Божья коровка

Пусть в счастье сегодня не верится —Не беда, беда!Давай еще раз помиримсяНавсегда, навсегда!..

– Песню «Давай никогда не ссориться» исполнила Тамара Миансарова, – сообщил диктор. – Автор слов и музыки Юрий Цейтлин. А теперь… И мужской голос запел:

Заправлены в планшетыКосмические карты,И штурман уточняетВ последний раз маршрут.Давайте-ка, ребята,Закурим перед стартом:У нас еще в запасеЧетырнадцать минут…

«Ни фига себе у них тут порядки! – подумал Лосев. – Курить перед стартом, да еще у ракеты, заправленной топливом? Дебилы…»[14] А певец продолжал:

Я верю, друзья,Караваны ракетПомчат нас вперед —От звезды до звезды.На пыльных тропинкахДалеких планетОстанутся наши следы…

«Ага! – хмыкнул Лосев. – Ваши… Американцы по Луне потопчутся. Хотя у нас, вроде, луноходы там ползали. Тоже наследили…» Он отрешился от концерта и подумал о другом. С одеждой нужно что-то делать. Ходить в трениках с вытянутыми коленками холодно, а в пальто он выглядит пугалом. Он разобрал принесенную опекуном одежду. Халат сходу отложил – не его фасон, а рубашки рассмотрел. Одна теплая, фланелевая, в сине-черную клетку. Другая – просто белая с уже начавшим желтеть изнутри воротником. Не беда, прокипятит, добавив синьки, с простынями получилось хорошо. Они приобрели приятный глазу белый цвет, отдававший чуть голубизной. Ухватившись за мелькнувшую в голове мысль, Николай открыл буфет и достал початую коробку – вчера он использовал одну таблетку. «Синька для белья. Индиго, – сообщала надпись на упаковке. – 6 шт 30 гр». В буфете обнаружилась еще одна коробка синьки, эта непочатая.

«Цвет “индиго” – это джинсы», – вспомнил Николай. Он отправился в комнату, где достал из шкафа обнаруженный вчера белый материал. Разложил его на столе и пощупал. Плотный и довольно толстый. Для чего он понадобился матери Бори? «Дублерин[15]», – внезапно всплыло в голове. Слово это Лосев знал. В детстве мать учила его шить – она этим делом увлекалась. Не сказать, чтобы слишком преуспел, но строчить на машинке у Коли получалось. Лишь кроить не выходило, хотя мать показывала. Ладно, не боги джинсы шьют.

Николай убрал будильник и растянул ткань на столе. Достал из шкафа карандаш и линейку – они здесь имелись. В выдвижном ящике швейной машины нашлась сантиметровая лента из клеенки. В качестве образца Лосев выбрал треники, которые с себя стянул. Шить он будет не классические джинсы – такие явно не потянет, а штаны с резинкой. Были у него такие в прошлой жизни. Вроде как бы джинсы, хотя не они, конечно, но зато удобно. К удивлению Николая, сделать выкройку удалось сравнительно легко. Рука Бори твердо держала карандаш и легко чертила. Он почти не пользовался сантиметром и линейкой – глазомер у Бори оказался отменный[16]. Николай таким не обладал. Не прошло и часа, как он сел за швейную машинку. Ножной привод оказался непривычным, но, в конце концов, его удалось освоить. Для начала сшил штанины, пристрочив к ним накладные карманы спереди и сзади. Боковые делать не решился – слишком сложно для него. Сшил штанины вместе. Никакой ширинки – это тоже сложно. Если вдруг приспичит, он приспустит «джинсы» как трусы. Повозился чуть с резинкой – никогда не шил с ней раньше, однако получилось. Хорошо, что в выдвижном ящичке нашлась широкая резинка – узкая штаны не удержала бы. Нитки он использовал белые – желтых и оранжевых не имелось.

Завершив работу, Николай надел штаны, заценил их в зеркале. А неплохо получилось. Подойдя к столу, Лосев рассмотрел оставшийся кусок материала. Полноценной джуды[17] не получится, да и сшить ее непросто. Ему – так точно. Значит, сделает жилет – вроде как армейскую разгрузку. Ну, карманы по-другому притачает, шейный вырез – выше и изящнее. В ящичке нашлась и молния – белая. Ничего, покрасит.

Пообедав той же килькой, Лосев занялся шитьем. Провозился с ним до вечера. Молнию втачать – это вам не пуговицу пришпандорить. Из остатков ткани сшил матерчатую сумку. Эти вот авоськи, когда все прекрасно видят, с чем идешь из магазина… Сумка – для продуктов, а в авоське понесет картошку – кстати, надо прикупить. Отварить ее и с килечкой соленой…

Завершив работу, Николай занялся покраской. Бухнул в бак всю синьку, растворил ее в воде и неспешно, по одной, опустил в раствор пошитые вещи. Постоял над ним, аккуратно перемешивая ручкой швабры. Время от времени доставал, оценивая цвет. Густого, темного индиго у него не вышло, но синий получился. Николай отнес бак в ванную, где прополоскал одежду в холодной воде с уксусом и развесил на веревках. Завтра все разгладит.

Поужинав, послушал новости и завалился вновь читать. А чем еще заняться в этом времени? «Деньги, деньги, – думал перед сном. – Надо как-то их добыть. Только кто возьмет на работу инвалида? Группа нерабочая, а не то пенсию не получал бы. К частнику, чтоб взял без документов, не пойдешь – нет их здесь. Вагоны, что ли, разгружать? Подумаем…»

С этим он уснул.

3

День не заладился с утра – для начала не привезли хлеб. Валентина позвонила на завод. Ей сообщили, что сломалась печь. На ее ремонт ушло немало времени, но сейчас наладили, и через два-три часа хлеб будет. Прибежала заместитель и сказала: из-за хлеба покупатели бузят. Валентина мысленно выругалась и отправилась в торговый зал. У хлебного прилавка возмущались люди, терзая продавца одним и тем же бесконечным вопросом: когда свежий подвезут?

– Товарищи! – обратилась к ним Валентина. – Оставьте в покое продавца, она не виновата. На хлебозаводе сломалась печь. Ее починили, хлеб выпекут и доставят через несколько часов. Берите тот, что есть. Он вчерашний, но вполне хороший.

– Мягонького хочется, тепленького, – сказала стоявшая впереди старушка. – Что нам этот черствый?

Покупатели одобрительно зашумели. «При Хрущеве и за черствым в очередях давились. Разбаловали вас», – чуть не сказала Валентина, но вовремя спохватилась. Не стоит вспоминать. Хрущева сняли – туда ему и дорога.

– Вы в деревне росли? – спросила у старушки.

– Нет! – гордо сказала покупательница. – Коренная минчанка.

– Ну, а я в деревне, – улыбнулась Валентина. – Помню, как мать хлеб пекла. Черный, как земля, но такой вкусный и пахучий. Пробовали?

– Правда, правда, – загомонили в собравшейся толпе. Большинство, как и Валентина, были деревенскими. Минск втягивал в себя людей со всей республики, но большей частью – из села. – Вкусный был хлеб.

– Мать никогда не давала нам его есть горячим, – продолжала Валентина. – Как бы ни просили. Говорила, что случится заворот кишок. И мы ждали, пока хлеб остынет. Вот так, дорогие товарищи. Хотите горячего хлеба – приходите через несколько часов. А поесть – и этот сгодится. Он качественный. Вот смотрите!

Она взяла с полки кирпич ржаного хлеба, положила на разделочную доску на прилавке и лежавшим здесь же ножом разрезала поперек. Взяла половинки и продемонстрировала их покупателям стороной разреза.

– Мякиш ровный, ноздреватый. Посторонних включений и непропеченных мест не наблюдается. Корка ровно прилегает к мякишу и нигде не отстает. Режется легко, так что ничего не черствый.

Покупатели переглянулись и потянулись к кассе выбивать чеки. Лишь старушка недовольно отошла в сторонку.

– Спасибо, Валентина Алексеевна! – сказала молоденькая продавец. – Чуть меня не съели.

– Сама не могла им сказать? – вздохнула Валентина. – В училище не обучали, как с покупателями работать?

– Я так не сумею, – смутилась девушка. – Чтобы в несколько слов людей переубедить.

Валентина махнула рукой и пошла к себе. Но, едва зашла в кабинет, позвонили из торга[18]. Рубщик мяса заболел и сегодня не придет. Но замену ищут, а пока торгуйте тем, что есть. Тут уж Валентина не сдержалась. Положив трубку, выругалась так, что заместитель вобрала голову в плечи. А потом еще беда подплыла. В кабинет влетела заведующая винно-водочным отделом.

– Алексеевна! – воскликнула с порога. – Там Нехайчик водки нажлуктался. Пьяный в зюзю.

– Как? – оторопела Валентина. – С утра? Где он водку взял?

– Украл бутылку и распил в подсобке.

– Ну, а вы куда смотрели?

– Не заметили, – опустила голову заведующая. – Продавец обслуживала покупателей. Он тихонько вытащил из ящика и вынес под халатом.

– Что ж, веди к нему! – велела Валентина.

Грузчик обнаружился в подсобке. Он сидел на ящике из-под макарон и счастливо улыбался. Увидав директора гастронома, попытался встать, но бессильно стек обратно.

– Алексеевна! – сказал, мотнув башкой. – Я – нормально. Час, другой – и буду как огурчик.

Валентина наклонилась и, схватив его за ворот, вздернула на ноги.

– Ты чего мне обещал, скотина! – прошипела, морщась от исходившего от грузчика перегара. – На работе чтоб ни-ни? Все, Нехайчик, лопнуло мое терпение. Увольняем по статье. Хвосты коровам будешь заносить.

Она потащила грузчика к дверям. Тот попытался упираться, но куда там! Бог Валентину силой и ростом не обидел – сама могла бы ящики таскать.

– Не злися, Алексеевна, – бормотал влекомый ею грузчик. – Я за бутылку заплачу. Ну, не сдержался трохи… Прости. В последний раз…

– В последний было в понедельник, – осадила Валентина. – Тогда ты в конце рабочего дня зенки залил, но каялся и умолял, что, мол, в последний… а сегодня уже с утра? Хватит!

Толкнув дверь, она вытащила грузчика во двор. Прислонив к стене, содрала с него рабочий халат.

– Вон! – указала направление. – И больше чтоб глаза мои тебя не видели! Трудовую книжку в торге отдадут.

– А кто продукты вам разгрузит? – спросил Нехайчик. – Хлеб скоро привезут. Мишка надорвется в одиночку. Сама, что ль, понесешь?

– Понадобится, так сама, – сказала Валентина и подтолкнула уволенного в плечи. – Пошел отсюда!

Нехайчик горестно вздохнул и заплетающейся походкой побрел от магазина. Его бросало в стороны, но он не падал, и скоро скрылся в проходе между домами. Валентина проводила его грустным взглядом. Злость схлынула, оставив сожаление. Нехайчик прав, и у нее проблема – грузчика так быстро не пришлют. В торг она, конечно, позвонит, но там пока найдут… Оклад у грузчика – 60 рублей, на заводе можно заработать вдвое больше. Люди требуются везде, у проходных объявления висят. Не напишешь ведь в своем, что зарплата в гастрономе – это далеко не все…

– Уважаемая! – окликнул ее звонкий голос. – Могу к вам обратиться?

Валентина повернула голову. Неподалеку от нее стоял пацан – нет, скорей уже юноша. Симпатичный. Одет довольно необычно: в синие штаны и такую же жилетку. Под ней – рубаха в клетку, синюю и черную. Кеды на ногах, верх тоже синий. Хм, очень стильно. Одежда явно новая.

– Обращайся, – кивнула Валентина.

– Меня зовут Борис, – улыбнулся юноша. – А вас?

– Валентина Алексеевна.

– Невольно стал свидетелем довольно неприятной сцены. Как понимаю, вы прогнали грузчика?

– Тебе-то что? – вздохнула Валентина.

– Мог бы заменить, – ответил юноша. – Я молодой и сильный. Работы не боюсь.

Валентина присмотрелась: парень вправду крепкий. Но очень юный.

– Лет тебе сколько?

– Восемнадцать, – сказал Борис. – Первого июля будет.

«Несовершеннолетний, – мысленно вздохнула Валентина. – В торге могут отказать. Ему же сокращенный день положен. И выглядит ухоженным. Зачем такому в грузчики?» О чем и спросила.

– Все просто, – юноша вздохнул. – Я круглый сирота. Мать в марте умерла, отца и вовсе не было. Мне государство пенсию назначило, а опекун ее пропил. А кушать хочется. Сейчас килькой с хлебом перебиваюсь.

– Одежда на тебе богатая, – с сомнением сказала Валентина. – Костюмчик необычный.

– Вот этот? – указал он на жилетку. – Так сам пошил. Меня мама научила.

– Документы есть? – спросила Валентина.

– В квартире, – он указал на дом. – Я здесь живу.

– Приноси, – сказала Валентина. – Посмотрим. Зайдешь вот в эту дверь, а там найдешь меня.

– Я быстро, – пообещал Борис и убежал.

Явился он почти сразу же и выложил перед нею стопку документов. Валентина их поочередно рассмотрела. Так, паспорт, с ним все нормально. Свидетельство о смерти матери – парень не соврал. Метрика[19]… В графе «отец» – жирный прочерк. Все ясно. Мать Бори 1921 года рождения, до войны, как видно, замуж выйти не успела. А как та закончилась – стало не за кого. Погибли женихи. Валентине с этим повезло – она моложе на тринадцать лет. Ее-то парни уцелели, и муж нашелся. Мать Бори родила себе сыночка в девках – такое было сплошь и рядом. Красивый парень получился: одни глаза с ресницами с ума сведут, а он еще лицом пригожий. Воспитан хорошо – к старшим уважителен. Как с нею разговаривал! Мать, наверное, им гордилась…

– А школа? – спросила Валентина. – С нею как?

– Сейчас не до учебы, – сморщился Борис. – Вот встану на ноги и наверстаю.

«Хороший парень, – решила Валентина. – Но спешить не буду».

– Поработай у меня с недельку, – сказала, возвращая документы. – Работа здесь тяжелая, возможно, не понравится. Беру пока без оформления, плачу наличными. Но голодать не будешь, это обещаю. Согласен?

– Да, – ответил парень.

– Тогда бери халат. Пойдем, с напарником сведу…

* * *

Хлеб привезли к полудню.

К тому времени Николай успел отнести документы домой и переодеться в тренировочный костюм – не в новом же мешки таскать? Он у него – единственный, и когда другой появится, неизвестно. Напарник – дядя Миша, жилистый мужчина лет эдак сорока, провел его по подсобным помещениям, показав, где и что стоит. Проинструктировал, как и что таскать, куда и по чьему распоряжению. Едва закончил, как хлеб и привезли. Они снимали с направляющих в фургоне тяжелые лотки с горячими буханками и складывали их в подсобке друг на друга.

– К прилавку после отнесем, – сказал ему дядя Миша. – Машину нужно быстро отпустить. Ей и в другие магазины хлеб везти.

Закончив, они снесли в фургон пустые деревянные лотки от прошлой партии, а после потащили хлеб в отдел. Надев специальные рукавицы, брали горячие ржаные кирпичи и раскладывали их по полкам. Провозились с этим до перерыва на обед. Хлеб пах очень вкусно, у Николая забурчало в животе, и он едва дождался окончания работы.

– Я – домой, – сказал напарнику, снимая рукавицы.

– Зачем? – удивился дядя Миша.

– Обедать.

– Тебе разве не сказали? – хмыкнул грузчик. – Всех кормят здесь, у Алексеевны таков порядок. Продавцов – за деньги, к слову, небольшие, поэтому они охотно платят. А грузчиков – бесплатно, – он улыбнулся, показав прокуренные зубы. – У нас зарплата меньше всех. И мяса два куска кладут, а не один.

– Почему? – удивился Николай.

– А чтобы ты в холодильную камеру не заскочил и не жрал там колбасу, – заржал напарник. – Алексеевна – баба с головой.

Кормили, и вправду, сытно. Борщ на бульоне с кусочками свинины, говядина в кисло-сладком соусе с картофельным пюре, компот из сухофруктов. Говядины Борису с дядей Мишей, как тот и говорил, положили два куска. Все было очень вкусно, и Лосев жадно ел, стараясь делать это аккуратно. Закончив, уловил на себе заинтересованные взгляды. Смотрели молодые девушки и женщины постарше, но еще вполне в соку. По меркам Лосева, конечно, а не Бори.

– Где вы отыскали такого грузчика, Валентина Алексеевна? – спросила пухлая блондинка с приятным бюстом. Размер примерно третий, как прикинул Лосев. – Красавчик, хоть в кино снимай.

– Сам на работу попросился, – ответила директор. Она сидела с ними за одним столом, что Николаю понравилось – не ест отдельно в кабинете. – Парень – сирота. Мать у него недавно умерла, а батьки нету. Посмотрим, как работать будет. Понравится – возьмем на постоянную.

– Берите, – блондинка облизала губы. – В нашем бабском коллективе такого очень не хватает.

Все дружно рассмеялись.

– Смотри мне, Клава! – директор погрозила кулаком. – Не порти парня. Ему всего семнадцать.

– И что? – нисколько не смутилась Клава. – Женилка выросла, наверное. Я бы посмотрела.

За столом захохотали, директор покачала головой. Смеясь, все встали с лавок и стали расходиться. Две женщины собрали грязную посуду, сложив алюминиевые миски и приборы в такую же кастрюлю с ручками. На ней имелась надпись краской – «столовая». «Еду сюда привозят, – понял Николай. – Директор, и вправду, молодец, организовала для людей».

– Покурим? – предложил ему напарник, достав из кармана пачку «Примы».

– Я не курю, – ответил Николай. – Но с вами посижу, если не против.

– Сиди, – согласился дядя Миша.

Они вышли во двор, где примостились на ступеньках, ведущих к входу в магазин – служебному, конечно. Для покупателей он с улицы. Напарник чиркнул спичкой, прикурил и, затянувшись, выпустил клуб дыма.

– Пристали к тебе бабы? – хмыкнул, сплюнув. – Ты не тушуйся, Боря. Это магазин. Тут есть такие… – дядя Миша засмеялся. – Вот Клавку взять. Баба – разведенка. У ней же там так чешется – на стенку лезет. А где найдешь? В магазине пара мужиков была: я да Нехайчик. Так я семейный, а Нехайчик – алкоголик. Такому баба не нужна, ему лишь бы выпить.

– Мужчин вокруг хватает, – удивился Лосев.

– А где найти? – не согласился дядя Миша. – На танцы не пойдешь – там девки молодые, а Клавке скоро тридцать[20].

– Среди покупателей есть мужчины.

– Клавка на мясе стоит, – покачал головой напарник. – Его, в основном, женщины берут. Мужик если подойдет, так женатый. Холостые колбасу берут или пельмени. Им готовить лень. Еще толкутся в винно-водочном, да те большей частью – пьянь. Толку от них… – он махнул рукой. – Клавка не одна такая, есть другие разведенки. Ты держись от них подальше.

– Почему?

– Глазом не моргнешь, как охомутают. Бабы тертые. У тебя ж квартира есть?

– В этом доме, – подтвердил Николай. – Во втором подъезде. Одна комната, но она большая. Спальня за перегородкой.

– А-а, полуторка[21], – кивнул напарник. – Ты жених с квартирой, потому завидный. Они все по общагам обретаются, редко у кого комната при общей кухне. Ты, пацан, не знаешь баб. Даст раз тебе, и ты довольный. Хочешь продолжения – женись. Вот так, Боря.

Дядя Миша выбросил окурок. «Это мы посмотрим, – мысленно хмыкнул Николай. – Как меня окрутят. Я пацан лишь только с виду». Вслух спросил другое:

– Почему вы тут работаете, дядя Миша? Ведь зарплата небольшая.

– Так живу тут, – напарник показал рукой. – За этой улицей – пустырь, дальше – частный сектор. Есть дом свой и хозяйство. Встал, пять минут пешком – и на работе. К тому же я не продавец, и весь день торчать в магазине мне не надо. Машины разгрузил – свободен, пошел домой хозяйством заниматься. Есть и другая выгода, но знать тебе о ней пока что рано. Пойдем! – он глянул на часы. – Машины счас приедут…

После обеда разгружали молоко. Его доставили в ящиках из толстой проволоки. Внутри – гнезда для бутылок. Таскали их крюками из стального прутка с ручкой в форме буквы «О». Им цепляли нижний ящик и волокли по цементному полу стопку, придерживая верхний ящик левой рукой. Не дай бог, стопка рухнет и бутылки разобьются! Было тяжело, но Лосев справился. Но не успел передохнуть, как привезли вино в таких же ящиках – и вновь тащи. Он чуть не сдох. Если молока было считанные стопки, то вина доставили фургон, и оно все не кончалось.

– Зачем же столько? – спросил Лосев у напарника, когда всю машину разгрузили. Он был весь мокрый и хватал воздух ртом.

– Разберут за два часа, – хмыкнул дядя Миша. Он достал из ящика полулитровую пивную бутылку, запечатанную белой жестяной пробкой. – Видишь? – ткнул пальцем в этикетку.

– Биле мицне, – прочел Лосев.

– Биомицин, – ухмыльнулся напарник. – Семнадцать оборотов[22], 98 копеек за бутылку. На вкус приятное и мягкое[23], можно пить из горла и не закусывать. А водка дорогая – два восемьдесят семь за пол-литра.

Напарник как в воду глядел. Не успели они затащить в винно-водочный отдел ящики с «биомицином», как к прилавку выстроилась очередь, и она все росла. Складывалось впечатление, что у местных пьяниц работает своя система оповещения[24]. Грузчики упарились таскать сюда ящики с вином, а обратно – опустевшие. Наконец, «биомицин» закончился, о чем продавец объявила покупателям.

– Не бреши! – заорал стоявший у прилавка мужичонка с багровым носом и подбитым глазом. Выглядел он уже поддатым. – Есть еще! Сховали для своих. Покажи подсобку.

Он попытался обойти прилавок, но дорогу ему преградил дядя Миша.

– Посторонним нельзя, – заявил сурово. – Сказано: кончилось, значит, кончилось.

– Да я тебя!..

Мужичонка схватил грузчика за грудки и воткнул спиной в прилавок. Дядя Миша вскрикнул. Николай, метнувшись к ним, без размаха засадил буяну в печень. Тот охнул и выпустил напарника. Николай завернул ему правую за спину, а другой рукой сдавил горло воротом.

– Пусти! – просипел мужичонка.

– Как напарник скажет, – хмыкнул Лосев. – Ты его о прилавок спиной ударил. Его, может быть, в больницу повезут. А тебя – в тюрьму. Срок ты заработал.

– Я не буду больше! – взмолился мужичонка. – Зуб даю!

– Отпусти, – сказал напарник. – Ничего он мне не отбил.

– Ладно.

Николай разжал ладони. Мужичонка отскочил и потер рукою горло.

– Здоров же ты, пацан! – произнес, качая головой. – Вмиг меня скрутил.

– У меня разряд по самбо, – ухмыльнулся Николай. – А еще по боксу. Хочешь испытать еще – милости прошу.

– Нет уж, на хрен, – отказался мужичок. – Лучше подтверди: вино и вправду все? Ты здесь новый человек, до сих пор тебя не видел, гнать пургу не будешь. Мишка-то соврет и не поморщится.

– Кончилось, – ответил Лосев. – И слава богу. Заманались ящики таскать.

– Понял.

Мужичонка повернулся и ушел. Следом рассосалась очередь.

– Ты и вправду самбо знаешь? – спросил напарник, когда они унесли в подсобку опустевшие ящики.

– Нет, конечно! – засмеялся Лосев. – Но его нужно было напугать.

– Это Васька-охламон, – вздохнул напарник. – Его все тут знают. Мы с ним на одной улице живем. Месяц, как из колонии вернулся, пропивает все, что заработал за решеткой. Деньги кончатся – что-то украдет и снова сядет.

– Украл, выпил – и в тюрьму[25]? – улыбнулся Николай. – Романтик.

– Дурак он, – покачал головою дядя Миша. – И не лечится…

Ближе к двадцати часам Лосева позвала к себе директор.

– Это за работу, – она выложила на стол трешку. – Это – чтоб поесть, – на столешницу лег круг полукопченой колбасы, завернутый в бумагу. – Ну, а это премия, – рядом с ней встала уже знакомая бутылка с «биомицином».

– Я не пью! – замотал головою Николай.

– Бери! – приказала Алексеевна. – Сам не пьешь, так кого-то угостишь. Заслужил. Не разбили ни одной бутылки – это раз. С хулиганом разобрался – не пришлось в милицию звонить. Ну, а та пока еще приедет, – сморщилась она.

– Что ж, спасибо.

Николай сунул в карман трешку, колбасу и бутылку взял в руки. Сумку захватить он не догадался.

– Завтра приходи к восьми, – сказала Алексеевна…

У подъезда Николая стопорнула сидевшая на лавочке Пантелеевна.

– Никак, пить начал? – спросила осуждающе. – А такой хороший мальчик…

– Да с чего вы взяли? – удивился Лосев.

– Вот! – соседка указала на бутылку.

– Это премия, – ответил Николай. – Я тут в магазин устроился работать, ящики таскаю. Ни одной бутылки не разбил, вот и дали. Пить вино не буду.

– Ну, так мне продай! – предложила Пантелеевна. – Рубль заплачу.

– Забирайте! – улыбнулся Лосев.

– Как дадут еще, скажи, – сказала Пантелеевна, рассчитавшись. – Я возьму.

– Ладно, – согласился Николай.

Дома он с наслаждением встал под душ, сменил белье и переоделся в сшитый им костюм. Трико следовало постирать – пропотело и запачкалось. Запасного не имеется. С одеждой нужно что-то придумать. На кухне Николай поел вкуснейшей колбасы и хлеба, запив их чаем. Жизнь была хороша. Работу он нашел, причем в своем же доме. Там платят деньги, да еще и кормят. В его положении лучшей не найти. Отсюда вывод: нужно постараться, чтоб оставили.

Он постирал трико и повесил на змеевик в ванной. К утру подсохнет. Халат стирать не стал: наставник просветил, что в этом нет нужды. Испачкается – выдадут другой, а этот отвезут с другими в прачечную. Рабочим так положено. Читать на ночь Николай не стал – устал, хотелось спать. Он завел будильник и полез под одеяло…

* * *

Совещание заканчивалось. Валентина и заведующие отделами обсудили план по выручке на предстоящий месяц. Доведенные из торга показатели выглядели напряженными, но реальными. Главное, чтобы торг подбрасывал ходовой товар. То же «Биле мицне», например. Или дешевой колбасы – за ней выстраивались в очередь. Молоко чтоб свежее возили. Покупатель привередливый пошел; как что не так, так пишет жалобу, а за них лишают премии.

– Мне твердо обещали, что продукты дефицитные будут, – сказала Валентина. – Вы, главное, старайтесь. Продавцы пусть улыбаются покупателям и обслуживают их культурно. Это всех касается, а тебя – особо, – она посмотрела на заведующую мясным отделом. – Опять там Клавка отличилась – обругала покупателя.