bannerbanner
Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении
Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Полная версия

Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 3

Константин Константинович Абаза

Казаки

Донцы, уральцы, кубанцы, терцы

Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

© «Центрполиграф», 2023

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2023

Предисловие

Относясь по обыкновению самым внимательным образом к отзывам периодической печати, составитель пополнил один из указанных ее пробелов, а именно обилие военных эпизодов сравнительно с бытовой стороной казачества. В настоящее издание введена отдельная глава «Станичный быт донцов», приблизительно в XVIII веке, причем составитель пользовался главным образом трудами известного знатока донской старины г. Краснова, в то же время некоторые отдельные эпизоды, как менее яркие, выпущены. Что касается упрека в пренебрежении к последним военным событиям, как, например, Русско-турецкая кампания 1877–1878 гг., то составитель должен оговориться, что, преследуя намеченную им цель – о чем подробно сказано в предисловии к 1-му изданию, – он вовсе не имел в виду исчерпать всю историю казачества, но лишь только показать в отдельных очерках, как велика служба, оказанная им государству по заселению и охране границ, при совокупном же действии с прочими войсками – перечислить по возможности все разнообразные положения, в которых приходилось казакам действовать более или менее самостоятельно, то вспомогательно: сегодня – в поле, завтра – позади или впереди крепостной ограды. Группируя материал в таких определенных рамках, оставалось только заботиться о том, чтобы избежать повторений, а тем более сухого перечня исторических фактов.

Включение рассказов о казацкой вольнице и вообще о временах потрясений, по мнению составителя, давало возможность тем самым ярче оттенить устойчивость начал государственного быта: откуда тяготение окраин к центру и вековая привязанность казачества к преемникам Ивана Васильевича Грозного. И чем же иным можно объяснить, почему оно никогда не теряло благоволения венценосцев или, вслед за взрывом, так легко и скоро становилось послушным орудием предначертаний державной воли? В заключение остается сказать, что благодаря любезности издателя явилась возможность поместить, кроме характерных виньеток, около десятка рисунков – видов, типов и портретов.


2 сентября 1898 г., г. Измаил

К.К. Абаза


Донцы

Казачьи юрты и добывание Азова

Поросшие густыми камышами берега «тихого» Дона, его бесчисленные островки, обилие рыбы и дичины, достаток в лесе и степное приволье – все вместе манило к себе из Руси бедняков, бездомовников, на житье на вольное, на казацкое.

Тут всегда была надежда на наживу: в степях паслись табуны ногайцев, по Волге ходили караваны с хлебом, с солью, с воинским запасом; степью проезжали московские и турецкие послы с богатыми подарками; наконец, под рукой вечно шумело синее море, по берегам которого стояли в красе и зелени заветные города: Трапезонт, Синоп, Царьград, Кафа, Керчь. И подобно тому, как на низовьях Днепра осело Запорожское братство, так же и на низовьях Дона скопилась вольница, получившая впоследствии название «великого войска Донского». Неизвестно, где именно поселились первые удальцы; но когда число их умножилось, и они укрепились в городке раздоры, в 120 верстах от турецкой крепости Азова, в том самом месте, где Донец сливается с Доном. Вообще, казачьи городки ставились всегда в укромных местах, где-нибудь в лесу или за болотом, на островке или между густых камышей. Облюбовав местечко, обносили его частоколом или плетнем, а снаружи присыпали из небольшой канавы землю – вот и вся защита. Окружная местность называлась юртом. Казацким жильем служили шалаши, а не то землянки. Ничего в этих городках не было заманчивого для хищных соседей; их строили так, чтобы «не играл на них вражеский глаз». «Пускай, – говорили прадеды донцов, – бусурмане жгут наши городки, мы в неделю выстроим новые, и скорее они устанут жечь, чем мы строить новые». Первым поселенцам случалось по нескольку месяцев скрываться в степи, по балкам, кормиться одними ягодами да пить из луж водицу. Многие погибали от нужды, многие – в одиночных схватках. Вольная казацкая дружина росла и крепла понемногу, пока сплотилась в «великое» войско. Земли в ту пору казаки не пахали: привольная степь служила им пашней, а добыча – единственной жатвой. В то время, как эта ватага сторожила на Волге суда, шедшие сверху, другая пробиралась степью к русским окраинам, третья ловила ногайских коней, или же рыскала в закубанских лесах. Особенно усилились казаки с тех пор, как свели дружбу со своими братьями-запорожцами, или, как их звали на Дону, черкасами. Запорожцы хаживали на Дон в одиночку, являлись целыми ватагами: они указали донцам новый, более прибыльный путь для добычи – «синее» море. И стали тогда казаки с двух сторон громить Крым, полошить турецкие берега. О тех и других прошла по христианским землям слава, как об истых ратоборцах и ненавистниках неверных. Подобно запорожцам, донцы сделались передовой стражей своего Отечества: те берегли Польшу и Украину, эти – Москву.



Московские государи, начиная с Ивана Васильевича, по прозванию Грозного, поняли казачью силу; они начали ласкать казаков, награждали их то подарками, то милостивым словом, а попозже – и царским жалованьем. В то время, как росла казацкая слава, умножалось и богатство донцов. Из бездомных, оборванных голышей казаки становились обладателями больших сокровищ; дотоле безлюдные, глухие степи, где рыскали лишь волки да перелетали стадами пугливые дрофы, покрылись табунами лошадей, стадами скота, оберегаемыми невольниками разных стран и народов. Это было достояние казаков.

Однажды пришла на Дон большая ватага запорожцев и осталась здесь навсегда, поселившись поближе к Азову, но также на берегу Дона, среди зарослей густого камыша. Это место получило название Черкасских юрт, а позже – Черкасского городка, или просто Черкасска. Донцам пришлась по душе та беззаветная отвага, которою отличались запорожцы – эти бестрепетные люди, кажется, ничего и никого не боялись, кроме Господа Бога да его святых угодников. Зато им полюбилась их разгульная жизнь. Запорожец ни во что ставил и свою жизнь, и раздобытую кровью копейку, тогда как донцы стали домовиты, начали копить про черный денек. И Черкасском городке шла гулянка с утра до вечера, с вечера до утра; в Раздорах – всегда было тихо, даже как-то угрюмо. Молодежи это не нравилось, и она стала чаще да чаще посещать своих соседей, что повело к умножению населения, и скоро казаки совсем покинули Раздоры. Черкасск сделался главным городом, население его смешалось с татарами, греками, особенно по причине частой женитьбы на невольницах. Однако буйные головы не сидели на месте. Целыми ватагами они рыщут по белому свету, причем удальство и жажда наживы заводит их так далеко, как, быть может, им не думалось. Они покоряют русскому царю целые народы, проникают в далекие, никому неведомые окраины, и тем самым указывают путь мирному переселенцу-землепашцу, купцу или промышленнику. Так, в конце царствования Ивана Васильевича Грозного, старшина Качалинской станицы Ермак Тимофеев, вместо того, чтоб охранять границу от Астрахани до р. Дона, появился разбойником на Волге. Он навел страх не только на проезжих купцов, но и на все улусы кочевников, подвластных царю. Движение по Волге прекратилось; все пути между Москвой и Астраханью были перехвачены. После того Ермак вышел в море, где повстречал заморских послов; он живо с ними расправился, суда их потопил, а добычу присвоил. Грозный царь осудил Ермака с четырьмя его подручниками, в том числе Ивана Кольцо, на смертную казнь. Тогда казаки, спасаясь от царского войска, бежали на Каму, оттуда братья Строгоновы вырядили их на завоевание Сибири. Вместо плахи, Ермак Тимофеевич прославит себя и свою дружину, как завоеватель Сибири. Он же положит начало сибирскому казачеству. Другая буйная ватага, потерпев крушение судов на Каспийском море, осела в устьях Терека, откуда ее не могли выгнать ни кумыки, ни тавлинцы, – это терские казаки. Третий атаман, сказывают, Нечай, выбрал для своей дружины в 800 человек привольные места по Яику, нынешнему Уралу, где обилие рыбы послужило главною приманкой и причиною обогащения уральских казаков. Как на Дону, так же в Сибири, на Урале и на Тереке казаки не сидели оседло, а искали новых мест для поселения, новых путей; слабых соседей они покорили, сильных держали в трепете частыми набегами. Правда, эти задирательства служили помехой доброй соседской дружбе между Москвой и мусульманскими державами. Жаловался много раз крымский хан, грозился турецкий султан, наконец, стонали русские украинские города, разоренные грабежом и пожогом. Из Москвы писали тогда увещания, а подчас и угрозы, смотря по вине. Однажды царь Михаил Федорович прислал такую грамоту: «В море на грабеж не ходите и тем Нас с турецким султаном не ссорьте. Послушаетесь, тем службу свою прямую Нам покажете… Если же, паче чаяния, и после сего Нашему делу в турками какую поруху учините, опалу на вас наложим, в Москву для ласки никогда вас не призовем, пошлем на вас рать, велим на место вашего Раздора поставить свою крепость, изгоним вас с Дона и вместе и султаном не позволим вам воровать, как ныне воруете. Страшитесь моего гнева, с азовцами неукоснительно помиритесь…». Донцы мало внимали угрозам, говоря в кругу: «Мы верны Белому царю, но что берем саблею, того не отдаем даром». Вместе с запорожцами они ограбили и сожгли Воронеж, убили тамошнего воеводу, в том же году пограбили турецкие суда, после чего выжгли Трапезонт и Синоп. В другой раз казаки разорили возле Царьграда монастырь Иоанна Предтечи, Султан Амурат выслал против них целую флотилию, которая захватила семь казачьих стругов. На допросе казаки, не боясь смерти, объявили, что они люди вольные, ходят на войну по своей охоте, а царского указа на то не имеют. Их предали лютой казни. Через два года казаки уже пытались взять Керчь, но, потерпев неудачу, пограбили окрестности и овладели Карасубазаром, где получили знатную добычу.

Вскоре после того, а именно в 1636 г., большая ватага, тысячи в четыре запорожцев и украинских казаков, пробиралась в Персию, в надежде там поселиться. На Дону их задержали: «Зачем вам, братья, искать далекого счастья? Мы имеем запасу довольно, возьмем с вами Азов и будем свободно ходить и на Синее море, и на Черное море; там в один поход мы добудем зипунов больше, чем вы соберете в Персии за 10 лет».

Давно стоял Азов бельмом в глазу у казачества. Пока крепость находилась в руках турок, они не могли развернуть своих крыльев. Азовцы зорко стерегли морской путь, и, как увидим дальше, много надо было удали, еще больше хитрости, чтоб проскользнуть мимо крепости. Овладеть Азовом, стать хозяевами этой твердыни, сделалось заветной думой донцов. Они не загадывали о том, сумеют ли удержаться, – им лишь бы взять его, и в этом деле помог казакам счастливый случай: запорожцы согласились остаться.

В ту же зиму были разосланы по всем городам повестки, чтобы казаки готовились на поиск, а кто не явится, тому не будет ни суда, ни расправы. Ранней весной, как только прошла «крыга» (лёд), оба берега покрылись конными, в то время как низшие казаки спускались на стругах, поспешая к монастырскому городку, в 7 верстах от Черкасска, где обыкновенно собирались для промысла. Составился круг. Вышел войсковой атаман и приглашал казаков взять Азов. «Любо, любо!» – отвечали, как один, тысячи голосов. Походным атаманом выбрали Михаила Татаринова, и тотчас снарядили в Москву «легкую станицу», т. е. посольство, известить царя о выступлении «всевеликого» войска Донского под Азов. Азовский паша на этот раз их-то проглядел: турки беспечно смотрели на сборы и приготовления казаков. Им, конечно, не приходило в голову, чтобы конное войско, без артиллерии, без осадного парка и инженерии, могло затеять такое неслыханное дело, как приступить к крепости, окруженной высокими каменными стенами и башнями, вооруженной пушками, защищаемой храбрейшей турецкою пехотою! Казаки надеялись взять Азов нечаянным нападением, почему держали свое намерение в тайне; к несчастию, в это самое время им доводилось провожать турецкого посла, который гостил у них проездом в Москву. Хитрый грек, Фома Кантакузен, задарил старшин расшитыми золотом зипунами, обласкал остальных казаков и на званом пиру, когда развязались языки, сумел выпытать тайный умысел. Зорко стерегли казаки все пути, однако Кантакузен и тут их перехитрил, переславши паше грамоту. В крепости началась суета, установка орудий, сбор защитников – увидели тогда казаки, что они обмануты. Посол был задержан; в день Георгия победоносца, после молебна, казаки спешно выступили всем войском под Азов, имея при себе только четыре фальконета.

Крепость приготовилась к защите. На высоких ее стенах уже стояло 4 тысячи янычар; топчии, или артиллеристы, расхаживали с зажженными фитилями у своих длинных, чудовищных пушек. Казаки нисколько не смутились. Отважный Татаринов, прежде всего, распорядился занять устье Дона, а также все пути, ведущие к Азову – из Крыма, с Кубани, от Ногаев; после того, как крепость была обложена, казаки повели к ней подступы. Между ними находился какой-то немец Иоанн. Он взялся подорвать стену при помощи подкопа. После долгой и трудной с непривычки работы, немец вдруг объявил, что он ошибся. Заложили новый подкоп, а, между прочим, окрестности казацкого табора покрылись татарскими наездниками: то была помощь осажденным туркам. Степь оживилась, началась перестрелка; с обеих сторон ежедневно выезжали одиночные всадники показать свою удаль. Вскоре и это наскучило. Запорожцы, привыкшие вершить свои дела сразу, налетом, стали роптать. Азовцы над ними смеялись: «Сколько под Азовом ни стоять, а его как своих ушей вам не видать!» кричали они со стен. Не стерпели казаки, ринулись на приступ. Однако их отбили. Не имея артиллерии, не зная правил осадной войны, казаки понадеялись на счастливый случай; теперь, изведав неудачу, стали падать духом; особенно бранились запорожцы. Действительно, конца осаде не предвиделось. В это самое время казачьим разъездам удалось перехватить грамоты турецкого посла, в которых он подробно доносил о бедствиях Азова и просил у султана помощи. Гонца, по обычаю того времени, пытали. Он показал на толмача, что вся беда идет от него, что он чародей и накликает христианскому войску худой конец. Рассвирепевшие казаки убили Кантакузена, как Иуду предателя, и утопили его толмача, как лихого колдуна. Чтобы очистить лагерь от волшебных чар, они отслужили торжественное молебствие, окропили святой водой табор и успокоились. На третьем месяце осады смышленый немец довел свое дело до конца. Подкоп был готов. 19 июля, на рассвете, казаки, выслушав молебен защитнику Азова Иоанну Крестителю, разделившись по отрядам, двинулись с разных сторон на приступ. К полудню вся крепостная стена была в жестоком огне; гремели, не умолкая, пушки, огромные каменные ядра взрывали землю; сквозь облака пыли и густого едкого дыма сумрачно глядело багровое солнце. Там, наверху, между зубцами каменной стены, янычары, в упоении победы, выкрикивали позорную брань, а внизу с шумными криками надвигались с разных сторон казачьи дружины… Вдруг, как «молния великая», сверкнул под стеной огонь, потом что-то треснуло, взлетели глыбы земли, камней – часть стены обрушилась. Дружно гикнули тогда отборные сотни, засевшие в своем укреплении напротив подкопа, и, как один человек, под начальством самого атамана, ринулись на пролом. Это были отважнейшие из отважных, «рыцари-казаки», как они себя величали. Рассеянные по всей стене, обманутые ложными атаками, турки не оказали им сопротивления. Все поле покрылось бегущими азовцами, но лишь немногим счастливцам удалось избежать кровавой мести за насмешки, за погибших братьев, за томления долгой осадой. Башни и крепкий зáмок продержались еще дня три или четыре, пока против них не направили турецкие же пушки; затем ни одного турка не осталось в Азове.

Некогда богатый генуэзский город Азов запустел под властью турок. Его прекрасные здания почернели от времени, полуразрушились, христианские церкви были обращены в мечети, по пустым улицам и площадям бродили тысячи голодных собак. Очистив город от трупов, казаки праздновали новоселье. Пируя на площадях, под открытым небом, они похвалялись, что достали Азов «своим разумом и дородством», что, разоривши гнездо неверных, освободили от них христианскую землю. Всю доставшуюся добычу снесли в одно место и поровну разделили;

драгоценные же парчи и сосуды были отправлены в монастыри, чтобы там молились за упокой убиенных и здравие живых. Старую церковь Иоанна Крестителя казаки освятили вновь, потом приступили к сооружению новой, во имя св. Николая Чудотворца. Азов был объявлен вольным христианским городом; вскоре явились сюда купцы из Кафы, Керчи, Тамани; открылась торговля, христианское население спешило с разных концов занимать пустые турецкие дома. Казаки, незнакомые дотоле с порядками городской жизни, зажили припеваючи.

Царь Михаил Федорович, хотя и попенял казакам за самовольную расправу с турецким послом, однако не лишил их своих обычных милостей. Когда же явился в Москву новый посол от султана, царь ответствовал, что казаки вольные люди, воюют на свой страх, а если султан захочет, то может и сам их унять. Русское государство лишь незадолго перед тем стряхнуло самозванцев; оно едва успокоилось от безначалия и смуты, почему не имело ни сил, ни охоты начинать из-за отдаленной крепости войну с грозными силами турок. В ту пору турки были воинственны, сильны и страшны для всей Европы. Борьба с ними являлась под силу лишь одним казакам – дерзким, изворотливым, нападавшим врасплох, исчезавшим как вихрь. Такая война утомительна: она истощает силы, вечно держит врага в страхе. В открытом же бою турки со своими янычарами и спагами, т. е. конным войском, были непобедимы. Конечно, они не могли оставить Азов в руках казаков, тем более, что последние безпрепятственно проходили теперь в Черное море, берега которого огласились страшными воплями ограбленных и замученных жертв. Султан был занят войной в Персии, потом он умер, и таким образом прошло три года, прежде чем турки подступили к Азову. Зато они располагали громадными силами, точно собрались на завоевание целой страны. Говорили, что в осадном корпусе находилось 6 тыс. наемных мастеров из разных земель – для ведения подкопов, снимания планов, постройки укреплений, мостов и т. п.; главную же боевую силу составляли 20 тысяч янычар, столько же спагов, 40 тысяч татар да черкесов, а всего около ста тысяч. В начале июня 1641 года вошел в устье Дона турецкий флот и выгрузил осадную артиллерию: тут было более ста пушек проломных, 70 мелких с мортирами, великое число снарядов, изобилие пороху.

Через 2 недели Азов обложили от реки до моря, на протяжении 40 верст. Казаки сели в осаду. Их было всего около 7 тысяч, правда, самых бесстрашных, готовых на все. В первый же день явилось в крепость трое послов от трех турецких военачальников: от сераскира Гуссейна, от крымского хана и янычарского аги – с предложением сдать крепость и получить за то 40 тысяч червонных.

«Все равно, – говорили послы, – вам, казакам, никак не извернуться; вы здесь, как в западне. Белый царь от вас отказался, помощи себе из Москвы не чайте». Войсковой атаман Петров отвечал за всех: «Сами волею своею взяли мы Азов, сами и отстаивать его будем; помощи, кроме Бога, ни от кого не ожидаем, прельщений ваших не слушаем и не словами, а саблями, готовы принять вас, незваных гостей!» На другой же день 30 тысяч лучших турецких войск, прикрывшись иноземцами, бросились на приступ; они потеряли 6 тысяч и со стыдом отступили. Сераскир заключил на два дня перемирие, причем платил тем же казакам за каждого убитого мусульманина по червонцу. Так началась достопамятная защита Азова, напоминающая столь же доблестную защиту христианскими рыцарями города Родоса. Как там, так и здесь, сражались братья-воины, исконные враги мусульман, сражались в малом числе, но с такой стойкостью, с таким мужеством, что привели в удивление весь христианский мир. И если начать сравнивать, кому приходилось горше, то, конечно, казакам, потому что за рыцарями уже тогда утвердилась вековая слава их доблестей: они были богаты, хорошо вооружены, имели отличное, приспособленное к воинскому делу, устройство; наконец, за их борьбой участливо следила вся христианская Европа, тогда как казаки бились на далекой окраине Московского государства; многие и не ведали, что они были за люди.

Турки насыпали вокруг крепости высокий вал; казаки сделали вылазку, взяли этот вал, подорвали его и прогнали неприятеля. Тогда турки позади первого вала насыпали другой, до высоты стен, втащили более сотни орудий, после чего открыли безостановочную пальбу, продолжавшуюся 16 дней подряд. Крепостные стены были сбиты до основания. Казаки для своей защиты устроили вторую линию обороны, по разрушении ее – третью, и наконец – четвертую. Там, сидя в землянках, они продержались до конца осады. Но они не ждали, пока появятся на валах турецкие бунчуки, а шли навстречу неприятеля подкопами; после каждого взрыва очередная сотня кидалась на вылазку, побивала оглушенных врагов, пока поспевала к ним помощь. Турецкие подкопы всегда натыкались на подземные работы казаков, и тут последние брали верх, потому что заранее готовились к встрече. Сераскир, видя безуспешность бомбардировки, стал ежедневно посылать войска на приступ. Всегда готовые и к этому, казаки встречали турок меткими пулями, потом кидались в сабли, рубились, не уступали ни шагу; во время приступов атаман зорко следил, не ослабела ли где защита, и посылал туда немедленно помощь. В самом пылу боя появлялись на облитых кровью валах казацкия жены; они подавали помощь раненым, кормили голодных мужей, подносили бойцам оружие, порох; они же копали под выстрелами рвы, таскали на валы землю; в последнюю минуту казачки лили горячую смолу и кипяток на головы штурмующих. Более трех недель турки штурмовали ежедневно – и покинули. Они потеряли почти половину пехоты, расстреляли все снаряды, порох; к тому же сераскир поссорился с крымским ханом, который не хотел посылать на валы свое конное войско. От недостатка кормов в турецком лагере открылся мор на людей и падеж на лошадей; гниющие трупы заражали воздух нестерпимым смрадом. Сераскир послал в Царьград просьбу, чтобы ему разрешили отложить покорение Азова до будущей весны, но вместо ожидаемого разрешения получил суровый приговор: «Возьми Азов, или отдай свою голову». Прошло некоторое время, пока его снабдили всем необходимым для продолжения осады. Казаки немного отдохнули; они успели даже получить из Черкасска помощь – и людьми, и припасами, так что, когда сераскир возобновил бомбардировать, защитники также бестрепетно стояли на своих валах. Страшное разрушение наносили тяжелые снаряды, по 2, по 3 пуда каждый, разметавшие в прах все городские постройки; лишь одиноко среди пустырей стояла церковь во имя Иоанна Креститиля. Говорили, что лик Предтечи ежедневно орошался слезами. Заступничество небесных сил ободряло изнемогающих борцов, добрая половина которых уже полегла на вылазках или на приступах. И все-таки казаки сохранили настолько силу духа, что делали по ночам вылазки, заманивали неприятеля притворным отступлением, наводили его на подкоп, а после взрыва снова кидались вперед с безумной отвагой. Однажды они уложили таким способом более тысячи спагов. Последние две недели осады сераскир днем штурмовал, вечером открывал на всю ночь пальбу по развалинам крепости. Как-то туркам удалось овладеть одним бастионом. Казаки, получившие в этот самый день подкрепление в 300 человек, ударили на врагов так быстро, с такою смелостью, что те сразу опешили и побросали оружие. Бастион снова перешел в их руки.

И турки, и казаки надорвали свои силы в такой продолжительной и упорной борьбе; наступали ее последние дни; кому-нибудь – туркам или христианам – надо было уступить… И там, и здесь приходилось одинаково худо.

Уцелевшие еще от побоищ, израненные, истомленные казаки еле передвигали ноги; одни умирали на ходу, пробираясь в свои землянки; другие засыпали вечным сном, прислонившись к насыпи. Пуще всего изводила их цинга, эта неизбежная спутница тесноты и голодовки. И в лагере сераскира было не лучше, особенно с наступлением холодов и ненастья. Сырой, пронзительный ветер пробирал до костей непривыкших азиатов, закутанных в свои дырявые плащи, босоногих и голодных. Крымский хан давно увел своих татар домой. Турки болели и мерли, как мухи. В отчаянии сераскир приказал испытать последнее средство: насадили на стрелы грамотки, в которых обещали каждому казаку по тысяче талеров, если будет сдана крепость, и спустили эти грамотки в крепость. Турки напрасно ждали ответа.

На страницу:
1 из 3