Среди военных конфликтов, которыми была так богата эпоха «Старого порядка», войне за Австрийское наследство (1740-48) принадлежит особое место. Кризис 1740-х годов оказал значительное влияние на систему международных отношений в Европе, претерпевшей в своей основе кардинальные изменения, и полностью изменил внешнеполитическую конфигурацию на континенте. Эти события, с лёгкой руки Альбера де Брольи получившие название «Дипломатическая революция XVIII века», связаны, прежде всего, со стремительным увеличением роли Пруссии в европейских делах и вхождением этого королевства в круг великих европейских держав. Тема «Дипломатической революции» хорошо изучена и является предметом множества исследований. Однако предшествующему периоду войны за Австрийское наследство в современных исследованиях уделено заметно меньше внимания. Войну за наследство последнего Габсбурга называют наиболее сложным конфликтом XVIII века (Anderson), а причудливое переплетение интересов участвующих сторон даже дало повод говорить о её аномальности (Lodge). Многогранность данного конфликта действительно делает его значительно более сложным, чем просто столкновение двух коалиций. По сути, война за Австрийское наследство служит общим определением для ряда конфликтов, некоторые из которых не имеют прямого отношения к самому наследству, как, например, англо-испанская война. Англо-французское соперничество, итальянские претензии Испании, старый антагонизм между Бурбонами и Габсбургами и ряд других противоречий нашли выход в конфликте 40-х годов XVIII века. Центральное место в этом ряду занимает новое противостояние Пруссии и Австрии, получившее по имени спорной провинции название Силезских войн. Важность этого конфликта объясняется тем, что именно прусский король Фридрих II нажал на спусковой крючок и привёл в движение лавину этих противоречий. Однако в современных исследованиях войнам первых лет правлений короля Фридриха уделено значительно меньше внимания, чем, например, последующей Семилетней войне с её яркими военными событиями.

Во времена Реформации процесс обособления германских княжеств от центральной императорской власти получил мощный импульс, а Вестфальский мир оформил права князей на свою независимую внешнюю политику. Наиболее сильные германские князья получили возможность выстраивать собственные системы безопасности, параллельно стараясь закрепить достижения приобретением более высокого политического статуса. Саксония в 1697, Бавария в 1743, Брауншвейг-Люнебург в 1692 и 1714, Гессен-Кассель в 1720 годах представляют собой наиболее яркие примеры. Маркграф Бранденбургский, как один из влиятельнейших имперских князей, также получил королевский титул в 1701 году. Но, в отличие от курфюрстов Брауншвейг-Люнебурга и Саксонии, ставших королями Великобритании и Польши, корона Восточной Пруссии была искусственной и не придавала её обладателю никакого дополнительного политического веса. Тогда как его соседи-конкуренты в Германии, Ганновере и Саксонии могли на равных разговаривать с Веной, прусский король был вынужден довольствоваться подчинённым положением рядового германского князя. Корона без королевства, сильная армия и мощная экономика, но слабое политическое влияние – такое неопределённое положение было нестерпимым для молодого и амбициозного короля. Однако будет преувеличением считать, что прусский монарх хотел возвысить своё королевство до ранга ведущих европейских держав, таких как Франция или Англия. Для этого у Пруссии не было возможностей, и король полностью отдавал себе в этом отчёт. Его цель была скромнее – освободиться от габсбургского диктата, получить полную свободу действий и сделать Пруссию второй самостоятельной силой в Германии.

Но для достижения своей цели король избрал иные методы, чем его предшественники и соседи, находившиеся всё ещё в плену имперского сознания и действовавшие путём мирных и часто очень продолжительных переговоров. Он удивительно точно понял суть сложившейся тогда системы международных отношений, основанной на силе, а не на праве. Ярким тому подтверждением была судьба испанской монархии, которая была расчленена произвольным образом. Убеждённость, что лишь при помощи силы можно защитить интересы и безопасность своей страны, определила политические убеждения и методы молодого короля. В отличие от политики отца, его политика была до крайности прагматична. Армия, которая при Фридрихе Вильгельме замышлялась, как сила сдерживания, стала для его наследника инструментом экспансии – политики, которая, как писал король, присуща всем великим державам. Свою готовность к применению оружия король показал сразу после вступления на престол во время Герштальского инцидента. Но первый серьёзный свой удар король нанёс спустя несколько месяцев в Силезии, когда быстрым занятием провинции поставил своих противников перед свершившимся фактом (Nürnberger). В результате двух лет напряжённой борьбы прусскому монарху удалось отстоять своё новое приобретение, что было закреплено условиями договора в Бреслау в июне 1742 года. Присоединение этой провинции существенно умножило ресурсы Прусского королевства и, что не менее важно, ограничило возможности габсбургской монархии.

Очевидно, что без учёта личных качеств короля Фридриха – полководца, дипломата и, наконец, человека – невозможно изучать этот период. Всё управление военными и политическими делами было сосредоточено в руках короля, который собственноручно руководил прусской политикой и возглавлял свою армию. Однако в задачи данной работы не входит оценка личности прусского короля. Здесь не будет дано ответа на животрепещущий вопрос, который занимал и продолжает занимать умы исследователей данного периода (Szabo) – было ли возвышение Пруссии закономерным явлением, обусловленным объективными предпосылками и гением прусского монарха или же это череда счастливых для короля-авантюриста случайностей? И, тем более, не ставится цель обвинить или оправдать короля, выставить его виновником или жертвой бурных событий 1740-60-х годов. Распространённая ранее точка зрения о «краже» (Macaulay) или «разбое» (Carlyle), возможно, покажется справедливой с моральной точки зрения, но в политике мораль и даже право часто имеют подчинённое значение. Это тем более справедливо для системы международных отношений XVIII века, основанной на идее равновесия сил, то есть, принципа, при котором сила ограничена лишь другой силой. И всякий раз, когда позволяли обстоятельства, моральные и даже правовые соображения отодвигались в сторону. Реюньоны Людовика XIV, захват Гибралтара и Менорки Англией, Лотарингии – Францией, разделы Польши – это лишь немногие из примеров в целой веренице подобных «краж».

В XIX веке исследователи уделяли большое внимание теме войны за Австрийское наследство и Силезским войнам. Особенно это касалось германских и австрийских исследователей. Австро-прусский конфликт ещё сохранял свою актуальность, и историки неоднократно возвращались к его истокам и личности короля Фридриха, как его инициатора. Эта тема занимала «гигантов» исторической науки того времени – Леопольда фон Ранке, Иоганна Густава Дройзена, Рейнгольда Козера (Германия), Альфреда фон Арнета (Австрия), Альбера де Брольи (Франция), Томаса Карлайла (Великобритания). Для нашего повествования при этом важно, что, наряду с политическими процессами, данные исследователи большое место уделяли военным событиям. Два других фундаментальных труда имели своей непосредственной целью описание военных действий, кампаний и сражений эпохи Фридриха Великого и Марии-Терезии Австрийской. Речь идёт о трудах «Die Kriege Friedrichs des Grossen» германского Большого Генерального штаба и «Kriege unter der Regierung der Kaiserin-Kőnigin Maria Theresia», изданной по заданию начальника Императорско-Королевского Генерального штаба. Обе работы преследовали широкие цели, но начало Первой Мировой войны нарушило эти планы. Германское издание охватывает период Силезских войн и Семилетней войны до 1760 года, а австрийское вообще ограничивается описанием войны за Австрийское наследство («Oesterreichischer Erbfolge-Krieg»).

События бурного XX века оттеснили на второй план тему Силезских войн, хотя в 30-е годы личность короля Фридриха и войны, которые вела Пруссия в его правление, вновь стали привлекать интерес германских исследователей. Затем последовали десятилетия забвения. Хотя в этот период появлялись работы, посвящённые международным отношениям (Braubach, Mediger и др.), тема Силезских войн оказалась обойдённой вниманием исследователей. Военная история в обеих Германиях и Австрии переживала сложные времена, а внимание военных историков привлекали больше события XIX–XX веков.

В последние десятилетия наблюдается возрождение интереса к эпохе Старого Порядка и, в частности, к эпохе короля Фридриха II. В первую очередь, это касается изучения среды и контекста – внешней политики и международных отношений, армии и общества, налогов и государственных структур. В отношении военной истории интерес сместился от описания кампаний и сражений в сторону изучения систем найма и обучения, финансирования и логистики. Это, безусловно, интересные, важные и перспективные для изучения аспекты жизни армии и государства того времени, но, как пишет Браунинг, чтобы понять, почему была выиграна война, необходимо также знать, как развивались военные действия. Но как раз ходу военных действий в последнее время посвящено немного работ. Рид Браунинг в своём эссе «Новый взгляд на Силезские войны» (New Views on the Silesian Wars) дал подробный библиографический анализ данной темы. Статья появилась в 2005 году, и с тех пор этот список расширился (Showalter, Szabo, Querengässer и др.). Однако исследователи либо описывают военные действия общим планом, уделяя отдельным кампаниям лишь несколько страниц, либо, напротив, сосредоточив внимание на одном событии или сражении. С другой стороны, упомянутые ранее работы австрийского и германского генеральных штабов представляют собой большой массив информации, изобилующий мельчайшими подробностями и бесчисленными документальными свидетельствами. Эти издания до сих пор считаются самыми авторитетными описаниями Силезских войн, но временами излишняя подробность и тяжеловесность подачи материала усложняют их восприятие. Кроме того, некоторые содержащиеся в них данные уже стали предметом критики в более поздних работах, что является ещё одним доказательством, что точка в исследовании Силезских войн ещё не поставлена. Задачей данной работы является представить читателю описание кампаний и сражений Второй Силезской войны, избегая, по мере возможности, избыточных подробностей, и включив данные более поздних исследований. Также в конце каждого раздела будет дан обобщающий анализ кампании.

Ради целостности повествования пришлось пожертвовать некоторыми политическими или военными событиями. В первую очередь, это касается присоединения к прусским владениям Восточной Фрисландии в 1744 году, которое последовало в самый разгар подготовки к войне.

Несмотря на то, что главной задачей данной работы является описание военных событий, исследование конфликтов той эпохи требует более широкого подхода. Война в те времена была настолько обременительна, что ни одна, даже самая мощная держава, как Франция Людовика XIV, не могла долго вынести груз войны без катастрофических последствий. Это резко повышало ценность союзников, а значит, роль дипломатии. Случалось, что умелым дипломатическим ходом была выведена из борьбы целая страна или, наоборот, приобретён ценный союзник, вступление армии которого могло изменить ход войны. Это было время активных и гибких дипломатических отношений, где в короткое время создавались, разрушались и вновь создавались коалиции, а недавние союзники становились врагами, чтобы вскоре вновь примириться. Поэтому перипетиям европейской политики в период 1743-45 годов на этих страницах также отведена значительная роль.

Часть I

Мирные годы

Глава I. Дипломатия льва

Известие о подписании в июне 1742 года мирного договора в Бреслау, завершившего войну с Австрией[1], было встречено по всему прусскому королевству ликованием и празднествами. Перезвон колоколов и огни фейерверков возвещали о победе молодого короля Фридриха и прусского оружия, благодаря чему королевство приросло ещё одной провинцией – богатой и цветущей Силезией, жители которой праздновали это событие наравне с другими подданными прусской короны. Именно здесь, в силезском городе Яуэр (Jauer), 15 июня на одном из транспарантов появилась надпись «Frederico Magno», впервые и, быть может, преждевременно, наделившая молодого короля тем лестным эпитетом, с которым его имя навсегда войдёт в мировую историю. Сам монарх-победитель, дождавшись австрийской ратификации договора, под звуки фанфар и салютов выехал из Бреслау в Берлин. По дороге его встречали толпы восторженных подданных и иностранцев, желавших увидеть «покорителя Силезии». В те дни он писал своему другу Жордану (Jordan), что «возвращается домой с отрадой и что Отечеству не в чем его упрекнуть», приглашая его вернуться к их излюбленным философским прогулкам под липами Шарлоттенбурга или в уединении Ремюсберга[2]. После опасностей и лишений военных походов, после крови и жестокостей сражений предаться идиллии и найти успокоение в беседах под мелодичное течение Шпрее или Рина.

Но отдых оказался слишком коротким. Всего пара дней, после чего неотложные государственные дела вновь вырвали короля из объятий муз. Первая и самая сложная задача была решена. Вена в официальном договоре признала передачу Силезии и Глаца. Но обстоятельства меняются, и вечных договоров не бывает, о чём король Фридрих, нарушивший за два года войны два договора[3], знал, наверное, лучше других. Государственный интерес и забота о благе своих подданных, по собственному выражению прусского короля, для каждого государя должны быть выше любых обязательств[4]. Таким образом, для упрочения территориальных приобретений и предотвращения австрийской попытки реванша необходимо было заручиться гарантиями со стороны ведущих европейских держав. При этом лучшим вариантом было включение условий Бреславльского договора в статьи будущего общего мира, что обеспечивало бы их признание, как непосредственными участниками мирного договора, так и его гарантами. Однако летом 1742 года, пожар войны, утихнув на востоке, вспыхнул новым пламенем на западе континента, в результате чего всеобщее умиротворение в Европе стало казаться делом далёкой перспективы.

Прелиминарный в Бреслау и окончательный в Берлине мирные договоры июня – июля 1742 года, оформившие успех силезского предприятия прусского короля, не завершили начатой им войны, которая даже после выхода из конфликта самого его зачинателя продолжала развиваться самостоятельно, вовлекая в военно-политический водоворот всё новые страны. Заключение прусско-французского договора в первых числах июня 1741 года и открытие Францией осенью военных действий вывело конфликт между Австрией и Пруссией на новую стадию эскалации и придало ему характер общеевропейской войны. К концу года, после взятия союзниками по антиавстрийской коалиции Праги и отступления короля Фридриха от Кляйн-Шнеллендорфской конвенции, раздел владений Габсбургского дома казался неизбежным. Однако возвращение стратегически важных территорий южной Богемии и катастрофа союзников под Линцем в самом начале 1742 года позволили австрийцам компенсировать потерю Праги. Курфюршество Бавария, родовое княжество новоизбранного императора Священной Римской империи Карла VII, оказалось в руках спасителя Вены австрийского фельдмаршала Кевенхюллера. В результате неудачного похода в Моравию, союзники окончательно потеряли инициативу, после чего стало очевидно, что Габсбургский дом, защищать который в это тяжёлое время выпало на долю молодой королеве Венгерской и эрцгерцогине Австрийской Марии-Терезии, сумел выстоять, а война затягивается. Это понимание полностью изменило внешнеполитическую картину. У победы всегда много друзей, тогда как удел поражения – одиночество. Так и сейчас, поражения франко-баварских войск и пошатнувшиеся позиции Франции в Европе придали мужества друзьям и союзникам Габсбургов в Германии и ободрили её врагов.

Первые и очень существенные изменения произошли в Англии, где общественное мнение было крайне возмущено позицией министерства по отношению к Австрии, а также неудачами в войне с Испанией. Заключение английским королём и курфюрстом Ганновера Георгом II конвенции о нейтралитете Ганновера[5] и его согласие голосовать на выборах императора Священной Римской империи за французского кандидата Карла-Альбрехта Баварского английское общество восприняло как неслыханное унижение и очевидное доказательство зависимости английской политики от континентальных интересов короля Георга. Теперь все были настроены против всемогущего министра Роберта Уолпола (Walpole). На выборах в палату общин в декабре 1741 года его партия потерпела поражение, а сам Уолпол после жарких дебатов в феврале 1742 года вынужден был подать в отставку и удалиться в своё поместье. На смену длившейся 21 год «Робинократии» власть в английском министерстве перешла к оппозиционной группе вигов-патриотов во главе с лордами Пултенеем (Pulteney) и Картеретом (Carteret), видевших первую свою задачу в ослаблении Бурбонов и поддержке Австрии. Ещё в начале 1741 года, после занятия прусским королём Фридрихом Силезии, Картерет заявлял в парламенте о необходимости поддержать дело Марии-Терезии: «Если Австрийский дом падёт, мы вынуждены будем содержать в мирное время так много войск, что это нас погубит». Несколько позже, в январе 1744 года он произнесёт в палате лордов слова, которые можно считать основой не только его системы, но и всей английской внешней политики в Европе в последующие десятилетия. Он заявил, что Великобритания обязана постоянно поддерживать Габсбургов, как противовес Франции, «ибо если французский монарх случайно обнаружит, что он свободен от соперников на континенте, то решит, что завоевания его вне опасности, и сможет сократить численность гарнизонов, оставит крепости и распустит армию; но те сокровища, которые позволяют ему заполнять поля солдатами, вскоре дадут ему возможность осуществить планы гораздо более опасные для нашей страны… таким образом, милорды, мы должны … оказывать содействие Австрийскому дому, ибо он является единственной силой, которую можно положить на чашу весов, дабы перевесить мощь государей из династии Бурбонов». Опасения английских министров перед этой угрозой были вполне обоснованы, так как со времён Кромвеля Англия, из опасения военной диктатуры, содержала небольшие сухопутные силы, предпочитая сдерживать Францию при помощи наёмных войск континентальных союзников. И хотя в годы войны за Испанское наследство английская армия достигала внушительной численности в 70 000 человек, уже сразу после заключения мира она была настолько сильно сокращена, что для подавления якобинских бунтов в 1715 и 1719 годах пришлось перевозить на остров голландские войска. Поэтому, в условиях роста влияния Франции на континенте, главной задачей английской политики стало восстановление системы союзов, в которой Австрии отводилось главное место.

Лорд Картерет обладал выдающимися способностями, сочетая качества политика со знаниями учёного, полученные им за годы обучения в Оксфордском университете. Оттуда же, вместе со знаниями многих языков, истории и прочих наук, будущий госсекретарь вынес страсть к вину, отчего его министерство в народе прозвали «министерством пьяницы». Лорд Картерет был вигом старой школы, являлся сторонником продвижения английских интересов на континенте и мыслил категориями Большого Альянса. Будучи чрезвычайно честолюбивым, он последовательно добивался решения главной задачи – унизить Францию и Испанию и вернуть Англии место арбитра в Европе, приобретённое по итогам войны за Испанское наследство и окончательно утерянное в последние годы министерства Роберта Уолпола. Встав во главе британского министерства, Картерет убедил короля Георга денонсировать конвенцию о нейтралитете Ганновера, найдя формальный повод в том, что при заключении конвенции забыли упомянуть о сроках действия данного соглашения. Это деяние будущий премьер-министр герцог Ньюкаслский позже назовёт лучшим из того, что Картерет когда-либо сделал. Однако сам министр не собирался на этом останавливаться и последовательно осуществлял план по изоляции испанских и французских Бурбонов и формированию против них широкой европейской коалиции, подобной Большому альянсу конца XVIII века. По плану герцога Ньюкаслского, в коалицию, помимо Англии и Ганновера, должны были войти ближайший английский союзник Голландия, а также Австрия, Саксония, Пруссия, Сардиния и Россия. Помимо бурбонских монархий, это были самые сильные в военном отношении державы континента. По выражению лорда Картерета, его цель состояла в том, чтобы лишить корону Франции её союзников и объединить всю Европу для псовой охоты на неё. Были восстановлены отношения со Швецией, куда в ранге министра был направлен Гай Диккенс (Dickens), что позволило возобновить в Стокгольме совместную с Россией работу по ограничению французского влияния в этой стране. В Италии также предпринимались меры по изоляции Бурбонов, и здесь Великобритания, находившаяся в состоянии войны с Испанией, могла использовать не только дипломатические, но и военные средства. Аппенинский полуостров, хотя и представлял собой отдельный и почти изолированный театр военных действий, но являлся неотъемлемой частью единого дипломатического поля Европы и происходящие там события часто оказывали сильное влияние на внешнеполитические процессы в других частях Европы. Именно поэтому здесь представляется уместным подробнее рассказать о событиях, происходивших в это время по другую сторону Альпийских гор.

Итоги войны за Польский трон, основные события которой происходили далеко от границ Польши, не удовлетворили Мадрид, где внешняя политика со времени развития душевной болезни короля Филиппа V была подчинена династическим интересам Елизаветы Фарнезе. Слова французского посланника в Мадриде кардинала Реннского хорошо характеризуют сложившееся при мадридском дворе положение: «Здесь управляет один лишь ум, и это ум королевы Испании; никто не осмеливается предложить то, что против её желания, и, таким образом, вся испанская монархия сводится к её единственной персоне…». Елизавета намеревалась обеспечить обоим своим сыновьям, Дону Карлосу и Дону Филиппу, земельные владения в Италии за счёт Австрийской монархии. Благодаря заключённому кардиналом Флери (Fleury) миру, Дон Карлос действительно приобрёл Неаполитанское королевство, но Габсбурги смогли сохранить своё влияние на Аппенинах, получив родовые владения Дома Фарнезе герцогство Пармское и Пьяченцу. Кроме того, к Габсбургам также перешла Тоскана, Великим герцогом которой после смерти последнего Медичи стал супруг Марии-Терезии Австрийской и будущий император Франц-Стефан. Узнав о заключении мира между Версалем и Веной, Елизавета Фарнезе пришла в ярость, но изменить ничего не могла.

Таким образом, на Аппенинах был установлен баланс сил между Бурбонами и Габсбургами, что играло на руку ещё одному влиятельному игроку – Его Сардинскому Величеству Карлу Эммануилу. Во время войны за Польский трон король Сардинии в обмен на обещание Миланского герцогства выступил против Габсбургов, и был жестоко разочарован заключением мира без его согласия. Теперь, с началом войны за Австрийское наследство и выступлением Испании против Марии-Терезии и Прагматической санкции, баланс сил на полуострове мог сильно измениться. Карл-Эммануил и его министры опасались не Испании, которая, даже если бы ей удалось перевести войска в Италию, имела бы критические проблемы с их снабжением и пополнением. В Турине более всего опасались усиления Франции, а ещё точнее – Франции в союзе с Испанией. Испания собрала в Каталонии армию в 40 000 человек, но пока кардиналу в Версале удавалось сдерживать «партию войны», а на Средиземноморье господствовал английский флот, претензии Мадрида не могли быть реализованы.

Сардиния обладала сильной армией и контролировала альпийские проходы, ворота в Италию, что делало Его Сардинское Величество желанным союзником. Поэтому, получив предложения о союзе одновременно из Вены и Мадрида и сознавая заинтересованность в помощи Сардинского королевства как со стороны галлиспанцев[6], так и со стороны австрийцев, «хозяин Альп» решил не торопиться с ответом, и пока лишь наблюдать за развитием событий. Король Карл-Эммануил не был альтруистом. Ни один государь, ни даже король Фридрих Прусский, как пишет Лодж (Lodge), не преследовал настолько открыто свои интересы. Как раз непостоянство сардинских королей во внешней политике, дало повод другому британскому историку Коксу (Coxe) говорить о «характерной алчности Савойского дома». Король не скрывал, что хочет получить земли в Ломбардии и выход к морю на лигурийском побережье. И теперь, несмотря на настоятельные призывы со стороны Великобритании отказаться от контактов с Бурбонами, Карл-Эммануил был готов принять сторону тех, кто предложит лучшие условия и снабдит их надёжными гарантиями. При этом в ситуации конца 1741 года, когда Австрия переживала тяжёлые времена, для него было предпочтительнее получить эти выгоды от Вены, чем от Мадрида. Это позволяло ему поддерживать равновесие между Бурбонами и Габсбургами в Италии, на чём основывалась политика Сардинского королевства. Ведя консультации одновременно с двумя сторонами, король Карл-Эммануил, по выражению Ранке, вёл себя подобно своим знаменитым предкам, средневековым кондотьерам, будучи готов присоединиться к тем, кто больше предложит.

1 2 3...14 >

На страницу:

Перейти

1 из 14