Романтик. В поисках простых истин

Анатолий Агарков

Романтик. В поисках простых истин

Если вы не поняли человека, вы не имеете права осуждать его,

а если поняли, то, вполне возможно, не пожелаете этого делать.

(Г. Честертон)

Я расскажу тебе за жизнь

Дед идет с сумой и бос,

Нищета заводит повесть:

О, мучительный вопрос!

Наша память – наша совесть.

(парафраз И. Анненского)

Привет, потомок!

Давненько мы с тобою не общались вот так, в форме монолога. Телефон, визави – все как-то не то. Ты всегда полон забот: понятно – кормящий папа и глава семейства, ответственная у тебя работа. Всегда приходится слушать мне, ибо твои заботы куда важнее. А вот теперь послушай ты или вернее почитай, подумай, а родится мысль, то и ответь – порадуй нечужого старика.

Теперь работаю я в санатории «Урал», душой отдыхая, как никогда прежде, и могу уверенно сказать, что лучшее для жизни место здесь, а время лучшее сейчас, и общество – ну, то, что надо. Не случайно рядом поставил «жизнь» и «работа», потому что нельзя, участвуя в организации процесса оздоровления, не быть сопричастным самому – тот же воздух и та же вода, те же комфорт с ландшафтом…. Так что «работа» – с большой очень натяжкой. А размышлять можно, сколько душе угодно.

О чем?

Помнишь, как-то спросил тебя: «Что ты умеешь делать лучше всего?».

Ты сказал: «Строить» – другого ответа и быть не могло: ты – строитель по образованию, призванию и сути своей.

Для меня проблема была в том, что на этот вопрос в твои годы я отвечал: «Строить коммунизм». И это было искреннее убеждение, а не дань хорошим манерам в духе того времени. Больше скажу – ни вожди, ни идеологи социальной стройки не внушали уважения, но какова тема! История цивилизации, культура и все религии народов мира имеют одну общую задачу – очеловечение человека. Труд его создал, а духовность шлифует, доводя до совершенства.

Лев Толстой как-то сказал: «Именно твоя деревня дает тебе силу Вселенной».

Это к вопросу о гранях человеческой души или с чего начинается Родина. И где заканчивается – ибо круг жизни очерчен для каждого из нас: откуда начал путь свой, туда и вернешься. Но для сознания – из небытия в небытие: материя не исчезает. Лавуазье считал: «Ничто не умирает, ничто не рождается – все трансформируется».

Хотя про душу разное твердят: кто считает – она летит в рай, кто – реинкарнирует. А про смерть так просто – компьютерная перезагрузка ….

А для нас, пожилых людей, «последняя черта» не пустой звук. Время подводить итоги, когда каждому свое: невежеству – богатство, мудрости – покой. Наимудрейшие из мудрых полагают: «Старость надо готовить смолоду». Думаю, это о вере. Вера стоит над знанием, потому и называется вера – или веруешь, или нет.

На что материалисты – есть и такие – резонно отвечают: ни одно живое существо на планете, от мартышки до канарейки, не нуждаются в десяти заповедях, прописанных в библии, чтобы знать, как себя вести. Надо лишь следовать законам природы, и тогда мир расцветет в гармонии. Так думают сторонники Дарвина, забывая, что всякая живая тварь повинуется лишь своим инстинктам и следуют заложенной природой в них программе. С людьми дело обстоит сложнее, ибо люди заимели душу вместе со всеми ее капризами и придурью вселенской.

Вот пример такого человека.

Он говорил: «Я не знаю и знать не желаю, что это за церковь такая, какому богу в ней молятся, когда ее возвели и для чего. Имел я в виду вашу религию! Мой храм – это деревья в лесу, облака в небе, вода в озере. Мои соплеменники – это те, кто мыслит и чувствует так же, как я, а не те, кто связан со мной кровными узами. Впитывать в себя все, что окружает, жить настоящим так просто, что никто и не думает об этом. А зря!»

Это люди гармонии.

Люди науки – они тебе ближе – считают: наш мозг состоит из двух полушарий. Правое полушарие чувствует, левое – объясняет. Правое мыслит образами, левое – знаками. Правое подчинено ощущениям и эмоциям, левое – стратегии и логике. Может, верно, но скучно.

Помнишь, в детстве рассказывал тебе о звездах, как далеких-предалеких солнцах? Этому учит наука астрономия. Но наши предки, не знавшие ее, видели в созвездиях картины земного бытия. И знаешь, это не делало их глупее нас, зато насколько жизнь становится богаче с воображением. В языческих верованиях поклонение силам природы было важнее, чем почитание священных книг, ставших прибежищем слабых и всегда нуждающихся в поводырях.

Вот ты отвергаешь веру в Бога и считаешь, что религия не дает ответ на основополагающий вопрос – кто есть человек и ради чего он живет. Но ведь и твой интеллект еще не способен дать определение – что есть духовность? Если позволишь, перефразирую королеву датскую, родившую Гамлета: «Поверни, сын мой, глаза зрачками в свою душу …». Что ты видишь?

Если верить уроженцу Тулузы Верберу Бернару, все вокруг – это только вера. История прошлого, фантазии о будущем…. Все всегда начинается с идеи, пришедшей в голову человеку, а Природе потом приходится отдуваться, претворяя ее в жизнь. Это Гомер придумал Одиссея, а Павел, прозванный Святым – Иисуса Христа.

О, сила мысли! Ничего нет, и вдруг простое слияние двух нейронов создает череду идей. Соединение двух нервных клеток порождает концепт – он остается в памяти и находит свою белковую форму. Каждая идея становится материей.

Ты понял мысль? Не Природой создан человек – он сам придумал ее.

Ай да Вербер!

Причем жизнь, организованная Природой по задумкам человека, имеет свойство развиваться по спирали. Отец мой говорил – по кругу: «Жизнь потому топчется на месте, что молодежь повторяет ошибки стариков».

В любом случае, жизнь – вечное повторение. Проблема, с которой мы не справились с первого раза, видоизменившись с поправкой на время, настигает нас вновь. Или наших детей – ибо Проблема обязательно должна быть решена. Если Природа не найдет исполнителя с первого раза, она повторит попытку – поэтому будущее каждого предначертано. То, что не происходит сразу, просто откладывается. То, что должно произойти, произойдет. События назначены и даты указаны в Книге Судеб.

А когда иссякнут силы, человек возвращается на круги своя – на свалку памяти. Среди обломков самого себя становится ослепительно ясно, что не так жил, не тем верил и не тех любил – слушал, но не слышал; смотрел, но не видел; знал, но не понимал. И видимо, за то жизнь обошлась с ним не лучшим образом. Прозрение всегда приходит слишком поздно – это проблема всего человечества. Только в старости, когда тело уже не слушается, приходит понимание, как надо жить, ради чего. Это, так называемый, старческий синдром о напрасно прожитой жизни.

Блажен тот, кто умирает без этих мук. Даже наимудрейший из когда-либо живших Соломон, который создал свое царство, имел сотни жен, воздвиг великолепный храм, в историю вошел легендой, так оценил перед смертью жизнь: «Суета сует, и все – суета».

И приходит в голову страшный вопрос: а вдруг он прав – жить не стоило, и даже начинать. Ведь, такая правда, как граната с выдернутой чекой: с ней надо обращаться весьма осторожно, и передавать ее можно не всем. Не дай Бог – барабум случится!

Но люди живут, не смотря ни на что, и зачинают новые жизни, и сортируются испытаниями на победителей и побежденных. Победители на виду – они купаются в роскоши и славе; единственное, что их пугает – безносая с косой. Проигравшие ничего не имеют и покорно ждут дней последних донце по принципу: «Все минуты жизни ранят, и лишь последняя убивает».

Все циклично. Все фрактально.

Люди рождаются с плачем, растут с надеждой, а умирают с хрипом и сожалением, что не так жили или успели мало. Очередной парадокс – каждый делает все, что может, но любого ждет неудача. Понимание, что надо было делать и как, приходит вслед за тем, как изможденное тело покидают силы.

Самым хитрым из всех смертных был Уинстон Черчилль, он считал: «Добиться успеха – значит идти от поражения к поражению, не теряя оптимизма». Заключенные в этой фразе обещание, надежда и сила помогают побеждать превратности судьбы и преодолевать испытания или хоть как-то оправдать незряшность жизни вообще, а не только британского премьера в частности.

Но вернемся к Толстому с его деревенькой – здесь все начинается, и все заканчивается. Как началом Материи была Энергия, так началу жизни дали сила земли, сила воды, сила атмосферных явлений….

И жизнь состоялась на Земле!

Ты проснёшься на рассвете

Мы с тобою вместе встретим

День рождения зари.

Как прекрасен этот мир, посмотри

Ты не можешь не заметить

Соловьи живут на свете

И простые сизари

Как прекрасен этот мир, посмотри

Ты взглянула и минуты

Остановлены как будто

Как росинки – их бери

Как прекрасен этот мир, посмотри,

Как прекрасен этот мир!

(В. Харитонов)

Сквозь полувековые завалы память возвращает в эти места – в ароматы густого разнотравья, ласковый шепот «спи, моя радость, усни» березовой листвы, в исполинский гул сосен, пронзающих безупречную голубизну неба. Организму была дана команда «отдыхать!» – и так сладко лежать разнеженному и одурманенному, отдаваться течению неспешного времени и утопать в полуденном мареве.

Широкая поляна, вся залитая солнцем, кажется, парит над окрестностями, над лесным озером с белым солончаковым берегом. Ландшафт настолько ярок красками, что хочется вырезать его ножницами, вставить в рамку и повесить на стену. Только зачем же вырезать и заключать такую красоту? Пусть любуются все!

Звенит от птичьего гомона воздух, стрекочут кузнечики – и весь этот шум вселяет такое немыслимое ощущение радости бытия, такое упоение юностью и присутствием счастья, что кажется, будто исполнилась самая отчаянная мечта. Разве чистая радость и желание вечно лежать на этой поляне не достаточные основания сами по себе? Разве непременно надо исполнять придуманные другими людьми правила какой-то игры в поисках каких-то непонятных и чуждых ценностей?

Быть может, память, которую считал чудесным золотым ключиком от страны, где веселье чуть-чуть горчит, а печаль светла и поэтична…. Быть может, память о тех школьных турпоходах на замечательный берег Подборного породила в сознании понимание, что в жизни есть два мира – гармоничный от матушки Природы и надуманный от людей, который живет своей логикой и подчиняется своим правилам игры.

Ой, как неуютно в том мире с его логикой, где одним неистовая погоня за «золотым тельцом» или лихорадочное карабканье по служебной лестнице, другим только банальные и плоские чувства – нежелание заниматься работой, неприязнь к начальству и детское стремление избежать наказания. Ничего не попишешь – если дело, которым ты занимаешься, вызывает у тебя только внутренний дискомфорт, будь готов к производственным неприятностям.

Поневоле возникает желание улизнуть туда, где никто никому никогда не навязывает свою волю. Или хотя бы не мешает жить по своему разумению. Где ничего нет и не надо кроме великолепного, всепоглощающего одиночества и наслаждения звуками, запахами и цветами.

Всю свою жизнь, как бы ни было где-то здорово (на Кубе, например), всегда подспудно стремился сюда – к лесному озеру, сочной изумрудной траве, к тающим в опаловой дымке далям; и к людям здесь отдыхающим – не живущим, а словно играющим в жизнь, как беспечные дети.

Попробую объяснить это влечение.

Бытует версия, что наряду с электромагнитными силовыми потоками в недрах Земли существуют движения животворящих сил. Места их выхода на поверхность некогда создали условия возникновения жизни. С незапамятных времен весь живой мир интуитивно находил эти «оазисы» и охотно плодился там. Ученые дали им название – «пупы» Земли. Совершенно не сомневаюсь, где на Южном Урале такое место есть.

Сам посуди.

Неспроста целых пять озер вокруг села Хомутинино общеизвестны лечебными свойствами своих грязей. А линзы минеральных вод с удивительнейшими оздоровительными эффектами глубоко под землей у Подборного озера? Впрочем, все это и более подробно в любом доступном источнике прочтешь.

Ты меня послушай.

Знакомые летчики с Упруна говорили – с высоты их полета конфигурация расположения Пяти Озер в лунном сиянии очень здорово напоминает профиль лебедя, планирующего по кругу, распластав крылья и вытянув шею к месту посадки. А лебедь всегда считался у славян символом чистоты и верности, красоты и здоровья.

Это Знак, сын мой – знак места выхода животворящих сил!

И еще.

Наделил меня Господь от рождения одной замечательной способностью – в любом месте, в любое время суток безошибочно определять направление к дому. Отец мой, рыбак и охотник, поражался – ему это давалось только памятью и грузом ошибок. Так вот, на берегах Подборного (а бывал я здесь много раз) компас мой внутренний отключался. Мало того, что ошибался с направлением к дому – отойдя на пару десятков шагов от места ориентации, менял мнение о нем чуть ли не на противоположное.

Место природной аномалии?

Себе объяснил это так: заповедный край не хочет отпускать своих гостей – куда ты, мол? оставайся! здесь твой дом! Представляешь, с каким душевным настроем стремился сюда – пусть даже на работу.

Но есть еще одно обстоятельство, заставляющее сердце биться быстрее, делавшее возвращение к Подборному еще желаннее и необходимее – далекие образы школьных друзей, свидетелей детства, с почти родными лицами, полузабытыми и вечно дорогими, которые мельтешат в памяти, но не обретают уверенные черты, не становятся зримыми и узнаваемыми, дразнят и мучают неопределенными смыслами и ассоциациями, задавая вопросы, на которые не было ответов. Может быть, здесь и сейчас к логической развязке придет повести нескончаемый рассказ о годах давно минувших, школьных друзьях, о ветре, разбросавших нас по всему свету – кто исчез, кто распался в прах, кто просто переехал и забыл. Может быть, на этом берегу ждет разгадка нестерпимо желанной тайны – наконец, увижу маятник судьбы, отсчитывающий последние минуты, часы, дни иль годы. Потому что время – единственное, с чем мы не можем справиться в нашей жизни, ибо однажды приходит срок, и все заканчивается. С этим сроком не поспоришь.

Но ведь ничего не потеряно еще – не правда ли?

Память вновь возвращает на берега Подборного.

«Ты вернулся!» – шепнула роса, которая мыла мне когда-то босые ноги.

«Ты вернулся!» – запели незнакомые птицы и зашелестели листья над головой.

«Ты вернулся!» – заискрилась бликами озерная вода, радуясь новой встрече.

«Ты вернулся!» – кивал темной кроной бор, вековой исполин.

Вернулся, друзья! Вернулся к вам и в свое детство!

Ах, как здорово начинать здесь лето – слишком прекрасное, чтобы быть реальным: теплое, сияющее, полное отблесков солнечного огня и мерцания озерной глади, пронзительно светящееся небесной синевой и всеми оттенками зелени окружающих лесов. После школьной суеты и домашнего уюта окунуться в эту почти девственную красоту Природы – это ли не чудо Великого Маниту? Ликуй, команчи!

И бледнокожие индейцы «отрывались» на все сто – не упускали радости лучших дней детства, испытывая острое ощущение неповторимости происходящего, но недооцененного тогда и не получившего выражение в словах. И стоит признать – даже в пору полового созревания (буйства глаз и половодья чувств), ночуя в палатках вповалку и обнимку, у нас хватало достаточно благоразумия, чтобы не огорчать своих родителей сюрпризами матримониальных намерений.

Просто был июнь, и лес благоухал пряной зеленью листвы и трав, и озеро скрадывало перспективу дымкой испарений, и мир птичий ликовал вечной музыкой любви и радости жизни. Казалось, округа замерла, повинуясь волшебному щелчку фотографа.

Помню, на территории пионерского лагеря скважину. Вода была вкусной, свежей, с отчетливым привкусом сладости и такой холодной, что ломило зубы и перехватывало дыхание. Еще глоток, еще один – и, утолив, наконец, так долго мучившую жажду, приятно плеснуть в лицо полные пригоршни искрящихся капель, смеясь и поддразнивая собственное отражение в ладонях.

С воды и начнем….

Сейчас наберу ведро и отнесу на костер, вокруг которого сидят школьные друзья, взбунтовавшиеся вместе со мной против существующего порядка мироздания – так же просто и естественно, как это уже случалось в моих мечтах. Какая разница, сколько времени прошло, если нам легко и радостно встретиться вновь.

Изгиб гитары желтый ты обнимешь нежно,

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнется купол неба, большой и звездно-снежный…

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.

Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись!

И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,

Чьи имена, как раны, на сердце запеклись,

Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

(О. Митяев)

А грустят «бродяги» от того, что искры гаснут над костром, как признаки неоспоримого финала драмы жизни, раньше казавшейся радостно-таинственно-светло-прекрасной. И вяло философствуют о несовершенстве человеческой судьбы – с легким привкусом сладковатой тоски говорят, что все, конечно, здорово, но ведь годы-то ушли безвозвратно, и встреча наша запоздала лет так на …дцать. И не находится ни одного, пославшего скептичное настроение к чертовой бабушке и посоветовавшего не разлагать гармонию алгеброй.

А я пытаюсь понять – почему это происходит? Ведь костер и все собравшиеся вокруг – плоды моего воображения: казалось любой сценарий должен прокатить, а вот… не получается, хоть тресни. Больше скажу – вдруг почудилось, что они люто ненавидят меня за то, что так легко и просто могу совершать путешествия во времени, прихватив заодно товарищей.

Прихватить-то прихватил, но «поляну не накрыл» – может, за то? Неужели им более по душе прескучнейший загул – с враньем, истериками, безудержным хвастовством, «охальными» песнями и выяснением отношений, как это бывало на школьных вечерах встречи выпускников? Что-то еле слышно подсказывало, что я напрасно вытащил друзей сюда в нынешнем их виде – куда как проще пацанам. А ведь мог, мне это просто: я – великий выдумщик….

Впрочем, все это никакого отношения к научной фантастике не имеет – лишь мечты о том, как могла бы произойти такая встреча. В конце концов, я мог бы легко представить, что вокруг костра сидели тринадцатилетние подростки. Хотя в том нашем возрасте южному берегу озера еще не добавили привлекательности белоснежные корпуса санатория.

О, Боже! Сколько лет тому назад это было?! А ведь, кажется, ничего не изменилось. Кроме нас. И надо серьезно подумать, что со всем этим делать дальше. Будь мы подростками, все было б ясно, но в нынешнем нашем возрасте…. м-да.

Если просто посидеть у костра, потолковать – попытаться подвести предварительные итоги? Подчеркиваю – предварительные, ибо мои личные планы на будущее грандиозны. Что-то ребята расскажут. Шибко надеюсь – пусть мы старики, но разбойники еще те.

Итак, что имеем? Кампанию школьных друзей, прошедших различными путями весьма внушительную часть жизни – стало быть, изрядно пожилых и возможно временами излишне сентиментальных; здесь, у костра на берегу озера, вместе с горечью сладких воспоминаний, вдруг почувствовавших жгучее, постыдное чувство высвобождения от мирских забот и тягот семейной жизни. Однако друг на дружку смотрят с удовольствием, предвкушая неторопливый, аппетитный разговор.

Для чего они нужны мне? Ты догадался верно – чтобы в диалоге седых или плешивых собеседников завалить тебя премудростями жизни, глубокомысленными истинами и наставлениями. Прости, умнее не придумал ничего. И строго не суди, как в американском анекдоте: «Джентльмены, не стреляйте в пианиста: он играет, как умеет».

Помню, ты говорил, что сейчас все читают только сказочные фантасмагории с нагромождением веселых глупостей и невероятных приключений. Или книжки, где раздевают догола Историю – и истязают, и измываются над ней: ибо солнце Гласности у нас взошло, осветив свалку мерзостей, имевших место или кем-то выдуманных. Ну, а я воспользуюсь отцовским правом и усажу тебя приказом за сию скучнейшую из рукописей.

Временами очень скорблю о своем, не получившемся отцовстве. Горькое разочарование и вина вползают в душу, когда узнаю о примерах твоего ума и находчивости, смелости и предприимчивости, решительности и нежности не мною тебе привитых. И тогда вся моя любовь, не востребованная собственными детьми, отдается мечтам – в них мы все вместе и очень дружны.

Это моя доля к общему разговору у костра, как того требует сюжет.

Своими победами и неудачами, пороками и пристрастиями делятся мои друзья. Все они – дети прошлого века, не очень вписавшиеся в день сегодняшний, с его гнусными проблемками, искалеченной нравственностью, с тараканьими забегами за длинным рубликом или к доходному креслу, когда даже записные остряки и насмешники теряют чувство юмора, присущее им с детства.

Без спиртного разговорились полувымышленные герои – мне остается только следить, чтобы разговор не уходил далеко в сторону от темы назидания потомкам: освобожденный от домашних комплексов, он то и дело становится раскованным. Старики-разбойники начинают хвастать своими связями с «лицами противоположного пола, значительно уступающими им в возрасте». Это, сын мой, еще один явственный признак старости – чем старше мужчина, тем моложе ему нравятся женщины…

Однако проходит бравада, и разговор возвращается к мысли «Жизнь кончена!» – наваливаются метания, рефлексия, вспоминаются покойные друзья… перестройка…. приватизация….. Общее мнение: нахлынувшая в Россию демократия обездолила всех – кого-то последних портков лишила, кого-то остатков совести.

Все у костра разом оказались беспортошными. Но, тем не менее, живо обсудили – у кого какие квартира, дача и машина. Ибо эти блага цивилизации для бывшего советского человека в его ограниченном существовании – замечательные вехи жизни.

Как говорят в Одессе: мне с вас смешно!

Только для некоторых неприсутствующих в жизни на самом деле было совсем не смешно и намного страшнее – я помню рассказ одноклассницы, жены офицера и беженки из Андижана – но не о них сейчас речь, а о друзьях моих, которые снисходительно и инфантильно с безмятежным видом пукнувшего ребенка рассуждали сейчас о власти, политике, бизнесе и о будущем страны.

Поняв, что тема теряется, тут же ввернул философский стимул.

– Вашу мудрость из прожитых лет в назидание потомкам меняю на стакан водки.

Минутное замешательство, потом один выдал:

– Я, братцы, понял, почему америкосы такие тупые все.

– Ну и…?

– Так они же под нами вверх ногами – стало быть, антиподы. Ты попробуй-ка день-деньской вверх тормашками – кровь в голову прильет, поневоле затупишь.

Смешно и не лишено резона – пусть будет мудростью.

Второй начинает:

– Вся наша жизнь состоит из приобретений и потерь. Но наступает старость, когда приобретать уже ничего не надо – поздно. Но и терять ни за что нельзя! Особенно страшно, когда потери вдруг пошли одна за другою. Наступит время – и ты уйдешь. И жизнь кончится….

Пауза.

Я не выдерживаю.

– И что? Где соль? Что на ус намотать?

Он ткнул пальцем в стакан в моей руке и поманил его к себе.

– Вот помру с похмелья, будешь знать…

– Это мудрость? – усомнился я.

Полный стакан в моей руке не дает покоя соискателям.

– Я попробую сморозить, – вызвался еще один. – Старость – это клетка: сидят в ней, смотрят на окружающий мир…. причем сидят поодиночке. Заметили, мужики, что бабушки теперь на скамейках не торчат у дома, как раньше. Перемерли что ли все?

– Смотрят сериалы.

Соискатель лишь покосился на подсказчика и, не вступая в полемику, продолжил:

– В старости что обиднее всего? Человек прожил жизнь, набрался ума и опыта – есть, что людям рассказать, дать совет, а его не слушает никто. Мудрость из него, можно сказать, так и прет, но никому ее не надо.

Поняв, что мысль исчерпана, протянул ему, довольному, стакан.

– Ерунда это – про старость, – новый соискатель огненной воды. – В конце жизни ты всегда один. Я вот что понял: счастье – это дар врожденный. Если ты им наделен, все равно будешь счастливым, даже если женат на стервозной Бабарихе. Но несчастное мироощущение – это тоже дар. Может быть, не менее ценный.

– Как это?

– Счастье усыпляет душу, несчастье ее развивает. Жизнь несчастного человека глубже, рельефнее. У человека трагического больше возможностей раскрыть свой духовный потенциал. Вот почитайте Достоевского….