Сovert Netherworld. Бесконечность II. Медальон погибшей принцессы

Кропс тяжело открыл рот.

– Просто я увидел, что вы и вам подобные делают с людьми, – прохрипел доктор, – вы их уничтожаете, развращаете. Не только людей. Компании, целые страны! Вы наживаетесь на горе и на бедах! Наживаетесь на страданиях! Ваша Организация – воплощение зла!

Адашев расстроенно хмыкнул.

– Ничего нового, – вздохнул он, – очередной глупый идеализм. Я-то подумал, что Верховский заплатил вам. Это по крайней мере было бы понятно. Кто ещё знает?

Кропс зарычал и дернулся вперед специально, чтобы лезвие клинка больше разрезало его. «Глупо – подумал Адашев, – но дерзко». Он махнул охотнице, чтобы отпустила.

Лезвие с характерным звуком скользнуло обратно в крепление, встроенное в перчатку хозяйки и труп бесформенной кучей, упал на пол.

– Мы не успели получить от него имена, – задумчиво сказал Адашев, – нам нужно разработать клинок, который лучше бы фиксировал тело.

Охотница щелкнула пальцами. Подбежали два охранника и взвалив тела ученых на плечи, по одному каждый, вытащили их из кабинета.

– Положение осложняется? – поинтересовалась девушка с ледяной усмешкой.

Адашева передернуло. Он никак не мог привыкнуть к той атмосфере страха и ужаса, царившей вокруг этих девиц. Нет, сам он их не боялся. Даже умел контролировать и направлять их злобную энергию в нужное ему русло, просто ему было некомфортно. А он не любил некомфортность.

– Незначительно, – сказал он, – тебе вновь надлежит поехать в Петерштадт. Я поручаю тебе проверить кто имеет информацию, касающуюся вот этой фотографии.

Охотница протянула руку и взяла небольшой снимок. Манерно поджав губы, повертела его в руках.

– Ты поступишь в распоряжение нашего агента в Петерштадте, – продолжил Адашев, – исполняй все его указания и запомни каждый, кто хоть притронулся к этому снимку, должен быть уничтожен!

Охотница склонила голову и покинула кабинет.

Адашев хищно улыбнулся.

Власть – она опасна. Прикосновение к ней пугает и возбуждает одновременно.

Предательство ученых, действительно незначительная проблема. Охотницы отследят знающих секрет и устранят их. Они по-другому не действуют. А вот проблемы, которые встают перед мировыми державами, они совсем иного рода, и беззубую реакцию на них очень легко просчитать. Впрочем, ему даже лень было тратить на это время. Зачем, когда всё и так получается.

* * *

Флориан Штильхарт сидел меж двух солидных мужчин перед длинным столом с зеленым сукном в одном из залов дипломатического клуба при агентстве по внешним сношениям города Гомелум – столицы демилитаризованной Сожской области, решением ООН, разделившей север и юг некогда единой, Понти́и. Во многом благодаря этому обстоятельству, а ещё потому, что ещё в старые времена это был центр литиевой промышленности Республики, Гомелум с его устремившимися вверх на фоне реки стеклянными небоскребами объявил себя вольным городом, занимавшим нейтральную позицию по отношению к обеим воюющим сторонам. И Директория, и Балторуссия пытались заручиться поддержкой гоменчан, которая давала бы право на безграничное использование местного лития, а, следовательно, и преимущество в войне. Городской совет Гомелума умело лавировал между обеими сторонами, установив законы, которые те должны были соблюдать: в противном случае они лишались права на покупку и транспортировку лития. Такова, во всяком случае, была официальная позиция. Неофициально – Гомелум имел тайную сделку с Директорией, по которой ими был построен собственный завод по переработке лития в обмен на поставку оружия для местной милиции.

Гомелум также стал приютом для множества беженцев, спасающихся от войны. Кто-то из них оставался здесь на заработки, кто-то – перебирался отсюда в другие страны.

Попадавший в город путник сразу поражался до глубины. Весь город был похож на один драгоценный камень. Вдоль его бульваров выстроились стеклянные, черно-графитового цвета дома, отделанные мраморной плиткой, переливающиеся цветом всего возможного спектра. По длинной вытянутой набережной, днем освещенной солнцем, а по вечерам разноцветной иллюминацией гуляли модно одетые парочки и уже начинали кататься легкие лодки и спортивные байдарки.

В самом городе было кристально чисто и запрещались любые столкновения. Видеокамеры, воткнутые через каждые три метра, тщательно следили за соблюдением порядка, и все попытки нарушить оный карались быстро и жестко. Директорианцы пользовалась этим и вовсю оскорбляли, и цепляли представителей Балторуссии, стараясь спровоцировать их на конфликт. Те скрипели зубами, но сдерживались.

Собственно, благодаря всему этому в дипломатическом клубе всегда собирался самый интернациональный состав: дипломаты, бизнесмены, политики, промышленники. Эти люди приезжали в Гомелум улаживать свои дела как с представителями Директории, так и с представителями Балторуссии тихо, не привлекая особого внимания и не рискуя нарваться на шальной снаряд.

Прошло уже четыре года с тех пор, как Флориан Штильхарт, оставил службу в криминальной полиции, являясь ныне атташе по внутренней безопасности швейцарского представительства. Гомелум он находил довольно милым городом. Ему нравились чистые улицы, модно одетые доброжелательные граждане, рафинированные рестораны. Однако Флориан знал стоило отъехать от Гомелума на несколько сотен километров, как картина рисовалась уже совершенно другая: разоренные деревни, покинутые дома, в крышах которых можно было часто наблюдать торчащие словно копья неразорвавшиеся снаряды, а редкие жители, прежде всего пожилые бабушки, были похожи на привидения. А всё здешнее великолепие было построено на умелом маневрировании между сторонами и использовании своего положения.

Наверное, это были несправедливо с его стороны. В конце концов, народ имеет право повеселиться. Но Флориана коробило от мысли, что пока здесь люди носят дорогую одежду, ходят по ресторанам, флиртуют друг с другом, совсем рядом пылает огонь несчастья. Ему казалось это омерзительным.

Потому что Флориан знал, что только один бизнес в мире может принести городу такие барыши – война!

За свою жизнь, Штильхарт, видел много разного, работа обязывала, но с войной он сталкивался впервые – и это зрелище ему не понравилось. Он не понимал, как можно сознательно заставлять людей убивать друг друга просто из-за личной наживы какого-то высокопоставленного дельца и как люди, даже под самыми благородными целями, могут сражаться друг с другом с такой ожесточенностью и остервенением, которые они никогда бы не направили в мирное русло и какими угрозами их заставляют делать это? Флориан не знал ответов на эти вопросы и что самое главное – он понимал, что и ответы ему могут не понравится.

Карта у него сегодня определенно шла. Он уже уверенно обыграл немецкого дипломата и известного болгарского певца и теперь сосредоточил свое внимание на жгучей француженке лет двадцати шести в обтягивающем черном платье и бокалом мартини в руке.

Девушка игриво посмотрела на него.

– Вам сегодня везет, – сказала она, – вы любите рисковать.

– Риск – мое второе имя, – улыбнулся Штильхарт, – сто оноров и девяносто недобор.

– Прекрасно сыграно. – отметила девушка.

Она сказала это с легкой вопросительной интонацией. Ожидала, что он представится.

– Штильхарт, – сказал молодой человек, закуривая трубку, – Флориан Штильхарт, – атташе по внутренней безопасности представительства Швейцарии, мадмуазель?

– Камилла Берже, – представилась девушка, – атташе по культуре французского представительства.

– Мы с вами коллеги? – спросил Флориан.

– Смотря в чём, – сказала девушка – три в трефах.

– Четыре, – улыбнулся Штильхарт.

– Пас, – сказал болгарин.

– Кажется, это сторона приносит мне удачу, – сказал Флориан.

– Это пока! – парировала девушка, – три без козыря.

Она сыграла четыре.

– Вы решили взяться за меня всерьез, – заметил Флориан.

– Этого я и хотела, – сверкнула глазами девушка. – Итак?

Штильхарт раскрыл карты.

– Малый шлем в пиках, – торжественно объявил Флориан.

Атташе по культуре явно сникла. Игроки легко рассмеялись.

– Вы меня должны простить господа, и вы мадам Берже, – произнес Флориан, – я боюсь, что это будет мой последний роббер на сегодня. Уже за полночь, мне завтра рано вставать.

– Бросить карты, когда партнер в выигрыше, – с укором сказал английский коммерсант, – это ваш фирменный ход, Штильхарт.

Флориан улыбнулся, поднимаясь из-за стола.

– Выигрыш разлагает душу, сэр Роберт, – сказал он, – всегда необходимо вовремя останавливаться. Всего доброго джентльмены – он кивнул девушке – мадам.

Штильхарт уже был у дверей, когда услышал сзади цоканье каблуков.

– Кажется вы тоже решили оставить партнера? – сказал он.

Кроме платья, на девушке теперь красовался легкий мутон. Очевидно, она собиралась покинуть клуб вслед за ним, а скорее всего вместе с ним. Не то чтобы Штильхарт возражал…

– Вы так быстро ушли, – проворковала девушка, – даже не дали мне шанс на реванш. А ведь было так интересно. Кстати, я мадмуазель Берже.

Штильхарт задержался возле кассы, получая выигрыш.

– По-моему, вы из тех девушек, что всегда добиваются реванша, – заметил он, – если вы сочтете это приемлемой компенсацией, то как бы вы отнеслись к предложению поужинать. Внизу подают чудеснейшую царскую уху. Потом можно зайти ко мне, и я угощу вас настоящим бразильским кофе.

Камилла загадочно улыбнулась.

– Начало многообещающее, – манерно протянула девушка, – интересно, каким будет продолжение?

* * *

Они не ограничились только ухой, но также остались неравнодушны к утиной грудке, жареным почкам с пряностями и бутылке «Pomerol», урожая 2016 года, хотя Помероль из тех вин, которые хороши вне зависимости от года.

Штильхарт жил в небольших, но стильных апартаментах в южной части города, с видом на реку и огни набережной.

Целоваться они начали ещё в лифте и не прерывали это занятие, когда переступили порог квартиры.

– И этот человек убеждал меня, что его привычки меняются! – звонко сказал женский голос.

Штильхарт отлепился от желанных губ и возвел глаза к потолку. «Это безнадежно» – подумал он.

В гостиной включился свет. На зеленом кресле, скрестив ноги, сидела ещё одна молодая девушка. Внешность её – точеное личико, светлые волосы, хрупкая фигура; была абсолютно космополитична. Она была одета в бриджи для верховой езды бежевого цвета, высокие кожаные ботфорты и длинный практически до колен красный жакет. Свои тонкие изящные руки она сложила на груди и широко улыбалась.

Камилла недовольно поджала губы.

– Это что твоя подружка? – спросила она.

Флориан, что-то промямлил невнятное.

– Я его психоаналитик, – сказала «Арнис», – надеюсь, он вам не докучал? Если он вам доставляет неудобства, могу только принести свои извинения.

– Хватит уже меня преследовать, – сказал Штильхарт, – можно сделать такое одолжение?

«Арнис» поднялась с кресла и направилась к сладкой парочке.

– Вот видите, милая, – сказала она, – бред преследования. Ему постоянно кажется, что кто-то вторгается в его жизнь.

Штильхарт повернул голову к Камилле.

– Это не так! – сказал он. – Это она повсюду за мной ходит.

Девушка фыркнула.

– Знаешь, что! – сказала она, – Разбирайтесь тут сами, кто за кем ходит! Можешь не провожать!

Она крутанулась и быстро направилась к выходу.

– Я позвоню! – крикнул Флориан.

Ответом ему был хлопок двери.

Штильхарт тяжело вздохнул, развернулся к незваной гостье и прищурившись посмотрел на неё со скептической гримасой.

– Ты презренная! – констатировал он.

Девушка продолжала хитро улыбаться.

– Да, – продолжил Флориан, – ты самая, самая, самая презренная из всех самых, самых, самых презренных девиц, которых я только знал, и я не могу понять, как можно быть такой презренной? Такой презренной, что я даже не видел таких презренных. И это не потому, что я мало встречал презренных женщин…

– Если ты примешь мои скромные извинения, – протянула «Арнис», потягиваясь, – я не хотела красть у тебя эту ночь. У тебя по-прежнему хороший вкус.

Штильхарт осклабился.

– Сущий пустяк! – сказал он, – Найду её завтра и сочиню что-нибудь оправдательное.

«Арнис» притворно и заговорщицки ухмыльнулась.

– Думаю, после моего визита, – сказала она, – ты не захочешь здесь оставаться. Я ищу того, кто составит мне компанию в небольшом приключении.

Флориан застонал и сел напротив подруги.

– Так, ясно, – бросил он, изобразив скептическую гримасу, – слушаю. Куда ты на сей раз влипла?

– В такое дело, от которого лучше держаться подальше, – улыбнулась «Арнис».

– Запугиваешь?

– Нет – «Арнис» размяла костяшки пальцев. – Пытаюсь втянуть. Что тебе говорит название вирус «Зеленый призрак»? Меня ты, конечно, не думаешь чем-нибудь угостить?

Штильхарт скривил губы и поплёлся к барной стойке.

– Знаешь, – сказал он, наливая в бокалы вино, – я как-то стараюсь держаться подальше от любых словосочетаний со словом вирус. Тебя устроит бутылка Бри?

– Если у тебя есть хороший сыр, – сказала девушка, – с кусочком Fleur d’Hauterive оно будет вполне сносным. Один неизвестный написал письмо в управление контрразведки. Думаю, тебя это заинтересует.

– Меня всегда интересует то, что пишут неизвестные в управление контрразведки, – улыбнулся Штильхарт, беря в руки протянутый девушкой лист бумаги. Там было написано, дословно следующее:

«Imeyu svedeniya kasayushchiesya vakciny protiv virusa «zelenyj prizrak». Esli vy hotite poluchit’ ih, prishlite na vstrechu so mnoj vashu sovetnicu – ledi Arnis. Ya soglashus’ peredat’ ej informaciyu, no tol’ko ej i iz ruk v ruki. Mogu soobshchit’ tol’ko, chto delo kasaetsya izvestnoj vam Organizacii. Ya ne veryu nikomu iz politikov, potomu chto znayu, chto oni vse pod kontrolem organizacii. Vashe opolchenie net, poetomu peredav informaciyu vam, u menya budet shans ostat’sya v zhivyh. Esli me solve prinimaetsya podtverdite svoyu zainteresovannost’, cherez izvestnogo vam cheloveka».

– Да, – протянул Флориан, – ни подписи, не штемпеля. Коротко, но содержательно. А что это за «известный вам человек»?

– Грошик, – сказала «Арнис», потягивая вино, – Это через него пришло письмо.

Штильхарт хмыкнул. Лично с владельцем этой смешной фамилии он знаком не был, но много слышал о нём. Выбор его в качестве курьера был вполне ясен.

– Этот Бри обладает высокой плотностью, – заметила девушка, – «Pascal Bouchard», Каберне Совиньон, Бургундия, две ты-ы-сячи шестнадцатый, нет, ответ неверный, две тысячи семнадцатый. Мягкая зима дает элегантный вкус.

– Фантастика! – восхитился Флориан. – Надо же какое у тебя хорошее обоняние.

– Точнее зрение. – кивнула девушка, – я прочла этикетку.

Штильхарт, засмеявшись, отсалютовал ей бокалом.

– Твое здоровье! – сказал он, откладывая письмо, – Тебе не кажется, что рановато для пасхального подарка? Возможно, за этим кроется нечто большее. Думаю, кто-то хочет сыграть с тобой в игру.

– Возможно, ты прав, – сказала «Арнис», – именно это обстоятельство и заставило меня взяться за это дело. Ты же знаешь, что я просто обожаю играть в игры.

– Да-а? – протянул Флориан. – А мне кажется, что ты просто не любишь вирусологов.

– При чём тут они? – нахмурила лоб девушка.

– Ну как? – всплеснул руками Флориан. – Все вирусологи мира ночи не спят, чтобы изобрести вакцину от этого вируса, а тут появляешься ты и преподносишь её общественности. Это будет сильный удар по их самолюбию.

Девушка поморщилась.

– Нет, – пробормотала она, – подобная слава меня не прельщает. Знаешь, я тут открыла, что совсем не тщеславна по своей природе.

Флориан скорчил гримасу.

– О-о! Опять этот блеск в глазах и хитрая улыбка, – сказал он. – Всегда знал, что ты не можешь просто так посетить старого друга.

«Арнис» широко улыбнулась.

– Дружба не должна иметь срок годности, – менторно произнесла она. – Ты же не откажешь в помощи одинокой девушке?

– Ну конечно, – кивнул Флориан, – как же я тебе могу отказать. Мы же с тобой известные разъездные борцы с неприятностями мирового масштаба.

– Да, – небрежно бросила девушка, – мы с тобой любим быть в центре событий.

Они улыбнулись друг другу и звонко чокнулись бокалами.

Глава II. Восхождение

Если в мире всё бессмысленно, спросила Алиса, – что мешает выдумать какой-нибудь смысл?

Льюис Кэрролл Неделю спустя

Она больше не носила казенную неудобную прокурорскую форму, которая когда-то составляла основную часть её жизни. Прошлой жизни. Больше ничего этого в её жизни не было. Ни формы, ни докладов начальству, ни трупов в подвалах. Зато появились долгие нудные заседания в Думе, софиты и тягомотное сидение в кресле, пока девочки-гримеры накладывают косметику и как-то особо затейливо укладывают волосы, когда она участвует в политических толк-шоу – некой обязанности современного политика в Великоруссии. Раньше было достаточно обычного пучка.

В этой её новой жизни Наталья Владимировна Покровская даже в собственном кабинете уже не могла чувствовать себя уютно.

Кабинет этот располагался на одном из верхних этажей большого красивого, красного дома, когда-то бывшего вначале зданием городской думы, затем музеем вождя пролетариата, а нынче зданием Государственной думы Великоруссии, откуда открывался прекрасный вид на площадь и красные башни древней крепости в центре великорусской столицы – символа государства и его мощи. Графитового цвета стол был завален рабочими документами, дисками, безделушками, и разной чепухой, вроде очередного фанатского рисунка её самой в стиле манга с признанием в вечной любви. Над всем этим беспорядком висел монитор, разделенный пополам двумя изображениями. Слева транслировался великорусский информационный канал «GRT» на английском языке, справа мерцало универсальная цифровая проекция человека и график голосов. У той и другой стороны практически поровну.

То есть парламент, а с ним и общество, расколется пополам и по большому счету уже без разницы будут они принимать закон о едином цифровом распределителе или нет. Больше всего задевало то, что депутаты при голосовании будут, как всегда, учитывать свои личные интересы – от лоббирования собственных проектов цифровой программы до банальных взяток от корпораций. Хорошо бы привлечь к голосованию церковь, но у них не было голоса. В результате получалось, что об общем состоянии общества после принятия закона не думал никто.

А вот она стояла на своем. Распределитель принимать нельзя. Слишком негодной была сама процедура принятия голосования. Кроме того, распределитель угрожал правам личности. Информация собиралась безусловно и безакцептно. Никто из граждан ни в малейшей степени не мог повлиять на процесс сбора. На предприятиях устанавливался жесткий контроль за сбором данным. К тому же собирал информацию частный подрядчик.

Она предлагала назначить общественные слушания, сделать процесс корректирования максимально открытым, предлагала сделать данные распределителя государственной тайной. Но все её замечания натыкались на стену непонимания и равнодушия. На неё все время смотрели, как «на ту юную выскочку, приехавшую из непонятно зачем вернувшийся территории». Ей прямо так один раз и заявили в кулуарах, пару дней назад. Тогда она еле сдержалась, чтобы не расплакаться. У неё получилось. Почти получилось.

Ох, и вечно у неё нелады с этим «почти». Она уже почти привыкла – за пять-то лет! – не накручивать на палец волосы, особенно на заседаниях. Почти не смущается перед камерой. И та манера, с которой к ней обращаются и на улице, и журналисты тоже почти не вгоняют в краску. Она даже немного укоротила волосы, чтобы выглядеть солиднее. Всё – она уже больше не девочка-следователь, бегающая по подвалам с копной вечно растрепанных волос, уже четыре года, как председатель комитета по международным делам. Это был красивый ход Московска – назначить на этот пост человека из территории, вернувшейся в родную гавань. Что ж, пора учиться вести себя степенно. Пять лет тому назад она, рискуя жизнью и свободой, спасла от ужасной участи людей, которые, как и она сама, мечтали сделать этот мир лучше, и у неё почти получилось это сделать. А ещё через некоторое время перед ней, как и перед тысячами её земляков возник исторический выбор, который она, как и её земляки, сделала, предпочтя отказаться от заслуг, авторитета, от всего, что у неё было в той другой жизни, ради простой, человеческой, правды. Она жила, по правде, и будет впредь жить по правде, пока высшие силы будут позволять исполнять ей её долг.

Но как же её коробило то покорное равнодушие, с которым депутаты собирались принять «закон о цифровом распределителе». Неужели они не понимают, что, соглашаясь на это, они выхолащивают демократию? Лишают людей участия в публичных процессах. Людей, которые их выбирали! Нет, она была вовсе не против закона в целом, но считала, что вопрос надо решать поэтапно, с учетом специальных случаев и, уж конечно, спросить мнение людей. Она не понимала, почему такой вопрос, касающийся жизни каждого человека, нельзя вынести на плебисцит? Пусть каждый сам бы решал свою судьбу. Её за это предложение назвали глупой идеалисткой.

Ну и пусть, дочка, сегодня перед тем, как уйти в школу, сказала, что в идеализме её главная фишка. А дочке она доверяла точно больше, чем своим коллегам.

Такова была природа общественной жизни Великоруссии, в сложной конструкции которой соединились все самые тяжелые стороны как современного капиталистического строя, так и старинного государственного устройства, где народные массы несут лишь тяжёлую служивую повинность, являясь рабской безличной основой государственного благополучия.

Шум за окном отвлек от мыслей и заставил обратить внимание на площадь. Видно было, что какие-то люди митингуют против закона. ОМОН пытается их оттеснить. «Вот они злонравия достойные плоды» – подумала Наташа. Это ведь происходит ещё до голосования. Что же будет после? Одну «площадь» она видела. Ей она не понравилась. Она и её земляки сделали выбор на вхождение в Великоруссию, чтобы избежать «ужасов площади», которые случились в Борисфене. Может ли тоже самое быть здесь? Наташа не хотела отвечать на этот вопрос. Она знала. Там, где рушится демократия, приходит Директория, а с ней тирания и хаос гражданской войны.

Наташа вздрогнула и оглянулась: в дверь кабинета зашла женщина. Покровская обрушила на себя все мыслимые кары, она совсем забыла, что у неё сегодня прием граждан.

Женщине на вид было под пятьдесят. Одета она была бедненько, но чисто и по всему её поведению видно было, что за собой ухаживала. На её голове был одет беленький платочек, который резко оттенял черные брови и сухое загорелое лицо. На лице её не было написано ни фальши, ни двуличности, никакого бы то ни было ухищрения, а её черные глаза излучали тепло и искренность.

«Детали, – подумала Наташа, – всегда важны детали».

– Здравствуйте! – размеренно произнесла старушка, – Вы Наталья Покровская?

Наташа кивнула.

– Да, это я, – сказала девушка тем размеренным тоном, которым она всегда говорила с посетителями и которого не удостаивался практически ни один чиновник, – у вас что-то случилось?

Женщина поморщилась. Вероятно, ей было трудно говорить.

– Меня зовут Евдокия Козловская. Я живу одна вместе с дочкой, – женщина заплакала, – она у меня такая умница, такая честная, финансист от Бога, поэтому сидит в тюрьме.

«Дело принимает интересный оборот» – подумала Наташа. Она встала с кресла и налила женщине воды из графина, который стоял на сейфе в граненый стакан.

– Успокойтесь-успокойтесь! – сказала она, достав карандаш и блокнот, – Расскажите подробнее, пожалуйста.

Женщина выпила воды и почти украдкой вытерла намокшие от слёз глаза.

– Я Таню растила одна, – начала рассказ женщина, – она закончила международный лицей в Кранцберге, а потом финансовый университет, и сейчас учиться в аспирантуре в Петерштадте, на вечернем, а днем подрабатывает бухгалтером в студии «Скала». У неё всё было хорошо, пока однажды эта студия не стала снимать фильм про последнего Царя. Фильм этот совершенно дикий, я видела рекламу. Он святую семью показывает совершенными сатанистами, но дело не только в этом. Таня, как-то готовила отчёт, смотрела финансовые документы, – глаза женщины снова налились слезами, – ох если бы она ничего не смотрела. Оказалось, что в смете гонораров для съёмочной группы был указан человек, который получил гонорар, хотя он не был членом съемочной группы.

Наташа сдвинула брови и слушала очень внимательно, стараясь не пропускать ни слова из рассказа женщины изредка делая пометки в блокноте.