Аномироники. Наследник

Первая же дверь по коридору была открыта настежь, и внутри открывался вид на круглую светлую комнату, в котором за круглым столом, накрытым круглой кружевной скатертью сидели две круглых старушки. Справа сидела самая современная продвинутая бабушка в кожаных штанах, с розовыми волосами и не снимаемыми тёмными очками, разбиравшаяся в роке и классике, бывшая артистка России и укротительница тигров, объездившая на гастролях полмира, а теперь преподавшая музыку в начальных классах, – здесь укрощала монстров покрупнее. Её Дима прозвал Тигрой. А слева ― простая сельская бабушка, с сельской простотой входящая в горящие избы и останавливающая на скаку коней и жирафов, жила в области у леса, работала егерьшей, за что и получила простое прозвище Егерьша. К ним с радостью присоединилась и Белоснежка с белочками. Все они, как истинные бабушки, знали большее количество гаданий всех видов, обрядов и заговоров, чем Шулер жульничества в картах. И прекрасно разбирались в тех существах, что остались сожительствовать с человеком аж со славянских времён ― по крайней мере, всегда знали, как с ними справляться.

Дима поздоровался с ними и поспешно убежал дальше по коридору, прежде чем бабушки спохватились о том какой он лапочка и как его нужно тощего-исхудавшего поскорее в кой-то веки накормить.

Мальчик с енотом постарался не отставать от Шулера, но тот, без лишних слов, развернул его и толкнул за следующую дверь, на прощанье сообщив, что его отец наверно там, пусть поищут там, пока параэколог отчитывается в одиночку перед Шэфом.

Эта комната была маленькой, и ровно поперёк неё стоял стол, на котором, спихнув компьютер на самый край и раскидав документы, развалилась в сладком сне сфинкс Клео.

Дима хорошо знал Клео. Как уже было сказано, она была сфинксом ― получеловеком (с явной греческой внешностью) -полульвом с крыльями. И общение с ней безопасным не было: особенно, если ты не знаешь правила!

Всего три простых правила: нельзя задавать вопросы Клео, нельзя лгать Клео, на её вопросы отвечать мгновенно, – за несоблюдение правил можно было поплатиться жизнью. Обычно Клео давала любопытствующим и врунам одну поблажку – одну на всю жизнь, но если она показала клыки – это и может быть последним, что ты увидишь в своей жизни.

Правда, Дима Клео никогда не боялся, а в её тёмное прошлое никогда не верил, потому что большую часть времени Клео была весёлой и хорошей. А правила он знал.

Никто не знал, откуда она взялась в университете, но по словам Евы и Макса, раньше она только и занималась, что всякой ерундой, чем с большим успехом продолжила заниматься и по сей день, за что ей был подарен личный компьютер с интернетом. Виртуальную реальность она легко освоила, и часто просиживала на форумах и в играх, если не слонялась по университету, чтобы пугать студентов и преподавателей.

А, и «Клео» – не было её настоящим именем, просто сфинксы у людей ассоциируются только с Египтом, а Египет ― с Клеопатрой, впрочем сфинкс не возражала носить имя прекрасной царицы.

Через хрип радио вдруг ясно выдало «вставай, любимый друг» и огромные крылья раздраженно дёрнулись.

– Привет, Клео! – громко поздоровался Дима, енот на его плече сел и помахал лапкой.

Оторвав от стола недовольное лицо, выглядевшее более сонным, чем обычно, сфинкс быстро смягчилась, увидев кто пришёл.

– О, Юскарэ! – она протянула руку, чтобы пожать ему лапку.

– И я, – задето заметил Дима и быстро пошёл в обход стола, убрав из-под её руки енота. – Я снова набедокурил и мы к папе.

– Там он, – показала сфинкс, вильнув кончиком хвоста, перевернувшись на спину и сладко потянувшись во весь рост, угрожая свалиться со стола, а крыльями снести компьютер. На оранжевой майке, закрывавшей человеческую половину тела, было жёлтым написано STATUS QUO.

Дима уже почти вышел в следующую комнату за столом и сфинксом, как услышал, почувствовав холодок по позвоночнику:

– И призраки могут управлять радио, пользуясь песнями, как голосом.

И сфинкс свернулась на столе клубком, лишь угрюмо на прощанье буркнув:

– Дурак.

Хоть соседняя комната была побольше и полностью заставленной рядами полок, это ещё не было в полной мере библиотекой. Библиотека скрывалась за плохо освещённой лестницей в подвал прямо посреди комнаты.

А подвал этот являлся огромнейшим непроходимым лабиринтом.

Дело в том, что во время второй мировой войны между тремя университетами в центре города была построена сообщающаяся система катакомб, о которой впоследствии полностью забыли. А вот Макс (который, как уже говорилось, был прошлым главой параэкологов) обнаружив под Резиденцией катакомбы, быстренько пробил туда дыру, пообещав, что воспользуется ими только немножко и теперь «библиотекой» была занята большая часть катакомб. А может быть меньшая ― Дима всё порывался проверить и как следует поноситься сломя голову по подземному лабиринту, но ему не разрешали. Точнее в Резиденции всегда было так: делая вид, что оставляют его самого на себя, обязательно рядом оказывался кто-нибудь, кто за ним всё это время приглядывал. Ещё бы, параэкология ― наука опасная!

А нет никого надёжнее, чем Юскарэ.

И всякий раз, когда Дима порывался завернуть не туда, енот молча поворачивал лапками ему голову в нужном направлении.

– Ой, да ладно, ты мне врёшь, папа не там! – пробовал сопротивляться мальчик, заинтересовано заглядывая в соседний заманчиво изогнутый коридор, который (как и все здесь) был с пола до потолка уставлен рядами книг. Когда возражения не действовали, мальчик переходил на уговоры: – Давай просто одним глазком проверим, вдруг ты ошибся и папа всё-таки там? Я никогда не был в коридоре «Месопотамии»!

Чтобы и свои работники в катакомбах не заблудились (а были курьёзные случаи, говорят, что некоторые до сих пор бродят где-то здесь) на каждом повороте было по нескольку деревянных указателей, правда, столь же странных, как и прочее: они указывали в «Лемегетонское» или «Птичий язык», или «если вы не уверены, что у вас под кроватью, вам туда», и в какие-то конкретные места, в ту же «Месопотамию», и даже в «Париж» и «Киевскую Русь» (шутники-параэкологи поговаривали, что уж не в Киевсую Русь, но до Парижа вы по этим катакомбам точно доберётесь).

И если кто и знал, кроме работников, подземные лабиринты лучше всего ― так это всё тот же Юскарэ.

И заставить мальчика идти в нужном направлении он тоже мог. Хоть Дима и хотел поскорее увидеть папу, но всё-таки в подземную библиотеку его тоже редко допускали, и почему бы не воспользоваться единственным случаем и не заглянуть по-быстрому в тот коридор, где он ещё не был? Они же просто посмотрят и тут же вернутся, ну почему Юскарэ не понимает! Когда димино упрямство и спор с енотом дошли до того, что Дима просто встал и отказывался идти, а щекотке он доблестно сопротивлялся, – тогда енот перебравшись к нему на живот, резко оттянул ему лапками лацканы пиджака, что Дима нагнулся вперёд, и, мигом вскочив на его голову, что мальчику, чтобы не упасть, пришлось сделать шаг вперёд, прыгнул с его головы, с силой приземлившись на спину, что тот по инерции сделал ещё несколько шагов.

– Ах ты! – оскорблённо воскликнул Дима, обнаружив, что так они миновали желанный поворот.

Он попытался поймать и содрать с себя енота, но тот изящно уворачивался, проявляя недюжинную ловкость, присущую скорее ласке, чем еноту, и так завертев мальчика, что тот сам не замечал, как медленно продвигался дальше по коридору.

На их возню и ругань ребёнка вскоре вышел кто-то ещё.

– Дим, ты? – окликнул их человек, ещё подходя.

Мальчик сразу же замер с енотом на загривке, оглянулся и бросился к новопришедшему.

– Папа!

Папа обнял подбежавшего мальчика, постаравшись не уронить все те документы, которые держал. Димин папа был высоким (на самом деле среднего роста, но для Димы ― очень высоким) худощавым человеком в квадратных очках, присутствующий в любом месте с таким растеряно-удивлённым видом, будто оказался здесь впервые и сам не знает как, даже когда он дома на диване перед телевизором, а вся любовно выглаженная мамой одежда моментально оказывалась на нём мятой, стоило ему только её одеть. Дима был уверен, что эти качества присуще всем гениальным учёным, к которым его папа конечно же принадлежал. Не гениальных людей Ева и Макс (которые запросто считали ректора университета, в котором они обитали, своим подчинённым) у себя не держали. Папа был профессором археологии, как Индиана Джонс, и когда-то ездил по всему миру, как и он, а так же был профессором по русскому фольклору, истории, чему-то ещё, и доктором каких-то там наук. Да и предпочитал папа обитать не в своём кабинете университета, на четвёртом этаже с огромным столом и окнами в три стены, а в таинственных катакомбах неведомых знаний.

– Опять влип, негодяй? – укорил его папа, разжав объятия. Юскарэ переполз с сына на плечо отцу. – Что-то моей ректорской работе ты не так любишь проблем доставлять, как параэлогической?

– Но эта твоя работа гораздо интересней, чем работа ректора! – заявил Дима, повиснув и раскачиваясь на папиной согнутой руке. – И монстров ты до этого видел и мне показывал, и даже диссертацию по ним писал! Не стань ты ректором, Макс бы тебя точно своим работником сделал!

– Да уж, Макс… – задумчиво протянул папа. – Но Макса теперь нет, а нынешний Шэф очень недоволен твоим поведением, и кто теперь перед ним извиняться должен, а?

Дима сразу же надулся и оставался таким всю дорогу по катакомбам до спрятанного среди них лифта на крышу (этот лифт был главным секретом университета – никто о нём не знал, кроме параэкологов, бывавших в катакомбах, и вёл он не просто на крышу – а в астрономическую обсерваторию, в которой и был кабинет глав местных параэкологов). Дима обожал эту папину работу и обожал в ней всё! То, чем они занимались, было увлекательно и интересно, люди, которые этим занимались, были очень круты и интересны, резиденция была крута и интересна, катакомбы… Единственное, что среди параэкологов не любил ― так это нынешнего Шэфа.

Но вот они приехали внутрь обсерватории Шэфа и Дима почувствовал сильный укол совести ― он уже не первый раз стоял вот так вместе с папой. Папа взял сына за руку и крепко сжал её, показывая, что тому не о чем беспокоится, прежде чем постучал и они вошли.

Внутри всё оставалось прежним, как при Еве и Максе ― все полки были заставлены книгами и диковинными трофеями из дальних стран и увлекательных приключений: отколотый угол Розетского камня, без которого Британское сообщество до сих пор не может его дорасшифровать, огромный череп циклопа, человеческий череп с рогом единорога посреди лба, засушенный скрученный хвост василиска, рукоять Эскалибура (вытащить меч Макс не смог и поэтому…), и непонятная, похожая на инопланетную, отвёртка. Любой свободный участок стен был закрыт звёздной картой, или картой неизвестных земель и несуществующих материков, и схемами каких-то дорог, фотографиями замков, животных и растений, рентгеновскими снимками костей монстров. Первое время Дима боялся, что со сменой власти всё это великолепие полетит на помойку, но оно осталось, нетронутое, поблекшее под пылью без прежнего хозяина. Шэф, стоящий у своего (теперь своего) стола, рядом с огромным телескопом, повернулся к ним.

На самом деле Шэфа звали Артур, ему было всего четырнадцать, и он был сыном Макса, заменяющим его уже полгода после того, как Макс и Ева бесследно пропали. Высокий ― почти с Папу Димы, – и завсегда мрачный, будто ему не нравилось даже существовать. Он всегда ходил в строгом сером полосатом костюме и самая главная странность ― он прятал правый глаз под чёрной повязкой.

– Здравствуйте, Ноябрев, – холодно произнёс он. Ко всем, кого знал, он всегда обращался по фамилии. – Я хотел бы поговорить с вами о вашем сыне.

Папа кивнул. Дима пытался взглядом поджечь мерзкого Шэфа. Шэф же никогда не замечал Димы в упор.

– Думаю вы и сами понимаете, всю опасность для наших сотрудников, окружающих и, в первую очередь, для вашего сына, присутствие этого ребёнка на заданиях?

«Этот ребёнок» был уверен, что Шэф знает его имя, но тот, опять же, никогда его не употреблял.

– Если раньше это и можно было списать на баловство и хулиганство, то сегодняшнее «баловство» стало последней каплей, – голос медленно приобретал особенную степень злобности. – Из-за его вмешательства мимикрик вышел из-под контроля, едва жизнью не поплатилась наша сотрудница, не говоря уже о том, что под ударом были остальные сотрудники и наш заказчик! Если бы один из наших с вами партнеров не исправил ситуацию, то всё закончилось бы плачевно и для них и для вашего сына.

Дима, сначала обмеревший от ужаса ― откуда Шэф всё это так подробно знает? (Его там не было, а разве кто-нибудь из параэкологов мог его так сдать? Откуда он вообще с самого начала узнал, что Дима там?) А теперь едва не задохнулся от возмущения ― но ведь это был сам Дима! Дима был тем, кто вовремя нажал на тормоз и остановил мимикрика! И никто даже не поцарапался, Журналюга только перепугалась и…

Дима только сейчас осознал, насколько было опасно то, что он натворил и в чём участвовал.

– Полагаю, вы и сами более чем осознаёте всю опасность, – грубо озвучил его мысли Шэф. – Для вашего и его благополучия, никогда больше этот ребёнок не должен присутствовать ни в Резиденции, ни в непосредственной близости к кому-либо из наших сотрудников. Если вы не можете приглядеть за собственным ребёнком, я вынужден сомневаться и в вашей необходимости, – его единственный зелёный глаз сузился. – Вам всё понятно?

Дима побледнел от угрозы. Папа кивнул.

– Я отвезу сына домой.

Шэф кивнул в ответ.

– Надеюсь, этот разговор больше не повториться.

Юскарэ спрыгнул с папы на Диму и тот подставил локоть, чтобы зверьку было проще удержаться. Краем глаза мальчик проследил за Шефом: он давно приметил, что Шэф, его замечает только в одном случае ― когда рядом с ним Юскарэ. И каждый раз это был полный презрения взгляд свысока.

Дима хотел взять Юскарэ на руки, но тот спрыгнул на пол и остался в кабинете. А Дима с папой вышли из обсерватории на крышу. Где их немедленно окружила воробьиная стая, вопя во всю глотку. Папа отмахнулся от них, приговаривая: «Всё хорошо, с нами всё хорошо».

– Он не посмеет тебя выгнать! – заорал Дима, только закрылась дверь.

Отец быстро шикнул, приложив палец к губам, и потянул сына к лестнице внутрь здания ― она выводила на лестничную площадку с одной стороны которой была пожарная лестница, а с другой – небольшая каморка, тайное убежище диминого папы, где он занимался параэкологическими исследованиями, а не ректорскими делами. Птичья стайка полетела за ними, но внутрь здания залететь не осмелилась, с отцом и сыном осталось только три самых храбрых воробья, перед которыми ректор вежливо придержал дверь на лестничную площадку и в каморку.

Каморка походила на уменьшенную копию древней библиотеки, бумажная и пыльная, полная разбросанных повсюду непонятных доисторических штук, и пропахшая кофе. Пробравшись по узкой тропке между всей этой всячиной, они добрались до стола, где папа усадил сына на пуф 18 века, конфискованный (утащенный) из Екатеринского дворца, после того как в него вселился гоблин и пугал охранников, носясь по залам и дьявольски хохоча.

Вообще, меньше всего в этой жизни везёт охранникам, потому что вся нечисть любит резвиться по ночам (может быть поэтому Ева и Макс назвали Резиденцию охранным агентством).

Воробьи гордо расселись по окружающим предметам, а папа погрозил им пальцем, чтобы нигде не нагадили, а Дима показал язык. Воробьёв он не любил – они были мамиными дружками и всегда исправно ей докладывали, где он находится и что он делает. Противостояние Димы и воробьёв длилось годами и обе стороны совершенствовались в своих навыках – в исчезновении себя и обнаружении противника.

А сам папа тем временем быстро включил кофеварку и электрический чайник, нашёл пачку с чайными пакетиками, отыскал на столе две относительно чистые кружки среди полсотни других и вовремя подставил одну под краник кофеварки, во вторую кинул пакетик и залил кипятком, постаравшись не перепутать какая где, вторую подставил под нос сыну, а с первой уселся на подоконнике, преждевременно скинув с него бумаги и хрупкие доисторические раритеты.

– И всё-таки ты оказался сегодня у меня на работе, – подвёл итог папа.

– Да! – обрадованно подтвердил Дима, с чашкой в руках.

– И при этом расстроил маму, пропустил первый день в школе, и, если верить Шефу, едва не прибил троих знакомых нам с тобой людей и одного незнакомого.

Дима снова приуныл.

– Похоже, твои проказы и вправду нечто из ряда вон выходящее, – вздохнул папа.

– Да я не хотел! – попробовал воспротивиться Дима. – И всё было совсем не так! То есть… – запнулся он, понимая, что всё так оно и было. – И это я всех спас! Ну, Юскарэ помог… Откуда Шэф узнал? Да откуда он мог знать как всё там было! Его же там не было!

– Ну расскажи, как всё там было, а то ни со слов Шефа, ни со слов Юли (настоящее имя Журналюги, но Дима благополучно пропустил это мимо ушей) я так ни чего и не понял, – подбодрил его папа.

И с повеселевшим настроением Дима принялся вещать: и про то, как они с Юскарэ аки ниндзя пробрались незамеченными в джип, и как они его остановили и спасли Журналюгу, и про то, как джип потом как собачка слушался Атаманши, и про то, как Шулера боялся менеджер, потому что тот в него нарядился, и даже спародировал Белоснежку, которая как всегда обо всём беспокоилась и не могла угомонить своих белочек.

Про то, как они тряслись в багажнике с Юскарэ, он дальновидно не стал рассказывать ― во-первых, сам понимал, что получил бы за это по самое не балуй, а во-вторых гордился, как все удивлялись его таланту исчезновения и появлению в самых неожиданных местах и своих секретов не раскрывал.

Папа прервал его только один раз: когда, кое-что вспомнив, залез в самый нижний ящик стола и достал оттуда кулёк самых разных конфет, за который Дима моментально взялся, отчего его рассказ стал ещё непонятнее.

По окончанию рассказа папа покачал головой:

– Ну и ну, ну и приключения. Но я надеюсь, ты усвоил урок?

Даже несколько уроков: не убегать от мамы, не прятаться в багажнике, не лезть в мимикриков, не лишать своими выходками папы работы.

И как он предчувствовал, осталось самое ужасное ― извинятся перед мамой.

– Вот и хорошо. Я тебя наказывать не умею, а вот мама с удовольствием возьмётся, – подтвердил папа его мысли. – Чай допил? Пора нам домой.

Порывшись по карманам, он нашёл мобильный телефон.

– Сейчас позвоню Атаманше и она нас подбросит, – пояснил он, набирая номер. Сообразил, что сказал и весело поправился: – Тьфу ты, я этого от тебя набрался: Атаманша, Журналюга… Может мне тебя со всеми, наконец, нормально познакомить? Они же, небось, и не подозревают, как ты их называешь.

– Нее, – протянул Дима, подсовывая кружку к её сестрицам и украдкой вытаскивая из пакета ещё несколько конфет, – так будет уже неинтересно.

Отзвонившись Атаманше, они, вместе с бдительными воробушками, спустились по лестнице для запасного выхода, которая когда-то принадлежала старой части здания и потому ей никто из университетских не пользовался, – как и все тайные и боковые ходы и комнаты университета, в которых обосновались параэкологи из охраной фирмы «Гусар». Старая часть была особенной, что-то в себе таящей, не то, что выхоленные коридоры со строгими аудиториями и большими портретами всех когда-либо обитавших здесь профессоров и ректоров. Знали бы эти напыщенные обыватели, что их собственный ректор вычищенному паркету своего кабинета предпочитает пыльные и опасные катакомбы под зданием! Потому Дима папой нещадно гордился.

Да и все портреты академиков университета, не стоили одного-единственного портрета «Резиденции» – зато какого! Это был портрет Евы и Макса. Они были скромными людьми, и, как переехали сюда, перевезли сюда и свой полутораметровый портрет. Он висел между третьим и вторым этажом, занимая всю стену, а чтобы не оставался незамеченным, он подсвечивался снизу двумя не гаснущими маленькими прожекторами. Макс сидел в настоящем кресле Аль Капоне, из его тюремной камеры, хотя и Ева и Макс находились в другом месте ― более дорогом, с тяжёлыми красными шторами на заднем плане. Макс был одет, как гангстер ― даже с той самой гангстерской шляпой, а во рту у него была коричневая сигара. Изящная Ева сидела на подлокотнике в обтягивающем чёрном платье с лисьей шкурой на плечах, которая своей рыжиной подчёркивала красные волосы Евы. У Евы были самые настоящие красные волосы! И кстати, было видно как шкура лисы подглядывает одним глазом ― то есть, это была ненастоящая шкура лисы, скорей всего это была необычная живая лиса, которая, наверное специально для портрета, прикинулась меховым воротником. А на коленях у Макса с гордо вскинутой головой стояла утка, которую, как знал Дима, звали Мортимер.

Все четверо (Макс, Ева, лиса и Мортимер) лукаво смотрели на зрителей с чувством полного собственного превосходства.

– И как у Евы с Максом может быть такой сын! – досадливо вздохнул Дима.

– И почему Шэф вообще ваш Шэф? Он же ребёнок! – возмутился Дима снова, пока они ждали у входа, когда подъедет Атаманша. – У нас по закону дети Шефами работать не могут! – а этим он подковался от мамы-юриста.

Папа замялся.

– Вообще-то не думаю, что тут закон бы возражал, точнее… – но тут к ним и подъехала Атаманша. На джипе-мимикрике.

Дима издал восхищённый возглас. Папа сокрушённо покачал головой.

– Ну что ж вы делаете, – укорил он, глядя на довольное улыбающееся лицо во все и золотой зубы Атаманши. – Один вечно в заказчика наряжается, чтобы его попугать, вторая мимикрика присваивает…

Водительница расхохоталась, видимо, приняв это за комплимент, и подмигнула Диме:

– Ну что, герой, досталось тебе от Шэфа? – мальчик показал ей язык, вызвав новый приступ смеха.

– Иногда мне кажется, что все мы живём по пятому пункту, – вздохнул Папа, помогая сыну забраться внутрь (что тому не требовалось).

– Пятый пункт? Ты про «заповеди Макса»?! – увлечённо спросил Дима, помогая Папе забраться внутрь (что тому очень требовалось). – А что за пятый пункт?

– Ничего особенного, – ответил Папа, усаживаясь, и довольная Атаманша сразу же стартовала.

– С ветерком! – радостно провозгласила она. – Во зверина, а?

– Да!! – радостно подхватил Дима, первый оправившийся после резкого старта.

– Ух, – подхватил другой пассажир, проглотив подступивший к горлу комок.

– Так почему у нас теперь ребёнок ― Шэф? Если у вас Шэф ребёнок, то и меня возьмите на работу! – снова напал Дима, пользуясь моментом, пока отец не пришёл в себя.

– Шэф не согласится, – хохотнула Атаманша.

– Ну, – Папа повернулся к сыну, пожевывая губы, подыскивая слова, чтобы объяснить. – Артур у нас главный, потому что он сын Макса. Другого у нас Шефа быть не может, только сын Макса, понимаешь?

– Макс не царь, царей у нас давно свергли, – гордо изрёк Дима, использовав фразу из какой-то книжки. – Он же ещё маленький, как он может кем-то управлять?

– Ты ещё меньше, – Атаманша вывернула руку и щёлкнула его в голову, поставив точку в очередном споре.

Дима разочарованно откинулся на спинку кресла. Взрослые всегда сводили этот спор к «потомучто», а Дима никак не мог смириться с тем, что кого-то настолько великолепных как Ева и Макс, теперь заменяет кто-то настолько гадкий и мерзкий, как Артур.

– Ему никогда не заменить Макса! – сонно пробормотал он.

Усталость за весь день и за ночь взяла своё, а в мимикрике и рядом с папой было так уютно, что ребёнок быстро уснул. И домой папа принёс его на руках, поэтому маме, во всю готовой его отчитать, пришлось отложить наказание до завтра.

Только раз Дима почему-то проснулся, уже в своей кровати, когда мама что-то, может через чур громко, рассказывала папе:

– К нам переехали такие замечательные соседи! Они тебе понравятся! Ты обязательно должен с ними познакомиться!

И это «ты обязательно должен с ними познакомиться» прочно засело в мозгу Димы, когда он снова проваливался в сон.

Глава 2, в которой немного развернутся тайны мира

Мама настолько обиделась на сына, что не захотела его видеть, убежав на работу с утра пораньше. Полностью неприспособленные к условиям суровой жизни рассеянный отец и бестолковый сын сообразили об этом, только когда обнаружили что на завтрак им остаётся не горячая каша, не вкусные гренки и даже не омлет, а хлопья. Оставленная коробка хлопьев с пакетом молока в центре стола, поверх которых лежала записка:

«Это всё из-за Димы. А на Диму я обиделась =С».

А ещё то, что в доме не осталось ни одного печенья.

«P. S. Я забрала всё печенье С=».

– Тебе обязательно надо перед ней извиниться, – заявил Диме папа.

А Диме оставалось только согласиться.