Чародейка. Книга 3. Возвращение

Норлан нахмурился и отрицательно качнул головой, и сирена тут же потупилась, ожидая его дальнейших действий.

Взмахом руки он открыл арку переходов и кивнул ей: – Иди, можешь быть свободна.

Поднявшись с колен, она низко поклонилась, прижав руку к сердцу, что должно было свидетельствовать о ее несказанной благодарности, и шагнула в арку.

Вернувшись через магический переход в свой кабинет, Норлан убрал мешочек с драгоценностями в ящик стола, подумав, что в ближайшее время надо будет, как и обещал, сделать из них Весте колье. После чего, сняв магическое заклятье с двери, направился в гостиную, чтобы посмотреть, чем в его отсутствие занимается северянка.

Шон и Лада сидели друг напротив друга за разложенной на столе магической доской и, весело смеясь, играли в фанты.

По доске ползали деревянные жуки, а в воздухе порхали разноцветные бумажные бабочки.

– Заставь вон ту синенькую перевернуть черного жука, – Лада, указала рукой на порхающую бабочку.

– Ты издеваешься? Нет, ну ты точно издеваешься. Он же на пятой позиции, мне не дотянуться до него. А у нее лишь второй уровень воздействия. Все. Считай, твоя взяла, – Шон со смехом развел руками.

– Не спеши сдаваться, ты можешь воздействовать опосредованно. Смотри, если переотражаешь воздействие от второй позиции на четвертую и удерживаешь, а с шестой его подтолкнет твоя бабочка, которая хоть уровень и потеряет, но направление правильное задаст, то он даже от одного уровня перевернется.

– Лада, переотразить и удержать… ты задаешь непосильные задачки…

– Пробуй, пробуй, я в параллель поддержу и помогу блок зафиксировать. У тебя обязательно получится.

– Ты за кого играешь за меня или себя?

– Какая разница? Главное весело! Давай переворачивай!

Увлеченные игрой, они не обращали ни малейшего внимания на Норлана. И он, замерев в дверях, стал с интересом наблюдать, как его гостья помогает сыну освоить достаточно сложный магический прием, который, как ему казалось, пока абсолютно недостижим для Шона.

– Ну вот видишь! Получилось же! – радостно воскликнула она, как только черный жук, смешно шевеля лапками в воздухе, опрокинулся на спину. – Теперь сам тоже самое с зеленым сделай!

– Лада, помилосердствуй, – Шон отер пот со лба. – Давай прервемся. Я сдаюсь.

– Не смей говорить такие слова! – в глазах гостьи появилось жестокое и суровое выражение. – Сдается он видите ли… и только из-за того, что устал… Делай, я сказала! Ты можешь!

– Лада, это всего лишь игра…

– Для меня – да, а для тебя сейчас – нет. Делай! Иначе за проигрыш такое потребую, что пожалеешь и не раз. Делай, я сказала! – в ее голосе послышался такой напор, что Шон не стал больше спорить.

Нервно закусив губы, он вновь вытянул вперед руку и уже без помощи гостьи сам повторил трюк, после чего без сил откинулся на спинку стула:

– Довольна?

– Не то слово! Прекрасно, Шон! – ее лицо озарила искренняя лучезарная улыбка. – Ты молодец! Все, я сдаюсь и готова выполнить любой твой фант. Говори, что хочешь.

– Я не понял, Лада. Почему ты сдаешься? Ну перевернул я двух твоих жуков, но они же не последние у тебя.

– Потому что я уже получила удовольствие от игры, и в продолжение не вижу смысла, – не переставая улыбаться, пояснила она.

– Ты только что кричала мне: не смей сдаваться! А сама?

– Ты сдавался, не веря в свои силы, а я сдаюсь, потому что не сомневаюсь в своих. У нас разная мотивация, Шон.

– Ну тогда я поступлю, так же как и ты… я потребую то, что выполнить тебе будет непросто!

– Попытайся.

– Я хочу тебя поцеловать! – не сводя с нее пристального взгляда, заявил Шон.

– Ничего себе желание, – в глазах северянки на мгновение появилась растерянность, а потом она с лукавой усмешкой кивнула в сторону Норлана: – А ты уверен, что твой отец не станет возражать против такого фанта?

Шон резко обернулся, и щеки его моментально залила краска.

– А почему я собственно должен возражать? – тем временем бесстрастно повел плечами Норлан.

– Ты хочешь, чтобы я позволила это ему? – ошеломленно спросила она.

– Ты сама сдалась, и сдалась магу. Магам не присущ ни альтруизм, ни великодушие, имей в виду это на будущее.

– А то, что ты мне это говоришь, это не великодушие?

– Нет. Это попытка уберечь тебя от жестокого разочарования с вполне корыстными целями. Ты на редкость бесхитростна и, разочаровавшись, можешь, не задумываясь, сбежать отсюда. А мне бы не хотелось этого допустить.

В это время Шон поднялся из-за стола:

– Лада, извини. Это и впрямь было с моей стороны, по меньшей мере, бестактно. Ты научила меня новому приему, поддалась мне, а я вместо благодарности воспользовался ситуацией. Поэтому я отказываюсь от своего фанта. Еще раз извини.

– Ну уж нет! – в ее глазах загорелся лукавый огонек. – Пожелал, теперь не отвертишься, пока сполна не получишь!

Вместо нее моментально на столе появилась огромная уродливая жаба, мерзко хихикающая: – Иди, иди сюда и целуй!

– Лада, ты умеешь так перевоплощаться? – не веря своим глазам, пробормотал Шон.

– Умеет, она еще и не то умеет, – вместо нее с усмешкой ответил Норлан.

– Думаешь не поцелую? – справившись с изумлением, Шон решительно шагнул к жабе и, подхватив на руки, с нежной улыбкой коснулся губами ее лба. – Я ведь все равно знаю, что это ты, – после чего со словами: – Замечательно! Прямо как в сказке. Будем считать, что я расколдовал тебя, и ты можешь вновь превратиться в прекрасную принцессу, – осторожно посадил обратно на стол.

Заливисто хохоча, Лада вновь вернулась к своему прежнему облику:

– Шон, ты великолепен и явно сравнял счет…

– Раз у вас дружеская ничья, то может, отметим это знаменательное событие праздничным ужином? – глядя на хохочущую Ладу, Норлан не мог сдержать ласковой улыбки. Ему несказанно импонировала эта необычайно могущественная и в то же время по-детски непосредственная, искренняя и доверчивая северная чародейка.

– Я не возражаю, – тут же согласилась она.

– А уж я тем более, – Шон не сводил с нее восхищенного взгляда.

Норлан понял, что сын подобно ему очарован их гостьей, которая как выяснилось, и как он интуитивно предполагал до этого, действительно может быть прекрасным учителем. Это было на редкость приятным стечением обстоятельств. Судьба явно благоволила его замыслам. Теперь Шон наверняка сам станет искать, как не отпустить и чем развлечь северянку, причем, скорее всего, не без пользы для собственных способностей. И до момента возвращения Гранда она вряд ли захочет покинуть их. А дальше он найдет способ привязать ее к мальчику, чего бы это ему не стоило.

Гранд уже больше недели сидел в подземной ловушке. Магия здесь не действовала, поэтому его мучили голод и жажда. Обессиленный от безрезультатных попыток выломать решетку или проломить стены он лежал ничком на полу, чувствуя как силы неумолимо оставляют его и пытался сообразить что делать дальше. Его план дождаться неизвестного ловца и попытаться сразиться с ним не сработал. Хозяин ловушки или хотел дождаться, чтобы он оказался при смерти и вовсе не имел сил сопротивляться или же его целью был даже не полон магов, а их уничтожение.

Ярость, бушевавшая в его душе, уже улеглась. Он пытался настроить себя на разговор с отцом. На то, что снесет и возможные насмешки, и сарказм… и примет его власть, пока вновь примет. Потому что другого способа выбраться отсюда видимо нет.

Тяжело вздохнув, он медленно встал и, прислонившись к решетке, переодел с пальца на палец кольцо отца, приготовившись тут же его увидеть. Однако тот не появился. Гранд подождал некоторое время и вновь переодел кольцо только теперь уже на другую руку. Однако отец не появился и тогда. И тут Гранда пронзила мысль, что пещера глушит любые магические колебания, включая самые низкоуровневые, на которых работала связь кольца. Он нервно сглотнул и, опустившись в изнеможении на пол, прислонился спиной к стене. На глаза навернулись злые слезы. Так бездарно закончить жизнь было верхом безрассудства и глупости. Ну ладно бы в сражении или от несчастного случая… а то вот так: медленно умирать от жажды и голода. Потом уткнулся головой в колени, обхватив их руками, и время остановилось для него.

Он не знал, сколько он так просидел, размышляя над собственной глупостью и над тем, насколько мучительной окажется подобная смерть, когда вдруг услышал рядом тихое:

– Ты хотел меня видеть?

Вздрогнув от неожиданности, Гранд вскинул голову и увидел в полумраке коридора Норлана.

– Отец, – он попытался резко подняться, но ноги не держали, и он ухватился за решетку чтобы не упасть. – Я очень хотел тебя видеть, отец…

– Понял, что пока ничего собой не представляешь и годишься лишь на роль раба более мудрого мага?

– Да, отец, – Гранд потупился, понимая, что это только начало унижения, через которое ему придется пройти. Однако в любом случае это было лучше, чем бесславно скончаться от жажды и голода в подземной ловушке.

Норлан, даже не приближаясь к нему, бросил через решетку к его ногам кабалит:

– Надевай!

Покорно опустившись на колени, Гранд подобрал кабалит. Это был неширокий кабалит из мягкой кожи с частыми и очень тонкими шипами, явно не новый, но очень мощный. Решительным движением надев его, Гранд рывком затянул и, от резкой боли потеряв сознание, повалился на пол.

Когда он очнулся, Норлан по-прежнему стоял вдали от решетки. Встав на колени, Гранд удивленно посмотрел на него:

– Я полностью в Вашей власти, отец. Вы позволите мне подойти и поцеловать руку?

– Позже, – холодно проронил в ответ тот, – сначала ты будешь наказан. И за недолжное поведение со мной, и за пререкания, и за собственную глупость и безрассудство. Марш в центр залы, на колени, руки за голову и трое суток так стоишь не шелохнувшись. Посмеешь ослушаться – стоять будешь дольше.

– Отец, я не смогу… – Гранд нервно облизнул губы, – позволь хотя бы воды выпить… Я не пил столько времени…

– Ты не пил лишь по собственной гордыне.

– Но сейчас я просто умираю от жажды.

– Ничего, окончательно не умрешь, а будешь перечить, и дольше без воды продержу.

– А не боишься, что пока я еле живой так стоять буду, сюда хозяин этой ловушки заявится?

– Не боюсь. Это моя ловушка.

– Твоя?! – Гранд поднялся с колен и посмотрел на него с нескрываемой злостью.

– Конечно моя. Неужели ты считал меня глупцом, способным отдать то, чему я посвятил почти четырнадцать лет жизни какому-нибудь проходимцу, соображающему чуть лучше тебя? Нет, мой дорогой! – Норлан шагнул ближе к решетке, его глаза метали молнии, а голос обрел мощь и зазвучал с необычайным напором: – Я никогда не бросал дела на полдороге! Поэтому ты или станешь тем, кого мне не стыдно будет назвать моим наследником или сдохнешь с моим кабалитом на шее. Я лучше самолично прикончу тебя, чем буду видеть, как ты по глупости разбазариваешь труд стольких лет моей жизни. Ясно тебе?

– Отец… – Гранд потрясенно смотрел на него, – отец…

– Что, отец? Я посвятил тебе свою жизнь, потому что ты был, самым дорогим, что у меня в ней осталось. И неужели ты думаешь, что я позволю тебе плюнуть на все это? Нет, я лучше сломаю сам, что создал, раз у меня не получилось то, к чему я стремился.

– А мои стремления, они что не учитываются? Ты считаешь меня игрушкой и местом вложения твоих сил и все?

– А какие у тебя стремления? Растранжирить то, что я успел вложить в тебя и все? Так вот, на такие стремления мне откровенно плевать. Я показал тебе, к чему они приводят! К тому, что ты или сдохнешь, или наденешь чей-то кабалит! Так что пока у тебя не появится достойных стремлений, мне и дальше они будут глубоко безразличны. Я не ценю пустоцветы и привык выкорчевывать то, что не плодоносит.

– Силой будешь заставлять?

– А ты не ценишь доброго отношения. Я четырнадцать лет старался действовать убеждением, но ты перешел всякие границы, и как результат я вынужден изменить методы воспитания. Так что ты получаешь то, что заслужил, и не более. А теперь все! Мне надоели твои пререкания! Марш выполнять приказ, и хоть слово услышу, наказание ужесточу!

– Да я лучше сдохну, но не буду твоей марионеткой! – в глазах Гранда засверкали слезы, и он сжал кулаки.

– Уверен? – Норлана устремил на него мрачный и тяжелый взгляд. – Потому что если не уверен, а говоришь на эмоциях, то лучше язык свой прикуси и извинись.

Гранд впервые видел такой взгляд отца. Завораживающий, глушащий все эмоции и вызывающий откуда-то из глубин подсознания страх. Он нервно сглотнул и попытался отвести глаза, однако взгляд отца не отпускал, а напротив, проникал все глубже и глубже в сознание.

– Отпусти… отпусти, прошу, – хрипло выдохнул Гранд, чувствуя что начинает задыхаться и терять разум от наползающего страха. Он прошептал эти слова от безысходности, даже не веря, что отец отпустит, но тот тут же отвел взгляд и отвернулся. Постоял так некоторое время, а потом, медленно развернувшись, пошел прочь по коридору.

– Отец, постой! Извини! Я все исполню и приму любое наказание, только не уходи! – Гранд, шагнув к решетке, вцепился в нее.

Норлан обернулся:

– Передумал и уже готов скакать как моя марионетка?

– Да, отец. Передумал и готов скакать как твоя марионетка, – кивнул Гранд, напряженно всматриваясь в его лицо.

– С чего это вдруг?

– Почувствовал, что ты разочаровался во мне, и испугался, что ты сейчас совсем уйдешь и больше уже не вернешься. Решил попытаться все исправить… Попытаться стать таким, чтобы ты мог гордиться, а не желал схоронить в безвестности в подземной пещере…

– Разумное решение, – Норлан медленно пошел в обратном направление. – А я уже и не ожидал подобного.

– Но я уж не совсем непроходимо туп… Вспыльчив, невыдержан, даже глуп – не спорю, но не до такой степени, чтобы не понять.

– И что ты понял?

– Что ты любишь… правда не меня, а исключительно свои ожидания во мне… и ты настолько их любишь, что не задумываясь уничтожишь меня, если я не буду им соответствовать… Поэтому я постараюсь… постараюсь им соответствовать… Ведь иначе у меня даже шанса выжить нет.

– А ты считаешь, можно любить никчемного прожигателя жизни?

– Мать вон меня наверняка любым любит, – губы Гранда тронула легкая усмешка.

– И чем ты платишь ей в ответ? Может, такой же любовью? Или ироничной терпимостью и внутренним пренебрежением, потому что она так и не смогла стать магом? Не смогла воспользоваться тем, что ей было даровано природой, потому что пошла по пути, который до сих пор так стремился выбрать ты. По пути потакания собственным слабостям и желаниям. Вот скажи, только откровенно: ты уважаешь и любишь ее?

– Ну уважаю вряд ли… а вот любить, наверное, люблю… – опустив глаза, задумчиво пробормотал Гранд.

– И в чем эта любовь, позволь узнать, проявляется? Ты бросишь все и будешь сидеть рядом с ее постелью, если она будет в том нуждаться? Или, может, пожертвуешь ради нее чем-то? Где она твоя любовь? Вот лично я ее не наблюдал. Тебя раздражали даже ее элементарные просьбы. Ты сам не любишь никого.

Гранд угрюмо молчал.

– Не подумай, я не против такого, – продолжил Норлан. – Чувство любви магу лишь мешает и осложняет жизнь. Так что не заморачивайся по этому поводу. Только и от других любви не жди и не чувствуй себя уязвленным, что ее нет. Это абсолютно нормально. Тебя по жизни должны вести не любовь и чувства, а разум. Надеюсь, на примере с очаровательной сиреной ты уже понял, к чему приводит потакание чувствам.

– Да, это был хороший урок. Больше в жизни с сиренами связываться не стану.

– Ты неправильно его усвоил. Нельзя потакать своим чувствам только в том случае, если не основываешь их на разуме. Действуй ты разумно, и красотка эта могла оказаться в твоем вечном пользовании, причем абсолютно без всяких для тебя негативных последствий. Надо лишь обладать знаниями и сначала думать, а только потом делать. Но ничего, у тебя еще будет время всему этому научиться. А сейчас марш выполнять приказ!

– Да, отец, – Гранд покорно склонился перед ним, а потом шагнул в центр зала.

В один из дней Норлан позвал Ладу к себе в кабинет.

– Что-то случилось? – озабоченно взглянула она на него, входя и садясь в предложенное кресло.

– Нам надо поговорить, – он тоже сел и набросил магический занавес, а потом с легкой улыбкой заглянул ей в глаза: – Вернулся Гранд, и я бы хотел обсудить с тобой условия на которых ты согласишься его учить.

– Он вернулся потому что влип в неприятности, как ты и говорил?

– Именно, – Норлан кивнул.

– Странно, – северянка задумчиво отвела взгляд. – Мне показалось, что он из гордости не вернется и до последнего тебя о помощи не попросит, а будет искать другие варианты. Выходит,

я ошиблась. Он оказался более разумным. Что ж это неплохо, хотя если честно, не верилось мне, что все-таки придется его учить. Ну да ладно. Чему конкретно хочешь, чтобы я его научила?

– Всему, Лада. Всему, что умеешь сама.

– Это невозможно, – она нервно рассмеялась. – Ты хочешь невозможное, Норлан. Я сама до конца не знаю, что я умею, и как я этим овладела… всплывает, конечно порой процесс… – ее пальцы стали нервно постукивать по ручке кресла, – но в любом случае это невозможно, Норлан. К тому же ты сам говорил: все маги беспринципны. А судя по тому, как он себя тогда вел даже с тобой, он еще и неблагодарен по жизни. Вот обучу я его всему, а он в награду за это открутит мне голову или пленит… Нет уж. Чему-то конкретному обучить могу, а вот так, даже не проси.

– Лада, ты противоречишь сама себе. Ты говорила, что причинить тебе вред или пленить тебя невозможно. Так?

– Ну так… пока так, – она недовольно поморщилась.

– Тогда в чем проблема? Попробует хоть что-то предпринять против тебя, сама открутишь ему голову. Хотя я даже среди магов не слышал ни разу истории, чтобы ученик поднял руку на учителя. Конечно, может, и бывали такие ученики, кто пытался, но им тут же как раз головы-то и откручивали… и как результат ни один ученик, превзошедший своего учителя, такое сделать не дерзнул.

– Норлан, я не хочу его заставлять! Понимаешь? Не хочу! И голову ему откручивать не хочу. Овладеть тем, чем владею я, похоже, безумно трудно, надо стать подобным мне… научиться чувствовать свое тело и уметь через него переступать. Это сложно, Норлан. Очень сложно! У меня это происходит уже на автомате, я не знаю, как учили меня и не представляю, как можно заставить мальчишку делать такое. Не знаю! И не буду! – ее голос сорвался на крик. – Ясно тебе? Хотя бы потому, что не уверена в результате. Я могу сломать его и все. Он ничего не добьется, и я только искалечу ему жизнь. Все! Это даже не обсуждается!

Норлан смотрел на нее и не верил своим глазам. Внутренние устои и характер северянки были как будто списаны с его Лаоны. Та точно так же орала, когда они с Магратом заставляли ее взять на обучение учеников. Он потряс головой, пытаясь отогнать навязчивые ассоциации, а потом ему неожиданно пришла в голову мысль попробовать сыграть на этой аналогии и использовать уже найденное когда-то решение.

Он устремил на нее спокойный взгляд и едва слышно произнес:

– Ты вынуждаешь меня убить его.

– Что?! – она в ярости вскочила с кресла и шагнула к нему.

– Мой сын сильнее меня, но сейчас на нем мой кабалит. И если ты не возьмешься учить его, я сверну кабалит.

– Ты сошел с ума? – не сводя пристального взгляда, она нависла над ним.

– Нет. Хотя, если тебе легче, считай, что причина не в тебе, а во мне, – он равнодушно повел плечом.

– Почему ты связываешь мой отказ его учить с его убийством?

– Я уже сказал, он сильнее меня и всему, чему мог, я его научил. Но это не дало ему почти ничего. Он чувствует заложенный в нем потенциал, который бурлит и рвется наружу. Тебя привела ко мне сама судьба. Только ты способна обуздать его нрав и направить его возможности в правильное русло. Он должен научиться владеть тем, чем обладает, и властвовать и над собственным телом, и над собственным разумом. Если ты не поможешь мне сделать из него мага, контролирующего все свои действия и поступки, то у меня другого выхода просто не будет как убить его, ну или держать все время на цепи, что на мой взгляд еще отвратительнее. Заметь, я не прошу тебя учить Шона, потому что знаю, он без этого обойдется, а вот Гранд – нет. Он без тебя пропадет, Лада. Только ты способна превратить его в того, с кого я, не задумываясь, сниму свой кабалит… Я ясно объяснил?

Она нервно сглотнула и отвела взгляд, пробормотав:

– Кстати, Шона учила бы с большим удовольствием, но у него и так уже потолок, дальше некуда… если только немного отточить мастерство…

– Лада, не надо уходить от вопроса. Мы говорим не о Шоне.

– Я знаю… и обдумываю сложившуюся ситуацию… – она вновь вернулась к креслу и, сев, начала вертеть в руках взятый с его стола карандаш.

Норлан отвел взгляд, эта привычка тоже напоминала ему Къяру. Он постарался абстрагироваться и стал медленно про себя считать. Когда он дошел до «две тысячи пятьсот сорок восьми», то услышал удивленный вопрос северянки:

– Ты что делаешь?

– Считаю, – не стал лукавить Норлан.

– Что считаешь?

– Ничего. Просто считаю.

– Зачем?

– Трудно ждать спокойно, когда кто-то решает судьбу твоего сына. Счет успокаивает.

– Можешь не считать дальше, я все решила, – она легко поднялась с кресла и вновь шагнула к нему.

– Я весь во внимании, – Норлан откинулся на спинку и устремил на нее спокойный взгляд.

– Скажу сразу – я согласна учить твоего сына, но с одним условием. Он сам должен этого захотеть. Я с самого начала говорила, что насильно заставлять и удерживать не буду. Захочет терпеть все мои требования, сносить все наказания и безропотно все выполнять, не задавая никаких вопросов, не спрашивая: почему требую то или иное, буду учить. Не захочет, что ж, вольному – воля, поступай с ним, как сам посчитаешь нужным.

– Справедливое требование. А как может быть иначе? Где ты видела учителя, объясняющего необходимость того или иного задания?

– Я не видела никаких учителей… я, к твоему сведению, вообще не помню и не знаю как учат… А ты меня заставляешь учить, – Лада нервно сглотнула. – Я вот исключительно ради тебя согласилась… мне… мне… – она отвернулась и отойдя в угол кабинета едва слышно докончила: – мне нравится тут у тебя… и с тобой мне легко, будто всю жизнь тебя знала. Даже, несмотря на то, что заставляешь меня поступить вопреки моему желанию. Я ведь знаешь, почему упорствовала? Я сына твоего боюсь убить… – обернувшись, она уперлась в него взглядом: – Понимаешь?

– Поэтому и сказал, что убью его сам, чтобы ты не боялась, – он с улыбкой встал и, шагнув к ней, ласково обнял за плечи: – Не бойся, девочка, у тебя все получится.

Она доверчиво прильнула в ответ, и на Норлана накатила такая невообразимо мощная волна желания, что он еле сдержался, чтобы не сжать ее крепче и прямо здесь не повалить на пол и, сорвав и смешную узорчатую душегрейку, и платье, начать страстно ласкать, как некогда ласкал Къяру. Однако он сумел подавить бушевавшие в душе чувства и, осторожно отстранившись, ласково спросил:

– Ты чая выпить не хочешь?

– Нет, – она нервно закусила губы, – мне лучше сейчас уйти.

– Почему?

– Мы оба знаем ответ. Я слишком поздно встретила тебя… – в ее глазах блеснули слезы, и она, резким взмахом руки сбросив его занавес, стремительно выбежала из кабинета.

Норлан не стал ее удерживать, поняв, что она почувствовала, что он не в силах переступить грань в отношениях с ней.

На следующий день он вернулся с Грандом и повел его в комнаты Лады. Тот уже знал, что от него ждут и как только вошел сразу опустился перед ней на колени:

– Я полностью в Вашей власти, учитель.

– Отец сказал тебе, что объяснять для чего требую то или иное не буду и пререканий никаких не потерплю? – смерила его холодным взглядом та.

– Да, – он кивнул.

– И ты готов сносить все это по своей воле? Ты действительно хочешь у меня учиться?

– Да, учитель, – Гранд вновь кивнул.

Лада повернулась к Норлану:

– Хорошо, я беру его в ученики, – потом махнула рукой Гранду: – Вставай! – и пристально оглядела его: – Норлан, где он был, что в таком виде? Похудел, осунулся… прям кожа да кости…

– Как где? По уши в неприятностях, как я и предрекал. Ничего, под твоим надзором, я думаю, он сумеет быстро восстановиться.

– Я что-то не поняла… Так ты хочешь, чтобы я ухаживала за ним и кормила или все же учила?

– Конечно же, учила. Просто подумалось, что в еде ты вряд ли станешь его ограничивать. Хотя дело твое, – Норлан развел руками. – Не имею привычки вмешиваться в чужой процесс обучения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.