Бадхызские были и байки

Гочмурад Гутлыев

Бадхызские были и байки

Вступление

В конце декабря 2022 года получил по электронной почте сообщение от одного из тех немногих людей, кого считаю своим наставником по жизни, в котором содержалось ненавязчивое предложение: «а не хотел бы ты написать очерк о своих первых днях в заповеднике для второго тома сборника «Бадхызские архивы»»?

Столько символичного сошлось в этих кратких нескольких строках: личность самого автора Александра Семеновича Шаповалова, не сильно охотно пользующего данным видом связи, разве что по особо важным поводам; дата сообщения; предложенная тема. Я ведь даже не задумывался, что мог бы написать хоть что-то для подобного значимого издания. Поэтому, без всякого преувеличения,принял этот совет как воистину новогоднее чудо.

Поэтому, разумеется, отложил в сторону все остальные рутинные занятия и хлопоты, и полностью углубился в работу над очерком, название которого родилось буквально с первых набросков – «Записки начинающего биолуха».

Более того, когда в раздумьях просматривал свои давние заметки, и те, что были еще в бумажном виде на пожелтевших листах с выцветающими чернилами, и другие, хранящиеся в компьютерной памяти, обнаружил, что материала-то хватает не на один очерк, не на серию статей, а на возможную книгу. Признаюсь также, что идея книги по бадхызским мотивам таилась в глубинах подсознания десятки лет. И вырвалась, когда настало благоприятное время.

Однако к финалу, кое-что пошло, что называется, шиворот-навыворот – сначала собрал отрывочные заметки, написал новые рассказы, скомпоновал основной текст, и только затем обнаружил «а где Введение, с чего начинать повествование?».

Застопорилась работа, застрял буквально у последней запятой. А потом снова пришла на выручку народная мудрость (поговорка «все новое хорошо забытое старое») и одна из моих прежних книг «О Кушке коренной кушкинец», в предисловие к которой было сказано: «…Итак, выхожу на связь из городка на краю карты, вроде бы маленького, но о нем знает или слышал любой ученик бывшего Советского Союза, хорошист по географии. Кушка (теперешний Серхетабат) являлся крайней южной точкой бескрайней страны и продолжает оставаться южными воротами современного Туркменистана. И почти каждый «афганец» слышал хотя бы название Кушка, если не топтался по ее улицам или помнит ее наяву, так как здесь располагались и перевалочные базы снабжения, и ближайший к передовой крупный госпиталь.

Особенности жизни на границе и гарнизон, с его постоянным обменом военных со всех уголков бывшей громадной страны, сформировали особую ауру, общность людей, которая накладывала отпечаток, длящийся долго и после отъезда отсюда. А уникальная природа, а чудная этнографическая мозаика, взаимообогащение культур земляков разных национальностей?»

С небольшими правками такое утверждение остается актуальным и очень даже уместным для данной книги, в которой описываются лишь малая часть событий, связанных с коротким и броским названием «Бадхыз». Уникальный Бадхызский заповедник, созданный в декабре 1941 года в тяжелейшее для Советского Союза время, располагается на самом юге современного Туркменистана. Причем центральная усадьба которого находится всего лишь в восьми километрах от моего родительского дома.

За все время существования через него прошло бесчисленное множество студентов со всей громадной страны, в нем постоянно работали или приезжали неоднократно в экспедиции незаурядные личности из многих вузов и заповедников. При этом каждый из них унес с собой частицу здешнего, напоенного ароматами и пылью, воздуха азиатской предгорной полупустыни, а в душах неповторимую ауру потрясающей энергетики южных мест силы.

Поэтому повторю услышанное по другому поводу: «Не отпускает Бадхыз, тянет к себе за невидимые нити». И добавлю перефразированное «офицерское»: «бывших сотрудников заповедника не бывает, им ты останешься навеки…».

Целые библиотеки научных трудов, диссертаций и отдельных воспоминаний написаны о нашем интереснейшем регионе.

Хотелось бы надеяться, что данная книга, художественного плана, в которой собрана лишь малая часть личных впечатлений, рассказанных многократно среди различной аудитории с долей юмора и светлой ностальгии, у кого-то из «бывших» бадхызцев и иных любителей путешествий вызовет отклик в душе и оживят их собственные воспоминания об этом чудном уголке Земли…

Записки начинающего «биолуха»

Начало

«Встречают по одежке…»

Иногда мысленным взором оглядываюсь назад во времена своей далекой юности, и самому порой кажется непостижимым, сколько уж лет пролетело с того летнего дня, когда в далеком 1989 году в первый раз робко вошел в контору легендарного Бадхызского заповедника. Еще не зная и не догадываясь, что он станет неотъемлемой частью моей жизни и судьбы на многие годы вперед…

Кроме того, откровенно говоря, тот первый незабываемый приход мог стать и последним, настолько холодным показался прием со стороны тогдашнего заместителя директора по науке Александра Семеновича Шаповалова. Потому-то вполне ведь мог «сработать» юношеский максимализм, не склонный к компромиссам и рвущий все возможные связи без учета последствий…

В тот год мы, двое третьекурсников биофака Туркменского государственного университета (я из самой Кушки, Гельдымурат из соседнего районного центра Тахтабазар), получили направление на прохождение летней полевой практики в Бадхызский заповедник, так как он находился почти рядом с местом нашего жительства. Договорились встретиться и пойти туда вместе, оба довольно-таки волнуясь и побаиваясь – я, потому что нелюдим и не сразу схожусь с незнакомыми людьми, он – «троечник» и в принципе мало интересующийся учением.

Повторюсь, с одного взгляда показавшийся крайне суровым начальник принял нас не сразу, к тому же не поднимая глаз с разбросанных по его рабочему столу бумаг. И мгновенно ошарашил обоих (меня, по крайней мере) показавшимся колким вопросом: «практику проходить будете, или вам просто расписаться в дневнике?».

Гельдымурат засмущался, вздохнул с облегчением и протянул дневник – распишитесь, пожалуйста. Как позже выяснилось, едва мы вышли за дверь чуть позже и все еще вместе, он элементарно собирался списать мой отчет о будущей проделанной работе.

Наивный парень! Дело в том, что даже мои одноклассники почти никогда не могли ничего у меня списать. Просто потому, что еще в младших классах у меня выработался настолько своеобразный стиль выполнения домашних, контрольных и иных работ, что учителя узнавали его практически с одного взгляда. Другими словами, им не приходилось долго угадывать автора…

Забегая вперед: мой отчет о полевой практике в весеннем семестре следующего учебного года засчитали как курсовую работу, без написания и обсуждения. Гельды никак не смог бы переписать себе хотя бы один абзац, даже когда я положил перед ним все собранные свои за целое лето (а не две необходимые для отчета недели) материалы…

Однако вернемся в тесный кабинет, скорее, обыкновенный чулан, который казался еще более крошечным, так как Семеныч своей габаритной фигурой заполнял его почти целиком. К ощущению замкнутости и стиснутости добавляли свои нюансы стол, шкафы с книгами и иной бумажной канителью. Я-то по природе был в те дни и остаюсь поныне типичным закомплексованным «ботаником», шибко неуверенным в своих силах. Однако тогда сработали сразу несколько факторов, в первую очередь стремление к изучению дикой природы и неподдельный интерес к животным к куланам. И уже затем дремлющий бойцовский дух, наличие коего в себе самом я и не подозревал.

Поэтому в такой же резкой манере в запальчивости выпалил в ответ: «буду проходить практику, и желательно не в конторе!».

Забегая сильно далеко в будущее: честно говоря, только в 2023, при обдумывании сюжета для будущей книги «Бадхызские байки», слегка озадаченно застыл при странной мысли: «Может, я тогда просто оказался непонятливым упрямцем? Возможно, он просто добивался, чтобы я сбежал с практики сам? И избавил от необходимости возиться еще и со студентом, в довесок к собственным рутинным бесчисленным обязанностям?».

В то незабываемое лето 1989 Семеныч пропустил меня через ряд событий, которые каждое само по себе могли стать великолепным приключением и запомниться на всю оставшуюся жизнь.

Буквально на следующий день меня, в числе других участников, с взлетной полосы полевого заброшенного аэродрома забралневозможно тряский Ан-2. Через неделю с рейдовой группой под руководством «Зули» (Зульфии) отправился непосредственно на территорию Бадхыза, знакомиться с землей, в последующие годы вошедшей мне в кровь и сердце, сорри за высокий стиль, уже в наземном порядке.

Через день после прибытия на кордон Кепели меня забросили на крайнюю опушку Пуль-и-хатумской фисташковой рощи со стороны кордона Кызылджар (крайняя восточная точка заповедника). Оттуда мне надо было пройти почти два десятка километров по кромке фисташников и степи в разгар июльского дня, ведя пеший учет джейранов. Как Шаповалов сказал еще в Моргуновке в ходе предварительного инструктажа, нужно было подтвердить или опровергнуть интересный феномен – джейраны почему-то уходили из-под тени деревьев на дневку в открытой степи под самый солнцепек. Заодно «отсечь» точное время дня, когда они направлялись в степь и когда возвращались обратно…

Кто-то может теперь подумать: «подумаешь, прогулялся слегка, что тут особенного?».

Да ничего, если кто-то из будущих читателей не осведомлен, какие зной и сушь стоят в Туркменистане именно в июле. И что нужно было еще суметь умудриться всматриваться в марево, где тени движущихся абсолютно беззвучно животных сливаются с окружающим фоном, временами смаргивая затекающий в глаза едкий пот. Кроме того, по незнакомой местности шел-то «зеленый» студентик, который до того дня ни разу не оказывался на дикой природе в одиночку. Он ведь просто свалиться где-нибудь на учетном маршруте, получив солнечный удар.

Нашли бы, конечно, случись что, но сколько времени могло понадобиться? Нагоняю мрачные краски? Если бы…

Напоминанием о том, каковы могут быть последствия неопытности поведения в аридной зоне и беспечности при полевых выходах в зной, стоит импровизированный памятник, к северу от кордона Кызылджар, на гребне хребта Эллибиль (иногда пишется как «Эгрибиль»). Буквально в нескольких километрах от него, на месте гибели приехавшей на практику студентки из какого-то российского вуза. Ей не хватило каких-то десяти-двадцати минут дойти до спасения, которых было бы достаточно, если бы девушка не заблудилась и знала направление, и элементарно умела экономить воду…

Случилось это печальное событие много лет назад до дня моей собственной практики. В будущем, спустя десяток лет, уже став опытным «полевиком» и лидером общественной инспекции по борьбе с браконьерством (проект WWF и Мюнхенского зоологического общества), заехал в тот район и постоял молча у памятного знака, отдав дань уважения и скорби…

Разумеется, тем летом 1989 я даже не думал останавливаться, когда истекли отведенные на полевую практику две-три недели. Уже по возвращении с территории заповедника в родную Кушку, замдиректора подкинул очередную «замануху»: «подсчитаешь куланов в пойме Кушкинки?».

В те годы эти удивительные животные мигрировали с Бадхызского плато к летним водопоям, часть популяции на север в сторону реки Теджен, основная группа на юг к нашей маленькой речушке. Вот несколько долгих дней и бродил с биноклей и картой-схемой местности рядом с родным городом Кушка, оглядев практически все лощины от поймы и на несколько километров к северу от системы инженерных сооружений на госгранице и до Почтового бугра рядом с соседним селом Моргуновка. Должен признаться, наиболее трудной частью испытания было – проснуться в три-четыре утра и дойти до рассвета до берега поймы до начала ухода куланов с водопоев в холмы, ведь в юности так сладко спится именно на рассвете.

Кроме того, должен также добавить, что интерес к природе, стремление к наблюдениям разнообразнейших сторон студента тогда использовали, что называется, «на всю катушку». За дикими животными наблюдать всегда интересно, но ведь попросили посодействовать и в скучнейшем занятии по изучению стока воды в пересыхающих речках Кушкинка и Ислимка (на карте обозначена как Эгри-гек, к северо-западу от населенного пункта Чеменабат). С другой стороны, чисто логически это предложение оказалось рациональным использованием всех возможных ресурсов, ведь в заповеднике тех лет не всегда могли выделить автомашину для внеплановых (скажем так) исследований, а я мог спокойно воспользоваться отцовским мотоциклом «Урал».

Поэтому пару дней возил Александра Жемчужникова по этим речкам и помогал проводить измерения через каждые сколько-то сот метром. Ох и нудно было сидеть и ждать, пока поплавок проплывет контрольный участок, отсекая по секундомеру нескончаемые секунды и по этому времени затем вычислять скорость течения…

Кроме того, я ведь терпеть не мог математики и цифр, а куда без нее при обработке данных не только по этому стоку, но и интереснейших авиаприключений и пеших «бродилок»?

А также, в действительности ранее, до того переполненного впечатлениями и эмоциями полевого практикума, вообще не задумывался о необходимости фиксировать увиденные явления в природе и, в более широком плане, взаимоотношениях лиц в полевых условиях, и укладывать их в сжатые строки, будь то чисто научные отчеты или житейские рассказы.

Поэтому придется вновь повторить: помимо всего остального, первые реальные навыки обработки результатов собственных наблюдений получил как раз в то лето вроде бы малозначимого посещения конторы государственного заповедника, во многом благодаря вдумчивому и бережному отношению со стороны видавших виды сотрудников научного отдела к набирающему опыт начинающего «биолуха».

Опять-таки, уже с высоты накопленного жизненного опыта, оглядываюсь назад и с искренней благодарностью думаю: «а ведь Семеныч с первой встречи умудрился разглядеть во мне какие-то задатки, черты упертости будущего «научника», в наличии которых во мне самом тогда я сам так сильно сомневался».

Вроде бы не предполагающий дальнейшего развития обыкновенный дневник полевой практики среднестатистического третьекурсника мой научный руководитель по биофаку Туркменского государственного университета Меред Сапаргельдыев вдруг решил принять как курсовую работу, причем даже без оформления ее в письменном виде и без последующей защиты. Однако я ее все-таки, что называется, «довел до ума» и отложил куда подальше. Потом добавились наблюдения последующих лет разных сезонов года, и получился дипломный проект «Элементы этологии кулана на летних водопоях в бассейне реки Кушка».

Замечание «про между прочим», необходимое упоминание еще об одной детали, которая оказала влияние в глубоком будущем, а именно первое тесное соприкосновение с таким понятием как плагиат: честно говоря, и сам не придавал особого значения результатам своих полевых исследований. Вроде бы ничего значимого, лишь гулял в свое удовольствие в живописных, недоступных для многих людей, районах родного Туркменистана, общался с крайне интересными людьми, на которых смотрел снизу вверх – «как же, настоящие ученые!».

Однако в какой-то сентябрьский день, то есть, почти немедленно по возвращению в университет, меня остановил в коридоре другой доцент кафедры зоологии Нурмурад Ишадов. И поинтересовался ехидно: «ну что, сколько там куланов в заповеднике бегает?». Причем что-то дожевывая, смотря куда-то в сторону, а не прямо в глаза…

Не знаю, как бы я поступил тогда, пригласи он меня в кабинет и заговори со мной как с равноправным коллегой, а не как с несмышлёнышем.

Однако каков привет, таков и ответ! Поэтому я вмиг отшутился, потупив взгляд: «ай, не знаю, мне ничего не сказали…».

Чуть позже, всего лишь через пару месяцев, вдруг узнаю, что Ишадов в то время как раз работал над каким-то пособием по терриологии Туркменистана и собирал текущие данные о представителях местной фауны. Естественно, он не собирался указывать источники получения сведений и называть какие-либо фамилии.

А дальше в свой последний год на биофаке я уже получал рекомендацию на поступление в аспирантуру и собирался работать над диссертацией по той же теме. Однако в год моего выпуска из университета (уточню, 1991 год) перестал существовать громадный Советский Союз с его налаженной системой подготовки научных кадров. А непосредственно в Туркменистане в первые годы независимости перестала функционировать ВАК (Высшая Аттестационная Комиссия), и возобновила свою работу через много лет, когда мои научные наблюдения давно утратили свою актуальность.

Еще одно небольшое отступление, перед финальной ремаркой: на второй год нашего знакомства с работой Бадхыза и его научного отдела, с легкой руки Александра Семеновича Шаповалова развилось и окрепло еще одно мое увлечение всей жизни. Он тогда почему-то попросил написать что-то вроде очерка или статьи в тогдашнюю «Туркменскую Искру» (теперь эта центральная газета страны называется «Нейтральный Туркменистан»). Это был мой первый опыт обращения к корреспонденту, первая встреча с редактором, и первый отказ цензуры в чисто экологической тематике….

В настоящее время (к 2023 году) в моем багаже шесть книг, десятки статей в различных СМИ (включая международные), опыт успешного блогера.

В завершение данного очерка напрашивающиеся риторические вопросы: «а если бы в ответ на тот полушутливый вопрос «в поле, или подпись в дневнике?» я развернулся и вышел за дверь, могли бы состояться настолько яркие впечатления? Могли бы состояться настолько эмоционально насыщенные приключения, приобретение жизненного опыта и начавшееся умение налаживать межличностные связи, оказавшие влияние в течение прошедших десятков лет?»

Возможно, конечно, но это была бы другая история, иная сфера деятельности…

Авиаучет

«Хорошо, завтра в семь утра на аэродром!»

Пояснение для неосведомленных читателей: рядом с усадьбой заповедника, расположенной на северной окраине села Моргуновка (теперь оно сменило название) Кушкинского (нынешний Серхетабатский этрап) района в советские времена действовал полевой аэродром, давно заброшенный к описываемому периоду. Туда-то и приземлился вечный трудяга и незаменимый помощник «кукурузник» Ан-2. Естественно, как «свежую жертву», тут же по прибытию на практику меня пригласили посодействовать в обследовании территории непосредственно заповедника и охранных буферных зон с воздуха.

Разумеется, с небольшой предварительной оговоркой «многих укачивает, ты на всякий пожарный перед вылетом лучше не завтракай» и ненавязчивым предупреждением «тут вот лежит пакет, если почувствуешь себя плохо», провели беглый предполетный инструктаж: «смотри, увидь, подсчитай и запиши – кого заметил, в каком направлении и на каком удалении». Вручили в руки тетрадь с ручкой и посадили у правого переднего иллюминатора, то есть, позади намного более опытного наблюдателя – самого Александра Семеновича, сидевшего в пилотской кабине в кресле штурмана. Другими словами, логичная подстраховка – если новичок, то бишь я, мог что-то упустить, то группа диких животных все равно «попала бы на карандаш».

Возможно, кое-кто из читателей осведомлен о том, что даже просто летать в качестве обыкновенного пассажира на АН-2 достаточно утомительное занятие – укачает так, что только держись. Что уж тут говорить о такой страшной и ответственной процедуре, как авиаучеты, когда и внизу животные разбегаются от непонятного «стервятника», кружащегося прямо над их рогами и хвостами, и организм не у всякого наблюдателя не взбунтуется почти сразу после взлета. А каждый вылет длится чуть ли не вечность, полных три-четыре часа. Не у всякого «вестибулярка» выдержит такое испытание. Порой возникает единственное желание – откинуться бы назад с закрытыми глазами, а еще лучше распластаться на грохочущем полу с раскинутыми руками.

Ан нет – попробуй оторвать глаза от иллюминатора, если кулан с джейраном с высоты чуть крупнее мухи кажутся. Чуть моргнешь, и нет его! И как тут успевать сделать мимолетные заметки, отмечать место и время наблюдения животных, даже со здоровой головой…

Поскольку весь полет проходит таким образом – глаз наружу, вторым искоса в планшет, так ведь тошнота прицепится еще быстрее и неотвратимее. Поэтому в ходе предварительного инструктажа заранее попутно предупредили, где находятся особые пакеты: «Сами разберетесь, как и когда применить».

Так как у меня это был первый опыт авиаразведки, то уже с утра начался вполне объяснимый легкий мандраж: не подведут ли глаза, сумею ли распознать животных (многих из которых к тому времени знал лишь по иллюстрациям книг), выдержит ли собственная голова. Поэтому, пока травили анекдоты у конторы заповедника в ожидании припоздавшей машины, которая должна была отвезти команду авиаучета к притулившемуся у края заросшей пожухлой травой взлетной полосы заброшенного Моргуновского аэродрома самолету, все время поглядывал по сторонам для проверки глазомера. Возможно, именно поэтому бредущую вразвалочку в нашу сторону крепенькую невысокую девушку в слегка мешковатой одежде подметил первым. Вот так буднично состоялось мое первое знакомство с татаркой.

Взлетели с прыжками, толчками и шумом в ушах. Вся эта свистопляска не прекратилась с набором высоты. Хотя ее, надо подчеркнуть, и не пытались набрать, так и пошли бреющим полетом, впритирку к неровностям пейзажа. Сами понимаете, не тот случай при авиаучете животных, когда «высоко сижу, далеко гляжу». Меня настолько запугали инструктажем о прелестях «морской болезни» (или «воздушной»!?), о необходимости бороться с ней, чтобы не сорвать наблюдения, что первые полчаса – сорок минут держался, держался, боясь оторваться от иллюминатора и от мелькающих внизу животных.

Кроме того, как такому джигиту, каким я тогда себя считал, ударить грязью в лицо в присутствии женщины. Никак невозможно! Однако, несмотря на все усилия, через энный промежуток времени все-таки подперло, потянулся за пакетом. Не торопясь (скрывая нетерпение) расправил его, и только было…

Вдруг стало не до этого, так как из-под крыла самолета выплыл приличный табун куланов, при этом нужно было постараться подсчитать и куланят.

Затем внезапно сбоку просунулась дрожащая рука той самой, позеленевшей к тому времени, восточной красавицы и выхватила мое готовое к употреблению спасительное приспособление. В результате до конца полета мне самому пришлось пользоваться чисто волевыми усилиями. К счастью быстро выяснилось, что мой организм от природы невосприимчив к укачиваниям. Чтобы прийти в себя, достаточно похлопать себя по щекам. Правда, при этом не забывать о силе удара, чтобы избежать само-нокдауна.

Таким необычным образом она, смуглянка-наблюдатель, стала своеобразным катализатором, выявившим скрытые навыки. Эти умения сильно помогли во время всех остальных полетов. Более того, пригодились через без малого двадцать лет, когда летал считать горных баранов … в Калифорнии. Отточенные приемы наблюдателя в сочетании с умением сохранять трезвую голову в долгом полете с первого же дня, с первого же полета помогли завоевать признание американских биологов.

Однако пока перенесемся по времени всего лишь на следующий год, когда на четвертом курсе я проходил практику уже в другом, Копетдагском, заповеднике Туркменистана. Поэтому тогда приехал в родительский дом на каникулы, точнее, всего на несколько дней. Едва успев по приезду занести сумку домой и выйти во двор умыться, вдруг увидел за своим забором куда-то вразвалку бредущего Сашу (конечно, в нынешнее время он давно уже Александр Батькович) Жемчужникова, которого в том узком проходе от центральной улицы Кушки к железной дороге не могло быть в принципе.

Ты куда?

Тебя ищу

Не понял???

Семеныч послал. Завтра авиаучет. Он спрашивает: «полетишь?»

Конечно!!!!

Выяснилось, что Семеныч увидел меня в окне вагона проходящего мимо пассажирского поезда, мгновенно принял решение и послал сотрудника найти студента и предложить участие в полете. При этом ни капли не сомневаясь, чтобы охотно примчусь.

На следующий день, сидя у него на кухне во время обработки полученных данных, спросил у Шаповалова: «что, других наблюдателей не нашлось?». И вдруг, к моему глубокому изумлению, он ответил: «Нет, трудно найти добровольцев. Многие не выдерживают качки, к тому же не у всех такая наблюдательность, как у тебя».

А теперь перенесемся и по времени, и по расстоянию: лет через пятнадцать после описываемого полевого практикума меня занесло на противоположную сторону земного шара, в Калифорнию – в обменную программу как эколога (единственного среди пятидесяти участников со всего СНГ). В национальном парке Сан-Бернардино предложили принять участие в авиаучете бигхорнов (то бишь, толсторогов – те же архары, как туркменские горные бараны, только намного крупнее). Перед началом слегка обеспокоенно и очень заботливо, очень деликатно поинтересовались: «Соглашусь ли я, не укачает ли меня?».