Дары богини Хадор

Ирма отворила скрипучую дверь и попыталась включить свет, но выключатель оказался неисправным, тогда она зажгла переносную лампу, что стояла у самого порога.

В детстве Тео и Ирма часто бывали здесь и любили подолгу играть, это место также облюбовала Мелисса, сразу после того, как стала жить вместе с семьёй Калеста.

Мачеха обычно брала с собой плед, чашку чая, любимую книгу и располагаясь на широком подоконнике круглого окна, света которого было более чем достаточно для чтения.

Ирма точно помнила, что вещь, разыскиваемая ею, должна находиться именно здесь. Фанимар, не смотря на свой ум и изобретательность, всё же был консервативен.

В углу чердака находилась ниша, прикрытая парой досок, Ирма отодвинула их в строну и вынула прямоугольной формы ящик. Девушка помнила этот расписной деревянный артефакт, так ценимый дедушкой. Как же она могла забыть о нём? Ведь это целый кусок её детства! Как Тео мог забыть?!..

Ящик запирался на медный ключ, перед глазами Ирмы всплыла картина, как Фанимар достаёт из внутреннего кармашка пиджака ключ и открывает им ящик. Девушка точь-в-точь повторила этот почти ритуал, она подняла крышку и увидела тонкую книгу в кожаном переплёте.

На обложке не было никаких надписей, но на первой странице значилось: «Эпос о бессмертной любви Нэйас», перевод на ургабадский язык: Фанимар Калеста.

– Это знак, я знаю, дедушка, ты не мог оставить меня в неведении, – прошептала Ирма, пролистывая зачитанные страницы.

Девушка прекрасно помнила, как Фанимар увлекался этим литературным наследием, именно благодаря стараниям дедушки, Тео и Ирма привили себе любовь к чтению и истории.

Фанимар имел несколько изображений отрывков оригинала Эпоса, написанных на иероглифическом языке Древнеиджийского Царства, которые самостоятельно переводил, так как профессор не доверял существующим переводам этого легендарного произведения.

Эпос повествовал о любви девушки Нэйас к юноше по имени Армо, но любовь эта была безответна и изначально обречена. Армо испытывал чувства к прекрасной Талви, которую вскоре собрался взять в жёны.

Узнав об этом, в сердце Нэйас зажглась слепая ревность, а чернь зависти опалила её рассудок. Нэйас обманом сумела отравить Талви, чтобы смерть разлучила её с Армо, которого так страстно желала Нэйас.

Нэйас всей душой надеялась, что сможет растопить сердце юноши, что объято горем утраты, но надежды её оказались слепы, как и сама любовь, которую она хранила в душе.

Армо увядал, его мукам не было предела, а страдания его причиняли боль Нэйас. В конце концов, терзания девушки стали столь непреодолимы, что она в отчаянии взмолилась богам о прощении, об искуплении и возможности помочь дорогому Армо.

На мольбу откликнулся бог Тиасс, покровитель любви и творческой силы, он открыл глаза деве, и она осознала, что сотворила, она поняла, насколько извращёнными и уродливыми были её стремления.

Тиасс всё же решил помочь бедной девушке. Он сказал, что Нэйас должно спуститься в Нимдуат, в Долину усопших, и молить бога смерти Имдахира обменять одну душу на другую.

Тиасс призвал совершить дар жертвенности, доказательство истинной любви, дабы Армо и Талви вновь встретились и обрели своё счастье, которому помешала быть Нэйас.

И девушка без колебаний согласилась. Тиасс сказал же ей, что в мире мёртвых её поджидают испытания, и даже сам демон Тэндиру, запертый в Неукротимой Стуже пожелает забрать греховную и очернённую душу Нэйас.

Потому деве необходима будет помощь могущественных предметов, созданных великой богиней Магии, так называемых Даров Хадор.

Один из них – Магический Посох, управляющий силой Магии, другой – одна из Тринадцати Негаснущих Свечей, чьё пламя горит во всякой тьме и страшит Тёмную Пыль, что есть дыхание Демона Тэндиру, из которого были призваны Четыре Злых Духа.

По легенде, Нэйас удалось заполучить Дары богини Хадор, пройти чрез Врата в Храме Смерти в Нимдуат, преодолеть все препятствия и спасти душу Талви, в обмен на которую Имдахир взял дух самой Нэйас.

Однако бог любви был столь изумлён поступком Нэйас, настолько проникнут им, что выкрал душу девушки у своего брата Имдахира, владыки Долины Усопших. Тиасс превратил душу в прекрасный цветок бессмертной любви, что цветёт вечно, от момента рождения до конца своей долгой неувядающей жизни, этот цветок благоухает многие столетия, он не подвластен времени, холоду или засухе, но не терпит людского прикосновения, от которого гибнет, но возрождается затем вновь, как возрождается искренняя и чистая любовь.

Этот цветок есть явное свидетельство бессмертной любви Нэйас, пожертвовавшей своей жизнью ради Армо, что в конце обрёл счастье с Талви.

Так звучало это древнее сказание, известное Ирме очень хорошо, однако девушка не могла понять, что хотел сказать Фанимар своим посланием, для чего необходим перевод Эпоса, и как он может дать ответы на интересующие её вопросы.

О тайнике на чердаке было известно только троим людям: самому Фанимару, Ирме и Тео, хотя, признаться, ребята никогда не понимали подобной секретности, но в детстве это их очень увлекало: быть причастными к тайне.

Ирма перелистывала книгу в кожаном переплёте, но ничего не находила, ничего особенного или из ряда вон выходящего.

Казалось, что растущее нетерпение, которое Ирма испытывала по дороге домой, встретило непреодолимую преграду, оттого оно рассыпалось на мелкие кусочки разочарования, острыми осколками впившимися будто в самое сердце.

Ирма взяла с собой записи Фанимара и покинула чердак, так как надеялась, что в ярком свете собственной комнаты, возможно, разглядит больше.

Девушка пропустила ужин, потому госпожа Ранида настойчиво требовала от неё отведать хотя бы сливочных кексов, но Ирма отказалась, ибо не могла думать ни о чём другом, кроме как о загадке дедушки.

Тео всё не было, а на его помощь Ирма возлагала много надежд, но брат, скорее всего, пропадал в больнице святой Ангрии на дежурстве, а это значило, что она увидит его только завтра.

«А, ещё нужно же поговорить с Тео на счёт просьбы Ардоса, – вспомнила Ирма и сразу нашла решение, – что ж он сам не оставляет мне выбора, наведаюсь завтра в медицинскую семинарию, быть может, хоть там застану его».

Ирма настойчиво продолжала изучать книгу, она перечитывала раз за разом страницы, но не могла отыскать ни малейшей зацепки до тех пор, пока не обратила внимание, что некоторые номера страниц обведены в кружок.

Девушка взяла в руки лист чистой бумаги, перо с чернилами и выписала в ряд номера обозначенных страниц: 17,20,29,30,35,37,52.

Ирма смотрела на числа, явственно понимая, что они выбраны не случайно, однако, какой смысл вложил в них Фанимар, для неё оставалось не ясным.

«Что же вы хотите мне сказать?» – вопрошала Ирма, обрисовывая очертания цифр во второй раз.

Ирма встала из-за письменного стола и, не выпуская из рук книгу и лист бумаги с числами, направилась в кабинет Фанимара.

В коридоре она столкнулась с Мелиссой, которая, судя по запаху и шаткой походке, изрядно перебрала с вином за ужином:

– Здравствуй, детка, – улыбнулась мачеха, – я совсем вас не вижу с Тео после случая в Нуатриксе. Все стали какие-то молчаливые и угрюмые, никто не говорит ни с кем.

– Мелисса, извини, но я сейчас немного занята, – отмахнулась Ирма, сердце её обливалось обидой за любимую мачеху, которую отношения с Миколасом разрушали изнутри. Ирма обняла Мелиссу и добавила, – я загляну к тебе чуть позже, обещаю.

Мачеха ничего не ответила, лишь тяжело вздохнула.

С мерзким послевкусием предательства любимого человека, Ирма проникла в кабинет дедушки, включила свет и принялась расхаживать вдоль книжных полок, разглядывая их драгоценные фолианты и труды, что стояли в ожидании, когда их откроют и прочтут в очередной раз.

– Так-так-так, – говорила себе Ирма, – 17,20,29,30,35,37,52. Если дедушка оставил мне это задание, значит, он знал, что я справлюсь, что догадаюсь. Ему нужна моя помощь, он рассчитывает на меня, где бы сейчас не был. Числа, числа, числа…

Разговор с самим собой всегда помогает контролировать поток мыслей, это люди усваивают ещё с детства, маленькие дети в определённом возрасте начинают комментировать свои действия до тех пор, пока не научатся думать не вербально. Однако даже взрослые в критических ситуациях и пожилые, память которых слабеет, прибегают к этому действенному приёму.

Ирма пыталась вспомнить, где могла видеть много цифр подряд, ведь совсем недавно она перебирала документы Фанимара, внимательно изучала их, но…

Внезапно взгляд Ирмы упал на позолоченный переплёт большой книги, это был «Атлас древнеиджийских иероглифов».

«Таблица Килани», – вспомнилось девушке.

Ирма подставила стул, так как атлас стоял на самом верхнем стеллаже, и вытащила тяжёлую книгу.

В Духовной Академии Ирма изучала древнеиджийский язык на факультативных занятиях. В кабинете, где проходили уроки, все стены были завешаны таблицей профессора Килани, лингвиста, написавшего колоссальный труд по исследованию древнего языка и создавшего унифицированную схему наиболее распространённых иероглифов, с их значениями и возможными трактовками.

Каждому иероглифу в таблице был присвоен свой номер, это Ирма помнила прекрасно, некоторые знаки имели самоназвание.

Иероглифы древнеиджийского языка могли обозначать в одних случаях слово, в других слог либо морфему, или нести только грамматическую функцию. Эти их свойства максимально отражала таблица Килани, с помощью которой можно было перевести любой текст с высокой степенью достоверности.

С помощью этого атласа Фанимар занимался самостоятельным переводом отрывков оригинала Эпоса о бессмертной любви Нэйас, пытаясь преодолеть все семантические противоречия предшествующих работ лингвистов.

Ирма села за рабочий стол дедушки, открыла атлас и, пролистав предисловие автора, развернула книгу на тех страницах, где начиналась таблица Килани.

– Итак, надеюсь, интуиция меня не подводит, – выдохнула девушка, – первое, иероглиф номер 17.

Ирма выписала на лист замысловатый знак, и его обозначение «указательное местоимение».

Далее под номером 20 располагался иероглиф со значением «запад», за ним 29 – «спать», 30 – «мать», 35 – «искать», 37 – «последний, завершающий, конечный», 52 – «дом».

Получалась нелепица: «Указание куда-то, запад, спать, мать, искать, последний, дом».

Однако Ирма знала, что ещё не учла всех грамматических отношений между иероглифами, обозначавшими слова, она вычленила пока лишь их семантическое значение.

Впереди было самое трудное. Спустя несколько минут, девушке удалось понять, что слово спать относится к матери и, скорее всего, является не глаголом, а его формой – причастием; глагол искать может стоять в прошедшем времени и иметь совершённую форму, и, вероятно, переводится, как нашла; указательное местоимение – «там».

– Там, на западе, где спящая мать нашла последний дом, – прочла Ирма то, что ей удалось расшифровать.

Девушке пришлось ещё несколько раз обратиться к таблице Килани, чтобы понять, что под словом «дом» имеется в виду «покой», так как к данному иероглифу примыкал дополнительный значок: детерминатив смысловой категории «смерть», он же находился рядом с иероглифом «спящая», то есть в значении «почившая», «умершая».

Ирме стало ясно, что речь идёт о смерти, скорее всего, об умершем человеке, ибо есть указание, кто это (мать) и где (там, на западе).

«Там, на западе, где спящая мать нашла последний покой», – без устали крутилось в голове Ирмы.

– Что есть на западе? – спросила пустоту Ирма и уставилась в дальний конец кабинета, – на западе Трэсмадеса располагается Старое Дворянское кладбище, – тут же вспомнилось ей.

Но Ирму смущало слово «мать», из рассказов дедушки она знала, что вся семья Фанимара погибла от огненной болезни, инфекционной пандемии поразившей многие районы города во времена молодости дедушки, когда он проходил обучение в университете.

Фанимар говорил, что тела родственников сожгли, чтобы ограничить распространение болезни, а прах скончавшихся был захоронен в одном месте, ныне там располагается мемориал, на котором высечены имена и годы жизни всех умерших в те роковые месяцы бушующей болезни.

Ирма и Тео бывали около этого мемориала, Фанимар каждый год возлагал к нему цветы, но это место находилось далеко не на западе, а, напротив, на востоке, на берегу Семиветряной Гавани.

Ко всему мать Фанимара не принадлежала к дворянскому роду, лишь отец дедушки приходился двоюродным племянником Инге Калеста, знаменитой и своенравной родовой дворянке, что и завещала своё поместье Фанимару, после своей смерти.

И да, насколько помнила Ирма, Инга действительно захоронена на Старом кладбище.

Однако на виду было явное несовпадение, тогда Ирма взяла в руки атлас с древнеиджийскими иероглифами ещё раз и внимательно принялась изучать знак «мать».

«Может Фанимар считает Ингу своей второй матерью, ведь она проявила к нему такую щедрость, хотя никогда не искала общения с родственниками и даже ни разу не встречала дедушку лично?», – подумала Ирма, но вскоре поняла, что в древнеиджийском языке мать это то же, что и покровительница.

Тогда всё вставало на свои места, ибо Ирма несколько раз слышала из уст дедушки, как он в разговоре называл Ингу покровительницей, ведь без неё у него не было бы такого роскошного особняка и солидной суммы сбережений, которая позволила тогда ещё молодому Фанимару подняться на ноги и занять достойное положение в обществе.

«Там, на западе, где спящая покровительница нашла последний покой».

– Пора тебя навестить, Инга Калеста, – сказала Ирма.

Старший помощник ворвался в штурманскую, но не обнаружил Имадиса Лэйна. На столе штурмана коптила свеча, окружённая истрёпанными картами, таблицами склонения светил и значений девиации, на краю стола небрежно лежали секстант и хронометр, точно брошенные в спешке.

Старший помощник несколько раз окликнул штурмана, а после выскочил в коридор и побежал, продолжая звать Имадиса. Молодой парень ощущал, как тревога комом подкатывает к горлу: он не единожды сталкивался со штормом, но на этот раз что-то пугало его, что-то на глубинном уровне пробуждало все его страхи и опасения.

В это время команда Имиды готовилась к опасному манёвру: в машинном отделении были запущены двигатели, призванные привести в движение гребной винт в необходимый момент, а всё внимание капитана приковали бушующие воды.

ГЛАВА 8. Штурман «Имиды»

Закрывая глаза, он видел её лицо, такое сияющее, точно день, такое родное и тёплое. Он помнил её запах, запах стиральных порошков и мыла, её белые от воды и белья руки.

«Лиа, Лиа…», – повторял он её имя в забытьи.

Поезд уже набрал скорость и мчался вдаль по железным параллелям, точно стрелам, уходящим за горизонт.

От лекарства Имадису хотелось спать, но всё же он пребывал в каком-то пограничном состоянии между явью и сновидениями, в котором так ясно разворачивались картины из его прошлого.

Сколько же испытаний послала ему судьба?.. Сколько она отняла, но и сколько подарила?..

Имадис Лэйн вспомнил свою первую любовь, девушку из дворянского рода, отец которой не позволил дочери связать свою жизнь с сыном рыбака, разлучив навеки возлюбленных.

Сердце Имадиса горело в чаду невыносимого чувства несправедливости, он долгое время не мог найти покоя.

Однако тяжёлый труд на рыбацком судне не терпел слабости духа. В семье Лэйнов Имадис был первым ребёнком, наряду с двумя братьями и тремя сёстрами, а потому от него требовали всегда больше, а жалели меньше.

Лишь спустя годы молодой человек открыл своё сердце во второй раз, Имадис взял в жёны сельскую девушку, работавшую при земстве.

Земщиком был хороший человек, он выделил молодожёнам небольшой клочок земли и помог выстроить маленький домик, так началась самостоятельная взрослая жизнь Имадиса, уготовившая ему ещё одно испытание.

Жена Имадиса забеременела, но трагически скончалась: утонула в реке, на которую пошла купаться одна, так и не проведя их совместное дитя в мир.

Сердце Имадиса вновь оказалось разбитым, а дух угнетённым, но точно могучее дерево, что распускает листву после холодной зимы, несущей глубокий сон всему живому, Имадис воспрял, он отыскал в себе силы и, оставив всё, покинул родные края, с которыми его связывала тоска и скорбь.

Имадис приехал в город-порт Гирос, считающийся морской столицей севера, тогда мужчине было уже около тридцати лет.

В Гиросе ему пришлось туго: голод, отсутствие крова, работа за буханку хлеба. Однако, чуть позже Имадису подвернулась настоящая удача, ему удалось найти место матроса на одном торговом судне, куда требовались умелые и сильные руки, но вскоре капитан корабля заметил, что Имадис не только силён физически, но и обладает пытливым умом и имеет почти интуитивное чутьё в навигации.

Денег, зарабатываемых на судне, оказалось достаточно, чтобы окончить курсы морского искусства и стать помощником штурмана, а после и занять его место.

Жизнь постепенно начала налаживаться, безбрежные воды даровали свободу от тягостных воспоминаний, а неистовые бури уносили былые печали прочь.

В Гиросе Имадис встретил женщину по имени Лиа, она рано овдовела и носила траур по мужу. Мужчина и женщина полюбили друг друга. Имадис, когда не находился в плавании, жил в комнате в Прачном Доме, где работала и обитала Лиа.

Вскоре двое узаконили свой союз, дав клятву друг другу перед образом Тиасс.

Их жизнь до встречи была нелёгкой, но в конце она вознаградила обоих, даровав им любовь и покой, что якорем укрепили Имадиса и Лиа в изменчивом мире.

Затем мужчину перевели работать на другое торговое судно, «Имида», но резкий и прямодушный характер Имадиса Лэйна оказался не по нраву капитану корабля, а когда тот узнал, что начальник Северного Судоходства хочет повысить Имадиса и назначить мужчину на его место, он и вовсе не мог боле находиться рядом с Имадисом: таким сильным был его гнев, питаемый завистью.

Сейчас штурман «Имиды» понимает, насколько мелочными были те распри и обиды, и, знай он наперёд о той роковой ночи, 19 февраля, он бы остался дома, со своей Лиа, пусть даже рискуя потерять работу и должность капитана, которую ему обещали по возращении из Ингиррата.

Имадис Лэйн вдруг вспомнил то запредельное ощущение ужаса, тот иррациональный страх, неподвластный его сильному духу; чувства пережитого кошмара возымели над ним вновь. Имадис открыл глаза, достал из кармана баночку с лекарством и проглотил одну пилюлю, как рекомендовал ему лекарь Орист Нил.

* * *

Сандра не спускалась к ужину, слишком она была расстроена сложившимся положением вещей и дома и, прежде всего, на работе, за что она ещё больше прежнего гневалась на отца.

Женщина долго лежала неподвижно на своей кровати и смотрела в потолок, между тем тени от деревьев за окном, что тонули в палевом закате, стремительно ползли по стенам комнаты.

Они были подобием мрачных вестников, гнетущих и несущих отчаяние.

В былые времена, когда Сандре приходилось тяжко или нужно было обдумать нечто важное, она возилась на кухне, святая святых госпожи Раниды.

До того, как Фанимар взял домоправительницу на работу в поместье, приготовлением еды занималась Линда Эмрик, мачеха Сандры, о которой она вспоминает с болью в сердце.

Когда Сандре было пять лет, Фанимар посчитал, что девочке всё-таки необходима мать, тогда он и познакомился на одном из светских вечеров с экстравагантной особой Линдой Эмрик, амбициозной певицей, не имевшей особого музыкального таланта.

Её выступления ограничивались малой сценой, и вскоре карьера Линды захирела. Женщина искала выгодную партию, а кандидатура тогда уже знаменитого профессора естествознания, владеющего поместьем, подходила как нельзя лучше.

Фанимар увидел в Линде искренность и честность, не смотря на всю внешнюю артистическую мишуру, коей она скрывала свой истинный образ.

Линда поселилась в особняке и посвятила себя семейной жизни целиком и полностью, она воспитывала Сандру, управляла домом и изредка писала неплохие песни, это, к слову, удавалось ей лучше, чем пение.

Сандра любила мачеху, научившей девочку кулинарному мастерству, к которому была предрасположена Линда.

Однако Фанимар был холоден к женщине, он любил её, но в большей степени как друга, его сердце принадлежало Селене, и никто не мог занять её место, память о покойной жене слишком часто тревожила его, а это ощущала Линда.

Женщина не могла больше мириться с тем, что всегда будет второй, всегда будет вместо кого-то, и через семь лет совместной жизни, она ушла от Фанимара.

Это разбило сердце Сандре, какое-то время она продолжала переписку с мачехой и даже наведывалась к ней в дом, что Линда приобрела на берегу моря на средства, вырученные от изданного ею сборника стихов песен, да и Фанимар никогда не отказывал бывшей жене в материальной помощи.

Вскоре Линда исчезла из жизни семейства Калеста, так же внезапно, как вошла в неё. Сандра пыталась разыскать мачеху, но тщетно. Кто-то говорил, что женщина покинула Трэсмадес и уехала куда-то на полуостров Эсферос, иные утверждали, что Линда вовсе вышла замуж во второй раз и поселилась где-то в Альвесте, однако определённо никому не была известна её дальнейшая судьба.

С тех самых пор Сандра не ищет привязанностей, она убеждена, что человеку ничего не стоит предать другого или пожертвовать кем-то ради собственной выгоды, как это всегда делал Фанимар.

«Уйти из жизни человека, даже не попрощавшись, просто раствориться в неизвестности, будто ничего и не было, ничего, что так крепко связывало…»

С этими, отнюдь невесёлыми мыслями, Сандра спустилась на кухню, где уже всё было убрано на свои места, а хозяйка этих мест, по-видимому, отдыхала в своей опочивальне. Признаться, Сандра недолюбливала госпожу Раниду, но никогда не демонстрировала этого.

Женщина решила приготовить омлет с гренками, так как всю ночь не планировала сомкнуть глаз, желая закончить работу с бумагами по одному очень тривиальному делу, очередной мелкой ерунде, до которой её только и допускали, благодаря стараниям Нуатрикса.

Сандра включила плиту, достала из холодильника яйца, молоко, сыр и зелень. В этот момент её напугал мужской голос, отчего женщина вздрогнула и выронила одно яйцо, которое со шлепком плюхнулось и разбилось о пол.

– Извини, не хотел напугать, – сказал Миколас, который выглядел заспанным, – ты не видела вермут? В столовой нет.

– Посмотри в подвале, или в шкафу Раниды, – бросила Сандра, вытирая пол тряпкой.

– Тебе не спится? Ужинать с столь поздний час, это гарантировать себе беспокойный сон.

– Я не могу нормально спать, зная, что за стенами дома эти стервятники, – пренебрежительно ответила Сандра, имея ввиду ищеек Нуатрикса.

– В меня они тоже вселяют какое-то напряжение, не могу работать.

– Я вижу, – усмехнулась женщина, – понемногу напиваешься? Ничего не меняется, Миколас.

– Все изменения тщетны, Сандра. Человек это потерянное и брошенное на произвол судьбы существо, он точно рыба в бескрайнем океане, плещется, стремиться куда-то, а от него только брызги и всё тут.

– Должно быть, тешить себя таким проницательным умозаключением проще, чем пытаться сделать нечто действительно стоящее.

– Ох, ну, конечно. Ты ли можешь похвастать великими достижениями? – Миколас, наконец, отворил шкаф и нашёл ещё не начатую бутылку вермута.

– Давай, хотя бы сегодня не будем ссориться?

– Между прочим, ты первая затеяла этот разговор.

– Согласна, потому и отступаю. Мне сейчас итак мерзко на душе.

– Тебе нужно выпить и отпустить свои думы и переживания. Я знаю, как подолгу ты всё крутишь в своей голове, – не дождавшись ответа, Миколас наполнил бокал напитком и протянул Сандре. Женщина, после недолгих колебаний, приняла предложения и сделала несколько глотков.

– Как Мелисса? Мне, кажется, её беспокоит твой творческий кризис. Я слышала, ты сорвал последнюю выставку? – спросила она.

– Ах, – махнул рукой мужчина, – сборище снобов, какая уж там выставка. Думают, будто смыслят в искусстве и духовности, что оно несёт. А Мелисса переживёт это, как всегда.

– Нет, Миколас, терпению рано или поздно приходит конец. Готова поспорить, ты тоже так думал, когда мы начинали совместную жизнь.

– Как не странно, но нет. Я всегда знал, что мы не сможем выносить друг друга со временем.

– Мы были ослеплены кратковременной страстью, и всё это было большой ошибкой…

– А Тео и Ирма?.. Они, скажешь, тоже ошибка?

– Хм… – Сандра сделала ещё пару глотков пряного вина, – Мы даже не смогли их нормально воспитать. Порой мне кажется, что они считают своими родителями Фанимара и Мелиссу.

– Но в этом только наша вина.

– Я знаю, – Сандра разбила яйца, смешала их с молоком и тертым сыром, хорошенько взбила венчиком и вылила в разогретую сковороду.