Пепел Вавилона

– Ничего с ними не случится, – подал голос Эванс. – Са? Такая у тебя работа, да?

– Знаю, – процедила Мичо, не отрываясь от экрана.

Абордажная команда переходила с палубы на палубу, отключая управление. Отменная координация – словно единый двадцатиглазый организм. Сказываются профессионализм и муштра. Жилая палуба выглядела запущенной. Оставленные на плаву ручные терминалы и питьевые груши присосало к воздуховодам. Бездействующие при отсутствии ускорения амортизаторы торчали под разными углами. Мичо вспомнились старинные видео земных кораблекрушений. Корабль колонистов затонул в бесконечном вакууме.

Она не сомневалась, что Кармонди, прежде чем действовать, вызовет ее, и сделала музыку совсем тихой.

Запрос на связь возвестил о себе деликатным звяканьем. – Корабль под контролем, капитан, – доложил Кармонди. Двое из его людей смотрели на командира, так что Мичо видела движение губ и подбородка с двух точек зрения и одновременно слышала. – Сопротивления не оказывали. Никаких проблем.

– Буш, доложите! – окликнула Мичо.

– Их защиту сняла, – отозвалась Оксана. – Тода и аллес.

Мичо кивнула – скорее себе, чем Кармонди.

– «Коннахт» контролирует системы вражеского корабля.

– Мы устанавливаем периметр и запираем пленных. Запускаю автоматическую проверку.

– Понятно. – Мичо повернулась к Эвансу. – Давай-ка отойдем подальше, чтобы не задело взрывом, если в зерновом отсеке спрятана ядрена бомба.

– Исполняю, – ответил Эванс.

Движение на маневровых едва натянуло ремни – меньше десятой g и всего несколько секунд. Отбирать то, что кто-то считает своим по праву, – опасная работа. «Коннахт», конечно, проследит за абордажниками, будет держать чуткие пальцы на пульсе. Кроме того, каждые полчаса Кармонди станет отзваниваться по протоколу. Стоит ему пропустить сигнал, Мичо превратит «Хорнблауэр» в облачко нагретого газа – в поучение следующим кораблям. А нескольким тысячам обитателей Каллисто, Ио и Европы останется надежда на другие корабли Свободного флота.

Пояс наконец сбросил иго внутренних планет. Поясу принадлежала станция Медина в сердце врат и единственный действующий в Солнечной системе флот, им принадлежала благодарность миллионов астеров. В историческом масштабе это была величайшая победа свободы и независимости. В местном масштабе они сейчас спасали победителей от голодной смерти.

В ближайшие двое суток команда Кармонди будет удерживать несостоявшихся колонистов на запертых палубах, а корабль предстоит перегнать на стабильную орбиту у Юпитера. Потом произвести полную инвентаризацию добычи. После этого еще неделю придется дожидаться установки транспортировочных двигателей. Все это время «Коннахт» останется сторожем и тюремщиком, а Мичо нечего будет делать, как высматривать в темноте новых беглецов.

Ее это не радовало, как не радовало и ее многочисленных супруг и супругов. Все же в голосе Оксаны прозвучало что-то большее, чем предчувствие неизбежной скуки.

– Боссманг, принято подтверждение Цереры.

– Хорошо. – Мичо переменой тона дала понять, что она услышала и невысказанное. Оксана Буш была ее женой с тех пор, как собралась их семейная группа. Они хорошо изучили друг друга.

– И еще кое-что. Сам передает.

– Чего хочет Доуз? – спросила Мичо.

– Не Доуз. Сам большой.

– Инарос? – удивилась Мичо. – Прокрути.

– С пометкой: «Только для капитана», – предупредила Оксана. – Могу перекачать тебе в каюту или на терминал, если…

– Прокрути, Оксана.

На мониторе появился Марко Инарос. Судя по тому, как лежали волосы, он находился на Церере или шел под ускорением. Фона за спиной не видно, не определишь, на корабле он или в кабинете. Обаятельная улыбка отражалась в теплом взгляде темных глаз. Почувствовав, как зачастил пульс, Мичо уверила себя, что это ужас, а не влечение. В основном так оно и было. Хотя в харизме поганцу не откажешь.

– Капитан Па, – заговорил Марко. – Рад слышать, что «Хорнблауэр» вы взяли чисто. Это еще одно доказательство ваших способностей. Мы не ошиблись, поручив вам командование этой операцией. Поскольку все прошло достаточно гладко, мы готовы перейти к следующей стадии.

Мичо оглянулась на Эванса и Оксану. Эванс теребил себе бороду. Оксана отвела взгляд.

– Ведите «Хорнблауэр» прямиком к Церере, – продолжал Марко. – А я тем временем собираю совещание. Строго для внутреннего круга. Вы и я, Доуз, Розенфелд и Санджрани. На Церере. – Он улыбнулся шире прежнего. – Теперь, когда система в наших руках, предстоят перемены, а? «Пелла» говорит, что вы доберетесь за две недели. Рад буду повидать вас лично.

Он четко отдал салют Свободного флота, который сам же и придумал. Экран погас. Мичо непросто было разобраться в нахлынувшей смеси недоумения, отчаяния и облегчения. Всегда не по себе, когда задание меняют так внезапно и без объяснений. А участие в совещаниях внутреннего круга до сих пор отдавало опасностью с тех времен, когда Свободный флот еще не заявил о себе. Когда годами держишься в тени, мысли и чувства меняются, и переступить их трудно даже после победы. Что ж, по крайней мере, они возвращаются в плоскость эклиптики, а не уходят в черную высоту, где происходит всякое зловещее. Нехорошее.

«Такое, – подсказал голосок в голове, – как внезапные вызовы на совещание».

– Две недели? – переспросила Мичо.

– Возможно, – едва отзвучал вопрос, отозвалась Буш. Она уже прогоняла полетный план. – Но на высокой тяге.

И не дожидаясь «Хорнблауэра».

– Кармонди это не понравится, – заметила Па.

– Стерпит, – сказала Оксана. – Приказ самого!

– Это да, – согласилась Мичо.

Эванс откашлялся.

– Так что, выполняем?

Мичо подняла кулак – да.

– Это же Инарос, – сказала она вслух, одним этим именем приканчивая зарождающийся спор.

– Ну… бьен, – протянул Эванс так, словно сказать хотел совсем другое.

– Что не так? – вопросила Па.

– Да просто это не первый раз, когда планы меняются, – морщась от беспокойства, пояснил Эванс. Гримаса ему не шла, но он был самым новым мужем, и Мичо не стала на это указывать. Миловидные мужчины порою так чувствительны…

– Продолжай, – просто сказала она.

– Ну, было то дело с деньгами и Санджрани. И с марсианским премьером, который благополучно попал на Луну, хотя за ним гонялся весь Свободный флот. И еще, как я слышал, мы пытались убить и Фреда Джонсона, и Джеймса Холдена, а оба еще дышат и разгуливают на свободе. Вот я и подумал…

– Что Марко не так непогрешим, как из себя строит? – подсказала Мичо.

Эванс ответил не сразу. Мичо уж решила, что и не ответит.

– Примерно так, – наконец заговорил Эванс. – Только об этом даже думать небезопасно, а?

– Примерно так, – признала Мичо.

Глава 2. Филип

Больше всех на свете он ненавидел Джеймса Холдена.

Миротворца Холдена, ни разу не восстановившего мира. Поборника справедливости Холдена, никогда ничем не пожертвовавшего справедливости. Джеймса Холдена, смешавшего в одну команду марсиан с астерами – с одним астером – и разгуливающего по системе с таким видом, будто он от этого стал лучше других. Нейтрала, стоявшего над схваткой, пока ресурсы внутренних планет выбрасывались на новые тринадцать сотен миров, оставляя астеров на смерть. И, вопреки всем расчетам, не погибшего с «Четземокой».

От Холдена ненамного отставал Фред Джонсон – прижившийся в Поясе землянин, вздумавший говорить от имени астеров. Палач станции Андерсон, сделавший карьеру на убийстве невинных астеров и продолжавший ее, выводя людей на смертельную для них и их культуры орбиту. Этим Джонсон заслужил ненависть и презрение. Но мать Филипа привел к гибели не сам Джонсон, поэтому Холден – Джеймс пинче[1] Холден – заслужил первый приз.

Не один месяц прошел с тех пор, как Филип разбил кулаки о внутренний люк шлюза, за которым его свихнувшаяся на культе Джонсона мать готовилась выбросить в вакуум себя и Сина. Глупые потери. Ненужные. Он уверял себя, что потому они и причиняют такую боль. Потому что ей незачем было умирать, а она все же выбрала смерть. Он разбил кулаки, пытаясь ее остановить, но ничего не добился. Наоми Нагата предпочла злую смерть в пустоте жизни со своим настоящим народом. Что и доказывало, какую власть забрал над ней Холден. Как глубоко он промыл ей мозги, и как слаба духом была она с самого начала.

Он никому на «Пелле» не признавался, что каждую ночь видит это во сне: запертый люк, уверенность, что за ним скрыто что-то бесценное, – что-то важное, – и жестокое чувство потери от того, что открыть люк невозможно. Знай они, как его это преследует, сочли бы слабаком, а отец не нуждался в людях, не способных делать свое дело. Даже если это его сын. Либо Филип – настоящий астер в Свободном флоте, либо найди себе место на станции и сиди там, как мальчишка. Ему скоро исполнится семнадцать: он уже участвовал в уничтожении землян-угнетателей. Детство осталось в прошлом.

* * *

Станция «Паллада» была из старейших в Поясе. Здесь открывали первые рудники и первые плавильные фабрики. За ними подтянулась и другая промышленность, сложилась индустриальная база. Тем более что использовать устаревшие, не сданные в переплавку дробилки и центрифуги было проще. Привычнее. Палладу так и не раскрутили. Силу тяжести на ней обеспечивала только природная микрогравитация ее массы – два процента земной, полной g. Чуть больше постоянной направляющей дрейфа. Станция раскачивалась вверх-вниз от плоскости эклиптики, словно норовила вытолкнуться из Солнечной системы. Церера и Веста были и больше, и многолюдней, но металл для корабельной обшивки и реакторов, для станций и грузовых контейнеров, для орудий, которыми ощетинились корабли Свободного флота, и для снарядов шел отсюда. Если Ганимед был хлебной житницей Пояса, то Паллада – его кузницей.

Понятно, что Свободный флот в своих странствиях по освобожденной системе не мог миновать станцию с такими ресурсами.

– C’йахаминда, кве? – окликнул капитан порта, выплывая с широкой стороны зала собраний. Зал был астерский: ни столов, ни стульев. Его архитектура почти не делала различий между верхом и низом. Филипу, который долго прожил на кораблях, под гравитацией ускорения, здесь было удобно, как дома. Марсианские проектировщики никогда не добьются такого аутентичного эффекта.

То же относилось и к капитану порта. Долговязый – таких длинных костей не найдешь даже у тех, кто провел детство при низкой и непостоянной силе тяжести. И голова относительно тела больше, чем у Филипа, Марко и Карала. На глазу слепое бельмо: даже фармацевтический коктейль, дающий человеку возможность существовать в невесомости, не спас глазных капилляров. Такому человеку не выжить на планете, даже совсем недолго не продержаться. Дальний конец спектра астерской физиологии. Именно таких призван был защищать и представлять Свободный флот.

И, наверное, именно поэтому он находился в таком смятении, словно его предали.

– А что такое? – Марко пожал ладонями так, словно не видел ничего особенного в просьбе выбросить в космос содержимое складов.

Филип, подражая отцу, вздернул бровь. Карал молча нахмурился, стиснув подлокотник.

– Пер эс эса миндан хой, – отозвался капитан.

– Знаю, что это все, что есть, – ответил Марко. – В том-то и дело. Пока все это здесь, Паллада постоянно будет под прицелом внутряков. Загрузите все в контейнеры и выстрелите ими так, чтобы только мы знали траектории. Мы, когда понадобится, вычислим, где они, и подберем. Так мы мало что выдернем станцию у них из рук – еще и покажем, что здесь пусто, пока они и рук протянуть не успели.

– Пер миндан… – Капитан порта расстроенно заморгал.

– Вам за все заплатят, – вмешался Филип. – Под расписку Свободного флота.

– Хорошо, да, – отозвался капитан, – абер[2]…

Он заморгал вдвое чаще и взглянул мимо Марко, словно адмирал первой боевой единицы астеров плавал на полметра левее. И облизнул губы.

– Абер?.. – передразнил его акцент Марко.

– Расчет вращения треба нойе ганга, а?

– Если понадобятся новые детали, покупай новые. – В голосе Марко прорезался опасный звон.

– Абер… – Капитан порта сглотнул.

– Но вы привыкли закупать их у Земли, – подсказал Марко, – а теперь наши деньги там не в ходу.

Капитан поднял кулак, соглашаясь.

Марко мягко, открыто улыбнулся ему. Сочувственно улыбнулся.

– Там ничьи деньги не в ходу. Отныне. Теперь покупайте у астеров. Только у астеров.

– У астеров не то качество, – проскулил капитан.

– Наши – лучшего качества, – отрезал Марко. – История не стоит на месте, друг мой. Постарайся от нее не отстать. И пакуй все, что есть, для выброса, са-са?

Встретившись с Марко взглядом, капитан порта согласно поднял кулак. А что ему оставалось? Когда все пушки у Марко, самая вежливая его просьба – все равно приказ. Марко толкнулся, слабая гравитация Паллады искривила траекторию его тела. Он остановил себя, зацепившись за скобу рядом с капитаном, – и обнял того. Капитан порта на объятия не ответил. Он затаил дыхание, как будто столкнулся с опасным зверем, который, если не шевелиться, может быть, пройдет мимо.

Переходы и коридоры, ведущие от кабинета капитана к докам, были залатаны древними керамическими пластинами и более новой карбосиликатной пленкой. «Кружевная пленка» – ее производство наладили после того, как протомолекула продвинула химиков на поколения вперед, – отливала радугой, как бензин на воде. Считалось, что она прочнее керамики и титана, тверже и гибче. Сколько она продержится, никто пока не знал, хотя, если верить донесениям с иных миров, вполне могла оказаться на порядок долговечнее создавших ее людей. Если только те правильно ее изготовили. Трудно сказать.

Челнок Паллады уже ждал их. Бастьен пристегнулся в кресле пилота.

– Бист бьен?[3] – обратился он к Марко, когда тот загерметизировал люк.

– На лучшее я и не надеялся, – ответил тот, оглядывая тесную кабину. Шесть амортизаторов, не считая пилотского поста Бастьена. Карал пристегнулся в одном, Филип – в другом. Но сам Марко еще плавал над полом, рассыпав волосы по плечам. Он вопросительно вздернул подбородок.

– Розенфелд уже на месте, – ответил ему Бастьен. – Три часа как ждет на «Пелле».

– Да что ты? – Наверное, один Филип расслышал жесткую нотку в голосе Марко. Тот скользнул в амортизатор, защелкнул ремни. – Хорошо. Присоединимся к нему.

Бастьен сверился с системой управления портом – скорее по привычке, чем по необходимости. Челнок Марко, капитана «Пеллы» и адмирала Свободного флота, всюду проходил вне очереди. Но Бастьен все же проверил допуск на взлет и еще раз прошелся по контролю герметичности и среды – пожалуй, в десятый раз. Для всякого выросшего в Поясе проверка воздуха, воды и прокладок была естественной, как дыхание. Гены, не обеспечивавшие такой привычки, быстро уходили из генного пула.

Тела потяжелели, когда челнок отчалил. Потом зашипели шарниры разворачивающихся амортизаторов – Бастьен запустил маневровые. Они не набрали и четверти g, но и того хватило, чтобы в считаные минуты добраться до «Пеллы». Прошли шлюз – тот самый, что выбрала для самоубийства Наоми, – и вплыли в привычный воздух «Пеллы».

Розенфелд Гаолян их уже ждал.

Всю жизнь, сколько Филип себя помнил, Пояс означал для него Альянс Внешних Планет, а АВП – самых главных людей. Свой народ. Только повзрослев настолько, чтобы присутствовать при разговорах отца с другими взрослыми, он начал понимать, что АВП глубже и богаче оттенками. Тогда он заменил слово народ на «альянс». Не республика, не объединенные нации и не народ. Альянс. АВП был огромным котлом, в которым складывались, распадались и снова складывались различные группы, кое-как сходившиеся лишь в том, что при всех разногласиях они едины в борьбе с игом внутренних планет. Под флагом АВП существовали разные крупные объединения: станция Тихо под Фредом Джонсоном и Церера под Андерсоном Доузом, каждый со своей милицией; провокаторы-идеологи группы Вольтер; явный криминал Золотой Ветви; отказавшиеся от применения силы попутчики Марртутвы Кулу. На каждую из крупных приходились десятки, если не сотни организаций и ассоциаций поменьше, тайных обществ и взаимовыгодных сообществ. Вместе их свели экономические и военные репрессии со стороны Земли и Марса.

Свободный флот не принадлежал и не собирался принадлежать к АВП. Свободный флот был твердыней нового порядка, сплоченной силой, не зависящей от наличия врага. Он сулил будущее, в котором прежнее ярмо не только сбросят с плеч, но и разобьют.

Что не означало, будто флот свободен от прошлого.

Розенфелд был мелким человечком, даже во флоте умудрившимся остаться разболтанным. Темная, в странных пупырышках кожа, глубоко посаженные глаза. Он носил татуировки с рассеченным кругом АВП и острой, как клинок, V группы Вольтера, легко и светло улыбался и не скрывал постоянной готовности к насилию. Ради него отец Филипа явился на Палладу.

– Марко Инарос, – заговорил, раскрывая объятия, Розенфелд. – Ты смотри, что наделал, койо мис!

Марко бросился на грудь Розенфелду, раскрутился вместе с ним. Оттолкнувшись, оба замедлили вращение. Если Марко питал к Розенфелду недоверие, оно ушло. Нет, не ушло, а перешло к Филипу и Каралу, позволив Марко выразить незамутненную радость встречи.

– Хорошо выглядишь, дружище, – начал Марко.

– Врешь, – отозвался Розенфелд, – но я ценю комплимент.

– Помощь в доставке твоих людей нужна?

– Уже на месте, – сказал Розенфелд, и Филип, покосившись на Карала, заметил, как тот чуть скривил губы. Да, Розенфелд – друг, союзник из внутреннего круга Свободного флота, но это не значит, что ему позволительно без ведома Марко переводить на корабль личную охрану. Что ни говори, «Пелла» – флагман Свободного флота, а соблазн есть соблазн. Марко с Розенфелдом дружно протянули руки, остановив совместное вращение, зацепившись за ручки шкафчика, и, по-прежнему рука об руку, вытолкнулись во внутренний коридор. Филип с Каралом последовали за начальством.

– К Церере погоним во весь дух, иначе не успеть на встречу, – заметил Марко.

– Сам виноват. Я обошелся бы своим кораблем.

– Твой не вооружен.

– Ты всю жизнь обходился прыгунами.

Даже сзади, видя только отцовский затылок, Филип различил в голосе Марко улыбку.

– Это прежде была вся наша жизнь. Теперь играем по-другому. Высшему командованию нельзя без охраны. Даже здесь не все с нами. Пока – не все.

Они добрались до лифта, двигавшегося вдоль корабля, обогнули его и поплыли головами вперед к жилым палубам. Карал оглянулся на командную и боевую рубки, словно проверяя, нет ли за ними охраны Розенфелда.

– Чего мне ждать? – говорил Розенфелд. – Хороший солдатик, ми. Жаль, что Джонсон со Смитом добрались до Луны. Одно попадание из трех?

– Земля была важнее, – ответил Марко. Впереди появилась Сарта, проплыла мимо в сторону рубки, кивнула, разминувшись. – Земля всегда была главной целью.

– Ну, генеральный секретарь Гао отправилась к своим богам и, надеюсь, визжала, умирая. – Розенфелд изобразил плевок. – Но эта Авасарала, что заняла ее место…

– Из чиновников, – процедил Марко, подтягиваясь за поворот, в столовую команды. Привинченные к полу столы и лавки, запах марсианской армейской еды, раскраска в цветах вражеского знамени. Все это плохо совмещалось с занимавшими помещение людьми. Мужчины и женщины – сплошь астеры, но даже среди них Филип отличал сослуживцев из Свободного флота от охраны Розенфелда. Своих от не своих. Как ни изображай единство, все сознавали разницу. Всего здесь насчитывалась дюжина человек, одна смена. По человеку из команды «Пеллы» на каждого из розенфелдовских, так что не одному Каралу пришло в голову, что некоторая осторожность между друзьями не помешает.

Кто-то из охранников бросил Розенфелду грушу. Неизвестно, с чаем, виски или с водой. Розенфелд поймал, не прерывая разговора.

– Похоже, эта чиновница умеет ненавидеть. Думаешь, с ней справишься? Без обид, койо, но есть у тебя такая слабость – недооценивать женщин.

Марко застыл. При виде этой неподвижности Филип ощутил во рту вкус меди. Карал тихо крякнул, и, оглянувшись на него, Филип отметил выставленный вперед подбородок, незаметно сжатые кулаки.

Розенфелд устроился у стены, лицо его изображало примирительное сочувствие.

– Но об этом, пожалуй, здесь говорить не место. Прости, что задел по больному.

– Ничего у меня не болит, – ответил Марко. – Все это пережуем на Церере.

– Собрание племен, – усмехнулся Розенфелд. – Жду не дождусь. Дальнейшее будет любопытно.

– Будет, – согласился Марко. – Карал подберет тебе и твоим подходящие каюты. Держитесь в них. Разгон будет быстрый.

– Слушаюсь, адмирал.

Марко вытолкнулся из столовой, поплыл к мастерской и машинному залу, так и не встретившись глазами с Филипом.

Тот помешкал немного, не зная, сопровождать отца или остаться, свободен ли он или еще на посту. Розенфелд, усмехнувшись, подмигнул ему пупырчатым веком и отвернулся к своим людям. Что-то назревало: ощущалось в воздухе и в осанке Карала. Что-то важное. И судя по тому, как держался отец, это важное касалось Филипа.

Филип тронул Карала за руку.

– Что такое?

– Ничего, – неумело соврал тот. – Зря волнуешься.

– Карал?

Немолодой мужчина сжал губы, вытянул шею. На юношу он не смотрел.

– Карал… мне что, у них спрашивать?

Карал медленно покачал головой. Не надо спрашивать. Он нервно облизал губы, снова мотнул головой, вздохнул и тихо, сдержанно заговорил:

– Недавно пришло сообщение. Данные наблюдения с… э-э… с «Четземоки». О том, как уцелел корабль с Джонсоном и Смитом.

– И?..

– И… – тяжелее свинца обронил Карал.

И стал рассказывать, и так Филип Инарос прямо при Розенфелде и полудюжине его ухмыляющихся охранников узнал, что его мать жива. И что на «Пелле» об этом известно всем, кроме него.

* * *

Под перегрузкой он видел сон.

Он стоял у той же двери. Дверь с виду переменилась, но осталась той же. Он вопил, колотил в нее кулаками, рвался внутрь. Прежде в нем были страх, безмерная боль предстоящей потери, ужас. Теперь – только стыд. Ярость лизала его языками пламени, и он ломился в дверь, за дверь, не для того, чтобы спасти свое сокровище, а чтобы покончить с ним.

Он проснулся с криком. Тяжесть полной g вдавила его в гель. «Пелла» вокруг бормотала, дрожь двигателей и гул воздуховодов нашептывали что-то неслышимое. Трудно было поднять руку, чтобы утереть слезы. Эти слезы выжала не печаль. Грустить ему теперь не о чем. Осталась только уверенность.

Есть человек, которого он ненавидит сильнее, чем Джеймса Холдена.

Глава 3. Холден

У жизни, в которой не приходится терпеть долгих допросов, есть свои достоинства. В этом смысле Холдену прежде жилось не так уж плохо. Когда он вместе с остатками команды «Росинанта» соглашался дать показания, можно было догадаться, что речь пойдет не только об атаке Свободного флота на Землю. Как-никак, тем для беседы хватало. Главный инженер станции Тихо, оказавшийся агентом Марко Инароса, похищение и спасение Моники Стюарт, утрата образца протомолекулы, едва не удавшееся покушение на Фреда Джонсона. И это только у него. Наоми, Алексу и даже Амосу было что добавить от себя.

Только вот он не ожидал, что вопросники будут распространяться, подобно газу, занимая все доступное пространство. Уже не первую неделю он от двенадцати до шестнадцати часов в сутки обсуждал свою жизнь целиком и полностью. Имена и биографии каждого из восьми родителей. Школьные успехи. Неудачная карьера во флоте. Что ему известно о Наоми, об Алексе, о Фреде Джонсоне. Его отношения с АВП, с Дмитрием Хэвлоком, с детективом Миллером. Насчет последнего он сомневался даже после многих часов воспоминаний. Сидя перед следователем в ООН в тесной комнатушке, Холден старательно разбирал и раскладывал перед допросчиком свою жизнь.

Он натер мозоли на языке. Вопросы перескакивали взад и вперед, ходили по кругу, словно его пытались поймать на вранье. Они упирались в странные тупички: «Назовите имена людей, с которыми вы служили во флоте. Что вам известно о каждом из них?» – и застревали там неоправданно долго. Поначалу его допрашивали высокая светлокожая женщина с длинным серьезным лицом по фамилии Маркова и тучный коротышка по имени Гленндининг с одинаково шоколадной кожей и волосами. Они сменяли друг друга, напирая и наскакивая, нарочно обрывая на полуслове, чтоб довести до срыва и услышать, что он наговорит сгоряча, и тут же переходя к навязчиво дружескому тону.

Ему приносили то жирные размякшие сэндвичи, то свежайшую выпечку с вкуснейшим кофе. Свет то приглушали до почти полной темноты, то усиливали так, что слепило глаза. Они то прогуливались с ним прыгуче-шаркающей лунной походкой по портовым коридорам, то застревали в стальной коробке комнаты. Холдену казалось, будто его личную жизнь выскребли до корки, как лайм в самом дешевом баре. Останься в нем еще капля сока, выжали бы и ее. Легко забывалось, что эти люди – союзники, что он сам согласился отвечать. Не раз, свернувшись на койке после утомительного дня, Холден ловил в полусонном мозгу планы прорваться в арестованный корабль и сбежать.