Венхра. Книга первая. О плохих людях и странных обстоятельствах

О том, кто нарисовал крест, приложив записку со знакомым почерком, Василий догадался не сразу, но, приложив свои способности в области логики и дедукции, пришёл к надлежащему выводу. Автора стихотворения разоблачили по медицинскому почерку и направленности творчества – Антон всегда увлекался всякой ерундой, связанной с музыкальными направлениями, превозносящими несчастную любовь, страдания и смерть. Одно время Вася хотел отвести сына на приём к психологу, но лень (похоже, передающаяся по наследству особенность) и предположения о том, что это всего лишь пережитки подросткового возраста, оставили его мысли в разделе нереализованных планов, которых и так было немало.

И вот теперь, собрав вечером всю семью за кухонным столом, Вася Кошкин во второй раз, но с большей наигранностью, перечитывал вслух стихотворение сына под названием «Мёртвые чувства»:

«Ты больше не дышишь

И высохли слёзы.

Мы были не ближе,

Чем яркие звёзды

Своего небосклона –

Проклятая высь.

Твоего последнего стона,

Отпустившего жизнь!

На моих руках

Ты, как ветер, легка.

Заблудилась во снах

Мёртвая красота.

Твоё холодное тело,

Погасшая душа –

Полюбить меня не успела,

Жаль, что ты умерла…

Я несу тебя в лес,

Что б дыханьем согреть!

Твоей судьбы крест

Моей любви – смерть!

Целомудренный взгляд

Нетронутой чести.

Наш последний закат

Мы проведём вместе.

Я постелю тебе одеяло

Из мёртвых цветов.

Этой жизни было так мало,

Что б сохранить любовь!

Я ласкаю твои волосы,

Целую твои губы…

Не услышать мне твоего голоса,

Несчастны наши судьбы!

Оставлю в молчанье

Тебя среди мрака,

Убьюсь своей печалью

И своим страхом…»

– Сынок, в лес-то зачем?! – смеялась мама Антона.

– Это уже некрофилия, Антошка! – вторил отец.

– Это диагноз! – заливался смехом Рома.

Парень ничего не отвечал, только глупо улыбался. Он понимал, что будет выглядеть ещё глупее, если выхватит листок из рук отца и убежит в комнату сжигать остатки своего постыдного творчества. С этого момента он твёрдо решил больше не марать бумагу стихами. Осталось только подождать, когда все забудут про этот конфуз. Но пока на это надеяться не приходилось.

– Сынок, у тебя есть какое-нибудь позитивное стихотворение? – спросила мама.

Антон поспешил оправдаться:

– Мам, я это написал лет в пятнадцать! Просто нашёл и решил выбросить!

На самом деле стихотворению было чуть больше года.

– Надо будет Инне рассказать, она оценит! – Рома поделился планами ввести в курс дела свою девушку.

Озвучил свои мысли и Вася, глотнув пивка:

– Ну, тут дело даже не в том, что творчество плохое, а в том, чтобы ты впредь выбрасывал мусор вовремя, и в нужное место. Сейчас поешь и вытри дверь по-нормальному, а то у меня всё стереть не получилось.

Вроде бы все успокоились. Принялись за вечернюю трапезу. Клочок бумаги с «Мёртвыми чувствами», только уже в разорванном виде, снова отправился в мусорный пакет.

– По ночам в тиши, я пишу стихи, пусть твердят, что пишет каждый, в девятнадцать лееет! – пропел Роман.

Все снова рассмеялись. Антон тоже смеялся и надеялся на то, что его не сдадут в психушку и не оставят в роли семейного посмешища навечно.

* * *

Пока в квартире Кошкиных шло веселье, в одинокой берлоге Владислава Бекетова была тишина. Мужчину весь день мучили неприятные ощущения в желудке, а вечером начались приступы боли. Он съел таблетку и просто сидел на кухне, думая о своей усталости и о том, чтобы отложить своё кулинарное шоу на завтра.

Готовить Влад любил и умел. Жаль, что сейчас некого кормить, кроме себя самого. Но он старательно гнал подальше плохие мысли. Сконцентрировался на том, какой суп он завтра сварит, из каких ингредиентов. Стал вспоминать содержимое своего холодильника, хватит ли продуктов на очередной кулинарный шедевр. Боль отпустила, и он шаркающими шагами направился в спальню. Он всегда очень рано ложился спать, в районе восьми часов вечера. Зато просыпался утром бодрым и отдохнувшим. Насколько это было возможно для него.

Проходя мимо комнаты дочери он, как всегда, тяжело вздохнул. Но на этот раз заглянул внутрь. Включил свет, но дальше порога не зашёл. Ему не хотелось нарушать своим частым вниманием то ощущение присутствия, которое ещё оставалось в уютном интерьере маленькой комнаты площадью восемь квадратных метров.

Заправленная кровать, неприхотливые растения в горшочках на окне. Большой письменный стол, на котором всегда царила аккуратная чистота. Тетрадки, книги, письменные принадлежности – всё лежало на своих местах, в правильном, заведомо обозначенном владелицей, порядке.

У стола на стене висел большой прошлогодний календарь, на котором был изображён смешной толстый кот. А на стуле сидел большой плюшевый заяц розового цвета. Остальные мягкие игрушки своими пустыми взглядами взирали на Влада с невысокого шкафчика. Мужчина не знал, почему в тот день, перед отъездом на дачу, дочь посадила на стул именно зайца, которого они с женой подарили ей, когда девочке было лет десять или одиннадцать. Другие игрушки ей нравились не меньше, но именно заяц остался сидеть на стуле и ждать свою хозяйку…

Ждать до тех пор, пока Влад ещё в силах волочить своё существование в этом дурацком мире.

Он никогда не решится убрать игрушку с её законного места, никогда не поменяет местами остальных плюшевых жильцов комнаты, никогда не снимет со стены неактуальный календарь с фотографией забавного котика. И никогда не увидит свою дочь.

В этой маленькой комнате жила его самая страшная боль. Боль потери своего ребёнка. Потери горькой, в том самом случае, когда до последнего не веришь, что человека больше нет.

Агата пропала без вести летом прошлого года, и вот уже почти пятнадцать месяцев Влад жил один. Девушка, которой совсем недавно должно было исполниться двадцать лет, пропала жарким июльским днём, когда они отдыхали на даче, в самой глуши области.

Отец и дочь всегда жили в мире и согласии. Девочка хорошо закончила первый курс в институте, занималась художественной гимнастикой, всё остальное время сидела дома. В тот проклятый день они сытно позавтракали, и дочь захотела съездить на велосипеде в другую деревню на могилу к матери. Она часто туда ездила, поэтому мужчина отпустил её со спокойной душой. Ну как со спокойной… конечно, он переживал, он всегда переживал, но Агата была очень осторожной девочкой. Ей хотелось вновь съездить в те живописные края. Что могло случиться в самый разгар дня? Дочь обещала вернуться через пару часов. Но ни через два, ни через три часа она не вернулась.

Не вернулась и позднее.

Поиски ни к чему не привели. Казалось, что Влад искал её больше, чем отряд спасателей и местные органы полиции. Но вдруг это всего лишь иллюзорный взгляд со стороны, и профессионалы в поисково-спасательных мероприятиях знают своё дело… но никаких следов найдено не было. Влад думал, что не переживёт этого.

Пережил.

Уставшим взглядом он оглядел интерьер комнаты. Около недели он не вытирал здесь пыль и не мыл полы. Он дал себе слово в ближайший выходной заняться этим. И он обязательно сдержит своё слово. Он всегда знал цену своим словам и поступкам. Но каким правильным человеком ты бы не был, это ещё не значит, что ты застрахован от бед и несчастий.

Первый раз Влад это понял, когда умерла его жена, мать Агаты. Она умирала от тяжёлой болезни долго и мучительно, на протяжении целого года. Влад с дочерью ухаживали за ней так, чтобы она ни на миг не почувствовала себя несчастной. Хотя заранее всё было предрешено, никто в их семье не говорил о смерти. Ни одного слова об этом печальном, но обязательном для жизни, обстоятельстве не было сказано ни до, ни после смерти Снежаны. Родные морально готовились, но не разговаривали о том, что обязательно случится. Целый год мучений и горечь утраты. Четыре года назад ушла из жизни жена Влада. И больше года он живёт без дочери. Совсем один.

Влад даже пробовал начать пить, но больной желудок и сердце тут же откликнулись на его спонтанное решение. Иногда мужчина жалел о том, что он тогда не умер. Зато теперь он точно знал как покончить с собой, не взяв очевидного греха на душу. Тогда, когда совсем станет невмоготу. А пока он ещё нужен на своей работе.

И вот, неизвестно по какой причине, Влад понадобился своему соседу, чтобы тот смог задать свой шуточный вопрос, ответ на который его не интересовал.

«Чё какой грустный?» – крутилось в голове у Владислава, когда он разделся и сел на самый краешек кровати, готовясь отойти ко сну.

Он всегда так осторожно садился на кровать, чтобы не разбудить жену, если она легла спать раньше его. Но жены нет уже несколько лет, а привычка есть до сих пор. И дочки нет. Даже кот, которого они взяли с собой на дачу, убежал после исчезновения хозяйки. Тоже пропал без вести. Все покинули Влада. Он горько плакал, стараясь не издавать никаких звуков.

Глава 7

Первые сутки на свободе у Тихона прошли в поисках ночлега. Нормально поспать в тепле удалось только следующим днём, когда получилось проскользнуть незамеченным в один не запертый подъезд. Вечером оттуда выгнали жильцы. Пришлось идти на железнодорожный вокзал, больше никаких идей не было.

Там Тихон купил себе два пирога и чекушку водки. Ночь не за горами и о ночлеге нужно было подумать сейчас. Представители полиции и так уже косо на него смотрели, один раз даже проверили документы. Поэтому ночевать на вокзале ему уже не хотелось.

Куда податься? Была одна мысль. Тоже из разряда «милосердие».

Он поел, сделал несколько глотков из бутылки. Было горько. Мимо прошёл полицейский с собакой. Пришлось быстро спрятать чекушку за пазухой.

Тринадцать лет назад у него были и родня, и друзья. Всё шло по плану. Сходил в армию, поступил в техникум, окончил его, устроился на работу.

Особенно крепко он дружил со своим бывшим сослуживцем. Сыном попа. Звали его Захар, и жил он в деревне. Не раз Тихон приезжал к нему погостить: на рыбалку, на шашлыки, в поход. В его же деревне он познакомился с девушкой, в которую влюбился до беспамятства.

Но в одну ночь его жизнь резко сломалась. Он тогда в очередной раз приехал в гости к Захару, заодно с девушкой повидаться. Ей было только семнадцать лет, и её родители строго следили за тем, с кем она гуляет. Не нравился им Тихон. Городской гуляка. И запретили они ей ехать с ним, Захаром, и его друзьями на речку с ночевой. Тихон поехал без неё. Стояло жаркое лето.

А в то время характер у него весёлый был, не то, что сейчас. Молодой, наглый. Он совершенно не оправдывал свою погремуху, данную ему после, на зоне. В общем, напились они там. Спать легли: кто в палатке, кто в машине. А Тихону не спалось. Его душу терзала обида на родителей его девушки. Ещё настроение портило то, что успел он с другими туристами поругаться. С теми, что по соседству отдыхали. Они не понравились ему, он не понравился им. Не помнил Тихон из-за чего конфликт начался. Но не остыл, горячим был парнем, глупым.

Решил пойти с ними разбираться. Точнее, лишь поговорить хотел.

И не помнил он, как двоих людей топором-то зарубил.

Помнил, что защищаться пришлось, и что их было очень много. Помнил уродов страшных.

А как людей рубил – не помнил.

Итого два трупа, ещё одного парня и вовсе не нашли. Долгим было дело, но вердикт оказался достаточно мягким, как посчитали родственники убитых и пропавшего без вести.

Дали ему срок, а он и не помнил ничего. За что столько отсидел. Помнил только, как в ту роковую ночь после всего случившегося к друзьям побежал испуганный. Уроды страшные ему везде мерещились…

Не любил Тихон вспоминать эту историю. Но кроме воспоминаний у него ничего не осталось. Теперь и крыши над головой нет, даже неба в клеточку.

Он сделал ещё несколько глотков из бутылки. На мгновение стало очень хорошо. Но совсем ненадолго. Похолодало. Ещё и дождь пошёл, стуча в стекло большого окна вокзала.

Сидоров посмотрел расписание пригородных поездов. И ещё раз пристально рассмотрел бумажку с номером телефона из одиннадцати цифр – ту самую, что сунул ему Борзой.

Нет, не хотелось ему больше в тюрьму. Тихой жизни ему хотелось. Теперь он другой человек и знает цену любому благу, любому поступку.

Положив бумажку в карман, Тихон захотел закурить, но вовремя понял, что находится в помещении. Вышел на улицу. Закурил под дождём. За пару минут промок, вернулся опять к кассам.

Он прекрасно помнил, как добраться до того места, где жил Захар. И пусть они прекратили любое общение после того инцидента тринадцатилетней давности, больше ему не к кому было обратиться. А та девушка, с которой у него не сложились отношения, вряд ли хоть когда-нибудь вспоминала его добрым словом.

Вся надежда была на бывшего сослуживца. Захар всегда был добрым человеком, несмотря на то, что не пошёл по стопам своего отца – не стал священником. Да и велика вероятность, что переехал он из деревни в город. Даже в те времена это была глушь.

Но Тихон купил себе билет. До деревни Ближняя Топь. Он надеялся, что местность не вымерла. Всё-таки это конечная остановка.

Он сел в почти пустую электричку и задремал.

* * *

Было уже темно, когда Тихон приехал на конечную остановку. Вышел на пустой перрон. Никто никого не встречал. Да и вообще он ехал всю дорогу практически в пустом вагоне и до конечной доехал в одиночестве. Дождь перестал лить, но теплее не стало. Дул холодный ветер. Тихон решил переночевать здесь на маленьком вокзале, если не сможет договориться о ночлеге с Захаром. Если вообще Захар с семьёй остался тут жить.

Тихон шёл по грязи мимо старых, покосившихся домов. Мало где горел свет. Один или два. Новых или аккуратно отремонтированных домов здесь почти не было. Видимо, не в почёте была эта местность у дачников.

Дом Захара был в самом конце деревни. На отшибе. Ещё рядом располагалось старинное кладбище с руинами когда-то сгоревшей церкви. Судя по смутным очертаниям погоста, новую церковь тут так и не построили. Может, и построили, но чуть подальше. Отсюда не видно.

В доме Захара горел свет. Строение выглядело опрятно, лучше многих домов в округе. Хороший, большой, уютный дом. О таком можно даже мечтать.

И зачем только Тихон сюда приехал? Кому он тут нужен?

Сидоров долго стоял в темноте, подальше от уличного фонаря, не рискуя приблизиться к дому. Курил. В конце концов, он решился. Даже если Захар прогонит его, то ничего он от этого не потеряет.

Территория до крыльца не была огорожена забором, злых собак поблизости не предвиделось. Тихон уверенно поднялся по ступенькам к входной двери, нашёл звонок и позвонил. Два раза. Вскоре дверь открыли. На пороге стоял крепкий мужчина, с небольшой, но густой бородой и ясным взглядом. По сравнению с Тихоном мужчина выглядел свежо и опрятно, но его трудно было сразу узнать. Зато у того с памятью всё было отлично.

– Тихон? Ты? – без радости и особого удивления спросил крепкий мужчина.

– Я тебя не узнал сначала, по глазам только, – сказал Сидоров.

– Ты в бегах или тебя раньше времени выпустили? – напрямую спросил хозяин дома, не пуская гостя на порог.

– Выпустили, второй день на воле, я не от хорошей жизни к тебе приехал, – начал было Тихон, но Захар его перебил.

– От плохой что ли? – но в его голосе не было злобы. Была усмешка, был упрёк. Но не злость.

– Дай работу, если сможешь. Не сможешь – прогони. Только не надо нравоучений. Оставь для проповедей.

– Я не священнослужитель, – сказал Захар Петров. – Я кузнец. Говорить не привык. Работу найду, если работать умеешь. На порог не пущу. И к семье моей не подходи. Узнаю – не убью, но плохо тебе будет точно.

– Я сюда не со злым умыслом приехал, – попытался оправдаться Тихон. – Я новую жизнь начать хочу. Некуда мне пойти. Не хочешь помочь – не помогай, бог не обидится.

Захар посмотрел на него своим грозным взглядом и немного смягчился. Но повёл его в сторону кладбища. В дороге рассказал:

– Здесь остался старый дом моего деда. Он батюшкой был, как и мой отец. Дом небольшой, старый, но в нормальном состоянии. Изба. И пить тут не вздумай – выгоню.

Они подошли вплотную к кладбищу, немного прошли вдоль его ограды и направились к лесу. Перешли через небольшую реку по бревенчатому мосту, прошли ещё немного вглубь и вышли на опушку, где стояла небольшая изба.

Было холодно, Тихон в своей куртке весь продрог, а Захар шёл в рубашке с длинным рукавом и лишь слегка ёжился от холода. Несмотря на сумрак, он очень хорошо ориентировался, а где-то Сидоров чиркал зажигалкой, чтобы лучше рассмотреть тропу.

Тихон поблагодарил:

– Спасибо тебе, Захар…

– Рано благодаришь. Посмотрим ещё на тебя. Не забоишься жить рядом с лесом дремучим, да покойниками, значит, поживёшь ещё под крышей. Мать, сестра не пустили тебя чей?

– Мать умерла. Давно. Она бы пустила. Думаю. А сестра прогнала. Знать меня не хочет. Денег немного дала и на том спасибо.

– Вот как бывает, – подытожил Захар. – В этом доме иногда охотники останавливались, знакомые мои. Нечасто. Уголь остался. На дрова можешь взять хоть табурет. Воды, если надо, в колодце у моего дома возьмёшь. Вёдра есть. Чашки, ложки тоже есть. Электричества, газа – нет. Удобства во дворе. Керосинка была, если не найдёшь, то в столе свечи лежат. Много их в доме должно быть. Зажигалка у тебя есть. Голодный?

Захар открыл большой висячий замок ключом, который нащупал под ступенькой крыльца. Они зашли в помещение.

– С огнём не пропаду, – сказал Тихон и зажёг свою дешёвую зажигалку.

Захар сразу же приставил к её пламени фитиль толстой восковой свечи, которую сумел найти ещё в полной темноте. Стало светлее.

По короткому коридору они вошли через дверь в комнату. А комната в избе была одна, зато с русской печью и столом, на котором стояла треснувшая керосиновая лампа. У стола располагались две лавочки. На печи лежали звериные шкуры и пахло сыростью. У самой печки стоял табурет, а возле него несколько вёдер: в одном из них лежал уголь, старые газеты и несколько коробков спичек. Ещё Захар показал, что находится в другом конце коридора. Там были сени, в которых стояла большая, но отсыревшая кровать, и небольшой двор, в котором было отхожее место. Здесь же располагалась лестница на чердак.

– Нравятся апартаменты? – шутливо спросил Захар. Послышался звук снова начавшегося дождя.

– Нравятся. Я тебе честно говорю, – сказал Тихон.

– Есть-то будешь?

– Нет, благодарю от души, – Тихону не хотелось напрягать Захара своим голодом. Утро вечера мудренее, чёрт бы побрал весь этот фольклор.

– Я пошёл. Утром зайду, – сказал Захар, сунув ему в руки массивную белую свечу.

Хлопнул дверью. Послышались удаляющиеся шаги и писк мобильного телефона. Захар ответил на звонок: кто-то из близких забеспокоился его отсутствием. Шаги стихли, а дождь становился всё сильнее.

Тихон снял навесной замок с двери, перевесил вовнутрь и запер его на ключ, который Петров в этом замке и оставил. Незваных гостей ждать не приходилось, но так было спокойнее. Он ещё раз осмотрел свою комнату, нашёл нож с погнутым лезвием. Нож был достаточно острым и им раньше часто пользовались в быту. Эта находка Тихона порадовала. Ещё он был благодарен Захару за то, что тот подсказал, как растопить печь. С одним углём у него этого точно бы не получилось, а сломав сухой, не прочный табурет и сложив его в печь, вместе с подожжённой газетой, он получил хороший источник тепла. Потом сел на лавочку и закурил. За окном была абсолютная тьма. Так он и просидел некоторое время. Докурил, зевнул, немного проветрил избу и опять сел на лавочку.

Вдруг кто-то сильно начал дёргать за дверь. Тихон схватил нож и осторожно подошёл к запертой им двери.

– Ты чего заперся-то, покойников боишься? – закричал за дверью Захар.

Тихон спокойно выдохнул, спрятал нож и открыл замок, впустив товарища в жилище. Тот уже был в куртке, с небольшим пакетом в руках.

– Мне так спокойнее просто, – Тихону стало неловко.

– Ну, дело твоё. Закрывайся. Тут и звери дикие бывают. И ещё… кое-что… бывает… фу, накурил уже, не продохнуть!

– Теперь буду на улице курить.

– Если надумаешь спалить дом, то гори лучше вместе с ним, – шутливо, но грозно сказал Захар. – Я тебе поесть принёс.

Он раскрыл пакет, а там была литровая банка молока и половина батона. Тихон поблагодарил и принялся с жадностью есть.

– Я хочу, чтобы ты знал, – жевал и говорил Тихон. – Та история…

– А я хочу, чтобы ты заткнулся, и эту тему больше никогда не поднимал. Всем местным расскажу, что ты просто бомж, который попросил работы. Никому про своё прошлое не рассказывай. И семью мою этими баснями не докучай. Сейчас уже неважно, что там было. Важно, чтобы ты сейчас тварью не оказался.

– Я тебя услышал, – угрюмо сказал Тихон и продолжил трапезу.

– Дров не будет хватать, бери у меня из поленницы. У меня много заготовлено. Но это завтра. Сегодня уж переживёшь. Вижу, с огнём ты справился, а вот заслон сверху отодвигать надо, а то задохнёшься, сволочь такая, а я виноват буду! И с поддона не забывай мусор выгребать, но это утром, когда всё остынет.

Захар отодвинул на себя заслон, находящийся вверху конструкции печи, и направился к выходу.

– От души, – в очередной раз поблагодарил Тихон.

– Ну, иди, запирайся.

Захар ушёл, Тихон вновь закрылся на замок. Подбросил угля и залез на печь. Та уже была тёплой. Не раздеваясь и не разуваясь, он задремал, укутавшись в вонючие звериные шкуры.

Ночью он вставал в туалет, очень болел живот после молока, и он еле добежал до отхожего места. По крыше барабанил дождь, а вокруг дома кто-то ходил, хлюпая ногами по лужам. Было жутко, но Тихон успокоил себя тем, что даже несмотря на то, что он обрёл временное пристанище, терять ему было абсолютно нечего. Что такое жизнь? Он знал, как легко многие убийцы, с которыми он сидел, назначают ей цену. И она была невысокой.

Утром в избе стало очень холодно. Тихон проснулся и сразу начал разжигать остывшую печь. Каким-то чудом у него это очень быстро получилось. В комнате чувствовалась сильная сырость. За окном уже было светло, но узнать сколько сейчас времени не представлялось возможным.

Прошло ещё немного времени. Небольшая комната наполнилась теплом и сигаретным дымом: Тихон курил и думал о том, что сегодня он купит себе чай и займёт немного керосина у Захара, потому что свечи быстро плавились и не давали такого яркого освещения, как керосиновая горелка.

В дверь постучали. Пришёл Захар.

– Не спишь? Ну, как ночь прошла? – спросил он.

– На воле любая ночь в радость, – ответил Тихон. По голосу чувствовалось, что он немного простыл.

Захар принёс ему старый чайник, в котором плескалась ещё горячей кипячёная вода. Ещё он принёс поесть: бутерброды из белого хлеба и докторской колбасы. В небольшом пакетике у него с собой был чай. Железную кружку Тихон нашёл ещё вчера. Он позавтракал, поблагодарив в очередной раз своего спасителя.

Потом они пошли на кузницу, хозяином и единственным главным мастером которой был Захар. Иногда ему помогал местный мужичёк по имени Клим – небольшого роста, крепкий, старше бывших сослуживцев лет на шесть-восемь.

Клим с недоверием отнёсся к новому помощнику Захара, но обрадовался тому, что ему меньше придётся выполнять грязной работы. Он работал в кузнице не на постоянной основе, у него были и другие источники доходов. А Захар целиком и полностью владел этой ремесленной мастерской, где проводили сварные работы и изготавливали изделия из металла. Для Тихона должность подсобного рабочего была в радость и не вызывала особого физического дискомфорта, несмотря на то, что здоровье его оставляло желать лучшего, чего не скажешь про Захара. В свои тридцать восемь с небольшим лет он выглядел ещё крепче, чем раньше.

В этот же день они принялись за работу. Работали они втроём с утра до четырёх часов дня: нужно было по заказу доделать ограду для могилы, вечером уже должны были приехать заказчики. Захар не преминул похвастаться тем, что к нему поступают заказы со всего района. На что Клим посетовал, что денег всё равно не хватает на нормальную жизнь, и что численность населения за пределами больших городов стремительно сокращается, и существование здесь совсем не сахар. Но Тихон понимал, что ему очень повезло оказаться здесь, и ему было неприятно, если своим появлением он отнимал у кого-то лишний заработок. Об этом позже он сказал Захару, на что тот ответил, что всё будет хорошо, если Тихон будет честно трудиться. И пообещал ему ещё одну работу в скором времени. Тихон Сидоров был доволен таким развитием событий.

Закончив работу, Клим ушёл домой, а Захар повёл Тихона к себе, знакомить с семьёй. В очередной раз он пригрозил не рассказывать о своём прошлом. Однако Марта, жена Захара, его узнала. Тихон был на их свадьбе много лет назад, в прошлой счастливой жизни. Она была немного взволнована и даже напугана, но муж смог её успокоить, да и сам Тихон вёл себя очень скромно, даже пытался стесняться, долго и искренне благодарил хозяйку за вкусный ужин, которым семейство Захара поделилось с ним.