаза. Когда я взглянула на сегодняшнее исполнение, проигрывавшееся одновременно, я увидела отсутствующий взгляд на своем лице. Два темных озера небытия. Я пристально взглянула на Лаки двухлетней давности.

В тринадцать лет, после прослушивания в студии Лос-Анджелеса – дочке моей текущей корейской звукозаписывающей компании, я переехала в Сеул, одна, за семь тысяч миль от семьи, и меня тут же сунули в тренировочный лагерь. Мои менеджеры несколько лет ждали пластической операции, давшей мне естественно выглядящее ssangkkeopul – двойное веко, ставшее настолько обычным явлением в Южной Корее, что было странно, если кто-то из поп-звезд его себе не делал. Затем – пластика маленького носа. Это называется «K-Pop – комбо».

Я выступала около двух лет в девочковой группе Hard Candy, прежде чем стала звездой. Мои менеджеры исключили меня из группы, чтобы подготовить к сольной карьере. В мгновение ока я побила все рекорды, были проданы билеты на все концерты, взяла все награды, которые только можно было взять. И одним из ключей к моему успеху стало то, что я не была замешана ни в каких скандалах. Ни одного фото, где я пью. Ни одного фото с парнем. Никаких дурных манер.

Я всегда была скромной, любезной и сдержанной.

Идеальной.

И масс-медиа любили меня за это. Со мной обращались, как с принцессой, моя аудитория яростно меня защищала. Статьи всегда были о моих добрых делах и успехах. Именно в таком порядке. Потому что мои песни не выделялись – они просто были лучшей версией того, что всегда было популярно: запоминающиеся оптимистичные танцевальные мелодии в сочетании со сладкой, проникновенной лирикой.

– Видишь? – сказал Джозеф, указывая на старую Лаки. – Вот тут ты спутала шаг. Сейчас бы ты такого не сделала. Ты должна быть довольна тем, насколько ты выросла.

Я не была довольна. Я чувствовала себя неуютно. Вспоминала старую Лаки. Радость, которую я испытывала от своих выступлений. Как я волновалась перед каждым шоу, каждой фотосессией, каждым релизом. Тогда я чувствовала себя настоящим артистом, испытывала чистые радость и любовь к тому, что делала.

Мне казалось, я все еще их испытываю, когда выступаю на сцене. Но глядя на старую Лаки рядом с новой, я кристально ясно видела контраст. Искренность.

И отточенные движения новой Лаки не могли сравниться с ней.

Глава четвертая

Джек

Держа в одной руке букет размером с сенбернара, я вынул телефон и пошел по коридору, плюшевое ковровое покрытие полностью заглушало звук моих шагов.

Быстрый поиск по Тедди Слейду: фильм, который снимали тут, в Гонконге, назывался «Бесконечная ночь». Я уклонился от причудливого буфета в коридоре, просматривая список актеров и съемочной группы. Зацепился за одно имя.

Ладно, на этом этаже два номера. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Если их не окажется в одном номере, я попробую другой. Я остановился перед первой дверью и глубоко вздохнул. Опустив цветы на пол, сбросил пиджак, скатал его и швырнул в коридор. Затем засунул телефон поглубже в букет, чтобы его скрыли лепестки цветов.

Моя белая рубашка выглядела помято и неряшливо, но я заправил ее в черные брюки и надеялся, что этот букет-мутант ее прикроет. С черными кроссовками ничего не поделать.

Я со стоном снова поднял цветы и постучал в дверь – три сильных, уверенных удара. Кровь бросилась мне в голову, знакомый адреналиновый удар.

Шесть месяцев назад я пробрался на вип-вечеринку, чтобы произвести впечатление на девушку, в которую был влюблен – Кортни. Мы были в ресторане и заметили, как несколько знаменитостей прошли наверх.

– О боже, умерла бы, лишь бы подняться туда, – задыхаясь сказала Кортни, хватая меня за руку. Какая-то первобытная часть меня встрепенулась, и я принял вызов.

Сославшись на какие-то несуществующие связи и идиотские правила, я смог протащить нас наверх. А затем сумел подвести Кортни достаточно близко к ее любимым актерам, чтобы тайком сделать несколько фото.

Тогда чья-то рука схватила меня посреди съемки. Когда я обернулся, совершенно ошеломленный, на меня проницательно смотрел длинноволосый азиат.

– Эй, парень, как ты сюда попал?

Я был готов соврать все что угодно и бежать оттуда, но помедлил. Он улыбнулся и сказал:

– Я знаю, ты пролез без разрешения.

Что-то в этой улыбке заставило меня расслабиться.

– Да неужели?

Он кивнул.

– Что если я заплачу тебе за эти фото?

С тех пор я время от времени брался за внештатную работу для Тревора. А в последнее время задания поступали чаще. Я завоевал его доверие. Это не была работа мечты или что-то в этом роде, но я знал, что, чем больше занимаюсь этим, тем больше получаю денег. И так я хоть немного использовал свои навыки фотографа. Приходилось делать четкие снимки знаменитостей, садящихся в машины и все такое.

Через несколько секунд после того, как я постучал в дверь гостиничного номера, я услышал с другой стороны какое-то шарканье.

– Что это? – раздался грубый мужской голос с другой стороны.

– Доставка цветов от Мэтью Диаса. – Исполнительный продюсер «Бесконечной ночи» по версии интернета. Я говорил с сильно выраженным неописуемым азиатским акцентом, который с незапамятных времен используют стереотипные персонажи расистских фильмов. Чем меньшим количеством реплик мы обменяемся, тем лучше.

Послышался тихий разговор. Мои руки начали уставать от этого чудовищного букета. Давай, будь доверчивым и немного глупым, Тедди.

Дверь открылась, и появился Тедди во всей своей красе любовника. Рыжие волосы растрепаны, из-под свободно завязанного халата выглядывает волосатая грудь. Он был ниже меня ростом, но крепким, как человек, которому на экране часто приходилось запугивать преступников.

– Цветы от Мэтта? – спросил он, держа одну руку на дверной ручке, закрывая мне вид на номер. Я услышал какую-то музыку. Саксофон? Реально?

Я надеялся сделать быстрый снимок какого-нибудь вещественного доказательства: женской обуви, которую позже можно было бы отследить по фото сегодняшнего мероприятия – чего угодно. Но сначала мне нужно было попасть внутрь.

– Да, сэр. Пожалуйста, позвольте поставить их куда-нибудь, – сказал я, уже медленно пробираясь в дверь. Мой акцент звучал оскорбительно для моих собственных ушей, но я знал, что Тедди это не насторожит. Большинство жителей Запада, посещавших Гонконг, говорили со мной на медленном, громком английском, предполагая, что я их едва понимаю. Это предположение заставляло людей ослаблять бдительность, недооценивая меня.

– Нет-нет, давай я возьму, – сказал Тедди, протягивая руку за цветами.

Я обошел его.

– Нет, сэр. Букет очень тяжелый и хрупкий. Очень редкие цветы из древних тропических лесов. Вы можете их поломать, – мне нравится, как звучит слово «древний» с деланным азиатским акцентом.

Я рванулся вперед, едва не сбив Тедди с ног разлапистыми листьями. Я не знал, куда иду, пытаясь найти хоть какое-то место для этой штуки. Как и ожидалось, пентхаус был огромен, с окнами на всю стену, демонстрирующими ослепительный горизонт. Повернувшись поставить цветы на тумбу, я едва не рухнул лицом вниз, увидев Селесту Цзян, сидящую на соседнем диване. Одетую в безразмерную футболку, пьющую воду из стакана. Гламурную, спокойную и смертельно сексуальную.

Матерь божья. Это было лучше, чем я мог себе представить. Я скользнул рукой в букет, нащупывая телефон. У меня оставалось секунд пять, прежде чем все это начнет выглядеть подозрительно.

Тедди подошел ко мне сзади, и, когда я поднял взгляд, я увидел собственное отражение в огромном зеркале. А также Тедди Слейда, стоящего за букетом, и Селесту Цзян, сидящую на диване.

Мой телефон поднялся, и я сделал серию фото.

– Ладно, тебе пора, – с гневом объявил Тедди. Прежде чем уйти, я глянул на Селесту и заметил ошеломление на ее лице.

Я сунул телефон в карман, и Селеста это заметила. Ее взгляд из-под тяжелых век скользнул вниз, к моей руке, уголок рта приподнялся.

– Ты понимаешь, что этим фото разрушишь много жизней? – выражение ее лица осталось нейтральным, слова прозвучали тихо и неспешно.

На меня кричали, гонялись по улицам, но это был первый раз, когда кто-то посмотрел мне в глаза и сказал нечто настолько… прямолинейное. Просила ли она не публиковать фото?

Но затем передо мной оказался уже Тедди, и я выскочил оттуда.

– Хорошего вечера, мистер и миссис!

Дверь за мной с силой захлопнулась, и мое сердце стучало в ушах, когда я подхватил с пола пиджак и ринулся к лифтам.

Вы сами разрушили свои жизни, Селеста.

Глава пятая

Лаки

– Сегодня сразу в постель. У тебя только день на репетицию перед вылетом в Лос-Анджелес, – суетилась Джи Йон, убирая гостиничный номер. Джозеф ушел, я переодевалась в пижаму.

– Да-да, – ответила я, натягивая штаны.

Джи Йон поцокала языком.

– Не жалуйся.

– Ладно, но можно хотя бы что-нибудь съесть? – мой желудок заурчал при этих словах. Из-за напряженного графика гастролей сегодня я питалась лишь кокосовой водой и батончиками мюсли.

Джи Йон прислонилась к стене и прищурилась, на секунду задумавшись. Думала, должна ли я есть! Наконец, она кивнула.

– Ладно, мне помнится, я видела в меню какие-то соки и салаты.

Я не могла ответить, потому что перед лицом Джи Йон крутился мультяшный гамбургер. Прямо сейчас я убила бы за еду на вынос. Иногда тоска по Лос-Анджелесу окатывала меня. Я запихнула ее поглубже, как делала это всегда. Если я позволю ей меня одолеть, то уже не смогу заниматься этим. Тоска по дому, как и многое другое, была роскошью, которую я в данный момент не могла себе позволить. С этим придется разобраться позже. Ее всегда приходится откладывать на потом.

Джи Йон заказала еду, затем выскочила в коридор предупредить Рена о заказе. Рен обычно оставался у моей двери на всю ночь. В вестибюле и у машины тоже была охрана, просто на всякий случай. Это бы выглядело чересчур, если бы однажды один мой sasaeng (оголтелый фанат, обычно преследует своего кумира) не поджидал меня на заднем сиденье авто.

Вид на горизонт Гонконга, красочный и впечатляющий, заполнял мой гостиничный номер, стена из окон создавала впечатление, будто я парю в небе. Здания были массивными и стояли так близко друг к другу, что, казалось, перекрывали друг друга – неоновые фигуры, до которых рукой подать. Но когда я подошла к окну, Джи Йон резко задернула шторы. Бескомпромиссно. И хотя я так устала, что могла бы проспать сто лет, ко мне вернулась ночная тревожность.

В детстве я ненавидела сумерки и неизбежные ритуалы перед сном – чистить зубы, надевать пижаму, выключать свет. Страх всегда нарастал во мне, когда день подходил к концу.

– Держи, – Джи Йон поставила на прикроватный столик маленькое блюдо. Две таблетки снотворного и один ативан. Снотворное было стандартным, его принимали все. Но ативан – совершенно секретен. Психические расстройства все еще были табуированы в Южной Корее, и, если кто-нибудь узнает, что я принимаю лекарства от тревоги, ну…

ПРИНЦЕССА K-POPГЛОТАЕТ ЗАПРЕЩЕННЫЕ ВЕЩЕСТВА

Корейская пресса сожрет меня заживо. За ней последует вся Азия. И тогда моя карьера рухнет, как звезда, наконец уступившая гравитации.

Я зачерпнула их в ладонь, мои длинные персиковые ногти царапнули при этом тарелку, и проглотила таблетки, запив парой глотков воды. Когда я съела свой ужин – небольшую порцию салата и зелени с легкой заправкой из оливкового масла и гарниром из миндаля, – Джи Йон ушла в свою комнату рядом. Хотя я стремилась к уединению, мне было сложно засыпать одной. Джи Йон, с которой мне было комфортно, всегда была рядом, и это оказалось преимуществом поп-звезды.

Но сегодня вечером, когда я беспокоилась о своем предстоящем американском дебюте, мне требовалось больше утешения, чем обычно. Я отодвинула тарелку от салата в сторону и позвонила маме. Для моей семьи это было раннее утро, но они не будут против. Родители всегда находили время поболтать со мной, потому что мы были далеко друг от друга. На третьем гудке мама ответила – экран на мгновение потемнел и расплылся, затем появилось ее лицо, глаза, далеко посаженные от носа-пуговки, пряди волнистых волос, обрамляющие гладкое лицо.

Она прищурилась, глядя на экран.

– Что-то случилось? – типичное приветствие моей мамы.

– Привет, Умма. Нет, все в порядке. Просто звоню, – сказала я задыхающимся голосом. Прошло три недели с тех пор, как мы разговаривали, и до этого момента я не ощущала дистанции. Увидев маму и услышав ее голос, я тут же лишилась присущей поп-звездам уверенности. Я снова стала обычной собой.

Затем, оттеснив мамино лицо, на экране появилось папино. Его волосы цвета соли с перцем были растрепаны, и он надел очки в черной оправе.

– О! Почему ты еще не спишь?! – мой отец всегда выглядел, будто взволнованный профессор волшебной школы.

– Тут всего около десяти, – сказала я со смехом, наблюдая, как мои родители борются за место на экране. – Я вас разбудила?

Моя мама пренебрежительно махнула рукой.

– Не меня. Теперь я встаю раньше твоего папы.

– Ну да, ну да, в каком мире? – сказал папа, как всегда мешая корейский с английским. – Только на этой неделе, потому что…

– Он смотрит эту «Игру престолов», – перебила моя мама. – Не знаю, как он может смотреть это перед сном, – она содрогнулась. – Ужасно.

– Ты это смотришь? – спросила я, вскинув брови. – Аппа, это так жестоко. И как вообще можно уследить за сюжетной линией?

Мама расхохоталась, а папа взволнованно поправил очки.

– Ладно-ладно, ты считаешь, будто твой Аппа – настоящий babo. – Корейский синоним слова «дурак» всегда заставлял меня хихикать.

– Нет, не считаю! – запротестовала я. – Но там так много персонажей и такой сложный фэнтези-мир… – я замолчала, когда экран внезапно заслонил пуховый шарик с черными глазками. Ферн, их померанцкий шпиц.

Он взвизгнул в экран, затем на пару минут воцарился хаос, поскольку мама пыталась поднести собаку к телефону в режиме селфи. Нос пса ткнулся в камеру, и я засмеялась, услышав визг на заднем плане.

– Да боже мой! Почему вы шумите в такую рань?

Ах, безошибочно узнаваемые слова разгневанного пятнадцатилетнего подростка.

– Тут твоя сестра! Поздоровайся! – сказал мой отец, поворачивая телефон, пока я не уставилась на лицо своей сестры. Оно было и похоже, и не похоже на мое – более полные щеки, широкий рот, глаза больше.

– Привет, Вивиан, – сказала я.

– Привет, – пробормотала она. – Ненавижу видеозвонки.

– Что запланировала на сегодня? – спросила я, прекрасно зная ответ.

– Ничего, – она избегала смотреть на меня, но я видела ее взгляды украдкой. – Ты что, сделала микроблейдинг?

– Нет! – я коснулась своей натурально широкой брови.

– Хм. Выглядит странно.

Никто так не может заземлить, как младшая сестра.

Вмешались родители, принявшись излагать планы на выходные. Обыденность в их делах казалась мне такой приятной – разговор, не затрагивавший моей работы, графика, поклонников. Когда я зевнула, мама нахмурилась.

– Эй, тебе пора спать. У тебя был долгий тур, а сейчас надо готовиться к шоу, так ведь?

Я кивнула.

– Ага. Понедельник. Скоро увидимся, да? – после съемки они будут ждать меня в гримерке.

– Конечно! – ответил папа. – Ешь хорошо, чтобы было много сил.

Беспокойство, появившееся на их лицах, наполнило мои глаза слезами. Я нацепила на лицо сияющую улыбку.

– О, я в этом туре отлично питалась. Много пельменей, лапши и всего такого.

Они кивнули, довольные. Конечно, это была ложь. Одна из многих, чтобы мои родители не сошли с ума. Если бы они знали, как мало я ем и сплю… что ж, я не могла не делать этого. Я знала, на какие жертвы пошла моя семья, чтобы я оказалась тут. Самое меньшее, что я могла сделать – не позволить им беспокоиться обо мне.

Я повесила трубку, но тоска по дому давила на меня. Или это было снотворное? Конечности налились тяжестью, но мой разум лихорадочно работал. Я заползла в постель, не умывшись и не почистив зубы, пушистое белое одеяло поглотило меня, словно чудовище. Роскошные простыни скользили по мне, охлаждая мою уютную пижаму. Я тепло одевалась на ночь – привычка, которую я приобрела, живя в Корее.

В первую ночь, которую я провела в общежитии тренировочного лагеря, я легла спать в майке и трусах, и другие девушки подняли меня на смех. Так же, как когда я сказала ppanseuh – как называли нижнее белье мои родители. Еще один промах, делавший очевидным мое американское происхождение. Вероятно, это старое японское слово использовали сейчас лишь бабки. Крутые ребята тут говорили «труселя». Или трусики. И никто не спал здесь только в трусах.

Сестринство, испытание огнем – это я прошла в первые пару лет обучения. Все для того, чтобы оказаться тут, в этом самом гостиничном номере, в этом городе, так далеко от дома. Чтобы подняться на вершину, став звездой K-Pop. Принцессой, королевой. Иллюзия в пастельных тонах и сапогах на шпильке.

Знаете, в последнее время моя обувь раздражала меня ужасно. Звучало как: «Не позволяйте Лаки носить обувь на плоской подошве, не дай бог, в ней всего пять футов, десять дюймов!». ПЯТЬ! ДЕСЯТЬ! ЭТО! ВЫСОКИЙ! РОСТ!

Когда я начинала думать капс-локом, это означало, что таблетки начали действовать. Я металась в постели, пихала подушку, чтобы взбить ее еще немного. Но, то ли от голода, то ли от раздражения, или от чего-то еще, я никак не могла заснуть. Будильник был выставлен рано, чтобы успеть отрепетировать. Я не могла облажаться на шоу, нет сээээр.

М-м-м. Гамбургеры.

Это стало проблемой. Я все еще была чертовски голодна. Я сбросила одеяла и открыла чемодан. Не став снимать пижамную рубашку, я вылезла из штанов и натянула черные рваные джинсы. Надела свою любимую бейсболку, не привлекавшую ко мне внимания. Мой розовый парик бережно хранила Джи Йон. Затем я накинула тренч верблюжьего цвета и поискала кроссовки, но нигде не смогла найти их.

– Заметка для себя, – пробормотала я. – Кто-то крадет мою обувь.

Бросила взгляд на белые гостиничные туфли рядом с постелью. Они должны подойти.

Я как раз собиралась открыть дверь и выпорхнуть отсюда, когда сообразила, что снаружи стоит Рен. Я погрозила двери кулаком, и в смятении опустилась на колени.

Затем выпрямилась, волосы взметнулись за спиной от быстрого движения. Нет, я смогу. Я умна. Все говорили так, пусть даже потому лишь, что моя звукозаписывающая компания утверждала, будто я поступила в Гарвард.

ХА-ХА-ХА.

Да, круто, документы в Гарвард я подала, питаясь сладким картофелем и учась крутить пируэты против часовой стрелки.

Ладно. Думай, Лаки. Думай.

Через секунду я постучала в дверь.

– Рен? – позвала я тонким, жалостливым голосом.

– Да? Все в порядке? – прогрохотал из-за двери голос Рена.

– Ничего особенного, но… ну… Джи Йон спит, а, хм, ну. Мне нужны таблетки. От менструальных болей.

Даже через толстую дверь я почувствовала его отвращение.

– Прости, – мило добавила я.

– Что за таблетки нужны? – спросил он, раздражаясь и пыхтя.

– Мидол. Или китайский аналог. Скажи им, в чем проблема, они сами знают, что дать.

Я услышала, как он ворчит, и подождала, пока не стихнут тяжелые шаги. Через несколько секунд приоткрыла дверь выглянуть в коридор. Я была одна на этаже пентхауса, вокруг ни души.

Осторожно прикрыв за собой дверь, я помчалась по коридору, переходя с бега на крадущуюся походку, и снова на бег. Как лучше всего незаметно сбежать?

Лифты располагались в конце коридора, один стоял открытым и ждал меня. Я забежала внутрь и ударила по кнопке с номером один, чувствуя облегчение, но в этот момент в двери вцепилась рука и заставила их распахнуться. Дерьмо. Я отошла в угол и спрятала лицо.

– Спасибо, – сказал мужской голос. Я подняла взгляд. Это был какой-то молодой азиат, комкавший в руках пиджак. Я еще сильнее вжалась в угол, как можно дальше от него. Но он не обращал на меня внимания.

Парень улыбался и натягивал мятый пиджак. Затем он вытащил рубашку из-за ремня и растрепал волосы.

Я не могла не смотреть на него. Какой странный. Симпатичный. Невероятные волосы. Высокий. Широкие плечи в сочетании с длинными конечностями. Но очень странный. От него исходила какая-то маниакальная эйфория. Я вжалась в стену, когда он начал посмеиваться, просматривая свой телефон. Ладно, сэр.

Я постаралась успокоить свое скачущее сердце, молясь, чтобы больше никаких пассажиров не было. К счастью, так и случилось, и я едва дышала, когда лифт остановился на первом этаже.

Когда я вышла, то ступила на ковровую дорожку, но это был не вестибюль. Я растерянно оглянулась на лифт.

– Если нужен первый этаж, это уровень G, – сказал парень, едва подняв взгляд от телефона.

Со всей гордостью, какую я смогла изобразить, я сказала:

– Нет, все верно, – и пошла прочь. Несмотря на то, что я понятия не имела, где я, черт возьми. В тапочках отеля.

Отели. Знаю я отели. Я зайду в вестибюль и сдержанно спрошу, где лучшие бургеры. Так что я спустилась по лестнице еще на один этаж.

Божечки-кошечки! Я сделала это! Я шагала ликуя. Ничего особенного. Помнишь неделю, в которую ты проспала всего восемь часов и тебя госпитализировали с обезвоживанием на вручении премии «МТВ Азия»? Этот побег из номера ничто в сравнении с тем, что было!