Молодая незамужняя волжанка Клара Горынычева, словно бы в противовес столь мало располагающей к лирике фамилии, не слишком осмотрительно подаренной ей бесхитростными родителями, слыла в определённых кругах своего любимого города химиков и атомщиков женщиной что надо. Или, как говорят православные – от Бога. И ни один из целого сонма благополучных материально мужчин (иным, знать, не судьба), коим повезло иметь с нею хоть в малейшей степени интимное знакомство, не кривил душой, щедро вознаграждая каждый выпавший на его долю акт проявления женских талантов Клары не только восторженными эпитетами, но и полной мерой своих финансовых возможностей.

Сделаем на этой стороне дела специальный акцент: речь идёт о воздаянии должного именно женским, в прямом понимании, качествам. Им, и только им. Природа не поскупилась по данному адресу и проявила величайшую щедрость, вложив предназначенную для бесконечной любви душу в миг очередной её реинкарнации ровно за четверть века до начала третьего тысячелетия новой эры в оболочку на редкость правильно сложенного, без единого видимого изъяна, что случается на нашей планете не каждый день, тела.

Что же до остального-прочего… Закон всеобщего равновесия, увы, или, наверное, ближе к истине будет определение – к счастью, никогда и никем не отменялся. Потому как никто не в силах этого сделать. Есть вещи незыблемые, вечные. Творец мудр и… справедлив. Ведь создай он идеальные, безупречные не только внешне, а и во всех без исключения других отношениях существа хотя бы малой численностью, те рано или поздно сочтут своё превосходство над окружающим большинством за должное, возомнят себя законно высшими по отношению к этому большинству – ежели не богами, то полубогами как минимум. И даже если исключить агрессивность с их стороны, предполагающую что-нибудь вроде захвата власти, всё равно не найдёте у этих «полубогов» ни малейших побудительных мотивов к какому-то духовному, интеллектуальному и физиологическому прогрессу: дальше расти им, абсолютно идеальным, просто-напросто некуда. А значит, все они заведомо обречены на праздность души, ума и тела с логически неизбежным результатом – более или менее скорой деградацией.

Это, что касается так называемого элитарного меньшинства. Для несовершенной же общей массы народонаселения деградация элиты была бы убийственным примером полнейшей безнадёжности: какой же смысл напрягаться, выпрыгивать из себя и рваться куда-то ввысь в потугах сделаться лучше чем ты есть, если исход в итоге в любом случае один, вот он – обратно вниз…

Ну, а о таком идеальном, казалось бы, варианте, когда не только отмеченное перстом судьбы меньшинство, а все-все-все до единого земляне, априори и абсолютно даром ухватив от природы максимум возможного, вдруг взяли, да родились равно прекрасными… как на подбор – божественно красивы, одинаково здоровы и сильны, одинаково гениальны в науках и искусствах… справедливы, благородны и бескорыстны во всех своих помыслах… даже рассуждать нелепо, да и неинтересно. Нет зла, всеобщее добро торжествует и становится естественным как воздух, а значит и неощутимым, не бросающимся в глаза состоянием общества. Естественные же, за просто так получаемые блага, такова уж натура человеческая, не ценятся… стимулы исчезают сами по себе. Для всех сразу.

Так что, природа-умница права. Одаривая индивида при его появлении

на свет божий какими-то достоинствами, не забывает она и о спасительных недостатках. Обязательно чего-то да недодаст, оставляя резерв для развития, стремления к совершенству. Причём, согласно тому же вселенскому закону равновесия, чем более высокими способностями личность одарена, да ещё на уровне талантливости и гениальности, тем в большей степени она альтернативно обделяется в чём-то другом, и тем самым каждому из нас даётся тот самый стимул для поиска в течение этой жизни путей к гармонии и достижения её…

Любвеобильную Клару, нелишне было бы добавить, небо осчастливило не только внешностью, воистину неотразимой. Помимо присовокупленного сюда же ещё и внутреннего, так притягательного женственного обаяния, владела она немалым рядом вроде бы простеньких, даже в чём-то на первый взгляд наивных, чуть ли не по детски трогательных хитростей и уловок, но на самом деле довольно тонких и весьма действенных приёмов обольщения, делающих общение представителей противоположного пола с нею, особенно наедине в её небольшой уютной квартирке, лёгким и приятным, в полном смысле – общением-отдыхом, когда напрочь забываются повседневные проблемы и неурядицы, заботы, тяготы. Даже трезвые из трезвых в обыденной жизни мужчины, очутившись на этой территории любви, входили, согласно профессиональной терминологии работников упразднённой в новой демократической России системы медицинских вытрезвителей, в крайнюю, асоциальную степень опьянения, сопровождающуюся безнадёжным выпадением из реальности с последующим так же крайне иллюзорным восприятием действительности, стоило им, поддавшись соблазну (не поддаться которому здесь не сумел пока что ни один), употребить чего-нибудь горячительного и «в продолжение банкета» испытать счастье живого соприкосновения с дразняще-обворожительным телом Клары.

Да и поди-ка, не опьяней и не выпади, если даже такое нехитрое вроде бы дело, как, например, подача закусок к выпивке в ходе «живого общения» за неизменно красиво, на всегда свежих скатертях сервированным Клариным столом, с обязательными романтическими подругами любовных вечерних трапез – горящими свечами, легко, без тени напряжённости и намёка на искусственность превращалось ею в подобие сказки: радовали они гостя всякий раз и видом чрезвычайно аппетитным, и вкусностью удивительной. И, обратите внимание, приготовляемы были эти яства не всегда из закупленных специально к «мероприятию» продуктовых изысков – случалось Кларе сотворять недурные оригинальные меню и просто из того что под руку подвернулось. Умела она буквально из ничего, из «никакого» набора компонентов сноровисто и непринуждённо, между делом, не отрываясь от разговора с собеседником-гостем, создать нечто. Готовила же она так отменно не столько потому, что кто-то её этому специально обучал, сколько, вероятно, в результате генетической принадлежности к старинной династии кулинаров – почти все родные, двоюродные, троюродные тёти и дяди, бабушки и дедушки, многие другие старшие сородичи Клары по материнской линии (имя самой матери, впрочем, в этом списке не замечено) служили в разные времена и разных странах поварами у высокопоставленных персон, включая государственных деятелей высших рангов, в том числе и особ царских кровей. И, чем справедливо гордилась всегда династия, не числилось в её славной трудовой истории ни единого нарекания на непрофессионализм. В активе – только благодарности.

А, ведь, давно замечено: среди земных мужчин всех степеней благосостояния, уровней образования и культуры вряд ли найдётся много таких, кто отказался бы хорошо поесть под спиртное! Здоровых мужчин, разумеется…

Ещё Клара, обладая природной пластичностью тела, чувством ритма и неплохим музыкальным слухом, хорошо танцевала. Сносно, совершенно безболезненно для ушных перепонок окружающих, пела. Умела вязать симпатичные шерстяные шарфики, шапочки, кофточки и прочую всячину, вышивала крестиком и гладью, ловко кроила и шила нехитрые, но радующие глаз премилые предметы и наборы некрупных компонентов постельного, ванно-банного белья и тому подобных домашних мелочей.

Довольно грациозно каталась она на коньках, что на фигуристских или беговых по льду, что по асфальту на роликовых, не менее грациозно могла проскакать верхом на осёдланной лошади, и даже за рулём скоростного мотоцикла, бывало, рисковала промчаться. Ну, вдобавок, ко всем прочим очевидным плюсам, и в воде плавала как рыбка, и, демонстрируя гимнастическую небесталанность, кое-какие акробатические сальто-мортале выдавала не хуже заправских цирковых артистов… всех положительных умений не счесть.

Но лучше всего, пожалуй, эта приятная особа владела искусством правдоподобно поприбедняться-поплакаться, вызвать к себе сочувствие, желание помочь в первую очередь – ну конечно! – деньжатами… А вызвав – для окончательного «захвата очередного спонсора в плен» мастерски, с высочайшим удовольствием для него и, по возможности, как можно большим для себя собой, ублажить похотливую мужскую плоть. Настольной её книгой-самоучителем в данном мастерстве был роман знаменитого американского писателя Сидни Шелдона «Незнакомец в зеркале», из богатого опыта героини которого, пытавшейся сделать карьеру голливудской киноактрисы наиболее, на её взгляд, доступным при недостаточной творческой одарённости путём – через добываемые посредством интимных услуг протеже, день за днём прилежно извлекала Клара частицы познаний, незамедлительно перерабатываемые ею в стабильно упрочняющиеся навыки «дарения полезным людям радости». И с каждой такой творчески-трудовой ночью всё более сноровисто предоставляла талантливая самоучка нужным мужчинам такие ласки, в апофеозе которых все они, вплоть до избалованных ловеласов, теряли контроль над происходящим – словно только что расставшиеся с собственным целомудрием дебютанты-новички стонали, завывали, взвизгивали, а то и кричали благим матом от избытка чувств. А потом, в порыве любви и благодарности, чаще всего не совсем ещё придя в себя, щедро раскошеливались на соответствующие подарки, принимаемые Кларою с подобающей скромностью: «Ой, сумасшедший, стоит ли… такие

траты!..»

***

Однако же, однако же… при всём при том, при всём при том… на этом, почему-то, как правило, и заканчивалось. Заканчивалось, может быть, не сразу и не совсем – большая часть партнёров при случае была очень не прочь повторить подобное рандеву. Но… повторив, и в очередной раз, по возможности щедро одарив материально – все как один исчезали с однообразным же, как правило, объяснением: «по неотложным делам». Порой надолго. Ведь встречалась Клара если не со стремительно богатеющими ныне руководителями различных ведомств, величаемыми теперь, в отличие от советских времён не смехотворно-лицемерным «слуги народа», а по их исконному сущностному названию госчиновниками, то только с представителями бурно развивающегося в перерождающейся на глазах стране частного предпринимательства, и ни в коем случае не рядовыми, а предпочтительно с первыми лицами, и только процветающих коммерческих предприятий. А народец сей, в большинстве своём не юного возраста, в том же большинстве не только страдает типичной для этого рода деятельности хронической занятостью, но ещё и обременён семьёй. Потому и рандеву эти происходили в основном во время рабочих командировок того или иного стратега финансово-экономического фронта в город Клары, стремительному сближению с которой в немалой степени способствовало трудовое поприще самой Клары – служила она, не имея никакого специального образования, рядовой гостиничной горничной. А если «простая» горничная хороша собой, обаятельна и общительна, да умеет ладить со своим начальством, благодаря чему всегда осведомлена о профессиональной принадлежности постояльцев, снимающих люксовые номера, то это, простите, господа командировочные «буратинки»-распутники, ловушка для вас куда как распространённая при всей её примитивной банальности.

Клара не страдала предрассудками, ей чужды были переживания и угрызнения вроде «на чужом горе счастья не построишь», она без малейшего зазрения увела бы любого из своих подобных ухажёров из его семьи и женила на себе. А замуж вот ни один не звал. Почему? Ведь каждому из этих негодяев так нравилось досуговое времяпрепровождение с нею! Все до единого в восторге от полученного за ночь клялись в вечной любви. Все звали провести очередной отпуск где-нибудь «на югах» только вместе. Дарили такие подарки, какие жёнам в жизни бы не додумались… Но, как только она заводила речь о серьёзном, начиналось, как говорится, неспортивное поведение предполагаемого жениха – мычание, блеяние о каких-то уважительных причинах, мешающих расторгнуть существующий брак. Чего только не придумывали, слушать тошно. То, мол, жена больная, и негоже её сейчас в таком состоянии оставлять, то – ребёнок инвалид, и бесчеловечно было бы лишать его повседневного отцовского внимания-общения как минимум до совершеннолетия, то – горячо любимая тёща при смерти… Кто-то вдруг страстным политиком оказывался – в депутаты или в мэры-губернаторы баллотироваться навострялся и нельзя ему, дескать, сходить «по аморалке» с дистанции в предвыборном марафоне, в который огромная и влиятельная команда единомышленников и спонсоров вложила столько сил, средств и надежд… Клара то изощрялась при встречах в фантастических по своей изобретательности ласках, то устраивала душераздирающие истерики вплоть до имитации попыток суицида, то, оставшись после очередного такого неудачного разговора на какое-то время одна, терзалась и злилась, готовая кусать сама себя подобно брошенной в огонь змее в тщетных стараниях придумать своим недостаточно искушённым в такого рода делах умом что-то неординарное, пробовала интриговать, но… предложений о замужестве так и не поступало. И в конце концов, разочаровавшись, приняла решение начать цинично, отбросив всякие глупые планы соединения судеб, использовать презренную породу заевшихся прелюбодеев исключительно в своих меркантильных целях. Жёстко и безжалостно. О том, что бывают на свете другие породы мужчин – умные, добрые и сильные независимо от толщины кошелька, ей на данном этапе жизни в голову не приходило.

Правда, однажды она «спотыкнулась», независимо от своей воли и скорректированного в пользу практичного цинизма мировоззрения влюбившись в скромного нравом, неброского внешне, вдрызг обанкротившегося предпринимателя средней руки, отдавшего ей, возлюбленной Кларе, все до копейки одолженные где-то под кабальные проценты деньги, предназначенные для спасения гибнущего бизнеса. Но, поскольку теперь, без этих денег, шансов на спасение у горемыки не оставалось, пришлось, с разрывающимся от жалости сердцем, бросить его. Старательно позабыв при этом, что ради Клары чудак успел ещё и скоропалительно расстаться со своей женой и детьми, что поначалу Клару умилило и чуть было не вдохновило на глупость – пойти под венец с неудачником. Слава те, вовремя одумалась… Однако, забыть бесполезного теперь парня, выкинуть его из головы не получилось. Как наваждение, он то стоял перед её глазами, то куда-то исчезал и звал, тянул как магнит, к себе. И чем дальше, тем сильнее ей хотелось быть с ним, обниматься, целоваться, совокупляться круглосуточно. Но… непреодолимое препятствие стояло между влюблёнными – у него, несчастного, как мы знаем, не было теперь денег…

При последующих «интимно-деловых» близостях с мужчинами она, вся в слезах, крепко зажмуривалась и изо всех сил призывала его образ, представляла его на месте нынешнего партнёра. Партнёров, думавших, что женщина плачет от счастья единения именно с ними, такие горючие слёзы возбуждали несказанно, и они так же несказанно оскорблялись, когда она в полузабытьи называла их всех без разбору «родненькими Серёженьками». Обиды таковые Клару трогали мало – ни один из новых бизнес-любовников не давал ей того чувственного удовлетворения, что она успела испытать с Сергеем… А так хотелось! Забыть, забыться… Не получалось, даже когда пришлось для пользы дела пойти, что называется, вразнос – каждую ночь новый «жених». Это доводило её до психоза, и чем дальше, тем больше. Наконец Клара не выдержала и прямо, откровенно всё рассказав, попросила одного из самых интересных за последнее время этого рода женихов – некоего начинающего «долларового» миллионера Эдика сделать так, чтобы проклятущее наваждение исчезло. Тот, проникшись, постарался… И Клара «спотыкнулась» опять… Жизнь круто изменилась. Круто настолько, что испугалась кудесница любви не на шутку. И испугалась, надо сказать, не зря. События перестали подчиняться ей даже в такой малости, как выбор на ночь очередного «объекта с раскруткой на посильные траты». Теперь из всей армии соискателей её близости Клара изнывающими от вожделения телом и душой хотела в постель только одного человека –теперь уже, конечно, не Серёжку-неудачника, а быстро поднимающегося к бизнес-олимпу Эдика.

***

И опять – но… Этот относительно молодой человек так же, как и все предыдущие спонсоры Клары, был женат, имел детей и, судя по некоторым стандартным ужимкам-отговоркам в отдельные моменты взаимоотношений с нею, тоже вряд ли планировал покинуть семью даже ради такой умопомрачительной любовницы. Клара была на грани сумасшествия и от страсти, и, в то же время, от гнетущего чувства бессилия получить, наконец, своё от жизни. Понятие «мужчина» отныне сосредоточилось в её сознании в едином образе, таком желанном и, – ну почему же, Господи?! – недостижимом для заполучения в собственность. Она готова была пойти на что угодно ради слияния её и его жизней в одно целое, отбросить как можно дальше все свои новые суровые психологические установки относительно представителей гадкого мужского пола. Грезила днём, бредила ночами, сделалась, неизвестно, правда, надолго ли, но безоговорочно недоступной как предмет удовлетворения похоти и для бывших, и для «текущих», то есть имеющихся на сегодня, а заодно и для потенциальных, пока только

домогающихся её внимания ухажёров-благодетелей, резко повернув своё повседневное бытие в иную колею – тихую, даже богобоязненную.

Гостиничные подруги-сослуживицы недоумевали – что это с нашей Кларкой стряслось такое… Уж не в монахини ли наладилась? В церковь взялась ходить, веселиться на совместных хмельных пирушках перестала. Странно… Пытались как-то отвлечь её от этой «дури».

Но им-то хорошо, они все замужем. Большей частью – за более-менее высоко оплачиваемыми, как причастными к химической промышленности или атомной энергетике, специалистами. Пусть, в результате этой же причастности почти поголовно ослабленными в цветущем ещё возрасте по основной мужской функции, но тем не менее, успевшими своевременно воспроизвести потомство уважающими себя главами семейств. И, даже если подружки эти не меньше самой Клары развлекаются со скучающими по вечерам в гостиничных номерах «гостями города» – в чём тут, и чей грех? Во-первых, развлекалово это – чисто из-за недодаваемого им мужьями законного физиологически-интимного удовольствия. А во-вторых – для элементарного поддержания телесного и психологического здоровья в пользу той же семейной стабильности при неплохой «атомно-химической» зарплате мужей, да малой, что поделаешь, их сегодняшней способности к эротическому удовлетворению женщины. Да-а, им, везушкам-хохотушкам, весело…

А Кларе вот – не очень. Ей тоже, как ни прикрывайся громкими лозунгами эмансипированных свобод, а охота всё же судьбу свою женскую устроить, пока молода и здорова. И, желательно – побогаче да поинтереснее, да чтобы стабильно и надёжно. Конечно, не абы с кем, поскольку не все богатые и надёжные приятны как самцы, а вот хотя бы, например, с этим… самым-самым близким с некоторых пор сердцу, и… чужим пока юридически-формально, семейным-неразведённым. Эдуард Эдуардович – даже имя не менее замечательное, чем остальные достоинства. Вот и помогли бы, подруженьки милые, советом и действием, завлечь-заголубить строптивого в свадебные сети-кружева, сплести которые в одиночку у Клары никак не получалось. А просто, жалеючи, ахать и охать – дело, девушки, нехитрое…

***

Тут позволим себе не согласиться с не совсем, на наш взгляд, справедливыми стенаниями удручённой Клары, изображающей всех без исключения своих приятельниц пассивными «ахалками и охалками», не принимающими никакого практического участия в нескладывающейся судьбе первой гостиничной красавицы. Кое-кто и откликнулся, и в числе первых – портье по имени Ирина, сыгравшая решающую роль в наставлении заблудшей горничной на путь истинный. При этом не просто бескорыстно как настоящий друг, а ещё и кое чем рискнув, например – непредсказуемой по масштабам частью собственного теневого бизнеса. А это уже само по себе незаурядно.

– Кларк, золотце моё, – смакуя дорогой алкогольный коктейль и затягиваясь длинной тонкой сигаретой с ментоловым ароматом за столиком гостиничного ресторана в одну из выкраиваемых в ходе рабочей смены пауз отдохновения, лениво разглагольствовала благополучная холёная Ирина. – Заруби раз и навсегда на своём симпатичненьком носике: все мужики – козлы. Рогатые и бездушные. Да, да, не спорь, все без исключения. И мои, и твои, и танькины-манькины, и наши русские, и ихние нерусские, все!

– Ириш, я с тобой, конечно, в общем согласна. Но, ведь бывают же иногда… Серёженька вот, мой несчастливый женишок, например.

– Проснись, красавица, и не обольщайся некоторыми случайными, раз в сто лет попадающимися несуразностями, диковинными исключениями из общих законов природы. В целом же, если и бывают изредка эти рогоносцы не совсем законченными козлами, так только где-то там, в беднейших слоях населения. Но это обойдённые судьбой безденежные особи, которые нам с тобой неинтересны по определению, а потому и рассмотрению не подлежат. Речь идёт о му-жи-ках! С день-га-ми! А вот они-то и есть те самые

бездушные…

– Круг какой-то… И что, никакого просвета?

– Душа моя! Согласно теории оптимистического идеализма, просвет, даже в самой безнадёжной, казалось бы, ситуации, даже для самого хронически невезучего человека, есть всегда.

– А глядя на практику фактического материализма, если выражаться в этом заумном духе, все вы, подруги мои любимые, пристроены, все при деле,

при законных или хотя бы полузаконных, но постоянных мужчинах-защитниках, а я одна как не пришей… рукав. Можно сказать, наизнанку перед этими рогатыми, как ты говоришь, и бездушными выворачивалась столько раз и столько времени… а толку?

– Совсем без толку ничего не бывает на свете. Тобой приобретён бесценный опыт, который теперь остаётся только правильно употребить. Не без корректив, конечно, которые давай, сейчас и обсудим. Ну, за «нет худа без добра»?

– За «нет худа без добра», Ирка… – притронулась губами к своему бокалу Клара.

– Итак, моя радость, – продолжала Ирина с мудрым видом свою просветительскую-воспитательскую миссию, – ты капитально запала на одного тут делового в корень красавчика Эдика, который зачастил к нам сюда в командировки явно по твою душу.

– Ты уверена? Ну, что именно по мою душу…

– Детонька! У меня глаз намётанный на такие дела. Да и вся гостиница давно об этом судачит. Шила в мешке не утаишь.

– Хорошо, допустим. Я ли на него запала, он ли запал мне в душу, но, спорить не буду, есть грех. А вот насчёт причины, почему именно зачастил… Судя по его уклончивости в разговорах о будущем, притворству, будто не понимает, чего от него ждут по большому счёту – не знаю, утверждать что-либо трудно. Мало ли какие вопросы по бизнесу могли возникнуть. Да и…

– Что «и»? Не зовёт срочно-немедленно в жёны? Да никуда он,

сизокрылый, не денется, времечко приспеет – засуетится как миленький. А чтобы пришёл этот день победы поскорее, придётся тебе, прекрасная моя, как можно глубже вникнуть в суть некоторых правил, святых заповедей, без соблюдения которых нам, порядочным современным женщинам – никуда.

– Ох, Ирка, мне б твою натуру – неунывающую, не сомневающуюся, уверенную в себе.

– Ай, брось, Горынычева! Порой так наревёшься-наплачешься втихую от всех… потом соберёшься с духом, возьмёшь себя в руки и продолжаешь делать свою судьбу назло недругам-завистникам, с улыбочкой и кристально ясным взором, с честнейшим выражением глаз и безупречным – предельно вежливым и внимательным обхождением с клиентурой что по основной, официальной работе, что по формально внерабочему, а фактически главному финансовому бизнесу, да и по нашему с тобой ночному хобби. А ведь иногда такие мрази подворачиваются, что убила б на месте, и рука бы не дрогнула… кабы тюрьмы не боялась ещё больше, чем сумы.

– Никогда бы не подумала, что ты тоже способна на бабьи слёзы.

– Ладно, Кларка, лирическое отступление пора заканчивать, приступим-ка, давай, к обсуждению самой великой человеческой дилеммы, как у того шекспировского Гамлета, принца Датского – быть или не быть.

– Лучше, конечно, быть…

– Ну, а если быть, то как – вот в чём вопрос вопросов. Надеюсь, ты солидарна была, как и все мы в школьные годы, с прикованным к больничной койке Павкой Корчагиным1, утверждавшим ещё на заре советской власти, что самое дорогое у человека – это жизнь, которая даётся всего один раз, и что прожить её нужно так, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы, и так далее… И не слишком оспаривала тезис стервеца Онегина2, провозгласившего вообще в позапрошлом веке: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…» И…

– Стоп, стоп, Ирка! Давай, не всё сразу. Боюсь, мозгой моей скромной так много классики за один присест не упомнится во всех подробностях – сколько лет после школы прошло… Жизнь, я всегда признавала, даётся единожды, и прожить её, согласна полностью, лучше поприятнее. Но как мне, дурёхе, разобраться со вторым, онегинским моментом?

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2