Код Гагарина

Супруга Павла, оказывается, уже минуту или две как подъехала и теперь стояла рядом с нами, не вмешиваясь до поры до времени в беседу. Ее вишневый «ланос» стоял у обочины недалеко от кафе.

– Здравствуй, Эльвира, – отозвался я.

Несмотря на крайнюю степень корректности наших отношений, я приподнялся со стула, но при этом случайно поддал коленом по ножке легкого пластмассового столика и рассыпал табачный пепел. Порыв ветра тут же взметнул его и слегка запорошил Эльвире куртку. Эльвира слегка поморщилась; ясно, что этот мелкий инцидент вряд ли улучшил ее отношение ко мне… На Эльвире была темно-рыжая кожаная курточка, которая очень мило на ней смотрелась, оттопыриваясь на груди и сужаясь к талии. Я с интересом уставился на жену Павла, немного даже пренебрегая приличиями. Но меня в данном случае занимала вовсе не она, а ее куртка. И даже не сама куртка, а красивые пуговицы на ней.

* * *

Сказать, что у нас с Татьяной в этот вечер произошла семейная сцена – значит не сказать ничего. Я терпеливо дождался, когда Таня придет с работы, а встретив, не торопясь, не с порога, а лишь только после того, как она переобулась в домашние тапочки, открытым текстом спросил, какого, собственно, дьявола, делала вчера у нас в доме Эльвира Столярова?

Меня тут же, многословно и изобретательно обвинили в клевете, злопыхательстве и злоупотреблении пивом. Я все это внимательно выслушал, после чего спокойно сообщил, что не далее как сегодня встречался со Столяровыми сам, и мне вполне хорошо потому известно о том, что Эльвира к нам вхожа, причем почему-то именно в то время, когда я отсутствую. Заметив на лице жены замешательство, я посоветовал при следующем визите Эльвиры вернуть ей пуговицу, которую та потеряла именно вчера у нас дома, пока я ездил к арендаторам.

Конечно, я и сам говорил полуправду. Но, поскольку не люблю, когда меня держат за дурака, решил, что имею право на некоторые полицейские приемчики. Естественно, я не соврал в открытую, что Эльвира прямо так мне раз и сказала, что была вчера у нас дома, но вывернул свои слова таким образом, что наша мимолетная встреча возле машины якобы принесла мне однозначную и убедительную информацию.

Эти приемчики сработали. Минут через десять после начала нашей беседы Таня начала сникать, а когда я предъявил косвенное вещественное доказательство, она наконец призналась, что продолжает общаться с Эльвирой, но! Все это делается лишь для общего семейного блага, и она очень надеется, что Андрей Маскаев рано или поздно тоже соизволит обратить внимание на то, что не едиными материальными стимулами жив человек.

Тут мне пришлось призвать на помощь все свое красноречие и умение убеждать, чтобы в очередной раз доказать как дважды два: любые сектанты, неважно какой направленности, точно также как девочки-лемурийки, девочки-феминистки, да и девочки-эмэлэмщицы умеют так задуривать головы, что только крепкий ум (вроде моего) может сопротивляться охмурению, да еще и вытаскивать из болота глупенькую Таню, которой ее муж уделяет слишком мало времени…

Я намеренно поддался, пропустил легкий удар, но первый раунд все равно был за мной. Не допуская перерывов, я пошел в дальнейшее наступление, спросив как бы невзначай: не доложила ли Эльвира, уходя, о том, что прихватила с собой письмо, ей не предназначенное?

Несмотря на мои отдельные успехи, я чуть было не проиграл. Таня с негодованием заявила, что такая порядочная и продвинутая женщина, которой является Столярова, вряд ли пойдет на тупую кражу неизвестно чьих документов… Которые, кстати, принадлежат этим американским деятелям, а они типы весьма подозрительные и вообще – Маскаев, ты с ними еще точно горя хватишь!

Я был почти уверен, что письмо прихватила Эльвира и, возможно, она не поставила о том в известность свою приятельницу и потенциального адепта. Несмотря на то, что в отношениях между мной и Татьяной появился холодок, отужинали мы довольно мирно. После ужина Таня принялась демонстративно штудировать Евангелие, но я сделал вид, что не придаю этому значения – пусть читает. Гекльберри Финн вон тоже читал, пока не подвернулась возможность то ли украсть дыню, то ли повесить кошку за убийство птички.

Выйдя на балкон, я глянул вниз – «тойота» стояла на месте, в отличие от меня, готовая к работе. Но сегодня было уже поздно, да и градус пива в организме превышал норму, а на завтра в планах действительно имелось несколько поездок. Размышляя о перспективах, я совсем было позабыл о брате Ричарде, но вот он про меня помнил. Выждав, по всей видимости, все возможные сроки, миссионер набрал мой номер, и мне пришлось ему отвечать, как бы мне это ни было тошно. Я как мог попытался убедить американца, что письмо обязательно найду, чего бы это мне ни стоило – просто оно куда-то задевалось по ошибке. Не знаю уж, поверил ли мне Ричард, но закончил он словами «как найдете – не забудьте позвонить».

Чтобы больше меня не отвлекали во время перекура, я открыл балконную дверь и положил телефон на подоконник. До меня донесся приглушенный голос Тани – она тоже говорила по телефону. И, несомненно, с Эльвирой.

Я вполголоса выругался, вынул вторую сигарету и прикрыл дверь… С соседнего балкона, отделенного от нашего вертикальной стальной панелью, послышался хриплый голос дяди Гриши – хорошо поддающего водителя-пенсионера. Недавно он отправился на заслуженный отдых, и теперь, к ужасу его супруги, на радостях едва ли не ежедневно устраивает себе «день шофера». Жена со скрупулезностью сапера на минном поле постоянно обезвреживает по квартире его заначки, чтобы тот не наклюкался, но дядя Гриша все равно находит, что выпить, только не в слишком больших количествах. А на сигареты ему уже не хватает. Поэтому он по вечерам караулит, когда я выхожу на балкон подымить, и стреляет у меня курево. Мне не жалко. К тому же, дядя Гриша перед пенсией водил именно японские грузовики и микроавтобусы, подобные моей машине, и к нему можно в случае чего с вопросом обратиться. Поможет. Проверено.

* * *

Назавтра я с головой окунулся в работу. Оттарабанил отложенный вчера заказ, а потом умудрился принять и отработать один за другим еще три. Обедал прямо за рулем во время движения, думать о солгулианцах было некогда – шел «сенокос», а ведь до денег я человек очень жадный.

Часов в пять позвонил Бэрримор, все с тем же вопросом. Обрадовать его было нечем, он вздохнул и как-то неуверенно предложил мне подъехать на предмет покера. Я подумал, что на пару часов можно «переключиться» и, ответив согласием, поехал в Шатуниху. Денег я сегодня заработал прилично, можно было позволить порожний пробег по пустяковому делу. Но мне еще очень хотелось взглянуть на одну вещь и, возможно, кое о чем спросить.

… Игра шла в этот раз вяло, без азарта и блефа. Мы пасовали, поднимали, открывали пары, тройки, каре, флэши и даже фулл-хаусы. Я проиграл рублей пятьдесят (в иные времена бывало больше, бывало меньше, а выигрывал я редко). Проигрыш Бэрримора оказался раз в десять крупнее, что для Ричарда было редчайшим случаем – этот человек был просто милостью божьей игроком в покер. В общем, игра шла так себе. Думаю, что тому виной был валяющийся на берегу Турлака покойник, который намертво «повязал» всех нас, и одновременно заставлял при встрече испытывать чувство подавленности. Я уже раза два подумывал сдаться властям, потому что подобный груз порой казался излишне тяжким, но понимал, что никогда этого не сделаю. Борясь с угрызениями совести, я убеждал себя в том, что вряд ли смогу оживить этого парня, сообщи я об этом инциденте. Доказывал себе, что «откинувшийся» уголовник, разгуливающий по темным переулкам с ножом в кармане, никак не может быть хорошим семьянином и полезным членом общества. И уповал на то, что со временем этот жуткий эпизод должен как-то «сгладиться» в моей памяти. Тем более что мы коротко обсудили его возможные последствия и договорились о полном и бескомпромиссном обете молчания. Никакой гоблин меня у дачи не поджидал, на участок не запрыгивал, и уж конечно, никто его потом не увозил прочь в багажнике и не закапывал в расселине.

После игры я словно невзначай подошел к каминной полке. Я хорошо помнил про странную книгу, а также и рассказы Павла про сатанистов и тамплиеров. Странно… На том месте теперь лежала самая обычная Библия с крестом на обложке. Книга—перевертыш, вот так дела…

Ясно, что теперь никаких вопросов я не стал задавать миссионерам. Видимо, они решили убрать некоторые вещи, на которые я мог бы обратить свое внимание. Может, мои арендаторы и на самом деле не евангелисты, а адепты темных культов? Ну и даже если так – мне-то по большому счету какое дело? Особенно после того приключения. В общем, возвращаясь домой, я решил, что нет больше смысла тешить праздное любопытство и не лезть не в свое дело.

…Возле дома я встретил дядю Гришу, явно озадаченного традиционной проблемой. У меня как раз накопилось к нему несколько вопросов сугубо технического плана, и я шепнул, что попозже вечером выйду на улицу, при этом кое-что принесу с собой. Сказано – сделано. Около девяти часов мы расположились у моей «тойоты», открыли капот и принялись за довольно продолжительную научно-исследовательскую работу в области двигателя внутреннего сгорания. Естественно, мы также попутно занимались изучением свойств некой прозрачной жидкости в полулитровой бутылке – а как же без этого? Дяде Грише я позволил изучить значительно больше, чем себе, так как завтра мне нужно было с утра садиться за руль.

…Следующий день начался точно так же, как и вчерашний. Прием заказа, поверхностная проверка состояния машины, погрузка, маршрут, заправка. Городские пробки, неадекватные водители, отвратительное покрытие дорог. Разгрузка, новый заказ… Неожиданный звонок.

– Маскаев Андрей Николаевич?

– Да, это я.

– Областной следственный комитет.

Дождался-таки…

– Слушаю вас.

– Вы не могли бы сегодня подойти в управление? Тут складывается очень странная ситуация, в которой вы выглядите как одна из ключевых фигур.

– Меня в чем-то подозревают? – спросил я, держа одной рукой руль, другой – телефон.

– Если бы вас в чем-то подозревали, то вызвали бы повесткой на допрос… Пока ни о чем таком речи нет. Более того – вы пока имеете полное право проигнорировать этот звонок.

В такой короткой фразе дважды прозвучало слово «пока». Надо думать, это обычная полицейская практика, но можно расценить и как доброе предупреждение.

– Хорошо, я приеду. Когда и к кому?

Мне подробно ответили на мой вопрос и довольно корректно позволили согласовать время визита. Я обещал подъехать к четырем часам, про себя думая, что мне придется рассказывать о житиях американцев, которых я пустил на свое ранчо, где, кроме всего прочего, регистрировать жильцов – не самое законное занятие. Особенно иностранных граждан.

Я готовился к неприятным вопросам подобного рода и думал про то, как буду на них отвечать, и как мне потом решать возникшие проблемы. Но все оказалось гораздо хуже.

…Майор юстиции Роман Вересков оказался высоким и худощавым брюнетом лет сорока с тяжелым носом и грустными, понимающими глазами на продолговатом лице нездорового цвета. Он чем-то походил на Ричарда Бэрримора, пусть даже совсем неуловимо.

Мне было предложено сесть по другую сторону стола с бумагами и захлопнутым ноутбуком, а также разрешено курить – в наше время такая любезность совсем нечасто встречается.

– Андрей Николаевич, прошу сразу учесть, что это никакой не допрос, никакого протокола вам подписывать не придется, и все ваши слова мне нужны только в плане информации.

Я с видом скептика покивал головой – мол, плавали, знаем… Мягко вы стелете, прокурорские, да жестко потом сидеть окажется. Вересков повторил мое движение и продолжил:

– Ну, если так, то такой вопрос: насколько хорошо вы знакомы с Павлом Витальевичем Столяровым?

Я не слишком ожидал подобного начала, но и не сказать, что был чрезмерно удивлен.

– Мы несколько раз встречались. Беседовали на разные темы.

– Сколько именно раз и когда?

– Если не ошибаюсь, всего два раза. Первый раз – примерно неделю назад в доме культуры имени Островского. Второй – позавчера в летнем кафе возле магазина «Надежда».

– Если не секрет, о чем вы беседовали?

– Не секрет. На религиозные темы.

– Понятно. Он приглашал вас на встречи их церкви?

– Нет. В ДК мы тогда приходили по приглашению его жены. – Вроде бы не тот случай, чтобы врать и юлить, подумал я.

– Ну вот такой момент, Андрей Николаевич. Строго говоря, их церковь – это секта. Типа давно известной и уже слегка подзабытой «церкви Христа», вокруг которой в девяностые так много шума было. У вас не складывалось впечатления, что Столяров был навязчив по отношению к вам? Что он излишне настойчиво пропагандировал свою веру?

– Нет. Я полагаю, что во мне он нашел просто интересного собеседника. Я в нем, кстати, тоже. Ему меня трудно было бы переубедить…

– Почему?

– Я полагаю, что мое мировоззрение уже давно сформировано. Я не метаюсь в поисках неких истин, и не запутался в жизни. Да и возраст у меня «непроходной». На таких, как я, сектанты внимание редко обращают.

– Но вы же сказали, что Столярову было интересно с вами общаться.

– Как образованному и начитанному человеку – да. Как сектанту, стремящемуся заполучить заблудшую душу – ни в коем случае. Я бы не поддался.

Следователь взял паузу. Я взял сигарету.

– Вы женаты? – вдруг спросил он.

– Гражданский брак, уже лет прилично…

– Возможно, нескромный вопрос: ваша жена могла встречаться со Столяровым без вашего ведома?

– Во-первых, Столяров сам женат, если вы об этом… А что касается Татьяны, моей жены, то она иногда общается с женой Павла. По крайней мере, это все, что я знаю.

Вересков вынул из ящика стола небольшой блокнот, перелистал его и протянул мне со словами:

– Можете прокомментировать записи на этой странице? Только прошу не листать блокнот.

Я взял записную книжку и сразу же увидел знакомые имя и фамилию. «Жена А. Маскаева – насч. амер. – информация о почте?»

Мне, сами понимаете, совершенно не хотелось комментировать эту запись.

– Боюсь, что я плохо понимаю, в чем суть этой фразы, – сказал я, возвращая блокнот.

После этого следователь открыл крышку ноутбука, нажал несколько кнопок и повернул компьютер так, чтобы я видел изображенное на мониторе.

– Вы не читали эту статью?

Вересков предъявил мне давешний опус журналиста Чаповалова. Я про себя решил, что пора поговорить с этим щелкопером по душам. А следователю признался:

– Читал. Высосано из пальца. Масса фактических ошибок. Может быть, даже заказной материал. Хотел даже подать в суд, но тут – сами видите – изменена одна буква в фамилии.

– Вас кто-то очень хочет скомпрометировать?

– Меня это сильно удивляет. Я ведь не депутат какой-нибудь. Не чиновник. Я – простой водитель. Шофер, на грузовике работаю.

– Какие тут фактические ошибки вы нашли? Кроме искажения фамилии?

Я перечислил все, которые мне были известны. Начал, конечно, с неверного названия заморской церкви и с того, что американцы сроду не снимали для своих месс зал дома культуры Островского. Добавил, что автор малость перепутал две церкви или, если угодно, секты с очень похожими названиями. А раз журналист настолько вольно обращается с фактами, ничего удивительно нет и в том, что он назвал меня, ныне и давно там неработающего, сотрудником (судя по тону статьи – руководящим) неких фирм с криминальным душком.

Правды ради, я ведь формально был неработающим. Более того – я нарушал закон, так как фактически занимался незаконным предпринимательством, не имея ни регистрации ИП, ни счета в банке, ни лицензии, ни малейшего желания платить налоги. Но, на мое счастье, в данный момент прокуратуру не интересовали мои заработки. Ее даже не интересовал факт сдачи американцам в аренду моей дачи. Я очень надеялся, что дело не дойдет и до жуткого эпизода на этой даче. Вересков снова вернулся к моим делам с Павлом:

– Вы говорите, что обсуждали со Столяровым вопросы религии.

– В общем, да.

– А не могли бы изложить чуть подробнее основные моменты вашей вчерашней беседы?

Ага, щас…

– Мы обсуждали сатанистов, – сказал я.

– Кого? – Вересков, кажется, даже немного удивился.

– Церковь сатаны. А также ее духовных лидеров – ЛаВэя, Кроули. Ну, и про вред, который эта церковь может нанести молодым людям, не научившимся еще разбираться в жизни…

– Вы специально встретились, чтобы обсудить именно эту тему? – следователь легко сумел обнаружить фальшь как раз в нужном месте.

– Не только, – сказал я, понимая, что Вересков уже, скорее всего, допросил Павла и теперь сверяет его показания с моими. – Столяров с подозрением отнесся к представителям американской церкви – той, с которой их перепутал этот журналист Чаповалов. И обратился ко мне за помощью. Если, допустим, я вдруг узнаю, что эти миссионеры – не те, за кого себя выдают, то не мог бы я сообщить об этом ему, Столярову то есть…

– А за кого они себя могут выдавать?

– За христиан-евангелистов. Почти таких же, как церковь, где состоит Столяров. У них есть некоторые тонкие различия, для атеистов несущественные.

– И кем же они тогда является в действительности?

Я пожал плечами. Вересков снова перелистал блокнот. Блокнот Павла. А какого, собственно, черта он находится в руках у следователя?

– Вот, смотрите, что он пишет: «Проверить версию про амер. нац. и солгул». Как вы думаете, что такое «нац. и солгул»?

– Мне такие вещи неизвестны… Это же записная книжка Столярова? Может, он использовал какие-то сокращения, которые только ему известны. Спросите уже его самого! Блокнот у вас, и он должен знать лучше, что в нем написано!

Вересков кинематографическим жестом открыл ящик стола и небрежно переправил туда блокнот.

– Такой еще вопрос, Андрей Николаевич… Можете на него не отвечать, если не хотите. Вы вчера где были около десяти вечера?

– Дома…

– Верю. И, наверное, жена ваша тоже дома была?

– Вне всякого сомнения.

– В это время кто-то из соседей или знакомых вас мог видеть дома? Или, может быть, вы с кем-нибудь по телефону разговаривали?

– Строго говоря, я был не совсем дома.

– Вот как? Где же именно?

– Рядом с нашим подъездом, на общественной парковке у моей машины. Мы с моим соседом, тоже водителем, обсуждали некоторые технические вопросы и делали мелкий ремонт. Думаю, нас там видели и другие наши соседи… Что-то произошло в это время, да?

– К сожалению. Ваш знакомый Павел Столяров был убит вчера вечером в своей квартире.

Вот как!.. Уж чего-чего, но такого я не мог ожидать. И тем более – пожелать человеку, который хоть и не был мне другом, и представлял не вполне традиционный культ. Межконфессиональные разборки? А может, все тут гораздо проще, и это обычный городской криминал?

Вересков, без сомнения, увидел на моем лице все признаки обалдения.

– Вот-вот, – произнес он со значением. – Его жена Эльвира находится сейчас в больнице в очень тяжелом состоянии и, насколько я знаю, есть опасность летального исхода. Соседи, как обычно в наше время, ничего не видели и не слышали, за исключением несущественного шума примерно в двадцать два часа. В милицию позвонили только утром, увидев, что дверь в квартиру Столяровых приоткрыта.

– Грабеж? – тихо спросил я. – Или что-то другое.

– Боюсь, что другое, – Вересков не сумел скрыть свое недовольство. – Из квартиры ничего не взято. Я имею в виду ценности – деньги там, колечки, дорогую электронику. Но все перерыто вверх дном. Убийцы что-то очень хотели найти… Но что, понять трудно. Блокнот Столярова им оказался не нужен – они его выбросили уже во дворе дома – хорошо, оперативники глазастые оказались, нашли.

– Страницы-то все на месте?

Следователь посмотрел на меня с едва заметным одобрением.

– Вы догадливы. Похоже, что не все. Конечно, экспертиза найдет отпечатки записей, но результатов пока нет, а информация нам нужна любая, и как можно более быстро при этом. Понимаете?

– Безусловно.

– Я далек от того, чтобы подозревать в подобных вещах американцев. Иностранные граждане, да еще проживающие здесь почти что на птичьих правах – надеюсь, вы меня понимаете? – вряд ли будут убивать сами.

– Я не знаком с их кругом общения, – сказал я уклончиво. – Единственные люди, кого я видел рядом с ними – это бригада таджиков-ремонтников, да еще риэлтор на синем «БМВ» седьмой серии. Звали его, кажется, Владимир.

Следователь пробежался пальцами по клавиатуре – наверняка сделал пометку.

– Враги у них были?

– У кого? – осторожно спросил я.

– У Столяровых, конечно.

– Не знаю. Хотя, догадываться могу.

– Ну-у?

– У нас в городе работает комитет по борьбе с сектами. Нет, я не допускаю мысли о том, что этот комитет мог дойти до такой борьбы. Это бессмысленно и опасно. Просто в этой организации есть люди, которые считают себя святее Патриарха… Помните – писали несколько лет назад про фанатиков, объявивших священную войну всем неправославным конфессиям и особенно сектам вплоть до уничтожения лидеров? Про пикеты телекомпаний, показывавших «Последнее искушение Христа»? Да взять нынешних «православных активистов»…

– Почти уверен, что это была утка, – серьезно сказал Вересков. – Или кто-то специально вбросил эту информацию. Вокруг этих «церквей» много подковерных игр, да и комитет, в свою очередь, иногда действительно заносит… – следователь резко прервался.

– В общем, про врагов я вряд ли что-то могу сказать, – я даже сделал руками чуть ли не извиняющийся жест.

– Н-да, – задумчиво согласился следователь.

– Я могу идти? – поинтересовался я, полагая, что мне сегодня повезло не записаться в разбойники.

– Еще один небольшой вопрос… – Следователь опять вынул блокнот Павла. —Имя и фамилия «Геннадий Ратаев» вам известны?

…Что-то, где-то…

– Не уверен, что я их раньше слышал, – произнес я, честно постаравшись напрячь память. – А с чем это связано?

Вересков снова спрятал блокнот.

– Спасибо, Андрей Николаевич, вы нам очень помогли, – с дежурной учтивостью проговорил он. – У меня больше нет к вам вопросов. Давайте, я отмечу ваш пропуск.

* * *

Бэрримор был снова расстроен, только теперь он окончательно понял, что письмо из Нью-Йорка действительно накрылось и притом окончательно. Американец даже не попросил меня позвонить, если я вдруг его найду. Я сунул трубку в карман и повернул руль вправо, въезжая в наш двор. Татьяна, судя по времени, уже дома, надо с ней обязательно обсудить полученную информацию.

Что я и сделал. Но не предполагал, что смерть Павла и беда с его женой так подействуют на Таню. Она не просто испытала ужас. Нет, сначала она даже не поверила, сказала даже «Маскаев, я не ожидала от тебя такого злопыхательства», но когда поняла, что я не шучу и не издеваюсь, чуть ли не впала в истерику. Честно скажу – в последнее время поведение Татьяны стало меня слегка удивлять и напрягать, но то, что происходило с ней сейчас, я был не в состоянии объяснить.

Словом, мы оба находились в расстроенных чувствах. Чтобы немного привести их в состояние, близкое к норме, я собрался сходить до ближайшего магазина. Что интересно, инициатива была поддержана.

Едва я отошел от подъезда, как в припаркованном на проезде черном «субару легаси-Б4» открылась дверь, и оттуда частично высунулся незнакомый мне мужчина со словами: «Тебя зовут Андрей?»

Впрочем, вопросительной интонации в этой фразе не было. Крепкий коротко стриженый мужик, примерно моих лет, в джинсовом костюме – он наверняка знал, кто я такой.

Я ответил утвердительно, молча вопрошая у всех чертей, за что мне такая популярность? Почему-то черти сразу же и с удовольствием ответили: это, дядя, все связано сам знаешь с чем.

И оказались правы.

– Меня зовут Артем, – представился стриженый. И добавил совсем в стиле девяностых: – базар есть.

– О чем?

– У нас общие знакомые имеются… Были.

Я внимательно рассмотрел этого парня. Невыразительное круглое лицо, белые брысы, толстые губы. Взгляд недобрый, оценивающий. Ни в коей степени не гопник, но и не деловой… Затем я демонстративно подошел к переднему бамперу «бэчера», запоминая номер и нажимая кнопки на телефоне. Не знаю уж, понравились ли эти манипуляции Артему, но комментировать он их не стал. Правда, и в машину он меня тоже не пригласил. Мы устроились на скамейке возле подъезда.

– Тебя, смотрю, не удивило, что я тебя знаю? – спросил Артем.

– Нет, – коротко ответствовал я.

– Понято. Тогда сразу к делу. У тебя есть то, что тебе не принадлежит.

Я глубоко затянулся сигаретой. Черти радостно заплясали и запели: «письмо, письмо, пропавшее письмо!»

– Это ты о чем? – все же решил затупить я.

– Не догадываешься?

– Нет. Машину я честно купил.

– При чем тут машина? – с досадой протянул Артем. – Не в машине дело. А в том, что в твоих руках были документы, которые не дошли до нужных людей.