Гнев Тиамат

– Готовсь, – рявкнула Бобби. – На счет пять!

Капсула задрожала, выбрасывая захваты, и они тут же вцепились в грузовик. Ее мотнуло вбок, а потом два корабля столкнулись. Удар о тяжелый грузовик вышел основательный, но его смягчила внутренняя гелевая прокладка скафандра и надувшаяся обивка амортизатора, так что Бобби ощутила только давление на грудь, да и оно сразу исчезло, когда капсула, погасив ускорение, перешла в свободный полет. Хороший знак. Стало быть, Алекс не промахнулся, и грузовик дрейфует без двигателя.

– Приготовиться к ускорению, – сказала Бобби, и последнее слово едва не потерялось в реве тяжелых тормозных двигателей капсулы, не позволявших грузовику высунуться из-за Юпитера. Амортизатор автоматически развернул ее лицом по направлению движения. И снова перегрузка сдавила грудь.

Когда разгон пошел на убыль, Бобби крикнула: «Пошли, пошли, пошли!» – хотя в том и не было необходимости. Ее стрелки к тому времени, как отвалилась перегрузка второго маневра, были уже на ногах. Джиллиан, ударив по панели у шлюза, выбросила стыковочный рукав. Он установил герметичное соединение с грузовиком – от толчка еще раз вздрогнула палуба. Две секунды, и направленные заряды внутри рукава пробили дыру в двойной обшивке грузовика Союза перевозчиков. И сразу отодвинулась дверь шлюза.

Джиллиан оказалась в нем первой, нырнула в еще светящуюся красным пробоину. От переборки первого коридора оттолкнулась влево, к машинной палубе. Эрнандес и Орм не отставали от нее.

– Мы на борту, – доложила Бобби по командной связи, обращаясь к Алексу на «Предштормовом». Их лаконская аппаратура модулировала сигнал соответственно частотам глушения, так что была надежда, что радиограмма пробьется, но Бобби не доверяла этой системе полностью. Впрочем, пока и не важно. Алексу, занятому боем с двумя фрегатами, не до успехов ее команды. Пока «Предштормовой» не очистит космос вблизи грузовика, связь будет обрывочной.

Бобби пролетела в пробоину, и сразу за ней подтянулись трое оставшихся. Бобби оттолкнулась от стены коридора вправо, в сторону командной палубы. Собственно, это был не коридор, а центральный лифт корабля, и закрытые люки по всей его длине отмечали пройденные палубы. Бо́льшая часть вела в грузовые отсеки. Некоторые – в жилые помещения для команды. В рубку выходил только один, и он-то и был нужен Бобби.

Джиллиан со своими из машинного отделения подчинят себе двигатель и жизнеобеспечение. Бобби займет рубку и отрежет связь с внешним миром. Если в рубке не окажется комиссара – не беда. Овладев кораблем, они, никуда не торопясь, обыщут все помещения. Под «не торопясь» подразумевалось пять или десять минут.

– Следите за люками, – сказала она, скользя вдоль переборки в направлении рубки. Напоминание было излишним: их скафандры обследовали каждый квадратный сантиметр окружающей среды на предмет тепла, излучения и даже уникального электромагнитного сигнала, создаваемого биением человеческого сердца. Для человека в лаконской броне почти не бывало неожиданностей. Но любой приказ напоминает команде, что она здесь, владеет положением и заботится о безопасности каждого.

– Подтверждаю, – отозвался Такеши. – Они почти все холодные, наверное, в грузовом трюме вакуум.

– Да, маловероятно, что к нам сзади подберется кто-нибудь в вакуумном скафандре, – согласилась Бобби, – но малая вероятность не равна нулевой.

Скафандр Бобби высветил схему поверх люка на следующую палубу.

– Этот наш, – сказала она, и ее люди с оружием на изготовку выстроились полукругом на переборке около входа. Как бы ни был сориентирован корабль под тягой, для абордажников рубка находилась внизу.

– Не забывайте, – сказала Бобби, – среди них могут быть свои.

Одновременно с ее словами на всех экранах возникли объемные изображения двух женщин.

– Своих защищаем в первую очередь, пленных берем во вторую. Ясно?

Они вразнобой подтвердили. Бобби шлепнула ладонью по панели около люка, а ее броня в долю секунды взломала электронную защиту замка. Люк ушел вбок.

И началась стрельба.

Для человеческого мозга в скоротечной схватке на малой дистанции все происходит одновременно, но, вспоминая потом, он усердно выстраивает события в последовательное повествование.

Бобби мгновенно бросила тело сквозь люк, в рубку. Ее люди держались за спиной. Встречные пули высвечивались на экране яркими линиями, показывая направление, откуда стреляют. Часть пуль попала в нее и в ее людей. Броня, оценив угрозу повреждения как ничтожно малую, игнорировала их. В помещении обнаружилось семь человек в легкой защите. Ее скафандр пометил одного как союзника. Одна из двух агентов сопротивления. Пятеро стреляли в нападавших. Один спешил укрыться за амортизатором. Бобби угадала в нем комиссара.

Рука действовала без участия мысли: встроенное в манжет оружие мгновенно развернулось, разрезав пополам двоих вооруженных. Остальные трое разлетелись красными брызгами и клочьями тел под огнем ее команды. Весь бой продолжался не более двух секунд, хотя в воспоминаниях, когда мозг выстроит связный сюжет, должен был показаться много дольше.

Через тридцать секунд после того, как открылся люк, двое людей Бобби, встав по бокам, прикрывали партизанку, а Такеши припер комиссара к переборке и связывал ему руки стяжками. Бобби осмотрела палубу. Обшивка цела, заверил ее скафандр. Отличная штука – лаконские пули, предназначенные для боя с личным составом в пространстве корабля. Для противника в легкой защите смертельны, а при ударе о переборку рассыпаются в пыль.

– Рубка наша, – сообщила Бобби.

– Машинный наш, – незамедлительно отозвалась Джиллиан. – И с нами одна из двух лазутчиц. Вторая у вас?

– Подтверждаю. Наши все целы, груз взяли.

– Вот и хорошо, – сказала Джиллиан. – Хочу видеть его лицо, когда он поймет, что его жизнь отправилась в утилизатор.

– Джиллиан, проводи сюда нашу союзницу, – распорядилась Бобби. – Давайте запихнем их всех в аварийные скафандры, и можно отправляться на «Предштормовой». Остальным разойтись и визуально оценить добычу. Когда «Предштормовой» подойдет, все ценное должно быть готово к погрузке, а времени мало. За дело.

– Принято, – отозвалась Джиллиан.

– По-моему, это победа, – обратилась Бобби к Такеши.

Он ухмыльнулся:

– Как два паль… – Не договорив, он взорвался.

Умом Бобби понимала, что его убило сквозное попадание из ОТО. Изнутри корабля это выглядело как дюжина одновременных взрывов на противоположных переборках. Помещение наполнилось светящимися осколками, рикошетившими от стен и панелей, и серым дымом испаряющегося металла. Такеши – расчлененное тело в обломках высокотехнологичного скафандра – плавал в облаке шариков крови.

Снаряд, кажется, никого больше не задел, но Бобби не успела ничего сказать, как из рубки пропал воздух. Только что была атмосфера, а миг спустя – вакуум. Воздух уходил так стремительно, что едва успел потрепать полы голубого комиссарского кителя.

– В скафандры их! – гаркнула Бобби, но она знала, что уже поздно. Она была марсианка. Она с начальной школы отрабатывала порядок действий при потере атмосферы. Пятнадцать секунд до обморока. Все, что можно сделать, должно уложиться в эти первые пятнадцать секунд, иначе толку не будет. Если вакуумный скафандр требует для надевания более пятнадцати секунд, ты умрешь раньше, чем его наденешь.

Ей оставалось только беспомощно наблюдать, как партизанка, помогавшая им захватить корабль, выдыхает последнее в жизни облачко пара. Комиссар, ради которого все и было затеяно, умер миг спустя с искренним недоумением на лице. Тысячи фактов и тайн, которые, возможно, лежали между успехом подполья и общей смертью в гулаге, испарились из лопнувших клеток этого человека.

Уцелевшие в рубке панели светились красным. Корабль тоже погиб.

– Ударная группа вызывает «Предштормовой», – заговорила Бобби, открыв командный канал связи. И услышала только слабый шорох фонового излучения. – «Предштормовой», отвечай.

Тишина.

– Дерьмо! – Джилли вплыла в рубку, волоча за собой тело погибшей на машинной палубе союзницы. – Мы и «Предштормовой» потеряли?

– Чама. – Бобби ткнула пальцем в одного из своих. – Выходи наружу, попробуй высмотреть «Предштормовой». Вдруг на прямой видимости связь заработает? Остальные – задание прежнее. Составьте мне инвентарный список. И приготовьтесь к спешной погрузке, когда найдется наш корабль.

– Или, – добавила Джиллиан, – готовьтесь провалиться в Юпитер и там сдохнуть. Потому что скорость у нас сейчас ниже орбитальной, а двигателя нет.

– Или так, – согласилась Бобби, подавив желание толкнуться к Джиллиан и дать ей в зубы. – Но до тех пор мы на задании. Валите отсюда к черту, займитесь упаковкой груза.

Боец из отделения Джиллиан доложил по радио:

– Здесь полно добра, босс. Боеприпасы, горючее – как в мамином чулане. Главное задание проимели, зато второй приз вышел богатый.

– Моральная победа, – вздохнула Бобби.

– Знаешь, кто толкует о моральных победах? – спросила, выплывая за дверь, Джиллиан. – Проигравшие.

Глава 8

Наоми

Со связью были проблемы.

Кольцо врат создавало помехи, затруднявшие обмен сообщениями, а передачи по направленному лучу из системы в систему стали практически невозможными. Лакония контролировала трансляционные станции по обеим сторонам врат и средоточие всего – станцию Медина на главном перекрестке империи. Лаконцы завели глаза и уши в каждой системе, а их алгоритм поиска упорядоченных сигналов отслеживал все частоты диапазона. Сабе удалось проделать кое-где дырочки: антенны направленных передач с устаревшими или расколотыми кодами защиты позволяли прицепить к законной передаче кое-что свое, и в потоке видео новостных каналов тоже иногда удавалось спрятать текстовое сообщение. Старые трюки, применявшиеся АВП, когда ни Наоми, ни Саба еще на свет не родились, только приспособленные к новым обстоятельствам. Опасность была двойной: во-первых, что военные Лаконии перехватят и расшифруют сообщения и, во-вторых, что через них отследят источник.

Против первой, тоже немалой, угрозы были средства: шифрование с автоматической перестановкой, введение в передачу помех, привязанные к контексту словесные шифры. Ничто не совершенно, и несмотря на все, что Бобби с ее командой удалось вытянуть из «Предштормового», подполье, обрабатывая информацию от лаконских военных, на три четверти руководствовалось догадками, а на четверть – надеждой. Впрочем, Наоми им достаточно доверяла, чтобы не мучиться бессонницей.

Вторая проблема – как не дать врагу выследить источник – решалась проще благодаря бутылкам.

Наоми видела океан только через объективы камер, но язык сохранил то, что давно ушло из жизни. Направленный луч до сих пор держал связь, хотя материальные провода, соединявшие два пункта, давно сменились световыми волнами. Сол до сих пор назывался Солнцем, хотя на макушки людям теперь светили тринадцать сотен таких же солнц. И выражение «записка в бутылке», для землян несшее в себе множество оттенков и намеков, досталось ей через третьи руки – из анекдотов, комиксов, развлекательных программ. Бутылки она заменила хранившимися в ее контейнере торпедами: каждая из них была снабжена импульсным излучателем и боеголовкой, способной превратить аппарат в светящуюся пыль. Программу Наоми написала сама и была в ней уверена.

Чтобы получать известия от Сабы и подполья, она могла просто слушать. Вся информация была доступна: кричала в пустоте, усиливалась сетями – надо лишь знать, какие передачи смотреть. Она ловила ее в сплетнях, новостях, в пении помех. И в лаконской пропаганде. Даже в трансляции речей Дуарте порой попадались весточки от Джима.

Пассивно принимать информацию она могла с любого корабля, и выследить ее по приему было невозможно. Она ловила передачи на локальную систему, считывая с экрана койки и ручного терминала самую свежую информацию, какую получала в жизни, да к тому же постоянно обновлявшуюся. А фильтры системы вылавливали из нее доклады и рабочие данные.

Она анализировала, составляла рекомендации и советы относительно средств и целей борьбы с новыми внутряками. А подготовив все это – когда подходил срок или она чувствовала себя на грани срыва, – передавала одной из торпед и сообщала своему агенту на борту. Торпеду выбрасывали из шлюза, после чего включалась ее программа.

Избранное случайным образом направление, случайные повороты и ускорения, случайное время до отправки. Иногда Наоми откладывала ее на день-другой, чтобы успеть покинуть систему или сменить корабль-наперсток. Иногда не откладывала. Правила были ее врагами, и даже закономерности рассчитывались так, чтобы скрывать ее след.

В заданное время бутылка выкрикивала все в едином импульсе. Где-то в системе антенна Сабы слушала – так же, как Наоми. Беззвучно, пассивно, неуловимо. Это походило на космическое чревовещание, и только так – медленно и несовершенно – шел у них обмен информацией, между тем как враг рассылал свои сообщения откуда угодно со скоростью света.

Вот что значит быть последним волком в стае.

Труднее всего давалось время между отсылкой бутылки и импульсом. Часами, днями, а иногда и неделями она перепроверяла себя. Прочесывала свои планы и предположения: наверняка где-то допущена ошибка, и ее еще можно исправить, прежде чем она разлетится по системам рябью волн. Слушала новую информацию, которая требовала поправок – а ведь сказанное не возьмешь обратно.

Именно этим она сейчас и занималась.

Ее ящик сменил «Мосли» на другой корабль, почти такой же, только этот назывался «Бикаджи Кама». Он на четверти g шел к Оберону с шахтным оборудованием, по дешевке закупленным на Марсе. Наоми уже не воспринимала привычного гула двигателей, разве что при поправке траектории полета вибрации входили в резонанс и отзывались где-то звоном. Рацион, подаренный ей на прощанье с «Мосли», был земного производства. Рис, растительный белок, соус карри – все это походило на астерскую пищу, если бы не добавки изюма. Она перевела свою систему в локальный режим, без нужды не залезая в компьютеры «Камы». Слушала музыку – тихую церерскую мамбу, под какую танцевала девчонкой, – и новости, сколько удавалось вытерпеть. Она расчистила себе место для упражнений и растяжек и религиозно соблюдала расписание зарядок, заставляя себя пропотеть дважды в день. Спала она тоже по расписанию: приглушала свет на восемь часов, не больше и не меньше, и никогда не позволяла себе уснуть в промежутках. Никаких «подремать часок». Устоявшаяся рутина держала тьму в рамках – и то не всегда.

А в промежутках она снова пересматривала собранные данные – и ждала, когда разобьется очередная бутылка.

Монитор показывал схему комплекса Бара Гаон – в нынешнем состоянии и с предполагаемым расширением. Бара Гаон был самой преуспевающей из новых человеческих систем. Три его планеты уже перешли на самообеспечение, независимые горнодобывающие кооперативы исследовали необыкновенно богатый пояс астероидов, а на двух лунах в системе единственного газового гиганта действовали базы. Карта человеческого присутствия в системе напоминала первый весенний лист: бледный, изящный, тонкий и обещающий окрепнуть со временем. Первую волну колонистов возглавили агрикультурная корпорация Ганимеда и прогрессивное мусульманское сообщество из зоны совместных интересов Великого Тарая. Их успешное партнерство привлекло еще пять волн поселенцев всего за два десятилетия.

Они еще оставались частью системы Сол, но ненадолго. План экспансии годами увязал в переговорном процессе, но атака Лаконии и воля Дуарте дали ему хороший пинок.

Задумывалось пять новых городов – по два на ближайших к их солнцу планетах и один в более прохладном поясе. Комплексу датчиков предстояло за шесть лет полностью картировать систему. Основывалось восемнадцать новых научных проектов. За два года собирались усовершенствовать инфраструктуру городов с упором на науку и культуру. Если все сложится, не пройдет и века, как Бара Гаон затмит систему Сол. Более амбициозного плана Наоми еще не видела, притом его нельзя было назвать неисполнимым.

На те же амбиции возлагало свои надежды и подполье. И она тоже.

Она пролистала список проектов. В сотый раз. Для каждой стадии требовались определенные ресурсы. Одна только сеть датчиков предполагала наем ста тридцати инженеров и разнообразных специалистов. А поскольку главной задачей сети стояло картирование, не нужно быть гением, чтобы усмотреть в ней потенциал наблюдения за системой. Тайные операции подполья в Бара Гаон сильно упростятся, если десять-двадцать процентов нанятых инженеров и специалистов будут отчитываться еще и перед Сабой.

Она вывела схему собственного плана. Не сдерживать экспансию, а контролировать ее изнутри. Первой целью она назначила директорат Бара Гаон по персоналу. Там уже рассылали запросы на вакансии и готовили бюрократический аппарат, который должен был оценивать новых сотрудников. Наоми наметила семь критических позиций и составила профили кандидатов, согласно которым Саба мог заполнять вакансии своими союзниками. Главное, чтобы это были не подставки, а реальные люди с реальными биографиями и квалификацией. Если они сумеют захватить два из семи мест, это уже даст опору для дальнейшего продвижения. С тремя они получат возможность заметать следы, и, если Лакония что и заподозрит, высмотреть их будет сложно. С пятью местами Саба практически будет контролировать экспансию Бара Гаон.

Наоми составила и список проблемных мест. Главный администратор провинции Цеанат на Бара Гаон-6 – у них эта планета называлась Аль-Халуб – была близкой подругой Кэрри Фиск и открыто поддерживала Лаконию. Важно вывести ее проекты из первой очереди и подорвать ее личное влияние. Профсоюзы лун газового гиганта имели связи со старыми группами ненавистников внутренних планет и до сих пор с яростью самозваных угнетенных противостояли любым действиям Союза перевозчиков. Сабе придется искать там других союзников. В местном правительстве имелась коммунитарная фракция, которая в открытую призывала к вооруженному сопротивлению, что угрожало, если их не придержать, лишними чистками, притом без всякого реального выигрыша.

«Бумажками горячие войны не выигрывают», – сказала в ее памяти Бобби.

– А ты посмотри на меня, – ответила ей Наоми, и голос отдался эхом, слившись со звучавшей в контейнере музыкой. Ее донимала обида. Наоми закрыла файлы, отодвинула в сторону монитор. Покидая систему Сол, она надеялась, что след последнего разговора со временем сотрется, но он засел занозой, напоминавшей о себе всякий раз, как потревожишь больное место.

«Бой между двумя, из которых только у одного есть оружие и воля его применить? Чертовски короткий выйдет бой».

А этот голос принадлежал уже не Бобби. Амосу. За несколько десятилетий совместных полетов у нее в голове поселилась маленькая копия семьи. Все они отчасти слились с нею и подавали голос, даже когда она их об этом не просила. Даже когда обрывки фраз только напоминали, что спор не окончен.

Она развалилась в амортизаторе, заставив его прошипеть шарнирами. Переключила музыку на мелодию пободрее, с четким и частым ритмом. Рабочий день только начинался, а она уже стосковалась по движению. Как будто, размяв длинные мышцы рук, ног, спины, она могла сбросить напряжение между собой и теми, кого не было рядом.

– Война короткой не бывает, – говорила она, прицепляя к потолку контейнера эспандеры. Когда она впервые вошла в этот ящик, крепления были выкрашены серой краской, а теперь вытерлись до стального блеска. – Моя прошлая война длилась поколение еще до того, как я в нее вступила. Дорогу к миру не пробьешь выстрелами.

«Победа – это не только мир. Как насчет пробить дорогу к миру и справедливости?»

Наоми сунула ступни в петли эспандеров, изготовилась, привела ленты в нужную позицию и потянула. Работа была тяжелая. До боли, но она и хотела боли. Воображаемый голос принадлежал уже не Амосу, а Джиму:

«В том-то и беда с автократией. Она прилично смотрится до какого-то момента. Жить можно. А смотрится прилично она до тех пор, пока не перестанет. О чем ты всегда узнаёшь с опозданием».

– Я борюсь, – сказала Наоми и крякнула, налегая на ленты. – Тихая работа – тоже бой. Так даже лучше. В таком бою я могу победить.

«Не при нашей жизни», – сказала Бобби. В этом, конечно, было все дело. В этой глубоко скрытой истине, с которой Наоми справлялась как умела, споря с любимыми голосами.

Пот проступил на линии волос, но при четверти g не стек на лицо. Она подтягивалась на дрожащих руках. Заставила себя снизить темп, наблюдая за состоянием. Так было еще труднее, а она того и добивалась. И меньше опасности травмироваться – а это самое главное. Медленно, осторожно, целеустремленно. Без потерь.

«Подходящая метафора для чего-то», – заметил голос Джима, и Наоми рассмеялась его шутке.

Стареть означает отказываться от всего неважного. И больше ценить то важное, что осталось.

Она отцепила эспандеры и принялась переставлять их для разработки спины, когда прозвучал предупреждающий сигнал: монитор над койкой и ручной терминал звякнули одновременно. Закончит потом. На мониторе висело единственное уведомление. «Кама» принял шифровку с ее удостоверяющей подписью. В глубинах под эклиптикой Оберона лопнула бутылка, выплеснула наружу свое содержимое. Наоми вытащила копию из буфера корабля и поставила свою систему на поиск разночтений. Что-то наверняка потерялось. Обычно теряется. Но она всегда предусматривала в сообщении повторы и метки. Сделать его нечитаемым могло только страшное невезение или мощнейший выброс радиации. Наоми проверяла лишь потому, что так полагалось.

Все файлы и сообщения копии соответствовали оригиналу. Окончательный вердикт системы сопровождался щелчком: словно кто-то прищелкнул пальцами. «Безвозвратных потерь нет».

Итак, дело сделано. Еще один аналитический доклад и новый набор приказов и рекомендаций гуляет на свободе. Наоми, конечно, уже работала над следующим. И все равно наслаждалась чувством завершенного дела.

Она переключилась на новости, вычищая непомеченные копии из локалки своей койки и восстанавливая их, словно черпала чашкой из неиссякаемого источника. Стукнув пальцем по экрану, она прочитала отобранное для нее системой. На миноритарных выборах Санаанга неожиданно прошел второразрядный кандидат – это из ее рекомендаций в предпоследней бутылке. Программная ферма на Марсе вступила в партнерство со станцией Медина для разработки новой инфраструктуры безопасности – это она считала нежелательным, но отметила в своем списке приемлемых потерь. В системе Сол сработал сигнал тревоги. Новость удостоили красного флажка, подробностей не сообщали.

Только Наоми и так знала, что это было. Война Бобби.

Та, что велась оружием.

Где-то там, так далеко, что даже свет шел часами, Бобби с Алексом рисковали собой. А она ничего не могла сделать. Наоми захлестнула досада. Или до нее дошло наконец то, что было известно с самого начала.

Она выбрала свое место. Она выбирала его, участвуя в разработке игры в наперстки, в которую теперь играла. У нее были десятки возможностей сотрудничества с подпольем. Тысячи способов жить без него. Она здесь потому, что сама так решила. Контейнер был не тюрьмой, а убежищем отшельницы. Здесь она могла переждать, пока уляжется муть в душе и очистится разум.

Тогда план представлялся удачным. И он как будто сработал. Сейчас, занеся палец над сообщением о тревоге, она поняла, что это средство больше не действует. И ткнула в экран с такой силой, будто давила насекомое. Аналитика за спиной по-прежнему бодро высвечивала: «Безвозвратных потерь нет».

– Похоже на метафору, – сказала она и представила себе смешок стоявшего рядом Джима. Они всегда любили перебрасываться одной и той же шуткой.

Миг спустя у нее вырвалось:

– Проклятье, как бы мне выбраться из чертова ящика!

Глава 9

Тереза

Кэрри Фиск возглавляла Ассоциацию Миров. И Тереза знала, что дозволение завтракать с ее отцом – показатель важности этого поста. Тереза сидела за столиком рядом с отцом, а Фиск напротив, и, слушая их разговор, Тереза чувствовала себя зрителем теннисного матча.

– Торговый договор между Обероном и группой пяти миров дает реальные преимущества, – объясняла Фиск. – Сосредоточившись на немногих системах, мы ускоряем прогресс. Оберон или Бара Гаон помогут вывести на самообеспечение еще три-пять систем за срок от семи до десяти лет, а потом каждая из них обзаведется своими клиентами. Рост в геометрической прогрессии поднимет все системы скорее, чем равное внимание каждой отдельной колонии.

Отец медленно кивнул. Тереза знала этот жест. Отец бросил взгляд на нее, приподнял бровь. Приглашал в соучастники. Тереза уловила, как поежилась Фиск. Эта женщина так заискивала перед отцом, что неловко было смотреть. Тереза пожала плечами. Чуть заметное, на миллиметр, движение означало: «Хочешь, чтобы спросила я?» Отец кивнул.