Семь сестер. Потерянная сестра

Люсинда Райли

Семь сестер. Потерянная сестра

Для Гарри

Мужество – это знание того, чего не стоит бояться.

Приписывается Платону

Lucinda Riley

THE MISSING SISTER

Copyright © Lucinda Riley, 2021

* * *

Перевод с английского Кирилла Савельева

© Савельев К., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Действующие лица романа:

Атлантис

Па Солт – приемный отец сестер (умер)

Марина (Ма) – гувернантка сестер

Клавдия – экономка в Атлантисе

Георг Гофман – нотариус Па Солта

Кристиан – шкипер

Сестры Деплеси

Майя

Алли (Альциона)

Стар (Астеропа)

Сиси (Келено)

Тигги (Тайгета)

Электра

Меропа (отсутствует)

Мэри-Кэт

Гиббстон-Вэлли, Новая Зеландия Июнь 2008

1

Я точно помню, где была и что делала, когда увидела смерть отца. Я стояла почти там же, где и сейчас, перегнувшись через перила деревянной веранды вокруг нашего дома и наблюдая за сборщиками винограда, которые продвигались между аккуратными рядами виноградной лозы, обремененной гроздьями нынешнего урожая. Я уже собиралась спуститься с крыльца и присоединиться к ним, когда краешком глаза заметила, что человек-гора, мой отец, внезапно исчез из виду. Сначала я подумала, что он опустился на колени, чтобы поднять упавшую гроздь, – он приписывал свое отвращение к любому расточительству пресвитерианскому[1] образу мыслей своих родителей, – но потом увидела, как сборщики из соседних рядов устремились к нему. От веранды до того места было не менее трехсот метров, и, когда я добежала до него, кто-то уже разорвал рубашку на его груди и пытался делать непрямой массаж сердца с искусственным дыханием, а другой звонил по номеру 111. «Скорая помощь» приехала через двадцать минут.

Когда отца положили на носилки, по восковым чертам его застывшего лица я поняла, что больше никогда не услышу звучный голос, исполненный глубокого достоинства, который в следующее мгновение мог обернуться добродушным смешком. По моим щекам струились слезы, я поцеловала отца в обветренную жесткую щеку, прошептала слова любви и простилась с ним. Весь этот ужас казался нереальным – такой стремительный переход от полнокровной жизни к безжизненному телу было невозможно осознать и принять.

После нескольких месяцев болей в грудине, которые он выдавал за последствия несварения желудка, отца наконец удалось убедить в необходимости посетить врача. Ему сказали про высокий уровень холестерина и необходимость соблюдения жесткой диеты. Мы с матерью приходили в отчаяние, а он продолжал поглощать еду в прежних количествах и каждый вечер выпивал за ужином бутылку красного вина собственного изготовления. И все равно мы не были готовы к тому, что произошло. Наверное, мы считали его несокрушимым, принимая во внимание его жизнерадостность и дружелюбие, но, по мрачному замечанию матери, каждый из нас состоит из плоти и костей. По крайней мере, он до самого конца жил так, как хотел. Кроме того, ему было семьдесят три года, хотя я просто не могла осознать этот факт, глядя на его физическую силу и юношеский задор.

В итоге я чувствовала себя обманутой. В конце концов, мне было лишь двадцать два года, и, хотя я знала, что была поздним ребенком, смысл этого обстоятельства дошел до меня только после смерти отца. В течение нескольких месяцев после его утраты я гневалась на несправедливость: ну почему я не родилась раньше? Мой старший брат Джек, которому было тридцать два, на целых десять лет дольше общался с отцом.

Мама явственно ощущала мою обиду, хотя я никогда не вызывала ее на откровенный разговор. А потом я почувствовала себя виноватой, потому что мама, в конце концов, ни в чем не была виновата. Я очень любила ее; мы всегда были близки, и я знала, что она тоже горюет. Мы старались утешать друг друга, и каким-то образом нам это удавалось.

Джек тоже проявил себя наилучшим образом, разбираясь со всеми скучнейшими бюрократическими последствиями смерти отца. Он также должен был возглавить винодельню – совместный бизнес наших родителей, – но отец хотя бы подготовил его к этой задаче.

С тех пор как Джек научился ходить, отец посвящал его в ежегодный цикл ухода за своими бесценными виноградными лозами, которые с февраля до апреля (в зависимости от погоды) приносили урожай, собираемый, перерабатываемый и в итоге превращавшийся в прекрасное вино «Пино Нуар», недавно удостоенное международных премий. Бутылки этого вина сейчас лежали на складе, готовые к распространению по всей Новой Зеландии и Австралии. Отец посвящал Джека в каждый этап этого процесса, а когда Джеку исполнилось двенадцать лет, он уже мог бы стать управляющим производственного процесса.

В шестнадцать лет Джек официально заявил о своем желании стать партнером отца и однажды возглавить винодельню, что безмерно порадовало моего родителя. Джек поступил в школу бизнеса при университете, а потом стал постоянно работать в винограднике.

– Нет ничего лучше, чем передать дела компетентному наследнику! – провозгласил отец несколько лет назад, после того как Джек прошел полугодовую стажировку в холмах Аделаиды в Австралии и его сочли готовым для ведения бизнеса. – Может быть, однажды ты тоже присоединишься к нам, Мэри-Кэт. Пью за то, чтобы виноделы из Макдугалов столетиями жили на этой земле!

Если Джек увлекся отцовской мечтой, со мной произошло нечто противоположное. Джек был одержим возможностью изготовления прекрасного вина; помимо отменного вкуса и способности моментально различать необычные лозы, он был превосходным бизнесменом. С другой стороны, я с раннего детства до юности наблюдала, как они с отцом патрулируют виноградники и работают в помещении, которое они любовно называли лабораторией (хотя на самом деле это был просто большой сарай с жестяной крышей), но меня привлекали другие вещи. Я рассматривала отцовскую винодельню как отдельную сущность, не имевшую отношения ко мне и к моему будущему. Это не мешало мне работать в нашем маленьком винном магазине во время школьных и университетских каникул, но вино просто не было моей страстью. Хотя папа расстроился, когда я сказала, что хочу изучать музыку, ему хватило здравомыслия, чтобы понять меня.

– Вот и хорошо, – сказал он и обнял меня. – Музыка – это целый мир, Мэри-Кэт. Какую ее часть ты рассматриваешь для будущей карьеры?

Я застенчиво призналась, что хочу быть певицей и писать собственные песни.

– Ну, это чудесная мечта. Пожелаю удачи и скажу, что мы с мамой будем всячески поддерживать тебя, да?

– Думаю, это замечательно, Мэри-Кэт, – сказала мама. – Музыкальное самовыражение, особенно пение, – это волшебство.

Так я стала изучать музыку в Университете Веллингтона, предлагавшем уровень мирового класса, и ни разу не пожалела об этом. Было потрясающе иметь студию звукозаписи, оборудованную по последнему слову техники, и находиться рядом с другими студентами, разделявшими мое рвение. Я организовала дуэт со своим замечательным другом Флетчем, который играл на ритм-гитаре и имел певческий голос, хорошо гармонировавший с моим. Мы время от времени играли и пели в Веллингтоне, а в прошлом году выступили на выпускном концерте, где мои родные впервые смогли услышать, как я пою и играю.

– Я так горжусь тобой, доченька, – сказал отец и заключил меня в объятия. Это был один из лучших моментов в моей жизни.

– Ну вот, теперь я дипломированный музыкант и все равно живу посреди виноградников.

– Скажи, Мэри-Кэт, ты правда думала, что звукозаписывающая компания «Сони» будет умолять тебя о контракте?

Окончив в прошлом году университет, я постепенно впадала в уныние насчет перспектив моей будущей карьеры, а смерть отца стала тяжким ударом по моим творческим планам. Казалось, я одновременно потеряла две большие любви, поскольку одна была нерасторжимо связана с другой. Отцовская любовь к певицам, которые сами писали музыку и стихи для своих песен, впервые зародила во мне страсть к музыке. Я выросла, слушая Джони Митчелл, Джоан Баэз и Аланис Морисетт[2].

Последние месяцы в Веллингтоне заставили меня осознать, насколько счастливым и защищенным было мое детство, проведенное в Эдемском саду Гиббстон-Вэлли. Горы, которые поднимались вокруг, создавали уютный барьер, а плодородная земля в изобилии дарила сочные фрукты.

Помню, как Джек мальчишкой соблазнил меня полакомиться диким крыжовником, растущим в колючих кустах за домом, и как он смеялся, когда я плевалась этой кислятиной. Тогда я бродила где хотела, без присмотра родителей; они знали, что мне ничего не угрожает в этой цветущей долине. Я играла в прохладных чистых ручьях и гонялась за кроликами в густой траве. Пока мои родители работали в винограднике и занимались всем – от посадки лозы и защиты от сорняков до сбора и отжима винограда, – я жила в своем собственном мире.

Проплывающее облако вдруг затмило яркое утреннее солнце, и долина окрасилась в более темный, серовато-зеленый оттенок. Это было напоминание о скорой зиме, и я уже не впервые задумалась, правильным ли было мое решение переждать ее здесь. Два месяца назад мама впервые упомянула о своей идее «Гран-тура» по всему свету, чтобы посетить друзей, с которыми она не встречалась много лет. Она спросила, хочу ли я присоединиться к ней. В то время я еще надеялась, что деморолик, который я записала с Флетчем и разослала в звукозаписывающие компании незадолго до смерти отца, привлечет определенный интерес. Но полученные ответы с любезными замечаниями, что наша музыка «не совсем то, что представляет интерес в данный момент», продолжали копиться на полке в моей спальне.

– Дорогая, мне не нужно тебе рассказывать, как трудно найти лазейку в музыкальный бизнес и остаться там, – сказала мама.

– Поэтому я думаю, что должна остаться, – ответила я. – Мы с Флетчем работаем над новыми вещами. Я просто не могу сбежать с корабля.

– Конечно не можешь. Но у тебя хотя бы есть винодельня, если все обернется не так хорошо, как ты думаешь.

Я понимала, что она желала мне только добра и что я должна быть благодарна за деньги от продаж в винном магазине и за свою работу в бухгалтерии. Но теперь, когда я смотрела на наш Эдемский сад, то тяжело вздыхала, поскольку мысль остаться здесь до конца моей жизни, пусть даже самой безопасной и безмятежной, совсем не привлекала меня. Все изменилось с тех пор, как я поступила в университет, и особенно после папиной смерти. Мне казалось, что сердце этого места перестало биться вместе с его уходом. Не помогала и мысль о том, что Джек – который еще до смерти отца согласился провести лето на винограднике в долине Роны во Франции, – в итоге решил присоединиться к маме в ее по ездке.

– Теперь будущее нашего дела находится в руках Джека, и ему нужно как можно больше учиться, – сказала мама. – Дуг будет управлять вино градником, а кроме того, сейчас наступает тихий сезон, и это лучшее время для нашего отъезда вместе с Джеком.

Поскольку мама с Джеком вчера отправились в свой «Гран-тур», я чувствовала себя крайне одинокой и опасалась депрессии. «Мне тебя не хватает, папа», – прошептала я, когда вошла в дом, чтобы перекусить, хотя и не хотела есть. Безмолвная пустота внутри была особенно тягостной. Во времена моего детства у нас дома всегда было полно народу: если не поставщики или сборщики винограда, то посетители винодельни, с которыми отец заводил душевные беседы. Помимо дегустации вин, он часто приглашал гостей остаться на обед. Дружелюбие и гостеприимство было в крови у новозеландцев, и я привыкла сидеть рядом с совершенно незнакомыми людьми за нашим большим сосновым столом у окна с видом на долину. Я не представляла, каким образом маме удавалось в любую минуту обеспечивать массу вкусной и сытной еды, но она как-то справлялась с этим, и, пока отец развлекал гостей, за столом не умолкали веселье и смех.

Мне не хватало Джека и той спокойной, позитивной энергии, которая постоянно исходила от него. Ему нравилось поддразнивать меня, но я понимала, что он всегда был моим арбитром и защитником.

Я взяла из холодильника пакет апельсинового сока и налила остатки в стакан, потом постаралась разобраться с батоном вчерашнего хлеба. Для большей съедобности я приготовила хлебные тосты, а потом начала составлять короткий список срочно необходимых закупок. Ближайший супермаркет находился в Эрроутауне, и мне предстояло отправиться туда. Хотя мама оставила в холодильнике много кастрюлек, не стоило размораживать большие пластиковые контейнеры только для себя.

Я зябко передернула плечами, отнесла список в гостиную и опустилась на старый диван перед выступом огромного камина, сложенного из серого вулканического камня, который в изобилии встречался в нашей долине. Это была одна из вещей, убедивших моих родителей, что им нужно приобрести некогда однокомнатную избушку в самой глуши. Там не было проточной воды и вообще никаких удобств. Родители любили вспоминать, как в то первое лето они с двухлетним Джеком купались в ручье между валунами за хижиной и ходили в сортир, выкопанный неподалеку. «Это было самое счастливое лето в моей жизни, – говорила мама. – А зимой стало еще лучше из-за этого камина».

Мама всегда тянулась к настоящему огню, и, как только в долине начинались первые заморозки, мы с Джеком и папой отправлялись за дровами, хорошо просохшими за месяцы после рубки. Мы складывали поленницы в нишах по обе стороны от камина, а потом мама клала растопку на каминную решетку и совершала ритуал «возжигания первого огня» от чиркнувшей спички. Начиная с того момента языки огня весело плясали в камине до тех пор, пока колокольчики и подснежники (луковицы которых мама заказывала с доставкой из Европы) не распускались под деревьями где-то между сентябрем и ноябрем – весенними месяцами в наших широтах.

«Наверное, стоит развести огонь», – подумала я, вспоминая гостеприимное сияние, приветствовавшее меня в морозные дни, когда можно было не ходить в школу. Если папа был сердцем винодельни, то мама и ее камин были сердцем нашего дома.

Я одернула себя; вообще-то я еще слишком молода, чтобы искать утешение в детских воспоминаниях. Просто я нуждаюсь в обществе. Но дело в том, что большинство моих университетских друзей либо находились за границей, радуясь последним свободным денькам перед поисками работы, либо уже работали.

Хотя у нас имелась кабельная сеть, интернет работал медленно и с перебоями. Отправка электронных писем превращалась в кошмар, и отцу часто приходилось совершать получасовую поездку в Квинстаун и пользоваться компьютером своего друга-туроператора, чтобы разбираться с почтой. Он называл нашу долину «Бригадун» в честь старого кинофильма о шотландской деревне, которая просыпается лишь на один день каждые сто лет и не меняется вместе с окружающим миром. Долина и впрямь оставалась более или менее неизменной, поэтому была не лучшим местом для карьеры начинающей певицы. Мои мечты были наполнены высотками Манхэттена, Лондона или Сиднея, где продюсеры звукозаписывающих компаний могли сделать нас с Флетчем настоящими звездами…

Звонок стационарного телефона ворвался в мои мысли, и я встала, чтобы взять трубку еще до второго звонка.

– Винодельня Макдугалов, – машинально сказала я, как привыкла с раннего детства.

– Привет, Эм-Кей, это Флетч. – Этим моим прозвищем пользовались все, кроме мамы.

– О, привет. – Мое сердце забилось быстрее. – Есть новости?

– Пока никаких. Но я подумал, что могу воспользоваться твоим предложением и ненадолго остановиться у вас. У меня есть пара дней, свободных от работы в кафе, и мне нужно выбраться из города.

«А мне нужно очутиться в городе…»

– Отлично, приезжай, когда хочешь! Я дома.

– Как насчет завтра? Я буду за рулем, так что поездка займет большую часть утра, разумеется, если выдержит «Сисси».

«Сисси» был автофургоном, в котором мы с Флетчем ездили на выступления. После двадцатилетней службы он проржавел везде, где только можно, и дымил выхлопной трубой, которую Флетч временно закрепил проволокой. Оставалось лишь надеяться, что «Сисси» переживет трехчасовую поездку из Дандина, где жил Флетч со своей семьей.

– Значит, встретимся к обеду? – спросила я.

– Да. Мне уже не терпится; ты знаешь, как я люблю ваши места. Возможно, мы посидим за фортепиано и придумаем что-нибудь новенькое.

– Наверное, – ответила я, не ощущая особых позывов к творчеству. – Пока, Флетч, увидимся завтра.

Я повесила трубку и вернулась на диван, чувствуя себя лучше от предстоящего визита Флетча: ему всегда удавалось подбадривать меня своими шутками и позитивным настроем.

Снаружи донесся крик, а потом звук свистка, которым Дуг – управляющий нашего виноградника – оповещал о своем прибытии на место. Я встала, вышла на веранду и увидела Дуга вместе с группой дородных островитян, бредущих между опустевшими виноградными лозами.

– Эй! – окликнула я. – Привет!

– Привет, Эм-Кей! – отозвался Дуг. – Я показываю ребятам, где можно начинать корчевку.

– Отлично. Добрый день, ребята! – крикнула я его подчиненным, и они помахали в ответ.

Их присутствие нарушило гнетущую тишину. И, словно солнце, выглянувшее из-за облака, вид других людей и мысль о завтрашнем дне подняли мое настроение.

2

Атлантис Женевское озеро, Швейцария Июнь 2008

– У тебя бледный вид, Майя. Ты нормально себя чувствуешь? – спросила Ма, когда вошла в кухню.

– Все в порядке, но я плохо спала ночью; все думала о сенсационной новости Георга.

– Да уж, это верно. Хочешь кофе?

– Хм, спасибо, не надо. Я бы выпила ромашкового чая, если он есть.

– Разумеется, есть, – заявила Клавдия. Ее седые волосы были собраны в обычный тугой узел, а на всегда строгом лице играла улыбка. Клавдия поставила на стол корзинку с домашними рогаликами и пирожками. – Я каждый вечер пью его перед сном.

– Привычки частенько нарушаются, – устало отозвалась Майя. – Кроме того, у меня сбились суточные ритмы после перелета.

– Ну конечно, chérie. Почему бы тебе не вернуться в постель после завтрака и не вздремнуть?

– Нет. Георг обещал вернуться, чтобы мы могли обсудить, что нам делать с… потерянной сестрой. Как думаешь, у него надежные источники?

– Понятия не имею, – вздохнула Ма.

– У него очень надежные источники, – вмешалась Клавдия. – Он бы не приехал посреди ночи, если бы не был уверен в своей информации.

– Всем доброе утро, – сказала Алли, которая присоединилась к остальным за столом. Маленький Бэр находился в переноске, притороченной к ее груди, и дремал, свесив голову набок. В одном из крошечных кулачков он сжимал прядь рыже-золотистых кудрей Алли.

– Хочешь, я возьму его и положу в кроватку? – предложила Ма.

– Нет, потому что он проснется и заревет, как только поймет, что остался один, – сказала Алли. – Ох, Майя, какая-то ты бледная.

– Я только что это сказала, – пробормотала Ма.

– Правда, все в порядке, – повторила Майя. – Кстати, Кристиан где-то здесь? – обратилась она к Клавдии.

– Да, но он собирается переправиться в Женеву на катере и привезти мне кое-какие продукты.

– Можешь вызвать его и сказать, что я собираюсь присоединиться к нему? У меня есть дела в городе, и если мы поскорее уплывем туда, то успеем вернуться до полудня, когда у нас назначена встреча с Георгом.

– Само собой. – Клавдия взяла домашний переносной телефон, чтобы позвонить Кристиану.

Ма поставила перед Алли чашку кофе.

– Мне еще нужно заняться разными мелочами, так что приятного аппетита.

– Кристиан подготовит катер через пятнадцать минут, – сказала Клавдия и повесила трубку. – А теперь мне нужно помочь Марине. – Клавдия кивнула сестрам и вышла из кухни.

– Уверена, что у тебя все в порядке? – спросила Алли, оставшись наедине с Майей.

– Не волнуйся по пустякам, прошу тебя. Может, у меня расстроился желудок после перелета. – Майя отхлебнула чаю. – Боже мой, разве не странно? Я хочу сказать, здесь все продолжается точно так же, как при папе. Но его больше нет, и пустоту ничем не скроешь.

– Я уже некоторое время нахожусь здесь и вроде бы привыкла, но да, ты права.

– Кстати, о здоровье и нездоровье. Ты изрядно похудела, Алли.

– Конечно, я похудела после родов…

– Нет, не только из-за этого. В предыдущий раз мы виделись около года назад, когда ты осталась здесь, чтобы присоединиться к Тео в яхтенных гонках «Фастнет». Тогда ты даже не была беременна.

– Вообще-то была, но не знала об этом, – заметила Алли.

– Хочешь сказать, у тебя не было никаких симптомов? Ни утренней тошноты, ничего?

– Не сразу. Если я правильно помню, это началось примерно через восемь недель. Тогда я на самом деле ужасно себя чувствовала.

– В общем, ты определенно слишком худая. Возможно, из-за нерегулярного питания.

– Когда я одна, мне просто лень готовить полноценную трапезу. Кроме того, даже если я сажусь за еду, то обычно то и дело вскакиваю из-за стола, чтобы проверить, как дела у малыша. – Алли нежно погладила щечку Бэра.

– Должно быть, очень трудно растить ребенка в одиночку?

– Да, нелегко. Конечно, у меня есть брат Том, но поскольку он помощник дирижера в Бергенском филармоническом оркестре, то мы почти не встречаемся друг с другом, разве что по воскресеньям. Кроме того, он иногда уезжает с оркестром на зарубежные гастроли. Меня беспокоит не бессонница, постоянное кормление и смена пеленок; мне просто не с кем поговорить, особенно если Бэр нездоров и я волнуюсь за него. Поэтому я так рада обществу Ма; она настоящий кладезь знаний о детях.

– Лучшая в мире бабушка, – улыбнулась Майя. – Па был бы счастлив узнать о Бэре. В самом деле чудесный малыш. Ладно, мне пора пойти наверх и подготовиться.

Когда Майя встала, Алли взяла старшую сестру за руку.

– Так здорово видеть тебя! Ты знаешь, я скучала по тебе.

– И я тоже. – Майя чмокнула Алли в макушку. – До скорой встречи.

* * *

– Алли, Майя! Георг приехал! – крикнула Ма, выйдя в полдень на главную лестницу.

Сверху донеслось приглушенное: «Сейчас придем!»

– А помните, как Па Солт купил вам старинный бронзовый рупор на Рождество? – с улыбкой спросил Георг, сопровождавший Ма из кухни на залитую солнцем веранду. Он выглядел гораздо собраннее, чем вчера ночью. Его серо-стальные волосы были гладко зачесаны назад, из нагрудного кармана безупречно сидевшего пиджака в мелкую полоску торчал уголок носового платка.

– Помню, – сказала Ма и жестом предложила Георгу устроиться под солнечным зонтом. – Впрочем, это было бесполезно, потому что девочки включали музыку на полную громкость, играли на разных инструментах либо перекрикивались друг с другом. На верхнем этаже было настоящее вавилонское столпотворение… и я обожала это. Итак, что предпочитаете выпить? У меня есть бузинная настойка Клавдии и охлаждена бутылка вашего любимого розового вина из Прованса.

– В такой прекрасный день я сначала выпью бокал летнего розового вина. Спасибо, Марина. Можно налить нам обоим?

– Ох, мне еще нужно работать…

– Полно, вы же француженка! Конечно же, бокал розового не причинит вам вреда. В сущности, я настаиваю, – добавил Георг, когда Майя и Алли вышли на веранду и присоединились к ним. – Здравствуйте, девушки. – Он встал. – Могу я предложить вам бокал розового?

– Спасибо, Георг, я немного выпью, – ответила Алли и хихикнула. – Надеюсь, это поможет Бэру крепче спать сегодня ночью.

– Мне не надо, спасибо, – сказала Майя. – Знаете, я почти забыла, как красиво тут, в Атлантисе. В Бразилии все такое… большое: шумные люди, яркие цвета, буйство зелени, сильная жара. Здесь все выглядит более тихим и приглушенным.

– У нас очень мирное место, благословенное природной красотой, – согласилась Ма.

– Как я соскучилась по зимнему снегу, – пробормотала Майя.

– Тебе бы провести зиму в Норвегии, и тоска быстро пройдет, – улыбнулась Алли. – Или, хуже того, тебе придется жить под постоянным дождем. В Бергене дождь идет гораздо чаще, чем снег… Ну что, Георг, у вас есть новые мысли по поводу того, что вы сообщили нам вчера ночью?

– Нет, помимо обсуждения наших дальнейших действий. Один из нас должен поехать по тому адресу, который у меня есть, и убедиться, является ли эта женщина потерянной сестрой.

– В таком случае как мы узнаем, она это или нет? – поинтересовалась Майя. – У нас есть какая-то примета?