Скоровские истории

– Там ножевое ранение! Сильнейшее кровотечение! На попытки узнать подробности слышим:

– Да я и сама не знаю. Позвонила женщина, сказала адрес и что ножевое. И она тааак плакала! Я уж не стала её мучить…

Ну что? Включаем спецсигналы и едем побыстрее. Дом без лифта. Этаж пятый. Мухой взлетаем наверх. Дверь в квартиру не заперта. Заходим. Зовёт женский голос:

– Проходите на кухню. Я здесь.

На кухне стоит молодая женщина, держит вверх левую руку. Рука обёрнута полотенцем. Медленно разворачивает полотенце. А под ним… О ужас! Указательный палец с одним порезом. Резаная рана уже не кровоточит. «Но Вы знаете, было столько крови!». Доктор с досадой плюнул на пол, развернулся и ушёл.

А я осталась оказывать помощь. Ведь не могла же я её бросить, беспомощную такую. Забинтовала пальчик. Благо, бинтик в кармане всегда ношу с собой, так как доктор ящик с собой унёс. Объяснила, что если пройти буквально всего один квартал, то будет поликлиника. А там есть травмкабинет, где пальчик могут помазать зелёнкой. Но можно и не ходить… Вот такое вот «ножевое ранение».

Не верите? Поспрашивайте «скоровиков» с большим опытом работы. Они и не такие случаи расскажут.

Жаль, что легко отделается.

В смену 13.06.2017 на вызове я стала свидетелем безобразного поведения одного мужчины. Возмущению моему, да и не только моему, не было предела.

Вечером поступил вызов: на улице, возле свалки (примерный адрес такой-то), лежит мужчина с разбитой головой. Приезжаем. Нас встречают трое парней. Стоят возле своей машины и в сторону свалки рукой машут. Мы туда сразу и проехали. Из машины вижу, что между мусорным контейнером и самопроизвольной свалкой мусора лежит на спине мужчина и спит, а рядом на дорожке лежит стаффордширский терьер (мне потом ребята рассказали, как порода называется).

Вот такая прелесть охраняет своего бухого хозяина. В ошейнике, с поводком, который никто не держал, но без намордника. Когда я открыла дверь машины и попыталась выйти, пёс подскочил с земли, шерсть у него на спине встопорщилась каким-то ирокезом, он оскалился и зарычал. Я, конечно, обратно в машину юркнула и через открытое окно говорю:

– Ну и чего ты разрычался?

Пёс закрутил хвостом, но скалиться не перестал. Когда мы отъехали, собака улеглась обратно сон хозяина охранять. Подошла к вызвавшим «скорую». Говорю, что боюсь к нему подходить, а они мне хором отвечают:

– Мы тоже! Поэтому мы и полицию вызвали.

Тут же подъезжают полицейские. В этот раз были они молодцы: не стали задерживаться. Подъехала машина ДПС. Полицейский выслушал нас и пошёл проверять наши слова. Тут же вернулся обратно и стал звонить в дежурную часть. Спрашиваю: «Что дальше?». Отвечает, что хочет вызвать кинологов. Еще минут через пять подъезжает полицейская машина с тремя полицейскими, одетыми в бронежилеты. Выясняется, что в нашем городе кинологов не держат. Один из полицейских со словами «да я его сейчас» идет в сторону контейнера с мусором и тут же возвращается обратно:

– Я пас, пожалуй.

Тут водитель говорит:

– Я его машиной отгоню.

Пытается подъехать к мужику с нашей стороны, то есть со стороны ног, но пёс лежит со стороны головы, а мимо лежащего не проехать. Сделав большой круг, подъезжает с головного конца. Пёс встаёт над хозяином и начинает рычать. Тогда полицейский начинает брызгать собаке в морду из «перцового» баллончика. Пёс ложится возле головы хозяина. Пьяный продолжает спать. Тем временем сотрудник ДПС отгоняет любопытных детей и взрослых. Сначала прибежал пацан, посмотрел, убежал и тут же вернулся с мальчиком и девочкой. Они стали потихоньку подходить «посмотреть». Внимание на них обратила женщина, наблюдавшая за всем из окна. Закричала на них:

– Куда идёте? Марш домой.

Дети убежали. Через несколько минут первый пацан вернулся ещё с двумя, но уже на велосипедах. На них полицейский заругался. Пацаны не испугались, но отошли и стали наблюдать издалека.

Полицейский четыре раза брызнул собаке в морду, прежде чем я не выдержала и стала ругаться на полицейских:

– Это называется жестоким обращением с животными! А если он сейчас сдохнет, то это будет порча чужого имущества! Прекратите травить пса!

– А что же нам ещё делать? – спросил полицейский, но брызгать перестал.

Пока мы с ним препирались, пёс встал. Пошатываясь, отошёл от хозяина метра на три и стал обтирать нос о траву. Наша машина стояла примерно в тридцати метрах от места орошения собаки с хозяином содержимым баллончика, и то мы кашляли и чихали. Бедный пёс. Но действительно, не сидеть же нам до ночи в ожидании, пока проспится это тело. Пёс стал ходить кругами, постепенно расширяя диаметр своего пути, попутно он тёрся носом о траву. Проходившая мимо женщина заругалась:

– Возьмите собаку на поводок!

Обошла собаку по кругу и «уплыла» вдаль. Когда стаффорд достаточно далеко отошёл, водитель открыл дверь машины и потормошил мужика. Мужик стал просыпаться. Через некоторое время он встал на ноги. Долго пытались заставить его позвать собаку. Пёс бегал в отдалении. Узнали, что зовут пса Макс. Я стаффорда подозвала. Полицейские пытались объяснить пьяному, что собаку надо в заднее отделение машины посадить. Хозяин собаки сначала не понимал, что от него хотят. Потом взял за ошейник и потащил пса. Пёс идти не хотел. Я думала, что этот урод мужчина задушит собаку. Начал вываливаться язык, и пёс захрипел.

Я закричала на хозяина собаки. Полицейские стали ругаться, а потом уговаривать пьяного взять собаку за поводок, а не за ошейник. Когда наконец до пациента дошло, что от него хотят, он отвёл собаку за машину. Но пёс не полез в заднее отделение. Тогда хозяин отдал поводок сидящим в машине полицейским. Окно у них было открыто. Пёс вёл себя миролюбиво, уже не рычал. Но полицейские предпочитали сидеть с закрытыми дверями. Пациент, отдав поводок полицейскому, пошёл в противоположную сторону. Пришлось сотруднику ДПС догонять его и возвращать обратно. Только через 37 минут после приезда на место вызова я смогла пациента осмотреть. Пока я его осматривала, а моя помощница с его слов записывала данные, полицейский по телефону созвонился с сожительницей этого человека. Стали ждать её. Вскоре появилась подружка, и тут выяснилось, что она боится эту собаку. Сказала, что сейчас позвонит матери пациента и она заберёт собаку. На претензию, почему сразу не сказала, что боится пса, она ответила, что не слышала про собаку. Мы так поняли, что ей хотелось на всё это посмотреть, поэтому она утаила информацию. Тут уже я взбунтовалась. Столько времени убили на одного человека! Сказала полицейским, что он никуда из «приёмника» не денется и дождётся их. Пациент уже спал в машине. Мы его увезли в приёмное отделение. После отмывания засохшей крови с головы я нашла небольшую ранку около 1 см длиной. Даже шить не надо.

Ну вот почему нам нельзя их бить? Очень хотелось. Он своим поведением подверг опасности окружающих и саму собаку. Ведь полицейские на полном серьёзе обсуждали вопрос о возможности отстрела собаки: «Собаку, конечно, очень жаль. Такой хороший пёс! Но если он убежит, то придётся его пристрелить. Опасен очень». Хорошо, что пёс не убежал.

И вот что грозит хозяину собаки? Штраф? Ладно – два штрафа. За пьяный вид в общественном месте и выгул собаки без намордника. И всё!

Бесит! Не делайте так никогда.

Ножевое ранение в грудь.

Это было в начале нулевых годов. В то время у нас в городе дежурило ежедневно по четыре бригады скорой помощи. Прям как сейчас, хоть город и вырос в разы. В состав трёх бригад входили один медик и водитель. И лишь в первой бригаде было три человека: врач, фельдшер и водитель. Эта бригада считалась бригадой интенсивной терапии – БИТ. Ездила она только на определённые поводы к вызову (ножевые, ДТП, отравления, боль в сердце, вызовы на улицу или в общественное место, на рабочее место) и в помощь другим бригадам. За что бригаде доплачивали «за интенсивность». Другие бригады запрашивали помощь только, когда сами не справлялись. Но никогда на температуру или «кружится голова» БИТов не посылали.

В те сутки было очень много вызовов. Ездили все по рации. И ещё получилось так, что все бригады работали на уазиках. Я была помощником в БИТах. Поступил вызов: ножевое ранение в грудную клетку в квартире. Так как БИТ была на вызове, то отправили первую освободившуюся бригаду. Врач, выехавший на этот адрес, вызвал нашу бригаду в помощь. Объяснил, что у пострадавшего «нет вен» и врач не может «вколоться». У наркоманов, «сидящих на системе» (т.е. ежедневно употребляющих наркотики внутривенно), с венами просто беда. Сначала нормальные вены, а в последующем они превращаются в тоненькие ниточки. Их сами наркоманы называют «стеклянными» и обращаются с ними очень бережно. Наркотики вводят инсулиновыми шприцами. А тут скорая со своими иглами от 10-миллиметровых шприцев! В то время мы даже не видели кубитальных катетеров, которыми сейчас все пользуются. И кровезамещающие растворы у нас были в стеклянных банках. Хорошо, что хоть шприцы были уже одноразовыми. И с двухмиллилитровыми шприцами у нас были проблемы – их просто не было. 5 и 10 мл шприцы. Всё.

Приезжаем. Мать пациента проводит нас в комнату. Там посередине двуспальной кровати лежит пострадавший. А в груди его нож торчит. И согласно с биением сердца покачивается. Тук-тук-тук – бьется сердце. И в унисон ему нож дёргается в ране. Сергей (так зовут врача), наложив жгут, пытается попасть в вену. Система собрана, капельница «заряжена», в шприц обезболивающее набрано. Осталось только в вену вколоться. Дальше картина маслом: три медика одновременно ползают по кровати и пытаются попасть в вену. Врачи оккупировали руки пациента. А мне что делать? Пошла по ногам ползать. В результате в вену попала я. На голени нашла венку и смогла её подцепить. Пока суть да дело, мать пострадавшего рассказывала нам, что случилось с её сыном.

Сын рос хорошим мальчиком. Послушный, учился хорошо и профессионально занимался спортом – сочетание крайне редкое. Закончил школу без троек. Собирался поступать в Институт физической культуры. Но неожиданно мама узнала, что сынок употребляет наркотики. Героин быстро людей съедает. Институт и спорт пошли побоку. Уговоры, скандалы, долгие разговоры, лечение у нарколога, общение с психологом – ничего не помогало. И тогда мать обратилась в одну организацию, которая жёсткими методами боролась с наркоманией. С этой организацией родители и сам пациент заключали договор. После пациента оставляли на попечение этой организации. И по истечении месяца-двух, а иногда и больше, пациент возвращался домой. Дальше нужна была реабилитация уже другого рода. Что происходило за закрытыми дверями организации, мы знаем только со слов пациентов. Например, то, что в период ломки наркоманов пристёгивали наручниками к батарее, чтобы не сбежали. Родителей сразу предупреждали, что, если до назначенного срока пациент явится домой, значит, он сбежал. И надо сразу звонить в эту организацию. В любое время суток. За ним тут же должны были приехать и увезти обратно.

Сын вернулся домой преждевременно, через 2 недели вечером. «Ломка» уже закончилась. Но на этом лечение наркомании не заканчивается. Самая сильная – это психологическая зависимость. Поэтому домой наркоманов так быстро и не отпускали. Мама рассказала, что сын пришёл «весь такой измученный». Сказал:

– Я не могу больше с ними оставаться! Мама, мне же там даже поговорить не с кем. Эти наркоманы такие тупые! И разговоры у них тупые. Я не могу их больше слушать!

И попросил:

– Только не звони сейчас туда, пожалуйста. Я ночь переночую, а завтра и позвонишь им.

Мать пожалела сына. «Если бы я только знала, что он задумал!» – сокрушалась она потом. Он попросил водки. Со слов мамы, водка у них в холодильнике стояла на случай гостей. Выпил рюмку и ушёл в комнату. Минут через пять мать услышала крик. Прибежала в комнату и увидела сына с ножом в груди. Сын потихоньку нож с кухни прихватил и сам себе его в грудь вогнал.

Когда пациент был обезболен, установлена капельница и наложена повязка, началась транспортировка. Выносить носилки помогали друзья-наркоманы. Один из дружбанов всё возмущался:

– Вы чё?! Офигели? Нож-то достаньте! Сволочи!

Пришлось объяснять, что тогда его друг умрёт. Потом ехали со включенными спецсигналами, приговаривая, уговаривая, умоляя, а порой и ругаясь:

– Полежи, пожалуйста. Не разговаривай. Не кашляй. Не вставай! Не поднимайся! Лежать! Кому говорю!

Ну и так далее. И всё время я нож в груди держала, чтобы он не вылез из раны. В приёмном отделении нас уже встречали травматологи и реаниматоры. Дальше было как в кино. Вот честное слово, ни разу до этого момента я не видела такой слаженной работы встречающих врачей. Бережно и быстро пациента переложили на каталку и бегом в операционную. Травматолог только и приговаривал:

– Нож держите. Держите нож.

Нож пробил не только грудную клетку и перикард, он застрял в миокарде – мышце сердца. Прооперировали молодого человека успешно. Был выписан из больницы здоровым. Дальнейшую судьбу его не знаю.

После того, как сдали пациента, вдруг обнаружили, что впопыхах забыли ампулу промедола на адресе. Сергей вернулся обратно, ампулу достал из мусорного ведра. Хорошо, что на помойку мусор не выбросили. За утерю ампулы у врача были бы очень большие неприятности. У нас же главное – ампулку сдать и правильно бумажки написать.

Остеохондроз или инфаркт?

Боль в груди. Разные причины и разные проявления. И хорошо, если симптомы заболевания классические. Но как часто стенокардия маскируется под грудной остеохондроз, а пневмония с плевритом – под межрёберную невралгию. А ещё иногда бывает, что медики идут на поводу у стереотипов. Например, таких: у молодых женщин инфарктов и инсультов не бывает – их защищают гормоны.

Как говорит коллега:

– Женщины, женщины. Как вы коварны! Нет вам никакой веры.

Женские инфаркты и инсульты значительно помолодели. В моей практике был один случай. Было это года три назад. В ту смену я была помощником у фельдшера.

Дают вызов: женщина, 32 года, лечит грудной остеохондроз у терапевта. Но решила вызвать скорую, потому что «терапевт так сказала». Времени было около 17 часов.

Пока я оформляю документы и готовлю кардиограф к работе, доктор пациентку осматривает и расспрашивает. Боль в груди появилась три дня назад. Боль в левой половине грудной клетки постоянная, ноющая, зависит от дыхательных движений. При осмотре – боль при пальпации (надавливании пальцами) гру- дины и межреберий, при подъеме руки вверх и глубоком вдохе боль усиливается. Классические признаки остеохондроза грудного отдела позвоночника с болевым синдромом. Паци- ентка обратилась в поликлинику к терапевту. Назначено лечение от остеохондроза и ЭКГ. Сегодня утром пришла на повторный приём, так как готово было заключение ЭКГ. Пациентка рассказала:

– Врачу не понравилась моя кардиограмма. Но она сказала, что, возможно, у меня всегда такая кардиограмма и это всё равно остеохондроз, чтобы я продолжала лечение. Но, если легче не станет, вызывать скорую.

И вот ближе к вечеру боль в груди усилилась. Женщина вызвала нас. Снимаем ЭКГ. А там – признаки инфаркта миокарда по передней стенке, да ещё задета перегородка. Тем, кто в теме, – «кошачьи спинки» в AVL V1-V2-V3. Естественно, выполнив все стандарты, женщину мы госпитализировали.

И появилось желание спросить у терапевта: «Какого чёрта Вы женщину отправили домой, если увидели патологические проявления на ЭКГ? Побоялись показаться некомпетентной?». Поступи терапевт правильно и вызови скорую к этой женщине утром, инфаркт мог бы и не развиться. Лучше выглядеть перестраховщицей, глупой и неуверенной в себе, чем с полным чувством собственного достоинства пойти на поводу у стереотипов и пропустить инфаркт.

Очень хочется обратиться к своим коллегам с просьбой: будьте внимательны к пациентам. Лучше перестраховаться и пойти по пути гипердиагностики, чем пропустить опасное заболевание и не оказать человеку своевременную помощь.

На что меняться будешь?

Вчера было много вызовов. А нашей бригаде ещё и несколько «дальнобоев» досталось. «Дальнобой» – это когда место вызова далеко находится или транспортировать пациента надо далеко, например, в областной центр. На самый дальний адрес добирались 40 минут. Много времени в пути – много разговоров и воспоминаний. Вчера много про машины разговаривали. Вот одна история, которую вспомнила врач, у кого я была в эти сутки помощником.

– Это было в самом конце восьмидесятых или в самом начале девяностых. Точнее не скажу. Подзабыла. Отцу на заводе за трудовые достижения и огромный опыт работы выделили машину. В те времена не только квартиры выделяли рабочим людям. Это была лада-«девятка» серого цвета. Модель, популярная у «братков». Буквально через пять дней после получения машины отец возвращался домой. Возле подъезда его ожидали три парня в спортивных костюмах. Подошли и спросили:

– На что меняться будешь? Мы про девятку.

И отец без раздумий согласился на жигули шестой модели. Через два дня совершился обмен новенькой «девятки» на новую «шестёрку», на которой отец потом лет десять ездил. А вот его сосед на такое предложение ответил отказом. Через месяц его машину угнали, а через два года нашли остатки машины в другом городе. Говорят, что в то время списки с адресами тех, кто должен был получать от предприятий машины, дублировался ещё в профсоюзе и уходил к «браткам». Но братки имели уважение к людям, заслужившим эти машины, и сначала предлагали:

– На что меняться будешь?

Сила слова.

Вот взять хоть нас, например, докторов… Вы думаете, у нас все это так ясно и хорошо, как в книжечке? Да ведь мы дальше хирургии ничего ровнёшенько не знаем наверняка. Мы выдумываем новые лекарства и системы, но совершенно забываем, что из тысячи организмов нет двух, хоть сколько-нибудь похожих составом крови, деятельностью сердца, условиями наследственности и, черт знает, чем еще! Мы удалились от единого верного терапевтического пути – от медицины зверей и знахарок, мы наводнили фармакопею разными кокаинами, атропинами, фенацетинами, но мы упустили из виду, что если простому человеку дать чистой воды да уверить его хорошенько, что это сильное лекарство, то простой человек выздоровеет. А между тем в девяноста случаях из ста в нашей практике помогает только эта уверенность, внушаемая нашим профессиональным жреческим

апломбом. Поверите ли? © А. Куприн «Молох»

Конечно, современная медицина далеко шагнула вперёд. Но считаю, что по-прежнему справедливы эти слова: «…если про- стому человеку дать чистой воды да уверить его хорошенько, что это сильное лекарство, то простой человек выздоровеет. А между тем в девяноста случаях из ста в нашей практике помогает только эта уверенность, внушаемая нашим профессиональным жреческим апломбом». Если пациент не слышит в словах доктора уверенности, что лекарство поможет, то эффективность препаратов значительно уменьшается. И наоборот. Расскажу несколько случаев, когда убеждение доктора имело значение. Ну, допустим, что это я считаю, что имело.

***

1999 год. Первый год моей работы на скорой. Осень. В тот день я работала помощником врача. Около 10 часов вечера поступает вызов: боль в животе у ребёнка 3 лет. Возле подъезда уже слышно, как кричит ребёнок. Я пулей взлетаю вверх на третий этаж (не могу слышать, как дети от боли кричат), а врач неспеша поднимается по лесенкам. Доктор еще только в подъезд вошёл, а я уже на третьем этаже возле квартиры стою. Дверь в квартиру открыта. Бегу на крик. Малыш схватился за живот, кричит. Слёзы катятся из глаз. Мама рядом сидит, гладит по голове. У мамы спрашиваю, как зовут мальчика.

– Алёша.

Спрашиваю у мальчика:

– Сказки тебе мама читала? Про волшебниц знаешь? Мальчик замолкает и кивает головой.

– Я – такая волшебница. Сейчас заколдую твой животик, и он перестанет болеть.

Сама отвожу руки ребёнка от его живота. Начинаю, как бабушка учила, гладить животик по часовой стрелке и приговаривать:

–У киски боли, у собачки боли, а у Лёши всё пройди, заживи.

«Боль» в кулак «собираю» и на пол стряхиваю. И так три раза. Тут заходит врач. Я отхожу от ребёнка в сторону. Ребёнок уже не плачет. Мама рассказывает врачу, что мальчик плакал почти полчаса, если не больше, и держался за живот. «А сейчас вроде уже всё». И действительно: пацан уже не кричит, слёзы высохли. Доктор «смотрит» живот. Помял живот всяко-разно. Ребёнок спокоен. На вопрос – болит ли ещё животик? – отрицательно машет головой. Предложили проехать в больницу, но мама отказалась: «Раз живот не болит, зачем ехать? Заболит снова – тогда и приедем».

***

Через несколько лет я повторила то же самое, но уже со взрослой женщиной. Сейчас и сама не знаю, зачем клоунаду такую устроила. Вот было такое шутливое настроение.

Женщина 25 лет. Живот болит с утра. Вызвала скорую около девяти вечера. Я работала в те сутки одна, без помощника. Женщина лежит в постели, свернувшись калачиком. Говорит, что с утра живот болит, температуры, поноса и остального нет. Только боль. Выпила две таблетки но-шпы. Боль только усилилась. Хотела сходить в больницу сама, да решила скорую вызвать: «Может, поможете чем?».

Я говорю:

– Так. Сейчас посмотрим.

И начинаю живот по часовой стрелке наглаживать и приговаривать: «У киски боли, у собачки боли». Смотрю в лицо женщине:

– Как Вас зовут?

Та недоуменно отвечает:

– Катя.

Я продолжаю:

– У Кати всё пройди! Заживи!

И так 3 раза. Потом

спрашиваю:

– Ну как? По-прежнему болит?

А про себя думаю, что скажет: «Болит». А я ей: «Ну, значит, я не экстрасенс. Раз не смогла помочь, поехали в больницу специально обученным людям ваш живот показывать».

Но вместо этого слышу:

– Ой! А всё прошло! Вы экстрасенс?

И с таким наивным восторгом смотрит на меня, что жаль было разочаровывать. Я ей ответила, что это "пук в животе заблудился", а я помогла ему выход найти. Посмеялись. В больницу она не поехала, но клялась, что, если что, вызовет скорую сразу и поедет с нами в больницу. Повторного вызова не было.

Ой-ой-ой! Знаю-знаю, что непрофессионально и некрасиво. И шарлатанством попахивает. Но вот так получилось. Честно слово, случайно. Конечно, найдутся знающие люди, которые скажут, что это была кишечная колика, а массаж и тепло рук успокоили раздражённый кишечник. И внушение, и «жреческий апломб» здесь ни при чём. Не буду спорить. Может быть. Но вот вам ещё один случай. Уже с животом не связанный.

***

История начала нулевых. В ту смену я была помощником врача. Врач Сергей Владимирович попросил диспетчера записать вызов к своему знакомому. Повод к вызову: «плохо». По дороге он объяснил, что его попросили «откапать» после запоя одного знакомого. Так-то скорая этим не занимается, но Сергей Владимирович хотел установить капельницу с препаратами, которые уже купили родственники этого мужчины, и уехать. А когда препарат закончится, родственники бы иглу из вены сами достали. Когда мы прибыли на адрес, выяснилось, что мужчина уже опохмелился. Врач развёл руками:

– Что теперь делать? Капать-то уже нельзя. Смысла нет, раз пациент пьян. Но что-нибудь придумаем.

Измерил артериальное давление пациенту. Послушал сердцебиение. А потом мне на ушко говорит:

– Магнезию по вене болюсом двадцать кубов. И молча вводи. Ничего не говори. Говорить буду я.

Я спросила:

– А давление не скинет?

– Нет. У него 250 лупит.

Набираю магния сульфат. Ввожу достаточно быстро, но не болюсом (болюс, медицинский термин, – относительно большой объём жидкости или дозы лекарственного средства, вводимый внутривенно, быстро, вызывает быстрый ответ). Некоторые знают, как ощущается внутривенное введение магнезии. Тем, кто не в курсе, поясню: становится жарко. Чем быстрее вводится, тем ощущение жара будет сильнее. При быстром введении появляется тошнота, может начаться рвота. Итак. Я ввожу магнезию. Мужику нехорошо становится: красный, как варёный рак, вспотел весь, дыхание учащено. А рядом доктор стоит и говорит:

– Что? Плохо тебе? Так и должно быть. Это я тебя от пьянства кодирую. Специальный укол делаю. Теперь каждый раз, как выпьешь хоть один глоток, тебе так же плохо будет.