Просто друзья

Считаю до десяти, стараюсь сделать глубокий вдох и шагаю вперед.

В зале нахожу Зойку и подхожу к ней. Спина прямая, взгляд жесткий. Она сама вдруг стала как ледяная скульптура, готовая своим холодом поразить в самое сердце. Одним лишь касание, взглядом, даже своим дыханием. Такую Зойку я не знаю. Милая девочка, что превратилась в настоящую Снежную королеву. Разве такое возможно? А главное, почему? Я не понимаю причины.

– Зойка, да что с тобой? Я тебя чем-то обидела?

– Нет, Мила, все хорошо.

– Я тебе не верю. Ты… другая сегодня. Может, что-то случилось?

– Случилось. Вместо поддержки я услышала голос надменной Милы Навицкой. Тебе важны только ты сама, твои проблемы и твои чувства, – она смерила меня ненавидящим взглядом, от которого хочется убежать. Только обида накрывает с новой силой.

– Прости меня, Зойка, не думала, что тебя задевает…

– Все в порядке, Мила. Ты иди…

Я отошла к противоположной стене. Мы с Зойкой всегда были вместе. Где она встает, там и я. Сегодня я будто узнала другую Зойку, а может, я никогда ее и не знала.

Неспешной походкой в зал входит Соня. Вот кто надменный, кого заботят только свои проблемы. Она никогда и ни с кем не дружила. Одной ей было комфортно, только изредка она появлялась в компании девчонок, иногда ходила в клуб, как в тот раз, когда я первый раз позвала Глеба.

Меня посетила мысль, а что, если она так же, как и я сейчас, одинока. Нет ничего лучше, чем надеть маску безразличия, чем признаться в том, что тебе нужен друг. “Там, где есть конкуренция, нет друзей”, – слова Глеба, что сейчас некстати всплыли в моей голове.

До выступления оставался какой-то час. Ирина Григорьевна лютует. Сейчас все идет наперекосяк. Начиная с первых движений ног, все идет не так. Мы не слышим музыку, мышцы словно стали деревянные.

Слова, что летят в нашу сторону, жестоки. Их хочется пропустить мимо ушей, отбить ракеткой такие тяжелые удары. Но эхо этих оскорблений все-таки доносится до нас.

– Так, девочки, мальчики, – Ирина Григорьевна рассказывает последовательность выступлений. – Собрались. Это не экзамен, самое сложное еще вам предстоит. Но прошу уделить большое внимание этому просмотру. Он может оказаться очень важным для одного из вас.

– Ирина Григорьевна, а сколько человек могут отобрать?

– Думаю не больше двух. Поэтому прислушайтесь к моим словам! Помните про осанку, носочки все вытягиваем, а стопы не должны валяться, слышишь меня, Навицкая? Ты грешишь этим. Наташа, – она обращается к девушке, что рядом со мной сейчас стоит, – ноги твои не должны жить отдельной жизнью. Помните, что вы цельные. Эмоции, не забывайте улыбку!

Ирина Григорьевна все еще говорила и говорила. А меня начала утомлять эта речь. Она стала казаться мне бессмысленной и обыденной. Возможно, сказывается усталость, когда внутренняя напряженность достигла пика и теперь идет по ниспадающей.

Девчонки перешептываются, я вижу, как они держатся за руки – оказывают поддержку. Кто-то приобнял кого-то, парни переминаются с ноги на ногу. Никита спокоен, я долго на него смотрела, пока он не заметил и не подмигнул мне. Так мило и очаровательно, что улыбнулась ему в ответ.

Что было бы, скажи я Зойке, что действительно у меня на душе? Что, если бы я поделилась своими переживаниями и своими страхами? Увы, мне узнать уже не удастся.

Темная Мила, чья суть лидирует на сцене, слишком предана Глебу, чтобы открыться даже перед своей подругой. Может, расскажи я всю правду, со мной не случилось бы то, что изменит мою жизнь.

В гримерной слышится тихий шепот. Он такой зловещий. Мурашки от каждого звука и резкого движения, словно жду подвоха. Если бы у нас играла музыка, то это был бы Гендель и его Сарабанда. Каждая нота – осторожное движение. Оно мягкое, пластичное, но вместе с тем навевает ужас. Прислушайтесь. С каждым ударом – новый взгляд в мою сторону. Он такой же холодный, как и воздух в помещении.

Боюсь ли я? Да. Страшно ли мне? Безумно.

Но я не даю этому разрушающему чувству вырваться наружу и захватить все вокруг. Он под контролем. Я говорила, что мне надоела темная Мила. Но сейчас именно она мой верный друг и помощник.

Девочки одна за одной покидают помещение. Они очень красивые. Глаза ярко накрашены и выделяются на худеньком лице. Белоснежные пачки, такие же пуанты. У кого-то красивые пышные юбки из фатина, они прикрывают лодыжки, и балерина выглядит хрупкой, но вместе с тем очень женственной.

На мне смешной наряд, яркий. И он мне не нравится. Глаза светятся. Но если присмотреться, то можно увидеть раздражение от картинки в зеркале.

– Ты озлобленная, – Зойка процедила сквозь зубы, мазнув по мне взглядом.

– А какой мне еще быть?

– Радостной, Мила. Та девочка, с которой я познакомилась давно, с которой училась, прошла много преград, с которой дружила все то время, она бы радовалась, а не испепеляла бы взглядом все и всех вокруг.

– Зойка, с чего ты это все взяла? Я рада, правда рада.

– Врешь! Ты всегда мне врала, как оказалась. Показала свое лицо, как только тебе дали главную роль, кинула меня.

– Не ты ли мне говорила про конкуренцию, Зоя? Что здесь нет подруг, а?

– Я, это говорила я. Но так хотелось верить, что нас это не коснется.

– Хм… Не коснулось бы, если бы ты не стала мне завидовать.

– Какая же ты стерва, Навицкая!

– Я просто иду к цели, к своей … мечте.

С этими слова я выбежала. Стало невыносимо душно в той гримерке. А может, слезы начали меня душить. Тяжело признавать, что спустя столько времени наши пути разошлись.

Но больше всего мне хочется зайти обратно и обнять Зойку. Потому что она неправа. Я не стерва. Не хочу ей быть. Но и принять ее зависть мне тоже тяжело. Друзья же не завидуют, они радуются. Получается, у меня не было друзей?

В туалете никого нет. Сажусь на подоконник, свесив ноги и сгорбив спину. Будто груз повесили, и стало сложно его нести. То и дело в коридоре слышу шаги. Еще музыку. Она скорее всего доносится из актового зала, где сейчас проходит просмотр.

По возвращению в гримерку Зойку не нахожу. Может, это и к лучшему. Часы на стене отсчитывают секунды. Только и слышен звук движущейся стрелки. Он глухой, но четкий.

Решаюсь набрать Глеба. Только он сможет помочь темной Миле, что рвется наружу. Она помощник в танце, но ее разрушительная энергия бесконтрольно полыхает, как лесной пожар, что движется по верхам деревьев. Сдерживать трудно.

– Глеб?

– Да, Мила, – голос уставший.

– Мне нужна помощь…

– Приехать никуда не могу. Занят, – резкий ответ сбивает с ног.

– Не нужно никуда приезжать. Просто… поговори со мной, пожалуйста.

– Ты сейчас серьезно?

– Да. Глеб, мне надо… сейчас выхожу на сцену… – бесконтрольные слезы, я не хотела их. Но пара капель уже упала вниз. А дыхание участилось. Чаша весов перевесила, и сейчас все эмоции под ногами, рассыпались, разлились, вырвались. Страх, отчаяние, злость, боль, разочарование. Как понять, что в этом безумии настоящее, что первостепенное? Чему можно верить, а чему нет?

– Мила, если ты позвонила просто поболтать, то мне некогда. Ясно?

– Прошу. Скажи что-нибудь ласковое, – так и хочется попросить его успокоить. А лучше, чтобы он приехал, обнял, поцеловал. Да, это было бы верным решением, – мне очень тяжело.

– Прости, перезвоню, вторая линия.

Он отключил меня. А может, и вовсе сбросил.

Я сажусь на пол. Он холодный, но это чувство только отрезвляет. Что мне теперь делать с тем, что рассыпалось? Как собрать все и снова нанизать на ниточку?

Слезы льются, но я их не чувствую. Даже соль на губах кажется безвкусной.

– Мила, ты чего? – голос, который принадлежал Соне. Она первый раз так участливо смотрит на меня, и если не знать, какие между нами отношения, то с уверенностью можно сказать, что Соня переживает. Но темная Мила уже никому не верит.

– Ничего. Все в порядке. Ты почему не на сцене?

– Наше с Никитой па де де через номер. Зашла выпить воды. – Сухо ответила Соня.

– Ну так пей и уходи! – закричала я не своим голосом.

– Да пошла ты, Апраксина-Навицкая!

За Соней закрылась дверь. А мне безумно захотелось кинуть в нее чем-нибудь. Злость разрушает. И внутри и снаружи. Она не конструктивна и опасна, но это выше меня.

Подхожу к рюкзаку и достаю пуанты. Через несколько выступлений мне предстоит выйти на сцену и быть улыбчивой, радостной. Невыносимая мысль, что выжигает изнутри как самый опасный яд, течет по венам, сжигает их, превращая кровь в этот самый яд.

Истерический смех казался мне чем-то отдаленным, будто кто-то еще есть в этой комнате. Он исходил из самых глубин обиженной души. Такой звонкий, но отчаянный. Так смеялась Мила.

– Этого не может быть, – беру в руки пуанты и понимаю, что мне отрезали атласные ленты. Запасную пару я сегодня не взяла. Эти новые.

Дешевое кино, в котором я играю. Ведь так поступила бы какая-нибудь героиня дешевой мелодрамы, чтобы устранить соперницу. Может, это правда кино? Или я сплю. Вот сейчас проснусь, увижу Глеба. Он снова лежит рядом и рассматривает меня сонную. Едва остывший кофе ждет меня на прикроватной тумбе. Самый желанный и самый вкусный. А потом была бы ласка, нежность, на которую не способен Глеб, но которой так жажду я.

Открываю глаза. Нет, это не постановка сюрреализма, не творчество господина Линча. Это моя жизнь, где любимый человек не поддержал меня, а лучшая подруга отвернулась.

Что остается делать мне? Миле Апраксиной? Позорно уйти со сцены, даже не показав самых простых па? Или гордо пройти сквозь стену завистников?

Говорят, что в самые отчаянные времена, когда тьма сгущалась до черного цвета, люди верили в лучшее. Но нет, я не буду верить. Я буду действовать.

Глава 33.

Воспоминания из дневника Милы.

Не знаю, сколько я так просидела у стены на полу. Казалось, целую вечность. Музыка в коридоре то стихала, то вовсе прекращалось. Все происходящее походило на постановку. А в каждом действии обязательно должна быть завязка, кульминация и развязка. На каком этапе нахожусь я?

Встаю медленно, мышцы немного затекли, кажется, что маленькие ежики колются своими иголочками.

Вспоминаю, что девчонки в раздевалке часто рассказывали истории об интригах, что царят в любом театре за кулисами и в кулуарах. То украдут важный костюм для выступления, то закроют кого-то в комнате, то подсыпят что-то. Мне казалось это все сказками. А теперь я думаю, на что способен человек, когда речь заходит о его мечте? Она перед тобой лежит на блюдечке, такая красивая, усыпанная сотнями драгоценных камней. Протяни руку – и она сбудется.

И что ждет этого человека, когда он заберет себе свою мечту? Будет ли его ждать то удовлетворение, которого он хотел? Что будет потом?

– Ну, что будем делать, Мила Навицкая? Или все же Апраксина? – задаю себе вопрос, глядя на себя в зеркало.

Внешне я осталась прежней. Но внутри что-то надломилось. Что-то важное, что воспитывалось и взращивалось годами. Только не могу дать этому определение.

Подхожу к шкафу, что напротив моего зеркало. Там висят разные платья для выступления, пачки, костюмы и маскарадные наряды.

– Кем ты хочешь быть, Мила? Черным лебедем или невинной принцессой?

В руках у меня белоснежная пачка. Она расшита мелким бисером, что свет преломляется, даря свечение. Это придаст образу невесомости и легкости. Будто в руках у тебя самое настоящее волшебство.

Я снимаю с себя тот ненавистный костюм, что нацепила на себя. Отшвыриваю его в сторону. Мерзкая и безвкусная вещь. Тряпка. И беру в руки ту самую пачку. Она определенно идет мне лучше.

Осталось разобраться с макияжем. Немного смыв с себя яркие краски на щеках и губах, наношу только красивые тени. На голове диадема принцессы. Я ведь она?

Остались пуанты. Без лент выступать нет смысла. При первом движении они просто спадут с ноги, а без них танцевать классический балет невозможно.

Мерзкая мысль, что подбросила мне та самая темная сторона, вторит забрать их у кого-то. Просто открыть любую сумку. Ведь у каждой балерины с собой может быть несколько пар. Танцевать все время в одних и тех же сложно. Они просто изнашиваются. А что делать, если в середине танца ты понимаешь, что твои пуанты разваливаются? Зашивать времени нет, хотя позже в раздевалках можно встретить балерину с иголкой и ниткой в руках. А еще можно старые пуанты заменить на новые. Например, Гришко. Их так любят наши девчонки с курса. Но лично я предпочитаю Блоч. Помню, в раздевалке мы спорили, какая из фирм лучше. К консенсусу мы так и не пришли.

Мои Блоч лишились лент, и не остается ничего другого, как танцевать в Гришко. Остается решить, в чьих именно.

Меня в тот момент не волновало, что будет с той, у которой я заберу пару новых пуант. Ни сочувствия, ни жалости, ни сострадания. Голый и холодный расчет.

Если посмотреть в зеркало, то в моих глазах можно увидеть этот холод.

Эмоциональная дыра, что образовалась внутри, затягивает в себя все хорошие воспоминания, благодарности и радости новых встреч. Засасывает все доброе, что когда-то было внутри меня.

Зойка сама виновата, что первая отвернулась от меня. Зависть и конкуренция не самые лучшие подруги.

Вспоминаю, как мы решили прогулять один класс. Прятались как всегда в нашем тайном уголке. Зойка ела свои любимые разноцветные драже. Я же наслаждалась карамельно-шоколадным батончиком.

– Мне кажется, Милок, что Никита к тебе неровно дышит, – Зойка с наслаждением забрасывала сначала только красные конфетки, а потом приступала к зеленым.

– Да ладно тебе, Зойка. Какое нравишься? Это же Никита. Мальчик с пшеничными волосами и доброй улыбкой. Мы знаем его с первого класса.

Тогда я впервые задумалась над ее словами.

– Точно тебе говорю. Он на тебя запал, – в то время в моих мыслях уже был Глеб, но Зойке я не признавалась, – слушай, а подойди к нему первая, а? Вот Соня обозлится!

– А причем здесь Соня?

– Потому что она запала на Никиту, – уверенно так сказала Зойка.

– Ты мне сейчас напоминаешь прозорливую сводницу, – засмеялась я.

– Вот те крест! Нравится он ей. Так приятно было бы ей насолить.

– Зачем?

– Что значит зачем? Ты конкурентка ей или кто?

– Зойка… это подло. Тем более мне Никита не нравится. А делать что-то и кому-то назло неправильно.

– Ты какая-то слишком правильная, Милок. Вот прям до тошноты.

Тогда я правда была правильная. Еще верная подруга, что бы Зойка обо мне не думала. Мне важны были чувства других. А сейчас ровно. Хотели, чтобы я насолила всем? Чтобы показала свое истинное лицо? Пожалуйста.

Зойкина сумка всегда была безразмерной. Такой баул, в котором чего только нет. Вон те цветные драже. Я со злостью беру, раскрываю их и разбрасываю по полу. Давлю ногами, что они крошатся на множество цветных осколков. Нахожу ее косметичку с самой дешевой косметикой и разбрасываю по всей гримерке. Она разлетается. Тени цветной пылью оседают на чью-то одежду, а помада отскакивает от зеркала и, открывшись, цепляет ярко-оранжевым следом ее куртку.

– Теперь вам нравится такая Мила? Добрая и доверчивая девочка, да? – снова хохочу. Мой смех – это смех злого тролля, которого выпустили из пещеры полакомиться.

Книга. Новая книга про любовь между одноклассниками, что изначально ненавидели друг друга. Зойка мне рассказывала, что давно хотела прочитать этот роман. Он занимает какое-то лидирующее место среди молодежной прозы. Я вырываю последние страницы и рву в клочья. На мелкие-мелкие кусочки. Если бы у меня была зажигалка, то спалила бы их, пока пепел на осел на пол.

Но среди всего этого бреда не нахожу главного – запасных пуант. Будто Зойка знала, что начну их искать, и спрятала. А может, взяла с собой. Или вовсе у нее нет запасных Гришко, не удивилась бы. И кажется, что весь мой план может рухнуть. Когда-то я все тоже хорошо продумала, составила не менее хороший план по исполнению еще одной моей мечты. Все было просто, мне казалось даже слишком. Как и сейчас, идея была гениальной, ее воплощение тоже эпичным. Но я лишилась главного.

А потом беру сумку Сони, где без труда нахожу такую идеальную пару Блоч. У нас с ней одинаковый размер. Мне сейчас безумно повезло. Это даже лучше, чем Зойкины дешевые Гришко.

Беру новую пару таких идеально сделанных пуант, простукиваю молоточком. Немного спешу, потому что в любую секунду может кто-то войти. А времени остается все меньше и меньше. По моим расчетам, танец Сони и Никиты должен начаться с минуты на минуту.

Наскоро завязываю ленты. А встав на ноги, стучу ногами, примеряюсь.

– Идеально! – восклицаю я.

Остается только самое главное. Ликвидировать Соню. Она – ненужный элемент в моем плане.

Выхожу в коридор и иду к актовому залу. Никого нет, будто все собрались в одном месте и чего-то ждут. Ни тебе шептаний, ни слез, ни радостных визгов. Они попрятались.

Захожу в актовый зал. Там играет музыка, а несколько девочек на сцене танцуют вариацию из Лебединого озера. Красиво, надо признать. Застыла на секунду. Представила, если бы одна из них решила, что она лучше. Сейчас не было бы такого слаженного танца. Каждый элемент, каждое движение и каждая девочка в этой композиции стоит на своем месте. Ничего нельзя добавить или убрать.

– Ты чего здесь стоишь? – Никита подкрался сзади, что я испугалась.

– Ты меня напугал, – смотрю на Никиту. Он высокий, красивый, я бы сказала. Светлые глаза сочетаются с его светлыми волосами. Он уютный. Интересно, а в постели он был бы нежным и ласковым? А поцелуи, что он дарит своей девушке, какие они?

– Я сейчас с Соней выхожу на сцену. Только нигде не могу ее найти, – он озирается по сторонам, думая, что в темном помещении закулисья где-то спряталась Соня.

– Через сколько вы выходите? – я слышу, что музыка закончилась, а девчонки на сцене кланяются. Небольшие аплодисменты. У меня ощущение, что там в зрительном зале сидит не более двух человек. Звучало все тихо и жидко. Хотя милые лебеди действительно выступили красиво.

– Сейчас, – Никита в панике все еще озирается по сторонам. А Сони и правда нигде нет. Может, это судьба? Мне не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы закрыть ее в каком-нибудь классе, а лучше в туалете. Ведь там ей самое место, среди старых унитазов и раковин.

– Я пойду с тобой, – мой голос жесткий, возражений я не приму.

– Ты с ума сошла, Мила? Ты….

Договорить он не успел. Я потянулась за ним и поцеловала в губы. Короткий поцелуй. Я бы назвала его “знакомством”. Невинное, но уверенное касание. Его губы мягкие, и мне они понравились. Возможно, в другой жизни мы бы и смогли быть вместе.

– Никита… – смотрю в глаза и понимаю, что ему понравилось. Они загорелись каким-то пламенем, в них мелькают огоньки, что часто видела в глазах Глеба. Но здесь они милые такие, приятные. Хочется укутаться в них, закрыться словно одеялом. И так стоять и смотреть на них.

– Идем!

Никита берет меня за руку и выводит на сцену. В тишину. Музыки еще нет, а свет направлен на нас.

Душа ликует. Внутри такое тепло разливается. Он как алкоголь немного дурманит, но оставляет тебя трезвую. Без доли веселья и беспечности. На сцене Мила. Другая. И сейчас я буду исполнять одну свою мечту.

Глава 34.

Мила.

Мы в центре. Несмотря на то, что прожектора направлены в нашу сторону, я вижу сидящих напротив. Их трое, среди которых и Ирина Григорьевна. Смотрит зло, она готова уничтожить меня взглядом. Не отвожу взгляд. Спину держу ровно, как всегда учили. Это придает уверенности. Улыбаюсь всем, в том числе и своему педагогу. Пока не понимаю, что меня ждет дальше, когда снова скроюсь за кулисами. Что скажет Ирина Григорьевна, та же Зойка с Соне. И что будет с родителями, когда они, наконец, откроют глаза на то, какой стала их дочь. Понял бы Глеб, наверное.

Делаю глубокий вдох. С ним темная и коварная Мила Навицкая превращается в добрую принцессу Аврору. Первый аккорд, первая нота, первый звук такой важный. С ним начинается история.

Мои движения плавные, но сама я натянута как струнка. Ноги – пружинки, при каждом прыжке я улетаю наверх.

Никита рядом, его руки на моем теле. И мне хорошо от того, что это именно он. Знакомые касания, знакомые поддержки.

Ниточка, что тянется вдоль позвоночника, заканчивается где-то там, высоко.

Легкость во взмахах моих рук, а сама я тростинка, тоненькая, но такая упругая.

Кружусь вокруг своей оси. Самое сложное не потерять равновесие. Меня спасает та самая ниточка и руки Никиты. Он поддерживает меня, удерживает эту стать. Мы кажемся настоящими. Принц и принцесса, чья история так красиво заканчивается.

Неужели кто-то думал, что может танцевать партию Авроры лучше меня? Это невозможно. Только я могу прочувствовать и передать ее любовь к принцу. Танец – это возможность прожить историю. Так ты выражаешь свои желания, свое озорство, свою шкодность, если позволите. Аврора – девушка, которую спрятали от зла темной волшебницы. Но это колдовство оказалось сильнее. Только сила любви может справиться со злом. Я именно та принцесса, которая спала и не знала о зле, что творилось вокруг, не верила, не ждала. Просто жила.

Музыка проникает внутрь и каждое па дается так легко, словно мы стали одним целым. Танцевать музыку, танцевать ноты, танцевать эмоции, что проходят сквозным потоком сквозь каждую клеточку: любовь, нежность, очарование, первые касания, тепло и чуткость. Все это между двумя людьми, что встретились случайно, но которым предрешено судьбой быть вместе.

Мы чувствуем друг друга. Никита теперь мой принц, я не Мила, а Аврора. Каждый его взгляд в самое сердце, каждая поддержка нужная опора.

Я забываю, что было несколько минут назад. Мне удобно танцевать в чужих пуантах, будто они созданы для меня и моего танца.

Музыка заканчивается. Мы подходим ближе к краю сцены и делаем поклон. В моих мечтах я слышу аплодисменты. Они такие громкие, что хочется прикрыть уши. Это самое желанное сопровождение. Улыбаюсь шире. Аплодисменты не прекращаются. Они нарастают и нарастают, как снежная лавина, чтобы обрушится на тебя смертельной волной, что сметает все на своем пути. Слава, что уничтожает человека.

Аплодисментов нет. Только слышу шум от светового оборудования.

– Людмила, – голос Ирины Григорьевны кажется зловещим проклятием той самой Малефисенты, но я уже не Аврора. Свою партию она танцевала минуту назад. Сейчас перед ней самая настоящая темная Мила. Меня предала подруга, единственная. Меня не поддержал тот, кого я люблю уже многие годы. Мне отрезали ленты на моих любимых пуантах, и я в любом случае не смогла бы выступить сегодня. Меня сломали за один день. Она думает, после всего я стану ее бояться? Увы. Бояться следует только себя и своих желаний. – После прослушивания задержись на минуту. Нас ждет очень серьезный разговор. Никита, тебя это тоже касается.

Мы уходим со сцены. Наше выступление закончено. Но ожидаемого удовлетворения нет и в помине. Только разочарование и противное чувство от совершенной ошибки. Такое горькое, как открывшаяся правда.

Говорят, что балет жестокое искусство. За право стать самой собой, он требует в начале утраты себя. Я потеряла себя, но и не обрела новую. То, ради чего я совершала ошибки, не стоят ничего, потому что мечта так и осталась мечтой. Далекой, ванильной и сладкой. А может, к черту ее? Кому нужна эта самая мечта, когда она ломает тебя, уничтожает твою суть, толкает на предательство.

Соня стоит за кулисами. Руки сложила на груди. В том же платье и пачке, что и я. Она слово закрылась, не дает прочувствовать ее состояние. Но будь я на ее месте, то уничтожила бы любого, кто подойдет близко. Да, пожалуй, именно сейчас я так смогла бы. Светлая Мила, что была лучиком, сгорела.

– Браво, Навицкая. Поистине, браво. – Она громко, но редко хлопает в ладоши.

– Не ожидала?

– От тебя точно нет. От кого угодно, но не от тебя. И как ты себя ощущаешь? Хорошо тебе?

Ее голос немного дрожит. Понимаю, что она сдерживает слезы. Красивые серые глаза покрылись прозрачной ледяной коркой. И сама она будто осунулась. Обида сквозит в каждом ее взгляде, неловком движении.

– Соня… – первые попытки извиниться.

Боже, что я наделала. Горло сдавил спазм. Маленькая девочка, что еще живет внутри меня плачет навзрыд, ее так и не услышали. Все хорошее, что она в себе несла, стало никому ненужным. Ее слезы текут из моих глаз. И отражаются в глазах Сони. Первая слеза прозрачная, но такая крупная, стекает по щеке, потянув за собой яркую ниточку от розовых румян. Моя же тянет голубой ручей от теней.

– Хорошо тебе? – Соня кричит. Ее маленькая девочка, что также хотела танцевать принцессу, также жаждала исполнить свою мечту, плачет от обиды, от злости. Ей не дали шанса, ни единого. Просто отняли грубо и жестоко. А так нельзя с детьми.