Пламенные крылья

У эмпатов, некогда присягнувших династии Императора Балора, была только одна проблема – где добыть доноров. А так как люди размножались быстро, то проблема была неострой. Люди грешили, нарушали закон, попадали в рабство, становились должниками, в общем, доноров эмпатам поставляло само человеческое общество. За это звездолеты Альянса служили во Флоте, а когда Адмиралом императорской флотилии стал эмпат, отец Мортана, до этого занимавший пост Главного Старейшины Альянса эмпатов, слияние рас посчитали почти официальным. Правда, были и недовольные. Многие эмпаты восприняли назначение своего на такую высокую должность признаком слабости и преклонения перед человеческой расой, родом из которой был Император. Бунты вспыхнули незамедлительно, быстро же и были подавлены. Недовольных эмпатов разослали по колониям, и лишь немногим разрешили остаться в армии.

Среди этих немногих оказался Мортан, который с детства грезил идеями независимости своей расы – как от доноров, так и от императорского протектората. Его «Саартан» не громил императорские крейсеры во время восстаний, он лишь сделал круг в составе колонны недовольных по орбите Алатэйе, планеты-столицы, но этого хватило. И, вот, тогда пришлось вмешаться отцу.

Гордость Мортана не позволила ему лично явиться к Императору, чтобы принести извинения, поэтому его корабль с подчиненными единицами перевели в статус пограничных и отправили в качестве патруля в дальний сектор. Благодаря отцу за Мортаном сохранились все титулы и должности, его вообще не хотели трогать, но тот же отец настоял на наказании. И оно было изощренным.

Ладно, если бы Морта отправили воевать с крейгами, сражаться с пиратами, которые беспокоили границы Империи все чаще, даже ссылку в казармы он бы и то легче перенес. Но нет, ему поручили особую миссию – отловить жар-птицу для императорского космического зоопарка. А так как приказ был дан лично императором, то оставалось либо повиноваться, либо начинать войну со всем человечеством, да и с доброй половиной эмпатов тоже. Мортан знал, что если кому и поднимать бунт против системы, то ему – человеку с именем, властью и возможностями. Эмпаты за ним пойдут, но их будет меньшинство, и скорее всего, оно будет уничтожено генетическими мутантами, стоящими на страже человечества. И вампиры были не единственными среди них.

Поэтому, подумав, Морт попросил отца передать императору свои извинения и отправился ловить птичку в сектор Козодоя, где ее видели в последний раз.

Космический зоопарк Императора включал огромное количество неразумных видов, которые были собраны со всех населенных планет Империи. Впрочем, вопрос разумности всегда оставался открытым, и лично Морт считал, что у Императора Балора в клетках томится не одна инопланетная раса. Что касалось птицы, то о ней ходили легенды, когда он еще учился в Летной Академии. Птицей эту массу называли условно, а прозвище «жар» она получила за оперение из протуберанцев и за внешнюю схожесть с пернатой тварью из человеческих сказок. Очертания, действительно, были похожи на птичьи – крылья, хвост, лапы, голова на изящной шее. Миф о том, что это птица счастья придумали, конечно, люди, им всегда счастья не хватало, для эмпатов же, прирожденных охотников, поимка птицы представляла спортивный интерес.

Решив относиться к заданию как к отпуску, Мортан выбрал шесть глайдеров из личной армады и даже не поморщился, когда экипаж на большей части звездолетов заменили на людей отца. Спорить со стариком не хотелось, к тому же Мортану нужно было остановиться и подумать, в какую сторону лететь дальше – к счастливой жизни в дружной человеческой семье во главе с Императором или все же к иной цели.

И все шло хорошо, да гладко, пока они не добрались до Козодоя. В Империю официально входило восемьсот планет со статусом полисов и две тысячи со статусом колоний, которые не имели независимого правления. В Академии он честно старался выучить все названия миров, но потом решил, что бортовой компьютер «Саартана» справится с этим лучше. Поэтому о Козодое он впервые услышал, когда Асмодей закричал на всю рубку управления:

– Мы засекли птичку, и она в секторе Козодоя!

Птица была прекрасна и прожгла датчики на трех кораблях его маленькой армады. А дальше все пошло не по плану.

Морт приказа стрелять не давал, но у кого-то из экипажа не выдержали нервы, когда существо изменило курс в сторону «Саартана». Найти птицу было удачей и чистой случайностью, однако редким шансом было ее ранить. Как бы там ни было, но заряд пробил крыло, движение огненной массы остановилось, и она стала заваливаться на Козодой.

Нервного Морт наказал быстро. Тот не стал сопротивляться, когда Мортан стеганул его эмпатическим щупом, отобрав большую часть эфталита. Несчастного увели в медблок, где ему предстояло восстанавливаться в течение суток. Если бы такой удар пришелся на человека, то он стал бы для него смертельным.

Когда «Саартан», сопровождаемый пятью глайдерами, уже входил в орбиту Козодоя, появились пираты. Портал открылся в районе искусственного спутника колонии, засияв вторым солнцем. Мортан едва не облился кофе, так как увидеть два чуда в один день – жар-птицу и пиратский портал – было слишком даже для такого везунчика, как он. Если жар-птица интересовала исключительно людей, так как была частью их мифологии, то пиратский портал интересовал всех в Империи – от эмпатов до мутантов. Потому что это была та самая технология, которая оставалась недоступной их цивилизации. Пираты на рожон не лезли и открывали порталы лишь на границах, вылетая роем по десять боевых катеров и нападая, в основном, на грузовые звездолеты. До сих пор не удалось захватить ни один пиратский корабль, что уж говорить о портале. Он оставался недосягаем, как мечта о вечном доноре.

Наверное, никто так сильно не желал заполучить технологию порталов, как эмпаты. И в этом вопросе Мортан был первым из первых. Поэтому, когда перед его глайдером замаячило крыло пиратского «шмеля» – так называли чужие звездолеты, то Морт решил, что удача просто обязана улыбнуться ему снова. Ловушка была уже активирована, и, по его мнению, пиратский корабль с порталом был куда более достойной добычей, чем птица, покрытая протуберанцами.

И тут случилось то самое – непредвиденное. Рой расступился, перестроился, образовал круг и… вспыхнул. Вероятно, на кораблях имелись особые датчики, потому что, когда пираты выстроились в определенную фигуру, между ними загорелось пространство. То открылся второй портал.

Глайдер Морта был, разумеется, первым, так как остальные корабли эмпатов держались на расстоянии, уступая ему право захватить падающую вниз жар-птицу. И когда из портала высунулся нос тяжеловеса, аналогичного императорским крейсерам, звездолет Мортана, казавшийся крохой на фоне гиганта, встретил его первым.

Пиратский крейсер сильно не напрягался. Пальнул в него и принялся втягивать в себя птицу. Пиратам даже прицеливаться особо не пришлось. Заряд оторвал глайдеру крыло и помял хвост, превратив в падающую звезду. Птице тоже не повезло, Морт только и успел увидеть, как захлопывается брюхо монстра, пряча в себе его добычу.

Ослепительно белые пальцы Асмодея аккуратно легли на дисплей управления. Вампир глянул на Морта своими невозможными бирюзовыми глазами, будто спрашивая – катапультируемся?

– В другой раз полетаем, – Эмпат усмехнулся и накрыл его руку сверху. – Еще не время.

Мортан был не просто хорошим пилотом, он был лучшим из всей эмпатовской эскадрильи, служившей Императору. Пятнадцать оставшихся доноров, конечно, не доживут до Козодоя, но ему их хватит. Морт мог посадить корабль и с вдвое меньшим количеством людей, однако предпочитал о своих талантах не распространяться. В данном случае первенство было удобнее скрывать во избежание пристального внимания родного Альянса, императорских служб и врагов, разумеется. У эмпата с его положением просто обязан был быть туз в рукаве.

Звездолет приземлился, как и предсказывал Мортан. Так мягко, как только мог упасть на землю истерзанный корабль без хвоста и крыльев. Второе крыло отвалилось незадолго до столкновения с землей.

Как ни странно, но сознания Морт не потерял, хотя кровь из носа хлестала так, что залила панель управления. Удара головой не было, то было дикое перенапряжение, потому что доноры сгорели вместе с сердечником при входе в воздушное пространство. О том, что он посадил корабль в одиночку, без доноров, никому знать не следовало.

Рядом валялся без сознания «неубиваемый» Эш, которого придавило куском обшивки. Морт чувствовал, что тот был жив, как и остальные эмпаты, которых разбросало по кораблю от «мягкого приземления». На треснувшем, но чудом работающем экране внешнего обзора уже отображались остальные корабли его армады. Они торопливо садились, готовые справлять панихиду по капитану и своей карьере. Возникла мысль помучить негодяев и притвориться мертвым, но внимание Морта уже захватил Козодой.

И судя по информации, которую выводил на экран компьютер «Саартана», эта планетка была самой никчемной из всех, где ему довелось побывать.

Глава 3

Абель вернулась домой поздно. Несмотря на страх, что на ее поиски отправят Рата, она не смогла пересилить себя и отсиживалась в бурьяне у реки почти до заката. День безделья грозил обернуться тяжкими трудовыми буднями, так как приемные родители лени не прощали, но Абель все смотрела в небо, воображая звездолеты разных видов, заполонивших пространство над Козодоем. Все подростки тайно подглядывали за грузовиками, заправлявшимися на космодроме, и мечтали улететь с родины в заветных трюмах, но проникнуть за силовое поле не мог никто. Мечтали до тех пор, пока не уезжали работать в Дробильню. Абель ничем от них не отличалась и в детстве, когда было больше свободного времени, частенько пряталась в зарослях полыни на окрестных холмах, наблюдая за кораблями.

Может, из дома убежать? Она слышала, что на Козодое были и другие города. Ей удалось скопить немного денег на подработках у местных фермеров. Клаусы разрешали взрослым детям проводить выходные самостоятельно, но, когда ее сводные братья развлекались в поселковом клубе или ездили в город, Абель полола морковь или собирала гусениц с капусты у соседей, держащих большие огороды. Собирать червяков полагалось в баночку с химией, но Абель оставалась собой и потом тайно выпускала их в лесу. Однажды она видела, как похожие гусеницы обглодали за неделю целое дерево, оставив его без единого листа, но найти компромисс не смогла и предпочел в войну растений и насекомых не вмешиваться. Итак, деньги у нее были, но мысль о том, что документы, подтверждающие совершеннолетие, она получит только к новому году, оптимизма не придавала. В двадцать лет человек считался взрослым и самостоятельным, но формально он был еще зависим от семьи до тех пор, пока не получал паспорт. А чиновничья машина Козодоя работала еще медленнее, чем поселковая почта.

Все с нетерпением ждали паспорта Абель. Семья – чтобы отправить ее на завод, сама Абель – чтобы сбежать. Поселок, где жили Клаусы, находился в сутках пути от столицы Козодоя, которая так и называлась Козодой. У администрации колонии, видимо, было туго с воображением, потому что большинство поселений именовалось по номерам, а другие города имели порядковое число: Козодой-1, Козодой-2 и Козодой-3.

Козодой-3 лежал за огромными пустошами выработанных рудников, раз в месяц туда отправлялся поезд, и Абель однажды собиралась отправиться вместе с ним.

К ужину она вернулась почти сытой и почти здоровой – по крайней мере, физически. По дороге Абель заглянула в один из своих тайников, устроенном в дупле старого дерева рядом с колодцем. За лето она набила его достаточным количеством сушеных ягод, орехов и клубней, хотя и понимала, что запас смешон и продержаться на нем всю зиму не удастся. Там же, под деревом, она сварила пару клубней одного растения, которое показала Леста. Старуха не помнила его названия, но вкус у корней оказался изумительным, а состав питательным. Эта трава росла повсюду, и Абель удивлялась, почему козодойцы до сих пор не догадались массово употреблять его в пищу. В том же котелке она сварила несколько целебных листьев из запасов Лесты, обработала царапины и к вечеру чувствовала себя почти идеально.

Это «почти» преследовало ее всегда. Почти сытая, почти проснувшаяся, почти довольная – редко, но и такое случалось.

Уже стемнело, когда она подошла к дому и какое-то время наблюдала за семьей через окно. Дом Клаусов был небольшим, но мать вкладывала в него столько сил и любви, что каждая его деталь – от подоконников до ковриков – выглядела изящной и уютной. Отец и мать сидели вместе, улыбались. По правую руку от родителей расположились братья – по старшинству. Рат выглядел объевшимся рыбой котом. Он сыто жмурился и добродушно поглядывал на пустующее место Абель. По левую руку сидела Клара и две девушки, помогающие по хозяйству. Какие-то дальние обнищавшие родственницы, приехавшие в их семью этой весной. Мать прониклась к ним непонятной любовью и даже собиралась отправить их на учебу в женский колледж Козодоя, за что Абель, не раз просившая родителей послать ее учиться, девиц сразу невзлюбила. Впрочем, те тоже не питали к ней симпатии – за красные глаза, как объяснила Клара.

В целом, картина в окошке была мирной, теплой и доброй. Она всегда была такой, когда Абель смотрел на эту семью со стороны. Много раз задавая себе вопрос, зачем Клаусы взяли ее из приюта, она довольно быстро находила не утешающий ответ: ради денег. За каждого приемного ребенка полагалась ежемесячная государственная выплата, которая прекращалась, когда дитю исполнялось двадцать лет. Ее случай. С нового года деньги от администрации Козодоя заканчивались, и понятное дело, Клаусы спешили отправить обузу работать. А так как Завод был единственным местом, где можно было пристроить молодую, неграмотную и без образования, то будущее Абель было предсказуемо.

Как бы ей не хотелось, но входить в дом пришлось.

Сорок минут отцовской ругани, материнских причитаний и косых взглядов братьев пролетели быстро. Клара смешила ее, показывая из-под стола пальцы, сложенные в виде рта – она очень ловко изображала ими орущих родителей, из-за чего Абель, и правда, едва не рассмеялась. Помог взгляд Рата, который был подобен ушату с ледяной водой.

После того как все выпустили пар, ей позволили сесть за стол, а Рат от души положил ей в тарелку горку мясного рагу, успев угрожающе прошептать: только попробуй не съесть.

Чтобы избавиться от внимания родственников, Абель принялась вяло ковыряться в еде, даже отправила несколько кусочков выбранных овощей в рот, после чего интерес к ней ослабел. Все вернулись к теме, которую давно обсуждали.

Едва услышав, о чем говорит отец, Абель моментально забыла и об истекающей кровью курице, которая представлялась ей на тарелке, и о взгляде Рата, который прожигал в ней дыру, и о Кларе, которая не унималась и строила рожицы.

На Козодой приземлился корабль эмпатов. И не один, а целая эскадрилья из шести эмпатовских глайдеров. Со времен эпидемии Козодой редко посещали иные звездолеты кроме грузовиков. Редкие императорские комиссии прибывали на больших крейсерах, которые оставались на орбите, на космодром же приземлялись на катерах. На них же прилетали и врачи с учеными, которые изредка вспоминали о козодойском вирусе и пытались отыскать следы призрака. Военные корабли, а уж тем более эмпатовские глайдеры, не заглядывали на Козодой никогда – для этого нужно было, как минимум, поднять восстание, чего администрация колония старательно не допускала.

– По новостям передали, что это учения, и эмпатовская эскадрилья останется на Козодое еще, как минимум, месяц! – сказал Астр, с любовью поглаживая черный корпус приемника, добытого Фарком.

– Чушь! – фыркнул отец. – По новостям могу говорить, что угодно, но тут и гадать нечего. Император давно обещал разобраться с нашим ворюгой-губернатором, вот и прислал карательную миссию. Эмпаты прибыли с проверкой, иначе зачем столько кораблей? Упыри они те еще, но на стороне народа, честные ублюдки.

– Милый, с чего ты решил, что они на нашей стороне? – вмешалась Элоиза. – А вдруг налоги снова повысят? Мы же девочек тогда в колледж отправить не сможем. Ох, не к добру эти корабли. И почему в лесу, а не на космодроме? К чему все эти загадки?

– Тебе же сказали – учения! – важно повторил отец. – А в лесу, потому что наш космодром до того довели, что на него такие крутые корабли сажать нельзя. Уж лучше в лесу, в этом я с эмпатами полностью согласен. Ох, и надерут же они задницы нашим чиновникам!

– А правда, что они кровь пьют? – спросил Оре, самый маленький из Клаусов.

– Ты с вампирами их не путай, – наставительно произнес Рат. – Эмпатам твоя кровь ни к чему. Что по мне, так лучше с вампирами дело иметь, чем с эмпатами. От первых можно убежать, спрятаться, говорят, чеснока они не любят, а еще грязные и немытые тела. А вот от эмпата никуда не скрыться. Некоторые могут жертву и через поле размером с нашу пустошь почуять. А почуяв, выкачают из тебя всю душу.

– Вообще-то они эфталит из людей качают, – вмешался начитанный Астр. – У них есть такие кресла, в которых ты будешь чувствовать все, что они захотят. Захотят, чтобы тебе было больно – и ты будешь мучиться от жутких страданий, задумают, чтобы тебе весело стало, и кресло прикажет тебе смеяться, пока не сдохнешь. И пока ты смеешься или корчишься от боли, эмпат пьет из тебя эфталит. Он может прожить без еды и воды, но без эфталита – никак. И тут Рат прав. Уж лучше бы они кровь сосали – шансов выжить больше. Говорят, доноры у эмпатов живут пару месяцев, редко кто до года дотягивает.

– А про корабли, корабли расскажи! – потребовала Клара, которая, видимо, обсуждала с братом новость с обеда.

– Корабли эмпатов летают на эфталите, – с умным видом сказал Астр, сложив ладонь лодочкой и изобразив летающий корабль. – И пилоты, которые ими управляют, могут выкачать из тебя этот эфталит, просто так – без всякого кресла. Никто не знает, сколько доноров требуется, чтобы поднять эмпатовский звездолет, но ходят слухи, что не меньше ста. Представляете? А если подумать о том, что доноры долго не живут, и что все доноры, которые прилетели вместе с эмпатами на Козодой, умерли, то напрашивается вопрос: где эмпаты будут брать новые жертвы? Шесть кораблей – это примерно шесть сотен доноров. У нас в тюрьмах столько нет. Мама, наверное, права. Точно новый налог введут. С каждой семьи по донору. Предлагаю отдать Абель, просто так – за красные глаза.

Абель втянула голову в шею, недовольная, что внимание семьи снова перешло на нее, но тут рассердилась мать:

– Все, хватит страшилок на ночь. Мы свободные граждане, и никто нас эмпатам не отдаст. И вообще, отец, думаю, прав. Чиновники – вот, кто должен эмпатов бояться. В начале года по новостям передавали, как эмпаты навели порядок на какой-то там колонии. У нас также будет. Станем жить лучше.

На этой оптимистичной ноте семейный ужин решили закончить.

Мыть посуду отправили, разумеется, Абель – за опоздание.

Вода текла из крана тонкой струйкой, временами переходящей в капель. Водопровод засорился еще на прошлой неделе, нужны было перебирать трубы, искать засор, а у отца, который был единственным, кто соображал в это деле, все не было времени.

Абель заткнула слив и умудрилась наполнить раковину водой, скрыв под грязноватыми разводьями груду посуды. Ухватив мыло двумя руками, чтобы не потерять, она утопила и его, взбивая пену до тех пор, пока поверхность ее личного пруда не покрылась разноцветными пузырями. Среди них живописно плавали куски пищи, оставшиеся на тарелках. Так посуду не мыли, и мать бы ей всыпала за расточительство, но Абель хотела расслабиться. Вода с пеной вызывала у нее приятное томление на сердце, воспоминание было связано с чем-то давно забытым, теплым, родным, но никогда не принимало четкие формы, всегда оставаясь лишь водой с пеной. В их доме не было душа, мылись в общественной бане, но Абель знала, что в городе были богатые дома с ваннами и даже бассейнами. За короткое лето она успевала пару раз искупаться в вечно холодной реке, но мечта оставалось мечтой – ей хотелось ванну с пеной.

Пена на руках увлекла ее мысли еще к одной странности, с которой Абель столкнулась совсем недавно – сегодня днем. Пытаясь прийти в себя после встречи с Ратом, она добрела до кромки леса, где нашла кое-что странное. В небольшом котловане в окружении похожего на пену вещества лежало огромное серое яйцо, величиной с хорошую дыню. Обычно такие ямы оставались после падения метеоритов. Антиметеоритные зонды справлялись плохо, и только за прошлый год на Козодой упало не меньше сотни метеоров. Но в котловане лежал не камень из космоса, а яйцо, причем наполовину треснувшее. Абель тщательно изучила яйцо, но кроме трещины, проходившей по всей длине, других примет в находке не было.

Яйцо было холодным, легким и с невероятно прочной скорлупой золотого цвета – она не разбилась даже когда она стукнула по нему камнем. Абель вынула яйцо из ямы и, подумав, спрятала в своем тайнике в дереве. Дупло было у самой земли, но вся хитрость заключалось в том, что в норе имелось второе дно, которое Абель смастерила из старого корня, присыпав сверху землей. Скорее всего, яйцо принадлежало пестрым орлам, которые иногда пролетали через их землю. По крайней мере, по размеру больше всего оно подходило именно этой птице. Вопрос заключался в том, переносили ли птицы свои яйца из одного гнезда в другое? Абель с легкостью представила хищника, который разорил гнездо, и птицу-мать, которая сумела спасти последнее яйцо. Как же она тогда его выронила? И почему не нашла после падения? И что за пена было вокруг? Содержимое яйца? Если так, то мать, вероятно, поняла, что птенец мертв и оставила его в котловане. Как бы там ни было, но Абель собиралась тщательно изучить находку завтра.

– Белка, ты еще с посудой возишься? – сердито окликнула Элоиза. – Бросай ее, иди в погреб, там, кажется, капкан сработал, мышь попалась. Можешь ее торжественно похоронить, но убери эту дрянь от моих банок как можно скорее. А когда закончишь, свари какао ребятам, они в карты в зале играют. Ты у нас сегодня провинилась, поэтому уж постарайся.

Голос Элоизы звонко прокатился по кухне и исчез, утонув в раковине с грязной посудой. Впрочем, ненадолго он выплыл снова:

– Ах да, забыла. Там, в кладовке, повсюду лежит отрава, я у соседки брала, смотри, не наступи. А то еще принесешь на обуви в дом.

Намыленная тарелка выскользнула из рук и с бульканьем исчезла в маслянистой от грязи воде. Конечно, вечер не мог закончиться вот так легко – на пене. Обязательно нужно было добавить немного крови.

Мышь лежала под металлическим зажимом с переломанной спиной. Абель осторожно вытащила ее и завернула в лучшее полотенце, которое смогла найти на кухне. Элоиза сама разрешила ее похоронить, пусть потом не возмущается. Закопав бедолагу на клумбе с астрами, она поставила воду для какао и задумалась. Повиноваться было привычно. Родители говорили, она делала. Так было безопасно – до недавнего времени. Но скоро у нее на руках будут документы, открывающие путь во взрослую жизнь. Что тогда? Что ей нужно сделать, чтобы изменить свою жизнь?

Побег был последним и самым нежелательным способом. Абель не была трусихой и не хотела бегать постоянно. Но еще сильнее она не желала быть жертвой. Возможно, вариант с работой на заводе был не таким уж и плохим. По крайней мере, там она сможет заработать денег на образование. А вот ситуацию с Ратом не решали ни документы, ни уход на работу. И чем больше Абель думала о сводном брате, тем яснее ей представлялось единственно верное решение. Рат ставил под угрозу всю ее жизнь. Что только Абель не предпринимала – разговоры, угрозы, подкуп, драки – все заканчивалось по одному сценарию.

«Если гниение не остановить, надо резать, – говорила Леста. – Отсеки, отруби и выброси из головы, нечего о таком помнить».

А она и не будет.

Спустившись в подвал снова, Абель подобрала пару белых горошин отравы, щедро разбросанных по земляному полу. Голоса братьев и Клары звонко раздавались из зала. Шла любимая семейная игра, в которую ее никогда не брали – карты.

– Как отрезать, – прошептала Бель и высыпала горошины в кружку Рата с уже дымящимся напитком. К ее удаче, брат был сладкоежкой, и Абель не пожалела меда и сахара, чтобы замаскировать вкус. Она не знал, что за отраву взяла Элоиза у соседки-аптекарши, но надеялась, что небольшая доза яда надолго упрячет Рата в больницу. Убить такой здоровый организм столь крошечная доза вряд ли была способна. А там будь, что будет.

Сгрузив на поднос кружки с какао и насыпав бубликов, Абель направилась к играющим, чувствуя, как с каждым шагом у нее улучшается настроение.

У дверей она остановилась. Пока она копалась с напитками, все наигрались и разошлись, но ей везло. На диване еще оставались Рат с Кларой. Щебетала сестра, и ее голос, как всегда, завораживал.