Ильин день

Однако не зря говорят, что жизнь – лучший учитель, она всему научит. Студентки под руководством своего замечательного мастера постепенно научились и пилить, и стволы валить, и бревна таскать. Работали, как положено, с утра до вечера. Но что касается выполнения установленной нормы – ровно два кубометра дров в смену – это девушкам было практически не под силу. И старик-мастер, и прораб это прекрасно понимали. Но порядок строг: кто не выполнил норму – тому не положен дневной продуктовый паек. А как девчонкам без еды? Никак. Других возможностей пропитания вдали от дома у них не было.

Старик следил за тем, как его подопечные складывают дрова в поленицы, и старался незаметно разложить бревна пошире, чтобы снаружи размер поленицы был соблюден, а внутри расстояние между бревнами было побольше. Если где-то образовывалась пустота, он умел ее ловко замаскировать. Прораб, который в конце дня приходил принимать работу, пересчитывал поленицы и делал вид, что не замечает хитростей старика. Девушки всегда волновались, боялись, что кто-нибудь заметит и накажет или их, или старого мастера, или прораба. Но все обходилось благополучно, студенткам засчитывали выполнение нормы, и они могли спокойно получать положенную им провизию. В условиях военного времени взрослые, многоопытные мужчины не могли не знать, что, допуская подобный «обман», они подвергают риску свою собственную жизнь или, как минимум, свободу. Но вот так, молча, без лишних слов, делали все что могли, чтобы помочь девочкам выжить в тяжелейших условиях.

Глава 42. КОСТЯ ПОГИБ

Возвращаясь с подружками с лесозаготовок в Москву, Анечка не знала, что ее ждет дома. А в семье было страшное горе. За несколько дней до приезда дочки домой родители получили известие о том, что их сын Костя погиб. Он воевал на Ленинградском фронте, его часть принимала непосредственное участие в обороне Ленинграда. Бойцы его подразделения дрались с врагом у деревни Тортолово, в Мгинском районе Ленинградской области. Там, на подступах к городу, старший лейтенант Константин Смолин и погиб в бою. Это произошло 7 октября 1942 года. Косте было 23 года.

Мать, Екатерина Алексеевна, находилась в состоянии безграничного, безмерного отчаяния. Ее сын, ее обожаемый мальчик, которого она с любовью и всей материнской страстью растила, берегла, воспитывала, теперь убит. Убит! Он вырос именно таким, каким она и мечтала его видеть – добрым, умным, чистым. А теперь его нет, его нет нигде, и она никогда больше его не увидит. Ее первый ребенок умер младенцем. Мать пережила это горе, как могла, и отдала всю свою материнскую любовь и страсть другим детям – сыну, дочери и двум приемным дочерям. Вероятно, она втайне надеялась, что Господь Бог сжалится над ней и не отнимет у нее второго ребенка. Но – нет! Ее робкая надежда не оправдалась. Ей суждено было во второй раз пережить это страшное горе – потерю ребенка, сына. С тех пор Екатерина Алексеевна ни с кем не вступала в разговоры на религиозные темы, никогда не ходила в церковь. Не препятствовала родным, когда кто-то из них намеревался совершить тот или иной религиозный обряд, но сама оставалась безучастной.

В те страшные темные ноябрьские дни родные старались не оставлять Екатерину Алексеевну дома одну. Днем приходили Тоня с маленьким Виталиком, Ираида с дочками. Анечка по окончании занятий в институте бегом бежала домой. Иван Васильевич приходил с работы пораньше. Когда рядом с несчастной матерью кто-то был, она держала себя в руках, разговаривала, пыталась заниматься какими-то домашними делами. Но как только она оставалась в одиночестве, ее начинали душить рыдания, переходящие в страшный сдавленный крик. И успокоить ее после таких приступов безысходного отчаяния было очень трудно.

На помощь Смолиным в это тяжелое время приходила соседка по квартире, латышка Мильда. За несколько месяцев до гибели Кости Мильда овдовела, ее муж Шор был убит на фронте так же, как и тысячи других солдат. Услышав безутешные рыдания Екатерины Алексеевны, Мильда приходила к ней в комнату, усаживалась рядом с ней на диван, брала руки несчастной матери в свои ладони, и они долго сидели так, не говоря ни слова, молча, обмениваясь только теплом своих рук. И Екатерина Алексеевна постепенно успокаивалась.

Иван Васильевич тоже очень тяжело пережил гибель сына. Как мужчина, он старался не выражать открыто своих чувств, наоборот, понимал, что должен быть опорой жене в эти трагические дни, поэтому был сдержан, немногословен. Но именно в это время его здоровье резко ухудшилось, сердце стало давать сбои.

Как ни тяжело было горе, сестры Анечка и Тоня понимали, что родителям необходимо поскорее выйти из мрака отчаяния и продолжать жить делами и заботами сегодняшнего дня. Екатерина Алексеевна, не смотря ни на что, продолжала ходить на работу (она работала не каждый день) и не оставляла своих ежедневных домашних дел: приготовить еду, постирать, посмотреть за тем, как чувствует себя муж.

Еще забота: Анечка приехала с лесозаготовок, а у нее в волосах – полно вшей. У девушек в далекой деревне не было возможности мыться как следует, никто в этом не виноват. Кто поможет дочке, если не мать? Екатерина Алексеевна пошла в аптеку спросить совета – что делать? Служащие аптеки ее успокоили, сказали, что не у нее одной сейчас такая беда. Чему удивляться? Народ живет в тяжелейших условиях. Газа в квартирах нет. Воду греть приходится на керосинках, а керосин тоже нужно купить, принести, рассчитать, чтобы хватило подольше. Начали возвращаться из эвакуации женщины с детьми и стариками. Едут из госпиталей фронтовики, получившие тяжелые ранения. Всем приходится много дней ехать по железной дороге, в холодных, необорудованных вагонах. Где уж тут соблюдать правила гигиены?

Оказалось, что в аптечной сети имеется специальное средство, которое помогает решить проблему в течение нескольких дней. Екатерина Алексеевна получила лекарственный препарат и с его помощью вылечила дочку в два дня. Горе – не горе, жизнь женщины в семье всегда полна забот.

Можно было надеяться, что несчастная мать в потоке повседневных забот будет постепенно выходить из бездны своего отчаяния. Но что бы она ни делала, на каждом шагу в доме ей попадались вещи, напоминающие о Косте. Его фотография на стене, его рубашка в шкафу, его смешная шляпа на полке в прихожей, его книги, его письма… И каждый раз прикосновение к этим вещам вызывало новый приступ безутешных рыданий… Муж и дочери не знали, что делать. Потом решили: пока дело не кончилось еще одной трагедией, нужно понемногу убирать из дома все предметы, которые могут вызывать живые воспоминания о погибшем брате. Понимали, что это очень рискованное решение, но другого выхода не было.

Сначала убрали рубашки из шкафа, потом коробочку с письмами и документами, потом – книги… Фотографию Кости Екатерина Алексеевна сама сняла со стены и сама убрала в какой-то заветный ящик комода. Так понемногу, общими усилиями, семье Смолиных удалось выйти из тени черного крыла смерти, которая вдруг накрыла их и долго не отпускала. Постепенно настроение в семье стало меняться к лучшему.

Много радости всем доставлял маленький Виталик. Мальчик рос, ему шел четвертый год. Чтобы не сидеть темными вечерами одной с ребенком в комнате с затемненными окнами, Тоня каждый вечер приходила с сыном к родителям, благо идти было недалеко – только пройти через двор, пять-семь минут по улице, и все. Ради такого короткого прохода по зимнему двору молодая мама не считала нужным надевать на ребенка пальтишко, теплые штаны, валенки и т.д. Тем более, что через несколько минут, в теплой комнате, у печки, малыша все равно пришлось бы раздевать. Она просто заворачивала сына в большое ватное одеяло и бежала с ним на руках в дом к родителям.

Так они и коротали эту зиму всей семьей: Иван Васильевич, Екатерина Алексеевна, Анечка, Тоня и маленький Виталик. Ужинали, пили чай, разговаривали обо всем на свете, играли с малышом. Когда наступала пора возвращаться домой и укладывать мальчика спать, на дворе было уже совсем темно. Тоне, чтобы попасть в свою комнату, нужно было в полной темноте открыть ключами три двери – одну с улицы, другую из холодных сеней, третью – из общего коридора. С ребенком на руках сделать это было невозможно. И Анечка шла провожать домой сестру с сыном. Анечка несла на руках племянника, завернутого в одеяло, а Тоня доставала ключи и отпирала одну за другой двери своего жилища. Назад Анечка бежала одна.

Шла война. Семья еще не совсем оправилась от удара, связанного с гибелью Кости. Но эти зимние вечера в кругу семьи, в семиметровой комнате, у печки, согревали души людей и оставили много самых теплых воспоминаний на долгие годы вперед.

Костю никто из родных не забыл. Прошло несколько месяцев, мать перестала плакать, сестры в разговорах все чаще и чаще стали вспоминать брата – какой он был веселый, добрый, как хорошо умел дружить со всеми, как вся семья гордилась им. В 1944 году у Ираиды и Ивана Грачевых родился сын. Ираида пришла к отцу и матери, сказала: «Мы бы хотели назвать мальчика Константином – в честь нашего Кости. Можно?». Екатерина Алексеевна не возражала, Иван Васильевич был даже очень рад. Так ветвистое древо семейства Смолиных получило новую веточку – маленького Костю Грачева.

Глава 43. КИНО И ВЕРТИНСКИЙ

Несмотря на общую суровую атмосферу в военной Москве, молодость брала свое. Девушки-студентки, подружки Анечки Смолиной, находили удовольствие в общении между собой, часто ходили друг к другу в гости, не упускали случая побывать в кино или в театре. Большой популярностью в те годы пользовались спектакли Театра оперетты. Забавные сюжеты классических оперетт, смешные диалоги и веселая музыка давали возможность на какое-то время отвлечься от нелегких мыслей, связанных с реалиями войны, и даже получить некоторый заряд оптимизма.

В кино жители Богородского чаще всего ходили в кинотеатр «Родина», расположенный на Семеновской площади. По тем временам этот кинотеатр был одним из лучших в Москве. Днем девушки учились, кто-то из них работал, подрабатывал. Днем было не до кино. Для посещения кинотеатра оставался только вечер. Возвращаться из кино домой приходилось поздним вечером, когда трамваи уже не ходили, а затемнение в городе все еще соблюдалось самым строгим образом. Анечка ходила в кино с кем-нибудь из соседок по квартире или с подружками по двору. Несмотря на то, что ночной маршрут от Семеновской площади до дома занимал не меньше часа, девушек это не смущало, вдвоем или втроем идти по темным улицам было не страшно, ну, или почти совсем не страшно.

Случались и другие культурные события. Например, студенты Московского автомеханического института (МАМИ), в котором училась Анечка Смолина, имели возможность послушать выступление Александра Вертинского непосредственно в стенах своего вуза.

Это было в 1944 году. Вертинский в это время только что приехал с семьей из Китая в СССР. Московской публике он был почти совсем не известен, его репертуар резко отличался от всего того, что готовы были слушать обычные советские люди в суровые годы войны. Несмотря на то, что семье артиста сразу предоставили квартиру в одном из престижнейших домов на улице Горького (ныне Тверская), концертов в больших залах ему не предлагали. Но нужно было как-то зарабатывать на жизнь. И Вертинский соглашался давать концерты в любых залах, даже в студенческих аудиториях, лишь бы заработать какие-то деньги. Разумеется, билеты на его концерт в институте стоили недешево, но студенты – народ любознательный и рисковый. Билеты на выступление «заморского» артиста купили многие.

В Москве стояли холода, институтские аудитории отапливались плохо. Вертинский боялся простудиться и ставил непременное условие: он будет выступать, если организаторы обеспечат артисту горячий сладкий кофе с молоком до и после концерта. С кофе были некоторые проблемы, но потом все уладилось, и концерт состоялся. Анечка и Оля Лазовская на концерте, разумеется, были, но ни на них, ни на их подружек выступление артиста не произвело большого впечатления. Возможно, молоденькие студентки не были подготовлены к восприятию искусства такого рода. В те годы никто не мог предположить, что спустя два-три десятилетия творчество Вертинского приобретет громадную популярность.

Оля Лазовская была частой гостьей в семье Смолиных, она скоро стала своей в доме, ее хорошо знали и любили родители Анечки, сестры и даже соседи по квартире. Оля была необыкновенно общительным человеком, как сказали бы сейчас, коммуникабельным. Скоро круг институтских подружек значительно расширился благодаря тому, что Оля перезнакомила однокурсниц со своими подругами по школе и даже родственниками.

Анечка часто бывала в доме Лазовских на Якиманке. Она познакомилась со старшими сестрами Оли, Ниной и Лидусей, и их мамой Лидией Владимировной. Лазовские занимали несколько комнат в большой коммунальной квартире. Иногда, когда в квартире на Якиманке студентки устраивали чаепития, к ним выходил отец Оли, профессор Виктор Викторович Лазовский. Он не принимал участия в шумных разговорах девушек, но, видимо, любил посидеть в их молодой компании. Анечка запомнила, что когда Виктор Викторович садился за стол, чай ему подавали в стакане с серебряным подстаканником. Непременными атрибутами его чаепития также были большая крахмальная салфетка и столовые приборы в специальном конверте, сшитом из льняной ткани и украшенном вышивкой.

В семью Смолиных, в Москву, на 2-ю Прогонную улицу, из Едимонова приехала Нина Мордаева, дочь Ильи Алексеевича и Анны Ивановны. Она подросла, и ей нужно было учиться, приобретать профессию. Нина поступила в техникум Кожкомбината на отделение выделки и обработки мехов и стала жить в семье Смолиных, как до этого жил ее старший брат Василий. Екатерина Алексеевна и Иван Васильевич нисколько не возражали, они привыкли к тому, что у них в доме много молодежи. Нина и Анечка были двоюродными сестрами, дружили с детства, воспитывались в одной «системе ценностей», обе были барышнями в меру серьезными и в меру веселыми. Жизнь в доме после гибели Кости стала налаживаться.

Глава 44. КАТУАР

С продуктами в Москве было непросто. Власти города стали выделять жителям столицы землю под огороды в ближайшем Подмосковье, чтобы горожане сами могли выращивать для себя кое-что из овощей. Семье Смолиных предложили участок земли в районе станции Катуар, находящейся примерно в часе езды от Савеловского вокзала. От Богородского до станции Катуар дорога была долгой и неудобной. Но Екатерина Алексеевна не могла отказаться от возможности завести огород и самим выращивать картофель, морковь, немного лука, чтобы семья хотя бы частично была обеспечена такими простыми продуктами питания.

Весной мать вместе с дочерьми, Анечкой и Тоней, общими усилиями посадили картошку на далеком огороде. Далее, в течение лета, картофель нужно было окучивать, окапывать борозды, поливать грядки. Крестьянский труд был хорошо знаком Екатерине Алексеевне. К тому же, она работала сменами, в течение недели у нее было больше выходных дней, чем у других членов семьи. Поэтому большую часть работы по уходу за картофельным полем мать семейства взяла на себя. Это было для нее естественно, жизнь приучила ее к тому, что надеяться нужно только на свои руки, не перекладывать тяжелую работу на других.

Екатерина Алексеевна со страстью взялась за огород. Но возникла проблема: картофельное поле находилось не рядом со станцией Катуар, до него нужно было идти леском, лугом, колхозными полями. Женщина боялась ходить одна по пустынной местности. Понимала, что, возможно, никакой опасности нет, но не могла преодолеть безотчетный страх. В рабочие дни никто из членов семьи не имел возможности ее сопровождать. А ездить за город одна она – не могла. Выход нашелся: Екатерина Алексеевна решила брать с собой на огород внука Виталика. Мальчику было четыре с половиной года, разумеется, в случае чего на него нельзя было рассчитывать как на защитника. Но для бабушки просто важно было знать, что она не одна. И еще в душе теплилась надежда: если какой-нибудь злодей и замыслит недоброе, может быть, совесть не позволит ему обидеть женщину с ребенком.

Екатерина Алексеевна брала для внука что-нибудь покушать, чай в бутылочке, и они с утра отправлялись на Савеловский вокзал. Для шустрого активного мальчика поездки с бабушкой на природу были чем-то вроде выездов на дачу. По дороге от станции до картофельного поля он успевал набегаться по травке, полюбоваться цветочками и жучками. А если уставал, бабушка брала его на закорки и несла на спине. Придя на огород, мальчик требовал дать ему покушать, попить и тихонько засыпал где-нибудь в тени, на постеленной бабушкой мягкой фуфайке. Завершив свои дела на огороде, Екатерина Алексеевна будила внука, и они отправлялись в обратный путь. Слава Богу, в поездках на огород никаких неприятностей с ними не произошло.

Несмотря на то, что Виталик в то время был совсем маленьким мальчиком, он запомнил эти поездки с бабушкой на огород, и всегда, в течение всей своей долгой жизни, вспоминал о них с удовольствием, с улыбкой. Будучи уже совсем взрослым человеком, он не раз говорил, что с тех давних пор странное слово «Катуар» осталось в его памяти как символ чего-то приятного, теплого, родного.

Виталик вырос, после окончания школы пошел учиться в летное училище и всю жизнь, пока позволяли возраст и здоровье, служил в полярной авиации, был командиром вертолета, сопровождал ледоколы в долгих ледовых походах. Когда на севере Западной Сибири началось активное освоение нефтяных и газовых месторождений, поработал и там: возил на своем вертолете геологов, строителей и нефтяников в отдаленные северные поселки.

В тот момент, когда в соответствии с правилами наш Виталик, Виталий Никитич Чернышов, по возрасту должен был оставить службу в авиации, он получил возможность открыть свой бизнес – автосервис. Обстоятельства сложились так, что место для дислокации его небольшого предприятия нашлось, как вы думаете – где? Вблизи станции Катуар! Ему очень нравилось это забавное совпадение. Он не раз повторял: «Вот судьба! Не зря я с бабушкой в детстве в Катуар катался. Теперь каждый день езжу туда на работу!». Автосервис был его местом работы в течение 20 лет.

Судьба Виталия Никитича еще раз показала, что его многолетняя привязанность к месту под названием «Катуар», видимо, действительно, была не случайной. В апреле 2017 года, возвращаясь с работы (!), Виталий Никитич умер мгновенно за рулем своего автомобиля. Ему было 78 лет. Это произошло на шоссе, в полукилометре от станции Катуар.

Глава 45. НАГРАДНЫЕ ЛИСТЫ ГЕРОЕВ

Многие знают, что настоящие фронтовики, солдаты и офицеры, пережившие все тяготы войны, очень неохотно рассказывали своим близким о том, как же это все было в действительности там, на войне. Видимо, у них на это были веские причины. Одна из причин, как я понимаю, состояла в том, что они берегли нас, молодых, от тех ужасов, которые неизбежно пришлось им самим испытать на войне. Так или иначе, но мы, к сожалению (или к счастью?), очень мало знаем о том, как воевали и как бытовали наши ближайшие родные – отцы, деды, дядья – на фронтах Великой Отечественной войны в течение, ни много – ни мало, четырех лет, с 1941 по 1945 гг.

Теперь, к сожалению, никого из наших фронтовиков давно уже нет в живых. Ушли вслед за ними и их любимые жены. Почти ни у кого в домашних архивах не сохранились их письма. Слишком много времени прошло с тех пор, как кончилась война. Однако, возможно, справедливо говорят, что герои не умирают. Геройские подвиги, мучения, ранения, пролитая кровь солдат Великой Отечественной войны не канули в лету.

Сейчас, при желании что-либо узнать о фронтовых биографиях наших родных, мы можем обратиться к архивным документам, опубликованным на общедоступных Интернет-ресурсах. Едва начав поиски сведений о боевом пути моего отца, Натчука Александра Карповича, и других родственников, я нашла сайт «Память народа», на котором опубликованы документы о награждении фронтовиков боевыми наградами – наградные листы.

Большая часть наградных листов представлена на сайте в виде сканов. То есть, открывая такой документ на экране компьютера, ты видишь его так, как будто держишь перед собой пожелтевший листок бумаги, исписанный торопливой рукой лейтенанта, которому поручили оформить документы на награждение бойцов, отличившихся в недавнем бою. Разбирая неровные рукописные строчки, ты волей-неволей получаешь не только информацию о том, кого и за что именно наградили тем или иным орденом, ты проникаешься атмосферой, в которой происходили эти события.

Наградные листы, видимо, нередко заполняли в полевых условиях, чернилами, от руки. Разумеется, документы подписывали и заверяли старшие офицеры. Но составляли их, наверное, все-таки лейтенанты, которые не были большими мастерами писать какие-либо тексты, не были каллиграфами. В течение короткого дня требовалось заполнить не один наградной лист, а сразу много аналогичных документов, поэтому лейтенанты спешили, многие слова старались писать сокращенно. Чернила расплывались. Наверное, они не думали тогда, что составленные ими обычные (!) наградные листы – это исторические документы, наполненные громадным смыслом, свидетельства настоящих героических подвигов, которые ежедневно совершали солдаты и офицеры Красной Армии.

Постараемся хотя бы отдаленно представить себе фронтовые биографии наших родных, основываясь на скупых строчках их наградных листов.

Глава 46. СЕРЖАНТ НАТЧУК

Мой отец, Натчук Александр Карпович, был тяжело ранен 23 января 1942 г. в районе г. Медынь Калужской области. Его, раненого, быстро увезли с поля боя в госпиталь. Лечение длилось несколько месяцев. По завершении лечения он был направлен в другую воинскую часть, где и проходил дальнейшую службу. Как выяснилось много позже, сразу после ранения, в феврале 1942 года, он был представлен к правительственной награде – Ордену Славы 3-ей степени. Но поскольку в свою прежнюю часть он не вернулся, заслуженную награду вручить ему не смогли. И он сам до 1945 года не знал, что три года назад был награжден орденом.

В январе 1945 г. сержант Натчук, командир орудия среднего танка, воевал в составе 139-го танкового полка 68-ой механизированной бригады 8-го механизированного Александрийского корпуса на 2-ом Белорусском фронте. Был тяжело ранен. По окончании боев его представили к награде – Ордену Славы 3-ей степени. В процессе оформления документов на награждение выяснилось, что три года назад он уже был представлен к награде, но тогда своего ордена не получил.

Наградной лист от 1942 года в документах представлен кратко:

«Младший сержант Натчук Александр Карпович, 1922 года рождения, участник войны с августа 1941 года, при наступлении на г.Медынь в составе 10-ой воздушно-десантной бригады 5-го воздушно-десантного корпуса был тяжело ранен и представлен к правительственной награде – Ордену Славы 3-й степени».

Выписка из наградного листа от 21 февраля 1945 года:

«Краткое изложение личного боевого подвига.

Сержант Натчук, участвуя в боях под г. Пеханов (Восточная Пруссия – прим. автора), в бою за овладение укрепленным опорным пунктом противника проявил мужество и отвагу. При атаке тяжелых танков типа «Тигр» и самоходных орудий «Фердинанд» т. Натчук вел массированный огонь из орудия танка. В бою подбил один танк типа «Тигр». Противник упорно сопротивлялся, но меткие выстрелы т. Натчука заставили замолчать на одном из флангов огневые точки врага. Задача командования была выполнена. Т. Натчук в бою был тяжело ранен: спасая свою машину от огня, получил сильные ожоги в области лица и рук. За мужество и отвагу в упорном бою с немецкими тяжелыми танками и уничтожение немецкой техники т. Натчук достоин правительственной награды – Ордена Славы 3-й степени».

Во фронтовой газете «На штурм!» 2-го Белорусского фронта была опубликована заметка под заголовком «Сержант Натчук подбил фашистский «Тигр», посвященная подвигу храброго танкиста. Заметка заканчивалась такими строками: «Славный боевой путь т. Натчука воспитал и закалил в нем смелость и решительность. Его боевыми делами восхищается весь личный состав части. За проявленную самоотверженность, стойкость и мужество в схватке с врагом, за пролитую кровь во имя нашей Родины т. Натчук достоин правительственной награды».

В соответствии с правилами, если боец, однажды награжденный Орденом Славы 3-й степени, во второй раз совершил подвиг, достойный Ордена Славы, его должны представить к награждению Орденом Славы 2-й степени. Но шел 1945 год, приближался конец войны. Все устремления командования Красной Армии были направлены на продвижение вперед, на запад, чтобы как можно скорее раздавить фашистского зверя в его логове. Переоформлять документы танкиста Натчука на награждение его Орденом Славы 2-й степени было бы долго и сложно, поэтому заниматься этим не стали. Так сержант Натчук Александр Карпович, мой будущий отец, стал кавалером двух Орденов Славы 3-ей степени.