Улицы полны дождя и ночи

Так вот чего они сидели как мыши, вот чего они ждали. Моя реакция была для них тем самым заветным мигом, чтобы я вынес вердикт этому творению. Поспорили, может? Возможно, они ждали, что я абсолютно безжалостно сотру его и даже не предам внимания тому, что там изображено, будь то хоть рисунок ожившего Микеланджело, ответ на тайны мироздания или задача с прошлого урока. А может они ждали, что я еще и начну допытывать у них, кто же это сделал, с той целью, чтобы при всех, демонстративно отругать наглеца, посмевшего осквернить доску перед такой важной контрольной, ведь доска вообще должна быть чистой, за это я иной раз и выговаривал (по настроению), особенно если знал, что доска измалевана специально перед уроком. Но вот, что удивляло меня тогда: находить доску в неубранном виде мне нет-нет, да приходилось, и помимо записей на ней, убогих рисунков уровня наскальной живописи и всяких графиков и формул, встречались даже неслабые матерные слова, а иногда еще и в рифму. Ладно, хоть не про учителей там писали, а все больше друг про друга, да так по мелочи. То ест, грязная доска считалась делом обыденным и никогда ученики особого внимания на моей реакции на это не заостряли, даже когда на доске красовались аккуратно выведенные буквы, складывающиеся в ругательства, а тут они словно ждали некоего всплеска, словно я взорвусь. Никак кто-то пустил слушок о моем строгом материализме и скепсису по отношению к творческим упражнениям.

В то же время, в классе знали о моем хорошем отношении к ученикам умным, старательным и просто тем, кто себя прилично ведет. Все знали, что особо я выделял среди всех Анну, сочетавшую в себе три почитаемых мною качества в учениках. Тогда, я едва лишь успел толком рассмотреть этот рисунок на доске, как из класса услышал ехидный выкрик, походивший на ябедничество: «А этот Анна нарисовала!».

«Анна?» – подумал я тогда про себя – «Как восхитительно она рисует… это же просто… невероятно, создать такое творение на доске, обычным белым мелом, единственным мелом и все! Я все больше понимаю, что она, возможно, гениальный человек, если не бросит это в себе раскрывать».

Выкрик из класса непременно указывал на то, кто именно это устроил и кого именно нужно наказать, или «приговорить» к показательному наказанию в виде немедленного стирания доски под всеобщее глазение или выставления за дверь. Я тогда не сделал этого, конечно же, я не сказал ничего. Я лишь посмотрел на класс, посмотрел на Анну, словно ясно увидел в ней искру, а может уже и пламя по истине гениального человека, того, кого можно назвать если не гением нашего времени, то хотя бы человеком, который должен оставить свой след в нашем времени, и след этот не отрицательный, но прогрессивный и влияющий на культуру, которую я не до конца понимаю, да и не особенно стремлюсь понимать.

Искусство вещь спорная. Не бывает хорошего или плохого искусства. Это то, что не поддается критериям. Но где сразу можно сделать выводы, а в итоге они могут быть ошибочными. Время проверяет искусство, время. Этот рисунок не мог сказать мне ничего подробного о человеке, что его создал, не мог сказать о будущем, но он мог убедить меня, что если дать время, рисунок на доске может «превратиться» в шедевр на долгие века.

Тогда я не стал никого ругать. Я не стал стирать рисунок с доски. Да, пожалел его, то искусство, что было предо мной. Я отменил эту жалкую контрольную, что не имела уже ровным счетом никакого значения, перед вещами, гораздо более значимыми, еще даже не свершившимися.

Ученикам я выставил хорошие оценки, как будто за контрольную, я подтянул всех. Никто не сожалел, что так получилось, но все вместе мы условились никому не говорить о нашей тайне, и ученики не подвели меня. В тот день, целых два урока мы провели в беседах, я говорил с учениками, я учил их, учил большему. Тогда они получили знаний, может быть, больше, чем за годы обучения. Это мой бенефис, почти что мой монолог, за редкими вопросами и короткими диалогами. Я то сидел, то стоял, то ходил взад-вперед и говорил, говорил, говорил… а они слушали, смирно и с интересом. А за моей спиной красовался рисунок, написанный мелом на доске, ученицей выпускного класса Анной, одной из лучших в классе и в своем поколении.

На следующее утро рисунка на доске уже не было. Когда я пришел к первому уроку, доска отливала от света ламп своим скучным, однотонным темно-зеленым цветом, вдоволь напитавшимся светлыми разводами от мела. Наверное, после уроков, уборщица, прибираясь в классе, как всегда, каждый день, просто стерла этот рисунок, даже не глядя на него. Привычным движением руки она быстро и уверенно превратила рисунок в пыль от мела, которая, наверное, неспешно оседала на тряпке и крошилась на пол. Так исчезло нечто необычное, что запало ярким воспоминанием в мою душу, а для школьников это просто удачное стечение обстоятельств, в итоге отменивших контрольную, которая так всех страшила потенциальная возможность испортить аттестат.

Я помню выпускной у этого класса. Как один из ведущих учителей, я конечно же присутствовал на вручении аттестатов и слушал пламенные речи наставлений от директора и прочих моих коллег. Я речи тогда не говорил, только смотрел и слушал. Я помню, как вручали особые аттестаты и медали тем, кто все же добился права их получить. Я помню Анну, как она получила троечный аттестат, одна из немногих в классе, я видел ее мать и сестру, что безмерно гордились ею и с такой горячастью и заботой обнимали свою девочку, теперь уже имеющую корку об образовании, которая в итоге не значила ничего, в ее дальнейшей жизни. После всей этой церемонии и лицемерия я поговорил лично с Анной и ее скромной семьей, выразил глубокую благодарность за ее способности к учебе, ее знания, усердие и дисциплину. Благодарил ее мать и даже маленькую сестру, желал удачи, счастья и много всякого банального, но делал это искренне. Поблагодарил и за рисунок на доске.

А потом она исчезла, исчезла на много лет. Моя жизнь так и не менялась, все шло своим чередом, неплохим, я не жалуюсь, но я не заметил, как состарился и ушел из школы. В дальнейшем я все реже вспоминал о прежней работе, молодость уходила настолько далеко в прошлое, что уж начинало казаться, что и вовсе ее не было. Все события произошли точно в прошлой жизни и вообще не со мной. Я много времени посвящал домашним делам, время от времени слышал о том или ином человеке, кто некогда значился моим учеником. Об одних говорили хорошее, о других плохое, как и всегда в жизни.

Согласно документации

Нашему захудалому собесу потребовался новый компьютер. Причина не в острой надобности, а просто женщина из непонятно чем занимающегося отдела прошлый куда-то украла, а грядет проверка, значит нужно чем-то прикрыться. Ушлая тетя разведала сайт одной планомерно идущей ко дну компании по продаже тех самых компьютеров с самыми низкими ценами по городу. Эта очаровательная фирма находилась в глухом месте на отшибе города, но по странным причинам в ней работали еще какие-то сотрудники, время от времени даже получающие зарплату.

Бравая женщина на пару с товарищами из бухгалтерии, классифицирующими компьютеры по принципу красивый – некрасивый (монитор, вернее заставка рабочего стола), выбрали самое дешевое наполнение исходя из списка, составленного сыном одной не по годам эмоциональной женщины. Мальчик – молодец, в первом классе он умело указал, что требуется связка процессор – материнская плата – оперативная память и прочее, но умолчал, вольно или не вольно, о связи элементов, что не всякая железяка подойдет друг к другу. Что ж, может он и не смолчал, но какое дело тете, когда бюджет минимален, а компьютер нужен. Набрав комплектующие строго по списку, они распечатали данную номенклатуру, составили форменные документы и эту чудо-бумагу подписали на неких величайших уровнях. Нижайшие послушники получили строгий указ, а с ним и позволение закупить именно эту технику и никакую иную.

С нестареющим душой Михаилом Петровичем отправился я в магазин, имея на руках список. Всю дорогу, что ковыляли мы на нестареющей телом «буханке», я слушал истории, периодически разбавленные нецензурными высказываниями и пошлятиной – фразы достойные словарей, и все это под аккомпанемент радио и шума, который, казалось, «буханка» генерирует, а также втягивает в себя со всех сторон вселенной.

На месте мы застали продавца, по виду скучавшего и, для разнообразия, ковырявшегося в носу. Он обреченно глядел в монитор, будто по нему транслировали апокалипсис, а рядом давно остыл растворимый кофе в черной как нефть кружке. Изначально он на нас не обратил внимания, логично предположив, что мы подобны другим людям, уныло заходящим сюда лишь изучить цены и обвести взглядом пыльные витрины с залежавшимся товаром. Слабое освещение этого места и вовсе иной раз вводило в заблуждение, будто мы в музее, и экспонатам крайне вреден любой свет.

Безмолвно обойдя небольшое помещение, мы встрепенулись, когда у продавца из колонок внезапно зазвучали мотивы, отсылающие к заставке знаменитой зарубежной кинокомпании. Разумно предположив, что сейчас продавец расположится в кресле для просмотра кинофильма, а про нас и вовсе забудет, Михаил Петрович вырвал его из анабиоза одной короткой фразой, частично непечатной.

На этой ноте продавец всполошился, что-то нервно залепетал, всячески демонстрируя свое неудовольствие от общения с нами, существами недостойными, не постигшими знания компьютерного ремесла. Пока я смущенно стоял, не имея наглости грубить в ответ, мой старший товарищ продолжал наращивать мощь словесной бравады, и уже детально высказал свое негодование относительно происходящего, после чего огорошенный продавец покинул помещение (на минуту оставив нас совсем одних в зале), демонстративно вставив в зубы сигарету, а к нам вышел высоченный, худощавый парень, может быть даже школьник, и лишь с ним удалось начать подбирать комплектующие.

Меня совсем не удивило, что подобранные нашей доблестной тетей комплектующие вообще не совпадали между собой. Принципиально. Процессор не вставал в материнскую плату, ровно как и оперативная память. Жесткий диск и привод оказались более новых стандартов и так же не подошли разъемами. Корпус избран без блока питания, а самого блока в спецификации не оставалось, как и операционной системы. Видеокарта, как ни странно, была и оказалась самой дорогой частью и единственной подошедшей по разъему. Это немного смешно, но мы очутились перед фактом, когда ничего не совместимо, но замены невозможны. Не оставалось выбора, кроме как все это насильно скрепить, где клеем, где скотчем и, упаковав в данном виде отвезти в наш собес. Как-то исправить ситуацию, выдав по документам одно, а по факту другое, юный продавец не решился, сославшись на строгого начальника, который если прознает, то тут же лишит зарплаты, на что воротившийся с перекура старший товарищ презрительно буркунул, мол и так зарплату полгода не получаем, но однако, дальнейшие мысли о бумажных манипуляциях пресек «от греха подальше».

Возмущению тети из нужного отдела не было предела, и она тут же написала жалобу, обзвонив все возможные инстанции, заявляя, что магазин халтурит, торгует хламом, а не компьютерами, обещала им «веселую жизнь». Скандал продолжался долго, принося в жертву нервы и время. Остановить женщину смогли только на стадии письма президенту, тогда свое вето с угрозой увольнения наложил начальник собеса, опасавшийся огласки с исчезновением злосчастного системного блока, и воинственная защитница потребительского права остыла.

В день прибытия ревизора, по совету Михаила Петровича, компьютер определили куда ему и положено, а на стол выставил телевизор, запустив на нем меню настроек каналов. На том и ждали проверяющего.

И прибыл на том любопытный мужчина, возрастом не менее полутысячи лет, судя по запаху и внешнему виду. Он оказался знатоком компьютеров таким же, каким был бы древний египтянин, окажись он в нашем времени. На все лады данный субъект расхваливал телевизор, сквозь толщину очков вглядываясь в окно настроек, и отмечая прекрасный голубой цвет, столь приятный для человеческих глаз. Удовлетворенный просмотром, он не постеснялся попросить испить в жару водочки. Заранее ожидая и более того, надеясь на такой поворот, меня посылали за тремя пол литрами, две из которых успешно одолел наш проверяющий, закусив лишь дважды, после чего, он утратил человеческий вид, вместе с тем способность ходить и общаться, но утвердил, что нарушений ни капли, а наш собес – лучший не то что в районе или области, а в мире.

На том история и закончилась, а под ноябрьские праздники и этот нефункционирующий системный блок исчез, и никто как будто об этом не знал.

Конкурс стихов

Районный конкурс стихов получился спонтанным. Ни что и намекать не могло, но тут редакция объявила, что прямо на летней эстраде городского парка культуры и отдыха имени известного писателя состоится данное мероприятие. В самое сердце лета, последние числа июня, вечер пятницы, ну что уже может быть лучше?

Про конкурс объявили в мае, когда еще учились студенты и школьники, а потому часть из них успела получить наставления от учителей и преподавателей, которые в свою очередь получили наставления от вышестоящих инстанций, мол, конкурс редакция наша драгоценная организовывает при поддержке правящей партии. Желательно участвовать. Нельзя не участвовать. Так все и образовалось.

На конкурс поэтов и по совместительству чтецов заявились все местные мастистые писатели, считай профессионалы. Выявились и самоучки как юных лет, так и ровесники мои в районе сорок-пятьдесят лет, так и совсем уж старики, среди которых и бывшие учителя, коим уж за восемьдесят, а они не отошли от ощущения интеллигентной эйфории. Были тут и те же студенты, школьники, а еще работники дома культуры, РАНО, от завода народ пришел, от администрации, но больше соглядатаями. Явились и дети, всего пару девочек и мальчиков с самыми примитивными стихами.

В назначенный день ко времени на лавочках перед сценой стали стекаться разного сорта граждане. Рядом разодетые бабушки соседствовали с неформальной сельской молодежью, пьющими мужчинами, поглощающими горькую из пластиковых стаканчиков, рядом робко дежурили зеленые ППСники, ошивались и подростки, считавшие такое мероприятие анахронизмом и ретроградством, негодуя по поводу мероприятия и интересов мещанской публики, противопоставляя свою современную «правильную» культуру пережиткам. Гуляли семьи и парочки, обнимаясь что есть сил; шатались простые люди, собрались, одним словом, все.

Вечер пошел легко и вполне традиционно. Первыми, как водится, выступали плешивые мужчины, всякая местная власть и начальство, что-то бубнили, что-то провозглашали, как водится на любом мероприятии, да так и стихали. Публика ждала начала.

Люди выступали по очереди, первыми шли лидеры, местные профессионалы пера, псевдопрофессионалы (устроенные по блату работники редакции), потом пару никому не известных членов Союза писателей, а дальше как попало, вперемешку до самого вечера. Было весело, все общались, шутили, шумели, слушали, смеялись, комментировали, болели за своих и чужих и все так хорошо, как всегда в провинции, пока еще не стемнело, не вылезли местные упыри, что бродят ночами и пьют.

День угасал, золотой час медленно сменялся сумерками. Я уж давно отстрелялся неплохим стихом о любви и жизни, о всяких важных вещах и был таков.

Объявляли победителей с конца. Третье место получил опытный поэт: старый, пьющий, но и правда неплохой в письменных упражнениях. На сцену он взошел уже подшофе, но в виде приличном, и даже смущено краснел, при этом вида благородства и величия не утратил. Второе место взял какой-то местный мужичек, написавший серьезный текст про войну, и всех очень поразил, а я так даже едва не прослезился. Тронуло.

И вот победитель! Честно, я ждал победу, потому что хорошо, красиво сочинил и прочитал, мне хлопали и вроде бы даже готовы были голосовать. Но, увы, как иначе? Победу отдали маленькой противной, капризной девочке с самым паршивым, унылым стихом. Отдали победу ребенку из жалости, она же дите. Какое безобразие!

Не было предела моему негодованию, я так гневался, ругался, пил беленькую с незнакомыми мужиками на лавочке. А потом пошел домой и скоро обо всем это забыл, окунувшись в повседневность.

Развод мостов

Заметка

Я шел по Невскому проспекту и приближаясь к Аничкову мосту ловко отбивался от стаи зазывал, приглашающих покататься на корабликах, и между тем успел подслушать занятный диалог.

Параллельно со мной шагали две женщины, на вскидку им чуть менее сорока лет, ну или может слегка за сорок – в общем, молодые еще. Идут неспешно, прогуливаются, о чем-то говорят и с улыбкой смотрят то туда, то сюда, ну, сразу видно – туристы. Бросая все, на такой типаж мгновенно клюет любой зазывала и вот едва я сблизился с ними, как к дамам подбегает высокий, сухенький мужичек, с длинной шеей, в панаме и яркой-оранжевой толстовке с потрепанной картой в руке и говорит:

– Девушки! По рекам и каналам Санкт-Петербурга приглашаем! – отчеканил, правда не слишком уверенно, мужчина (новичок, наверное).

– Нет, спасибо, мы уже накатались, – легко и беззаботно сообщают женщины, не меняя скорости и траектории движения.

– Ну, как же, – немного замялся от такого ответа зазывала, – а как же еще ночной развод мостов…

– Нет, спасибо, – протянула с улыбкой одна из женщин, – нас уже вчера развели…

На этом я их обогнал, не услышав было ли продолжение и согласились ли они на еще один развод.

Длинные волосы

Я приехал в этот небольшой город по производственной необходимости, считай, командировке, но затяжной. Наша бригада тянула линии электропередач к удаленным районам, где вот-вот должна начаться постройка большого агрокомплекса. По примерным оценкам мы рассчитывали провести в этом небольшом городе с 15-20-тысячным населением около полутора месяцев. На время проживания нас заселили в единственную в городе гостиницу, застывшую в антураже времен позднего СССР, а за окном – чуть более современный город, окрашенный вывесками и сайдингом. Как только мы заселились, я прикинул, что срок нахождения предстоит здесь как минимум не малый, а потому решил, что хорошо бы как-то разнообразить свой досуг, куда-то выходить, завести знакомства с каким человеком, а то и парой человек, да и вообще жить практически обычный гражданской жизнью. Днями общаться с соратниками из нашей бригады было, конечно, интересно, но за годы совместной работы уже поднадоело, да и знали мы друг о друге ровно все, а потому и новых тем для бесед считай не осталось, а иной раз и поговорить охота.

Дело было в мае, и в городе стояла восхитительная погода. Город утопал в зелени, и мало того, что кругом леса, так и сам город изобиловал парками, аллеями, скверами и просто дикорастущими деревьями по дворам. Много травы, цветов, клумб и кустов. Жужжат насекомые, поют птицы и вообще все замечательно. Одним из вечеров я заходил в кафе неподалеку, выпил две кружки холодного пива и пошел прогуляться до парка, где встретил старичков, что играли в шахматы и присоединился к ним. Они приняли меня любезно, много спрашивали, много рассказывали.

В один момент к одному из мужчин подошел высокий, худой парень и поздоровался, здравствуйте, мол, Павел Иванович.

– И тебе привет, Сашка. Что бродишь?

– Да, воздухом дышу.

– Опять, что ли, это вот начнется, – пошутил один.

– Это не это, а что-то, да не то, – поддакнул второй.

– Не чудите, мужики, пусть хлопец гуляет, – вступился Павел Иванович.

– Да, пойду я маленько еще пройдусь, – сказал Сашка и ушел.

Только сейчас я внимательно его рассмотрел и заметил, что у него были ужасно длинные волосы, не меньше метра точно.

– Чего это он, спросил я?

– Видок такой? Так он это, того, наверное, – сказал первый.

– Точно того, странный он, – подтвердил второй.

– Ну, понятно, – кивнул я и продолжил играть.

Прошло пару дней по вечерам я все так же выходил в город и довольно умело примыкал к случайным компаниям, успев завести шапочные знакомства с самыми разными простенькими людьми. Одним из вечеров я стоял, общался с местным артистом дома культуры, и мимо нас снова прошел этот странный молодой человек с длинными волосами.

– Здоров, Сашк! – отвлек его мой товарищ.

– Здрасьте, дядь Толь.

– Ты чего тут?

– Да хожу, дышу.

– Опять, значит, дурью маешься?

– Да не, гуляю я ж, говорю.

– Ну, ты даешь, ну ступай, значит.

Сашка ушел, а я из любопытства спросил у Толика, как же мол, живется то ему.

– Что же он, говорят, того. Из этих?

– Как еще этих?

– Ну, тех самых, стало быть.

– Это которых?

– Женщины, которых, стало быть, не интересуют.

– Тьфу ты, что ты, думаешь он голубой, что ли? Ха, да не, все ж знают, что Сашка нормальный, только дурачок.

– Это в каком смысле?

– Ты на волосы купился? Это у нас его таким за волосы только школьники и ПТУшники считают, кто не знает его. Он их по другой дурости отпустил копной.

– Это какой же?

– А я тебе так специально и не смогу донести, это надо ловко, чтобы он сам, значит, рассказал. Хочешь, догони, спроси, он тебе и расскажет.

А и догоню, подумал я, отчего не догнать? Времени – вагон, отчего бы и не догнать, спросить у человека все обстоятельства.

Распрощавшись с Анатолием, я прибавил шаг, очень скоро настиг медленно ступавшего Сашку, что как шпала покачивался от собственных шагов.

– Александр, стало быть? – спросил я его.

– Как есть.

– Я вот тут по такому вопросу…

– Про космос хотите знать?

– Какой еще космос? – спросил я, и тут я сразу понял, что парень – чудак.

– Я ж слышать его могу, эфир принимаю, – будучи совершенно трезвым отвечал Александр.

– Это как же эфир?

– А вот, видите, какие у меня волосы? Так только все люди думают, что это просто волосы, но на самом деле они у нас особенные, это как специальные антенны, прямо как у радиоприемника. Только все их стригут и ничего не слышат, а другие не стригут и слышат.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.