Другие. Экзистенциалист

Рука предательски заныла, и я поднялся, чтобы размяться. Покрутил ладонью из стороны в сторону, но стало только хуже.

– Да чтоб тебя…

Противный холодный кофе взбодрил меня, и я, позабыв о боли и о времени на часах, принялся рисовать на первом попавшемся под руку холсте. Белый, совершенно чистый. Девственно-чистый, я бы сказал. Совсем как весеннее поле, или наполненная талой водой река после бурной оттепели. Мне не нужен был привычный набор кистей, я обошёлся одной, которая первой легла в ладонь. И краска тоже была одна единственная, в темноте она казалась тёмно-коричневой, но на самом деле – тёмно-красная. А хотелось бы писать чёрной, как сама ночь.

Из-под моей руки выходил знакомый образ, только контур, который я даже не собирался заливать краской. Эта картина не такая, как все остальные. Обычно я пишу полноценные, многоплановые истории на холстах. Пишу тот мир, который хочу видеть. Но в эти ночные минуты, когда душа тоскливо рвалась неизвестно куда, только эти изящные линии, сливающиеся в прекрасную женскую фигуру, успокаивали меня, возвращали туда, где я есть.

За плавным изгибом нежной тонкой шеи следовали чудесные, точеные плечи и чуть разведенные в стороны руки. Тонкая линия, намекающая на позвоночник, талия… И самое главное – потрясающие крылья, звенящие, искрящиеся, играющие огнём. Сначала я вывел их широкими, крупными мазками, резко смахивая краску вниз, а после – любовно выписал каждое пёрышко. Дышать не хотелось от восхищения силой и красотой. Феникс. Сколько таких картин я уничтожил? Сжёг, как и положено. А потом возродил – нарисовал снова. И буду это делать до тех пор, пока не успокоюсь.

– Ты прекрасна, – шепнул я картине, мимоходом отметив, что за окном стало гораздо светлее, и комнату освещал уже не фонарь.

В дверь тихо постучали. Так делал только Ден. Мой вечный друг, партнёр и товарищ. Моя сущность. И что его принесло в такую рань? Я быстро отставил холст лицом к стене, закинул на его место новый, и добрался до коридора.

– Разбудил? – с порога начал Денеб. Он принёс с собой свежесть февральского утра, напополам с весенней влажностью.

– Я не спал.

– Совсем? – он приподнял бровь и удивленно глянул на меня. Чего удивляется, спрашивается? Будто бы этот факт для него вновинку.

– Совсем. Рисовал, – я выставил вперед перепачканные краской руки.

– Покажешь?

– Испортил.

– Лучше б поспал, честное слово, – Ден бросил куртку на вешалку, скинул обувь и по-хозяйски расположился посреди комнаты на стуле, оседлав его задом наперёд. Никогда не мог терпеть эту его привычку.

– Да какое спать… Сначала иллюстрации продумывал, а потом…

– Вдохновение напало? – хохотнул он, оглядывая комнату в поисках чего-нибудь интересного. Я бы и хотел рассказать ему о своём навязчивом желании рисовать одного и того же Феникса, но что-то останавливало меня из раза в раз.

– Можно и так сказать. Но ни во что хорошее не вылилось. Мне вообще трудно рисовать в это время года.

– Тоскливо, ага.

– Ты чего пришёл-то? – я опустился на пол, схватив пустой холст грязными руками, оставляя неаккуратные отпечатки по краю.

– А… Да так, не спалось. У тебя с рукой что? – Ден пристально смотрел на меня, я чувствовал его взгляд даже спиной. Вот же сущность, знает, чем меня пронять.

– Болит.

– Это я похоже расслабился немного, – буркнул он и встал наконец-то со стула.

– Да ладно. Пройдет.

– Пройти-то пройдёт, но сам факт, – Ден сел рядом со мной и взялся за запястье своими ледяными руками. Боль сразу стала менее ощутимой, от моего друга шло тепло, согревая и его ладони и меня. – Ты бы раньше сказал, Льё.

– Спасибо, Ден, – неловко улыбнулся я.

В такие моменты мне всегда становилось немного не по себе, с самого детства. Столько внимания и заботы я никогда ни от кого не получал. И это в большей степени заслуга Денеба – он не самая обычная сущность. Вернее, совершенно необычная.

Мне не повезло родиться экзистенциалистом, менять мир только одним простым движением кисти или карандаша, или руки, с которой стекают страшные, чёрные экзистенциальные чернила. Я могу внедриться в любой мозг и исказить память, личность, сделать человека таким, каким хочу его видеть. Рисуя мир, я его изменяю по своему усмотрению, но при этом всегда знаю, где мир настоящий, а где моя экзистенциальная подделка. Сущности же, вроде Денеба, всегда работают в паре с экзистенциалистами, помогают, поддерживают. Меняют своё тело, цепной реакцией вызывая изменения и в пространстве вокруг них.

Я невольно покосился на друга: он задумчиво смотрел на белый, чуть испачканный краской холст. Его шея, руки, выглядывающие из-под чёрной футболки, были сплошь покрыты татуировками, как и всё тело. Это – его способ искажения. Рисунки меняются по воле Дена, и меняют мир. Да и тело – только сосуд, на самом деле он совершенно не такой. Он – другой. Туманно-огненный.

– А мне который день снится шиповник, – неожиданно выдал Денеб с тяжелым вздохом.

– Настоящий?

– И настоящий тоже, – он взял с пола кисть, окунул в краску и нарисовал простой цветок на холсте.

– Не к добру.

– Почему?

– Ну с шипами он…

– Зато красивый. Я эскизы для татушки из него сделал.

– Себе бить будешь? – спросил я только, чтобы спросить. Дену не обязательно набивать татуировки привычным способом, он их может сделать за пару секунд кому угодно и где угодно.

– Неа, он для девушки подойдёт. Красиво будет. Оставлю, вдруг кому-нибудь понадобится.

– Для девушки… – эхом отозвался я, вспомнив Майю. Нет, такие штуки не для неё.

– Ты мне так и не рассказал про эту свою… Забыл имя, – Ден поднялся и побрел к открытой кухне, устроенной чуть в стороне.

– Майя.

– Да, точно, – он бросил грязную кружку в мойку и принялся варить свежий кофе. – Так что там с ней?

– Ничего особенного, – я продолжил рисунок Дена, дорисовывая ветки и листья к цветку. – Крайне удачное знакомство вышло. Она идеально подходит для моего небольшого эксперимента.

– Я думал, что ты забросил эти дурацкие мысли.

– Ден, как забросить? Ну как? Если вот оно – совсем рядом, понемногу формируется, собирается со всех сторон.

– Думаешь, будет такое же гигантское влияние, как и в прошлый раз? Когда того Феникса затянуло? Без крыла оставило? – Денеб медитативно разлил кофе по чашкам и поднёс мне одну.

– Будет ещё веселее, помяни моё слово.

– Я бы вместо таких гигантов лучше бы поработал с мелкими… Проклятье бы извёл какое-нибудь…

– Ну этого добра навалом.

– Не в буфере же?

– Иногда и в буфере. Ко мне тут один товарищ заглядывал… Говорит, проскакивают они и сюда. Так что тебе работка найдётся!

– О! Это хорошо, а то я себя стариком каким-то чувствую. Скучновато тут, в Москве, – Ден сверкнул глазами. Ох уж эта сущность. Ненасытный.

– Жизнь отступников не самая весёлая, соглашусь. Но всё в наших руках, мой дорогой друг! – я поднял кружку с кофе так, если бы держал бокал с вином, и отпил. Оказывается, после бессонной ночи этот напиток дарит некоторое успокоение, настраивает на едва бодрый утренний лад.

– Ничего в наших руках нет, кроме всякой ерунды. Я уже подумываю о том, чтобы иногда татушки бить так, как только я умею. Не страшно ведь, если чуток искажать людей? – ухмыльнулся Ден. – Меточки ставить, забавно. Или нет?

– Смотря какие метки, – с этими метками всегда что-нибудь, да не так. Сущности любят хулиганить – последить за кем-нибудь или энергию отобрать. Гораздо интереснее ставить метки не на людей, конечно. Но в буфере не так много отступников, которые бы поняли такую шутку, а работающие экзистенциалисты и Фениксы за это могут и до суда довести, ну или выговора на крайний случай. Страшного ничего, вот только хлопот и неприятных встреч – слишком много.

– Да никакие. Дурацкая идея. Тоже скучная, – он прошёл к окну и всмотрелся в серую улицу. – Слушай, Льё, ты Майю эту всё же как объект рассматриваешь?

– Не знаю, правда. Я начал немного её искажать, совсем капельку, хочу, чтобы она была свободнее со мной.

– Боится?

– Угу… – подумав, я зачерпнул побольше краски на широкую кисть, и принялся закрашивать рисунок сплошным чёрным.

– Я б тебя тоже боялся на её месте.

– Ах-ха-ха! – рассмеялся я, не в силах совладать с собой. – Да ты бы уже давно оказался в моей постели!

– Но-но! Я бы попросил, – с таким же смехом ответил Ден, – ещё неизвестно, кто в чьей оказался бы.

– Вот ты дурак…

– Сам такой. Художник, – и уже серьёзнее добавил, – будь осторожен. Не давай повода себя ни в чём уличить. Искажения людей без причины запрещены, а тебе – в особенности.

– Ден, мы в буфере. Никто ничего не узнает…

– Ну-ну.

Я задумался, поглядывая, как Денеб мирно пьёт кофе, задумчиво блуждая по комнате взглядом, иногда задерживаясь на мелких деталях. Буфер. Как давно я здесь? Вспомнить сложно. Я не люблю вспоминать, но постоянно это делаю. После изгнания, за дело, конечно, мне доступны только буферы – спокойные города под защитой. Сюда не проникают влияния, если только изредка и самые мелкие, зачастую те, которых создают всякие колдуны и маги, обитающие в Москве. Жаль, что меня определили сюда. Среднеазиатская линия. Лучше бы отправили в Европейскую. Будапешт мне роднее. Хотя все буферы одинаково тоскливые – города для людей, архивов и отпусков. Ну и для таких, как мы с Деном – отступников и изгнанников, можно сказать преступников. Меня избегают даже свои, даже те экзистенциалисты, с которыми я учился и дружил когда-то, те, с кем довольно плотно сотрудничал. Ну и Денебу заодно достаётся.

– Тебе не кажется, – продолжил я, нарушая прекрасную утреннюю тишину, – что без дела мы тут просто сойдём с ума? Разве простая жизнь нам подходит?

– Чем тебе не нравится делать то, что ты сейчас делаешь? Пиши картины, организуй выставки, открой ещё одну галерею или ресторан. У тебя тут столько связей уже образовалось, можно по самую крышечку загрузиться, – парировал вполне логично Ден, в общем-то он всегда немного отрезвлял меня.

– Это всё не то. Ты и сам прекрасно понимаешь. Только что ведь говорил! Мы привыкли применять свою силу, нельзя просто так взять и засунуть собственную природу куда подальше. А эти мелкие масштабы “шуточек” только угнетают и злят, – я добрался до раковины и принялся отмывать руки.

– Понимаю… Но как-то… А-а-а-а! Да к чёрту! – Ден хлопнул по столешнице громко и звонко, пустая кружка подскочила и тоскливо звякнула. – Искажай эту… Как её? Майю. Готовь. А я тебе помогу с влиянием. И будь что будет. Не помирать же теперь от тоски, да?

– Да… – я вытер руки и подошёл к нему. – Спасибо, essentia (сущность (лат)).

– Mollit viros otium (безделье делает людей слабыми (лат.)), – откликнулся он и хлопнул меня по плечу.

– Ленивыми оно их делает… И амёбными.

– И это тоже… Льё, – Ден вгляделся в мои глаза, готовясь сказать что-то важное. Он всегда так делал, сколько я его помню. Заглянет в душу и только потом говорит, будто проверяет, готов ты или нет. – А может тебе на Майю не как на объект глянуть?

– В каком смысле? Ты мне в неё влюбиться предлагаешь?

– Ну специально такое не сделать, но хоть повстречался бы? Или она совсем не то?

– А я что делаю по-твоему? Цветы два раза дарил уже. Три. Если быть точным. Один раз она их не взяла, второй раз выбросила…

– Третий? – Денеб продолжал сверлить меня взглядом. ну что за дурацкая привычка?

– Оставила. И то потому, что я сам их ей домой привез.

– Вот же ты! – надулся Ден. – Хоть бы сказал… Ну и как она?

– Чего она? Взяла, а куда деваться было?

– Да я не о том…

– Ты опять? Озабоченный. Это даже не свидание было!

– И что? – пожал плечами Ден. Ну да, это он мог утащить в своё логово девушку при первой же встрече и даже не смущался, наоборот – гордился. Сущности все такие: не выжидают, а действуют, редко сомневаются, потому что с чувствами у них туговато. Но Денеб не такой, мы с ним настолько сроднились, что какая-то часть меня теперь его, и наоборот, поэтому… У моей сущности есть чувства. Но повадки никуда не денешь.

– И ничего, – скривился я, как и всегда во время таких разговоров. Терпеть их не могу. – Я ж не ты.

– Скажи просто, что ты её не интересуешь как мужчина, – хохотнул он.

– Дать что ли тебе в лоб, а?

– Льё, ну ты как маленький, честное слово.

– Отвянь. Я люблю, чтобы всё было красиво. Дай мне наиграться в ухаживания…

– Ну так значит она тебе всё же приглянулась, да? Скажи да!

– Да.

– О! Это другое дело, – потёр руки Ден, ехидно улыбаясь. – Не оплошай там, если вдруг чего… – и добавил серьезно. – Отношения скрасят твоё изгнание. И плевать, что она человек. Хороший ведь человек?

– Ага… Очень хороший. И уже немножко… Искаженный.

Мы снова погрузились в молчание. Так происходило постоянно. Любой наш разговор сводился к работе или её проявлениям. Сложно быть отрезанным от привычной жизни, от того, чему были посвящены годы и годы труда. Нет, мне даже нравился размеренный темп моего нынешнего существования: никакой спешки, никаких ужасов и грязи, которые приходилось постоянно наблюдать при взаимодействии с влияниями.

Экзистенциалисты всегда приходят на место уничтожения или вместе с Фениксами или после, чтобы убрать за ними. Эти огненные товарищи работают резко, быстро и мощно, но зачастую с жутковатыми последствиями. Влияниям и тем, в кого они вселились, больно – без страданий, безумных выходок и разрушений пространства обходится редко, не многие из Фениксов способны на аккуратную кропотливую работу. Да оно и не нужно. Их достоинство – скорость и фатальность.

Правда, мой уровень таков, что я никогда ни за кем не убирал, наоборот, – работал вместе, в связке или дожидался, пока понадобится помощь.

Теперь же, с тех самых пор, как я стал отступником, моя помощь никому не нужна. Из буфера я могу выбираться только по специальному разрешению и не имею права в открытую применять силу. Хорошо, что пристально за этим никто не следит, да и я умею делать свою работу чисто.

Когда я узнал о том, что на Северо-Востоке от Москвы чаще, чем в других районах обнаруживаются влияния, то сразу сообразил, что дело тут нечисто. Всегда, когда в мире происходит прирост влияний разного масштаба, нужно ждать чего-то нехорошего – катастроф, эпидемий, войн. При локальном скоплении вместо глобальных проблем, появляются супер-влияния, огромные, гигантские и очень сильные. Ещё со времён учёбы, да и потом, когда мне приходилось сталкиваться по работе с Фениксами высоких уровней, типа наставников, я внимательно наблюдал и прислушивался к разговорам, а после – изучал литературу. Хотел стать лучшим, сильнейшим. Звания истинного мне всегда было мало, хоть оно и предполагало недостижимый для большинства уровень мастерства. Но как увеличить и нарастить то, что от природы дано в том виде, в котором есть и развитию не сильно подлежит? Запрещенных техник, как у Фениксов, мне думалось, что у нас, экзистенциалистов, нет. Но путём своих длительных изысканий и благодаря судьбоносной встрече с одним из сильнейших представителей огненных сущностей – Сёртуном, мне удалось выяснить одну преинтереснейшую вещь. Силу и энергию можно забирать в момент уничтожения влияния. И если из числа Фениксов на это способны единицы, то с экзистенциалистами ситуация проще и сложнее одновременно. Мы можем забирать довольно легко, поскольку научены взаимодействием с сущностями, но нам необходим проводник. Особенно если объемы большие.

Проводники – люди. И чем чище их помыслы, чем они добрее и бескорыстнее, тем проще использование. Слово отвратительное, но такова суть. Именно поэтому связи с людьми, близкие связи, не приветствуются ни в рядах Фениксов, ни среди экзистенциалистов, не говоря уже о сущностях. Но я пошёл дальше. Доброта и бескорыстие основываются на доверии. И чтобы вытащить эти качества наружу и их применить нужно найти человека, который будет готов открыться тебе навстречу. Навстречу экзистенциалисту. Как этого добиться? Войти в доверие. А ещё лучше – заставить полюбить.

Майя.

– Ладно, – слишком громко для моих мыслей произнёс Ден откуда-то из спальни.

За своими раздумьями я и не заметил, как он переместился в соседнюю комнату.

– Ты что там делаешь? – не совсем понимая, который час и что я вообще должен делать, побрел на голос друга.

– Постель тебе расстилаю, спать ложись, – деловито пробормотал Денеб, действительно снимая покрывало и задвигая шторы.

– Так утро же… – вяло сопротивлялся я. Вообще с ним спорить бесполезно.

– Да и какая разница? Ты спишь на ходу. Экзистенциалист чёртов. Совсем за собой не следишь, – бухтел он, взбивая подушки.

– Ты как старая бабка, Ден.

– Будешь тут с тобой и старой бабкой, и дедкой и нянькой в придачу. Ложись давай! А я пойду, работа не ждёт.

– Загляни после обеда в ресторан, а? Цветы привезут для вечернего приёма.

– Загляну. А ты чтоб спал. И раньше завтрашнего дня на глаза мне не попадайся.

– Ден! Тень тебя побери, мы что, местами поменялись? – я с удовольствием завалился в постель и вытянул ноги.

– Не всё ж тебе командовать. Lupus non mordet lupum (волк не укусит волка (лат.)), – махнул он куда-то в сторону и бросив на меня смешливый взгляд, тихо вышел из комнаты, осторожно прикрыв дверь.

Я слышал, как он открыл окна в гостиной, как вымыл и убрал грязную посуду, мог представить неспешные движения, когда Ден надевал куртку и ботинки. Последовательность его действий врезалась в мою память навечно, каждый мелкий жест, каждая ужимка – всё мне было хорошо знакомо, будто бы я – тоже Денеб, а Денеб – это я. Да… В сущности так и было, почти. Процентов на тридцать.

Входная дверь тихо скрипнула и замолчала. Ден прав, мне нужен сон.

Надежда

Я открыл глаза. Будильник не звонил, но в комнате было довольно светло: кто-то чуть раздвинул шторы. Немного потянувшись и размяв шею я сел, пытаясь отыскать взглядом телефон. Он нашёлся на полу рядом с кроватью. Девять утра. Но дата! Я проспал сутки.

Из кухни доносился запах свежесваренного кофе и ещё чего-то вкусного. Денеб!

– Твои шутки меня бесят, – прокричал я ему, проходя в ванную.

– Зато ты отдохнул и можешь пару ночей не спать, – парировал Ден, колдуя у плиты. Вот так всегда происходит: он появляется неожиданно, но в самый подходящий момент, убирает, готовит, заботится.

– Погоди. А вчерашний приём? – вдруг вспомнил я и остановился на полпути.

– Всё нормально! – отозвался Денеб, махнув лопаткой, которой мешал что-то в сковороде. – Я за тебя провёл. Сказал, что ты болеешь.

– Из душа выйду, дам тебе по шее, – погрозил я и скрылся за дверью ванной.

Ещё не хватало, чтобы Ден брал на себя мою работу или превратился в няньку. Ну и что, что каждую весну я скатываюсь в уныние, лечу в пропасть тоски и печали? Сначала лечу, потом разбиваюсь о камни собственных воспоминаний и горестей, а после всё равно встаю и иду дальше. Вот если бы оказаться сейчас не в Москве, а в Будапеште хотя бы. Или ещё лучше – в Кейптауне. Да… Подальше от знакомых до боли улиц, подальше от всего. Но без Денеба меня туда не пустят, да и вообще не пустят, принципиально.

Страшное наказание Московским буфером. Интересно, кто проголосовал за это, когда мне выносили приговор об изгнании? Хотя это не так уж и важно. Где бы я не оказался заперт, мне везде бы не нравилось, потому что привык я к свободе.

В ванной тоже виднелась заботливая и чистоплотная рука Денеба: блестящее зеркало без единого развода, сверкающая сантехника, аккуратно сложенные полотенца и идеально вымытая плитка. Он постоянно это делает – наводит чистоту и порядок. Болезненное желание дистанцироваться от самого себя, от страшных и мерзких проявлений природы сущности. Да уж. Мы с ним идеальная пара – оба не в ладах с собой.

– Льё! – постучал Ден. – Ты там живой?

– Живой, чего надо? – крикнул я в ответ через дверь, старательно приводя себя в порядок.

– Завтрак стынет же!

– Ден, ты за няньку что ли?

– Если бы. За жену! – хохотнул он и отстал от меня.

Я поспешно умылся, оставшись довольным гладковыбритым лицом, накинул халат и вернулся в комнату. Ден сидел за барной стойкой, заменяющей стол, и потягивал кофе. Он кивнул на моё место и тарелку с чашкой.

– Приятного аппетита.

– Спасибо, дорогая жена, – скривил я лицо.

– Да ну тебя, – поморщился Денеб. – Уж и пошутить нельзя.

– Шуточки у тебя дурацкие. Я уже говорил!

– Нормальные! Неужели тебе сон на пользу не пошёл? Думаешь, я не в курсе, что ты вообще почти не спишь? Не забывай, Льё, что я чувствую почти всё, что и ты.

– Только на физическом уровне.

– Ну конечно! А те небольшие проценты уровня сознательного будто бы ничего не значат?! Да и какая разница, – он шумно поставил кружку на стол и отвернулся к окну, обиженно поджав губы. – Тебе физически плохо было. Рука болела. Не доводи себя.

– Я не довожу, – завтрак был вкусным, но этот неприятный разговор всё портил.

– Ну-ну. Мне не ври.

– Экзистенциалисты вообще не врут.

– Ой, да конечно!

– Слушай, Ден, чего ты завёлся?

– Хочу, чтобы ты прекратил сводить себя в могилу. Вот чего. Я ведь жить собираюсь долго и даже счастливо. А без тебя как?

– Никак, – протянул я, рассматривая своё отражение в тёмном кофе.

– Так что давай, прекращай свою весеннюю хандру. Займись уже Майей, развлекись как следует. А там март… Весна.

– В Будапешт хочу, – сорвалось у меня с губ. Ден тут же нахмурился и постучал пальцами по столу, выбивая знакомый ритм нашей любимой с детства песни.

– Зачем?

Я только плечами пожал. Если бы знал, то давно был бы там.

– Ден, как эта песенка называется? Забыл.

– Марш горного короля, – на автомате ответил Денеб. – Забываешь…

– Ага. Без работы голова совсем чумная.

– Да уж…

Больше и добавить было нечего. Экзистенциалист без работы рассыпается на части, почти в буквальном смысле. Чтобы поддерживать своё сознание в тонусе, чтобы быть собой, мне жизненно необходимо что-нибудь или кого-нибудь искажать. Мои способности, как мышцы, без тренировок сдуваются, исчезают. И заодно стирают меня с картины мира. В этом мне чудится странная ирония – любой человек, искаженный экзистенциалистом или сущностью, либо выжженный Фениксом, со временем так же исчезает: его начинают преследовать небольшие провалы в памяти, депрессивные настроения. И чем дальше, тем больше и хуже, вплоть до суицидальных мыслей. Сознание должно быть целостным, вырывать из него куски ради развлечения – мерзко. Но я не Феникс, и могу не только искажать ради уничтожения, но и ради излечения тоже.

В мысли снова закралась Майя. Она милая. Действительно милая и добрая. Может быть Ден и прав, может мне стоит попробовать с ней? По-настоящему. Не заманивать её в свои сети, как паук, только чтобы потом использовать расположение и доверие, а попробовать влюбиться? Слово-то какое, странное. Непривычное. Что вообще такое любовь, и как давно я забыл, откуда она берётся?

– Ден?

– Аюшки, – тут же откликнулся он, подавая мне сигареты и мундштук. Знает, всё он знает.

– Спасибо, – я неспешно закурил и, пуская клубы дыма, продолжил, – как думаешь, любовь вообще существует?

– Вот тебя понесло…

– Ну а всё же?

– Если б её не было, ты бы не родился.

– Глупости. Дети рождаются не только от любви.

– Я ж не про всех говорю, а конкретно о тебе.

– Может я исключение?

– Конечно. Ты ж экзистенциалист, – улыбнулся Ден, но тут же лукаво взглянул мне в глаза. – Что задумал?

– Ничего особенного.

– Опять врёшь.

– Недоговариваю.

– Майя?

– Ага.

– Попробуй, правда.

– А ведь я ей нравлюсь. Но она такая… Слишком правильная что ли… – пожал я плечами.

– Правильные что, влюбляться не могут? Или секс им противопоказан?

– Нет, конечно. Но я сомневаюсь, действительно ли она именно та, которая мне нужна сейчас, – я стряхнул пепел в недопитый кофе.

– Не попробуешь, не узнаешь.

– Кстати! Надо позвонить ей, извиниться, я же так и не отправил наброски.

– Вот и звони. А я пойду, работа у меня всё же, – Ден встал, хлопнул меня по плечу и побрел в коридор, заметно опечалившись.

– Денеб…

– А?

– Собери мне небольшую статистику по влияниям в Москве, ладно? Есть некоторые сомнения по поводу одного товарища…

– Сделаю. Счастливо!

Он хлопнул дверью, растворившись за ней в февральском мрачном дне. Я же отыскал телефон и несколько раз набрал Майе – она так и не ответила, заработалась, наверное. Послонявшись по квартире в пустом безделье, я не придумал ничего лучше, чем снова вернуться к работе над иллюстрациями. Хотелось как можно быстрее разобраться с ними, обработать, утвердить и отправить сборник на вёрстку. В моих планах презентация должна была пройти не позже, чем через месяц.