Шлем Громовержца. Почти антигероическое фентези

Велена двигалась сразу за Оборотнем, с трудом удерживая его темп. Руки скользили в грязи, иной раз проваливаясь в черную жижу. Иногда, при рассеянном свечении уродливых грибков она видела норы самых разных размеров, источившие стены хода, а раза два ей показалось, что она видела в них блеск чьих-то глаз. Сжав зубы она ползла дальше, стараясь не закричать, когда что-либо мерзкое касалось ее лица или выскальзывало из-под рук. Она была уверена, что раз наткнулась на змею, и в кровь прокусила губу от усилия не шарахнуться прочь, пока та, зло шипя, ускользала. Что бы не случилось, она не закричит и не покажет своего страха Оборотню и другим!..

Золотинка пробиралась за Веленой, не уставая удивленно всматриваться вперед. Она никогда еще не видела ничего подобного! Ход в глубине огромного, безбрежного леса, тянущийся на сотни и сотни саженей! Какова вообще его протяженность? И кто тот неведомый, вырывший его? Все эти вопросы кружились в ее голове, порождая все новые вопросы. Например, она очень хотела бы знать, кто и когда пользовался ходом последний раз? Если бы не грязь, в которой скользили ее тонкие руки и не тяжелый дух подземелья, здесь было бы даже вполне сносно. Правда волосы приходилось прятать под плащом, а лук постоянно за что-то цеплялся. А еще, хвала богиням, что она не боится всех этих гадов, вокруг она чувствовала множество мелких, злобненьких разумов. И если жабы и змеи спешили уйти с людского пути, то крысы… крысы были повсюду, она даже слышала, как они скребутся справа и слева. Иногда ей казалось, что этим стенам не будет конца и края, что ладони и колени превратились в кровавое месиво, что земля, время от времени почти пересыпавшая ход, содержит под собой чьи-то останки…

Святомора угнетала тишина. Нет, он слышал, конечно, движущихся впереди, и Карислава сзади, слышал и шорохи, и тихую капель воды, но все это в какой-то неподвижности, глухоте и казалось, что всего мира – нет. Нет ни венедских княжеств в густых лесах, ни моря, по которому плавают похожие на чаек аниранские корабли, ни летборгских рыцарей, закованных в железо, ни Итарграда, где все, от мала до велика стерегут чудесный шлем, подарок Поревита. Всего этого нет, только они и эта нора. Как длинен путь, как угнетает тишина…

XX

Карислав взмок от пота. Но потел он не только от усилий. Ему казалось, что ход сужается, давит, что еще немного, и он не сможет пройти, сотоварищи уползут дальше, а он останется. Один. Один в этом узком ходу! И он сожмется и задавит его!

Карислав спешил, страшно боясь отстать, запинался, падал, но снова вставал на колени и полз, напряженно вслушиваясь и вглядываясь в темноту.

А если обвал, что тогда? Подумал ли об этом Оборотень? Или ему все равно, он ползет первым. Пусть нас засыплет, мы умрем, он поползет дальше. Так и есть, ему нельзя доверять! Предатель!

Как здесь душно. Чувствуется, как сужается ход! Они все пролезут, а он останется. Быстрее, только не отстать!

Оборотень торопился впереди, расчищая себе путь ножом. Вот уж не думал он, что придется еще раз воспользоваться этим ходом. Он был здесь единственный раз много лет назад. Тогда, после гибели отца, он, семилетний мальчик, покидал Гранитный острог, спасаясь от призрачных воинов.

Уже тогда ход был не в лучшем состоянии, продухи, вырытые пол века назад, засорились. Шерстатый дал понять, что ход цел. И действительно. Но это еще не значит, что в нем не может быть завалов.

Как там Велена? Поспевает? Вроде бы да. Золотинка вилла, ей легче, богини берегут своих послушников.

Оборотень поморщился, в очередной раз зашибив коленку и пожалел, не имеет наколенников как у летборгских рыцарей.

Чуть дальше он увидел целую гирлянду светящихся грибов. И здоровенную нору, откуда раздавался приближающийся топот.

Оборотня прошиб пот. Он остановился, шепотом приказав Велене замереть. Сам же отодвинулся немного назад и, перехватив поудобней нож, замер, уставившись на нору. А она вдруг озарилась красным, и вот, оттуда выскочил некто, размером всего с локоток. Лицом он был похож на выхухоля, а в маленьких руках держал железную сковородку с раскаленными углями, осветившими темноту. Выскочив в ход, он остановился и посмотрел черными бусинками глаз на Оборотня. Одет он был в нарядный кафтанчик, перепоясанный кушачком (такие кафтанчики носят боярские дети в селищах), на голове у него была остроконечная шапочка. Ноги… ноги у него были конские, с копытцами. Несколько мгновений они с Оборотнем глядели в глаза друг другу, а потом существо повернулось и скрылось в норе справа. Послышался удаляющийся топот и хлюпанье воды.

– Шиликун! – облегченно выдохнул Оборотень, расслабленно опускаясь на землю.

– Кто это был?! – Велена подползла к нему ближе.

– А ты видела?

– Да, такой большой мышь, в кафтане и со сковородкой.

– Это не большой мышь, а маленький нежить – Шиликун. Но он не опасен, если только их много не набежит.

– Что случилось? – раздался из темноты голос Золотинки.

– Ничего особенного, чуть задержались. Двигаемся дальше.

– А как далеко еще?

– Прилично.

рис. автора

XXI

И снова стены, стены, стены, и темнота вокруг. Тяжелый воздух казался осязаем. Головы болели, люди уже плохо соображали.

С некоторых пор Карислав слышал шуршание позади себя. Кажется, их преследовали. Он часто оглядывался, но никого не видел, пока на него не наткнулись с разбегу две или три крысы, запищали, отпрыгнули, но снова двинулись вслед. Судя по звукам, позади них были целые полчища крыс. И они постепенно нагоняли, все ближе раздавалась возня и яростный писк. Карислав не знал что делать, из проклятого подземелья некуда было выбраться, а крысы вот-вот нападут. «Ну что ж, – решил он, – Карислав Черный не привык убегать от врага, он даст бой, а остальные тем временем успеют спастись». – Карислав развернулся и вытащил нож. Множество крыс замерло в сажени от него…

Святомор почувствовал, что что-то неладно. Карислава больше не было слышно позади. Он позвал, но никто не ответил.

– Золотинка!

– Да? – сразу отозвалась вилла.

– Молви другим, чтобы подождали. Карислав отстал. Я вернусь и посмотрю, что случилось.

Святомор быстро полез назад и вскоре услышал какой-то шум. Похоже, сын Велемира с кем-то дрался! И вот, в слабом свете грозди грибов, он увидел Карислава. Венед яростно отбивался ножом от атакующей его крысиной стаи. Крысы прыгали на него, кусали, старались вскарабкаться на шею, вцепиться в горло. Не медля больше, Святомор бросился на помощь…

Карислав рубил на право и налево, не обращая внимания на боль от укусов, стараясь лишь защитить шею и лицо, решив, что крысам очень дорого достанется его жизнь. Крысы нападали со всех сторон, прокусывая одежду, впивались в тело или ломали зубы о кольчугу. Окончательно свирепея, Карислав срывал их, отдирая иной раз вместе с мясом, давил, вмазывал в стену, ворочаясь как медведь в тесном проходе. Он смутно слышал как пришёл на помощь Святомор, по крайней мере, сзади крыс стало меньше. А потом вдруг в глаза ударил ослепительный зелёный свет. Крысы, почти добравшиеся до его горла, с визгом бросились наутёк.

– Вы что, весь ум попередумали? – послышался злой голос Оборотня. – Так мало осталось, что и на язык не просится? Почему не передали, что крысы появились? Такие знатные воины и смерти зряшной искать стали. Добро, что я подоспел вовремя. И Велену за Хранителя благодарите.

– Чего он так ярко? – ослеплённый Карислав щурился и прикрывал глаза рукой.

– Он светится лишь тогда, раздался голос Велены, когда попадает в человеческие руки, и тем ярче, чем сильнее чувства владельца – любовь и ненависть, страх или радость.

– А я зол, очень зол. – Добавил Оборотень.

Пока Золотинка перевязывала раны Карислава, шарик значительно потускнел, и проводник опять упрятал его подальше.

XXII

И снова путь в темноте, острые куски запечённой глины, режущие руки и колени. А воздуха становилось всё меньше. Оборотень задыхался, часто и хрипло хватая ртом воздух. В голове появился и становился всё громче постоянный гул. Всё чаще Оборотень останавливался, пытаясь отдышаться. Нож давно спрятан в ножны, нет сил делать им что-либо. Волк рвал паутину и корни лицом или руками, и двигался вперёд и вперёд. Перед глазами плыли радужные пятна, мысли прерывались: «Наверное… отверстия для воздуха забились… надо… надо пробить новое… иначе сдохнем».

Увидев место, где большой кусок потолка обвалился, обнажив свежую необожжённую глину, Оборотень остановился, вытащил меч и принялся неуклюже тыкать им, пробивая путь наверх. Спутники его, задыхаясь, подползли ближе и улеглись кто где, равнодушные к тому, почему произошла задержка. Да и трудно было что-то разглядеть в этой тьме. Оборотень тоже почти ничего не видел, но мысль добыть свет даже не приходила в его измученную голову. Он тупо крошил мечом глину, весь подчинённый только одной цели – пробиться наверх, к воздуху.

Дыхание хрипло рвалось из груди, руки тряслись, ноги отказывались держать, движения становились всё медленнее. Силы были на исходе, когда к нему протиснулся Святомор, молча стал помогать, а потом и вовсе сменил его, встал во весь рост и долбил, кромсал глину, не обращая внимания на то, что она сыпется ему прямо в лицо.

Слежавшаяся масса поддавалась плохо, а Святомор задыхался всё сильнее, но жить хотелось ещё больше. Он пробился уже на вытянутые руки, глина скрипела на зубах, но как рыть дальше? Меч уже не доставал! Святомора захлестнуло отчаяние. Им не выбраться! Но отчаяние словно удвоило силы, пинками, не чувствуя боли, он выдолбил в плотной глине ступеньку, вторую, поднялся на них и принялся копать дальше – судорожно и спешно. Сознание мутилось всё сильнее и сильнее…

Оборотень услышал, как Святомор вывалился из дыры и подполз к нему. Похоже было, что княжич потерял сознание. Теперь уже Карислав полез рыть дальше. Оборотень, дыша как выброшенная на берег рыба, прислушивался, как идёт работа, пока не убедился, что остановки стали длиннее, чем само дело. Буквально выдернув из дыры Карислава, он полез туда сам. Мускулы болели от напряжения, грудь грозила разорваться, когда наконец пошла земля, корни… Ещё немного, чуть-чуть…

Меч провалился в пустоту. Оборотень рванулся, принимая на плечи груз оставшейся сверху земли, и вырвался наружу, чуть не ослепнув от яркого света.

– Воздух! – заорал он счастливо, подтянулся на руках, вылез и начал быстро работать мечом, расширяя дыру. А потом, видя, что никто не спешит за ним, снова нырнул в затхлую вонь подземного хода.

XXIII

Велена очнулась оттого, что кто-то хлопал её по щекам. Она открыла глаза и увидела, что лежит на коленях у Оборотня, который пристально смотрит ей в лицо. Ответного взгляда Волк не выдержал, отвёл взор, встал, осторожно опустив её на землю.

Вокруг было светло так, что после подземелья даже слезились глаза. Правда, неба всё одно почти не было видно, только мощные кроны деревьев в вышине. Воздух – чистый, пропитанный запахом листвы, наполнял её грудь. Велена приподнялась на локтях. Венеды – испачканные и измученные, сидели неподалёку.

– Вот, думаю, бесславная кончина – крысы живота лишают, – рассказывал Карислав. – Все штаны погрызли, сапоги прохудили, только кольчуга меня и спасла…

Подле него сидела Золотинка, умудрившаяся сохранить в чистоте лицо и волосы. Она расчёсывалась, с улыбкой слушая Горимирова дружинника.

Святомор напрасно пытался очистить белую когда-то сорочицу. Его сафьяновые сапоги, облепленные глиной, теперь больше походили на лапти. Вид у княжича был, самый что ни на есть сокрушённый. Наконец, он бросил своё безнадёжное занятие:

– Оборотень, мы снова полезем в эту нору?

– Лезьте, – ответствовал тот, осматривая окрестности. – А я лучше так дойду.

– Ну уж нет! – возмутился Карислав. – Я туда больше ни за какие коврижки! Лучше уж кикиморе пряжу прясть, чем снова в эту нору попасть. – Он улыбнулся, довольный удачным слогом.

В ответ с деревьев раздался звонкий смешок.

– Кто это? – замерла с гребнем в волосах Золотинка.

– Мавки. – оборотень угрюмо посмотрел на Карислава. – Какого лиха тебя за язык потянуло? Зачем кикимору приплёл?

– Я… – Карислав испуганно замер с открытым ртом, высматривая в ветвях мавок. – Просто, к слову пришлось.

– К какому! – простонал Оборотень. Впрочем, он и не ждал ответа.

– Это точно были мавки? – Святомор тоже вглядывался в листву.

– Мавки. – Подтвердила за Оборотня Золотинка. – И они уже улетели.

– И что, они могут привести шилмасов?

– Скорее кикимору. – Оборотень начал быстро собирать разложенные на просушку вещи.

– А что может кикимора нам сделать? Она же вроде водится лишь близ селений. – Велена забеспокоилась вместе со всеми.

– Это домовая. А есть ещё кладбищенская, болотная, лесная. Только и надёжи на авось, что мавки не передадут. Ну-ка, собирайтесь и ходу.

Не смотря на то, что даже шевелиться после подземелья было тяжело, проводник заставил их почти бежать. Деревья по-прежнему были опутаны княжиком и ломоносом, с ветвей свисали пучки колдовской омелы, но скоро лес стал меняться, становясь всё более дряхлым. Всё чаще стали попадаться трухлявые, поваленные стволы, явственно запахло гнилью, появились в траве поганки, свинушки, мухоморы.

Оборотень озирался, осторожно выбирая дорогу, принюхивался. Что-то такое опасно знакомое почудилось ему в траве, и в тот же момент сверху громко затрещали ветки. Не медля, он рванулся вперёд, одновременно разворачиваясь и выхватывая меч. Но сверху ничего не появилось, кроме листьев и трухи, закруживших в воздухе. На ветвях тоже ничего не было видно. Неожиданно Оборотень почувствовал, что его обманули, что он сделал что-то не то. Не двигаясь, он осторожно посмотрел под ноги. Там, где он только что промчался, потихоньку прекращали качаться желтоватые шляпки следковых поганок. Они выстроились перед ним чуть неровным рядком. Волк обернулся. Строй шляпок на тонюсеньких ножках продолжался и там! Так и есть, он стоял в ведьмином кольце!

– Проклятье! – Оборотень выскочил из круга и вгляделся в то, что обнаружил. Круг поганок был в полторы сажени в поперечине, грибы росли не часто, но совершенно точно очерчивая круг. Возле него лежала сочная трава, но внутри круга не росло ничего!

– Хорошо, что круг небольшой, – прошептала Золотинка. – Но всё равно – быть беде.

XXIV

У нас в градах о ведьминых кольцах лишь краем уха слышали, что за напасть такая? – выспрашивал, следуя за виллой, Святомор.

– Ты заметил, что вокруг кольца зелень, а внутри – ни травиночки?

– Да.

– А ежели трава и бывает, то особая. – Золотинка осторожно переступила через заросший говорушками пень. – Говорят, кольца до сотни лет живут, покуда что их наколдовала, не умрёт или не позабудет, перестанет чарами обновлять. Так и бывает, что в середине старых колец трава ещё гуще и для скотины слаще. А круги те – что заборы для навьев, которые траву то изнутри и вытаптывают, по кругу бегая, щелку ища.

– А зачем ведьмы навьев городят?

– Бают вещуны, что навью, раз вызвав, отпустить надобно. Навьи же обратно в замирье, добровольно не возвращаются, летают, пакостят, особенно тем, кто их вызвать решился. Вот тогда-то их в магическое кольцо и заключают. Навьи злятся, каждую весну, когда трава зеленеет, пытаются вырваться. Но тут-то грибы ведьмины и начинают расти, держат навьё как стеной крепкой. Только навьи не сдаются, круг год от года всё растаптывают, ширят, оттесняют следковые грибы, ищут брешь. Ежели сумеют сами круг порвать – уйдут теперь уже в замирье, а если кто другой круг порушит… – Золотинка обернулась, беспокойно поглядела вокруг, устало пожала плечами. – Навьи тогда с собой заберут. А и просто круг заступишь – доброго не жди.

– Что тогда?

– По-разному случается. Кто краем задел, так подобно как навьи по кольцу бегают, так его навья по лесу кругами водит, бывает, до самой смерти закружит, с собой в замирье заберёт. Кто в больший круг зашёл – ума-разума лишается, или чахнет день ото дня. А другие и вовсе, бывает, без следа сгинут, только видели, как в круг зашёл, ан и нет его. Вот, не ведаю, что с Оборотнем станется, сможет ли превозмочь колдовскую силу?… А если нет – беда…

XXV

– Так бы вот шагать и горя не знать, – делился мыслями с Веленой словоохотливый Карислав. – А то в дыре той, как в желудке у ящера. Уж и не знаю, может Оборотень и любит эти подземелья, а мне, как Горимирову дружиннику, не пристало подобно кроту в норах рыться, да и женщинам, если уж на то пошло, в грязи ползать не след. Толи дело поверху шагать, все опасности лицом, не нагибаясь, встречать. Свежо, чисто, ходи только, да грибочки собирай, кроме гадких мухоморов, конечно. Мухоморы я терпеть не могу, от одного их вида передёргивает…

Велена не слушала, с тревогой посматривала на Оборотня. Что-то будет после ведьминого кольца? Не меньше её тревожили и места, где они шли. Лес на глазах зарастал грибами, ископычивался трутовиками, покрывался пятнами гнили…

Велена заметила, что Оборотень всё чаще озирается, вглядывается в деревья, на коре которых появились серовато-синие, коричневые и жёлтые разводы. Лицо бродяги ещё больше помрачнело, заострилось, сделалось ожесточённым. Видно было, что ему очень не нравилось то, что он видел вокруг, особенно – белесая плесень на жирной лиственной подстилке, соседствовавшая с шипастыми шарами пороховок, мокрухами, млечниками и недозревшими пузырями дождевиков, сменивших редкие козлюки, волнушки и горькушки.

Наконец, и вилла заметила очевидное:

– Какой странный лес! Смотрите, весь расцветился, расписался. Здесь, наверное, все возможные цвета есть, особенно у грибов. Вот только знаете, собственно хозяйских грибов почти и нет.

– Вообще нет, – поправил Святомор.

– Что значит «хозяйских»? – спросила Велена, по-прежнему не спуская глаз с Оборотня.

– Тех, которые сами хозяева леса – лешаки опекают. Такие грибы чаще всего осёдлые, обстоятельные духи волшбят. Ведь все грибы – от волшбы. Так вот – боровики, осинники, берёзовики, при своих деревьях, при своих духах живут. Хозяйские грибы и лесу расти помогают, и зверьё кормят.

Да что я вам, словно малым детям рассказываю? – застенчиво улыбнулась Золотинка. – Сами, небось, всё это знаете.

– Не знаем, – возразил Карислав. – А если бы и знали, всё одно сказанное голоском твоим соловьиным слушать и слушать.

– Расскажи, кто же другие грибы волшбит, особо те, что в ведьминых кольцах, – попросила Велена.

– А на другие – тоже свои духи есть, только часто бродячие и бездомные, и характером – кто ленив, кто сварлив, а кто и вовсе зол. Много их – мухоморники, поганочники, пакостюшки, гнилушки, опятушки, следушки…. Волшбят они где похуже, где погнилее, где деревья порчей тронулись, или истлевают уже. На еду редко какой из таких грибов идёт, за то на зелье колдовские – многие.

– Ну а кольца эти? – прервал виллу Карислав.

– А кольца ведьма какого угодно духа растить может заставить. И надо сказать, что вернее чем грибной дух, никто навью не задержит.

Обычно в лесу лешаки и другие хозяева следят, чтобы в лесу всего в меру было, чтобы поганочники только на дряхлые деревья налетали, а тут, смотрите, толи хозяина вовсе нет, толи нездоров он, столько здесь бездомных духов собралось. Несчастный хозяин и лес несчастный.

– Как раз, похоже, что мы в самую глубь идём, прямо к этим нехорошим.

– Тут, Карислав, правда твоя, – остановился Оборотень. – Водит нас кикимора. Может статься, что и навсегда в этом гнилушнике останемся.

XXVI

Оборотень упрямо шагал по лесу, ломал преграждавшие дорогу трухлявые высокие пни, покрытые похожим на ржавчину налётом, обходил ещё стоящие деревья, залитые коричневыми потёками или особо густо усеянные похожими на лошадиные копыта трутовиками. Но чем дальше, тем больше ему казалось, что они только глубже забирались в трущобы. А ещё, ему уже давно чудился чей-то нудный голосок. Он прислушался.

– Со сторожой полаюся, по кругу покатаюся… полаюся, по кругу покатаюся… Хорошо, весело…

Оборотень резко обернулся – никого, кроме венедов.

– … покатаюся, со сторожой полаюся…

Он передёрнул плечами, уж больно недобрая догадка пришла ему на ум:

– Навья?

В ответ раздался тихий, с придыханием, довольный смех.

– Со сторожой полаюся, по кругу покатаюся. Хорошо, весело… – снова завёл голос.

Насколько может быть опасна навья, Оборотень знал, но и терпеть наездницу не собирался:

– Я те покатаюсь! – разозлился он. – Я те так покатаюсь, что век помнить будешь! Ей, Святомор!

– Чего?

– Ты в ведьмачье кольцо не наступал, давай-ка, теперь ты поведёшь.

– Так я леса не знаю.

– Ну и ладно. Веди в самую глушь. Пока кикимору не найдём, отсюда всё одно не выбраться.

– В глушь? Это я могу! – согласился Святомор, гордо поправляя меч. – Это я быстро. Ахнуть не успеете, как заведу! – он рванулся напролом, нещадно давя усохшие порховки, испускающие тучи коричневой пыли, оседавшей на его едва очистившиеся от глины сапоги.

– Да мы не торопимся. – Буркнул Карислав, но за Святомором пошёл, отмахиваясь от противных фиолетовых волосков и жгутиков, спускающихся с ещё не упавших деревьев и по молодецки круша совсем уже прогнившие, в жёлтых кожистых кружевах, мхе и сочно-рыжих семейках балбошкиных шапок стволы.

Ещё не стемнело, а они уже попали в самую сердцевину гнилого леса. Здесь упавшие колоды были надёжно укутаны мхом и превратились в вместилища тёмной трухи, в которую попеременно кто-то проваливался, обманувшись на твёрдое с виду дерево. Здесь было царство грибов всех форм, видов, цветов и оттенков. Семейные росли целыми гущами, родами, одиночки виднелись в самых неожиданных местах. Повсюду красовались жёлтые, красные, оранжевые мухоморы, из мха торчали «мавкины руки» – маленькие, ярко-жёлтые, словно молящие о чём-то. На пнях теснились бокальчики, кубки, заглянув в которые можно было увидеть семена, похожие на мизерные золотые монетки. Негниючники сменялись ломкими навозниками, вот, на дереве, на тонкой ножке болталась чья-то киноварная шляпка.

Куда бы Святомор не шёл, Оборотню казалось, что надо не туда, много раз он видел верную дорогу к Гранитному острогу, всякий раз порывался туда свернуть, но держался, молча и послушно шёл позади всех, прислушивался.

– … сторожа вонючки, кикиморы – прислужки… тьфу на вас, тьфу! И на катающего тьфу, плюну и разотру, по ветру развею, на радость суховею…

– Что, не нравится? – с усмешкой прошептал он. – Катайся, катайся, сейчас прямо в логово кикиморы прокатаешься, ужо там налаешься!

– Всё равно мой будешь! – неожиданно в самое ухо ему выдохнул голос. – До смерти заезжу, в замирье на тебе покачусь!

– Да неужели? А ну как я в логове кикиморы скопычусь? Ужо грибные духи над тобой позабавятся!

Эй! Святомор, Карислав, теперь смотрите в оба, здесь где-то должна быть кикиморова полянка.

– Тьфу на тебя, тьфу! Не ходи, не ищи, кикимора тебя погубит!

– А мне всё едино, что она, что ты, а так хоть тебе насолю, за то, что по кругу водишь.

– Не виноватая я! Сказано, велено по кругу водить, за то ты и обещан. Должен меня покатать, побаловать, в замирье вернуть.

– Ну а мне-то что? Я тебе не обещал.

– Нашёл! – крикнул впереди Карислав. – Есть полянка!

XXVII

На кикиморовой полянке царила мрачная, нехорошая красота. Вокруг утоптанной, ровной площадки стеной стояли выворотни и пни, сплошь заросшие гиблыми и необычными грибами. Вино-красные, снежно-белые, лазурные, со шляпками, словно покрытыми черепицей или дранкою, как княжьи терема. Другие – зубчатые, бородавчатые, похожие на веретена или решётчатые, рогатые как волы, острые как копья, похожие на короны, маслянистые, лакированные, матовые, с бородками и юбками. Такие, какие едва можно себе представить и таки, какие не выдумать вовсе. Только одно у них у всех было общее – суть. Суть не добрая, мрачная и сырая. От них веяло гнилью, плесенью, болезнью и сладким до приторности дурманом.

– Они как видения, – словно сама себе проговорила Золотинка. – Какие-то нереальные, сумрачные, но красивые.

– Может и красивые, – почти согласился Карислав. – Только я этой красоты не вижу. Тут как в могиле или в подземелье воняет. И небо – испарениями затянуто, не поймёшь, то ли день, то ли вечер.

– А что, кикиморы здесь нет? – удивился Святомор.

– Она нам так просто не покажется. – Оборотню с трудом удавалось отрешиться от слышавшихся ему плевков и ругательств. – Но кровь ей попортить теперь в наших силах.