Дело случая

Эдуард Николаевич Качан

Дело случая

© Качан Э.Н., текст, 2023

© Сибирская Благозвонница, оформление, 2023

* * *

Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р22-207-0170

Часть первая

Глава 1

«Мегера и крокодилица»

– Добрый день, Юлия Владимировна.

– Здравствуйте, Юлия Владимировна.

– Доброе утро, Юлия Владимировна.

На все эти приветствия Юлия Ракитина отвечала лишь коротким кивком. Но никого это не обижало и не задевало. Все работники фабрики «Мебель-прогресс» видели – хозяйка не в духе. Впрочем, как всегда.

Приехав на фабрику, она никогда не шла сразу к себе в кабинет – такое уж у нее было правило. Нет, Ракитина проходила по всем цехам, рискуя запачкать в пыли свою дорогую и модную одежду, заглядывала во все «закутки», в общем, делала все, чтобы от ее взгляда не укрылась ни одна мелочь. Довольно высокая для женщины – метр восемьдесят, да еще и каблуки-шпильки, – стройная, ухоженная, с элегантной короткой стрижкой и всегда идеальным маникюром на тонких, длинных пальцах, она, пожалуй, была бы красива, если бы не постоянно недовольное, брезгливое выражение лица. Никто на фабрике никогда не видел хозяйку смеющейся или хотя бы улыбающейся. Казалось бы – еще не старуха, денег хоть отбавляй, в общем – живи и радуйся! Но Юлия Владимировна не радовалась.

С обходом фабрики она никогда не спешила. Если обнаруживался непорядок, виновный тут же наказывался, причем чаще всего просто увольнялся. Рабочие шептались о том, что, увольняя человека, хозяйка испытывает удовольствие, отыгрывается на нем, вымещая на другом свою собственную боль или что там еще было у нее в душе. Впрочем, как все обстоит на самом деле, никто не знал – хозяйка была не из тех, кто откровенничает со своими подчиненными и обнажает собственную душу. Нередко человек открывается во время приступов гнева, но Юлия Владимировна была не из таких. Даже впадая в ярость, крича и вопя на подчиненного, она, в сущности, оставалась закрытой, словно в душе ее была стальная дверь, за которую она не пускала никого. Несмотря на довольно высокие зарплаты, текучка на фабрике была большая – тяжелый характер хозяйки выдерживали немногие, да и провиниться, откровенно говоря, может любой человек, даже очень старательный.

Вот и сейчас она медленно прошлась по всем цехам, заглянула во все подсобные помещения, кроме разве что раздевалки. Директор Паша – Павел Григорьевич Воснецов – следовал за ней тенью. Это был еще молодой человек, слегка за тридцать. О производстве мебели он знал все или почти все, но на своем месте оставался в основном благодаря особенностям своего темперамента. Флегматичный Паша мог выносить хозяйку в любом настроении – и когда она орала на него не переставая, минут по пятнадцать, и когда в припадке гнева швыряла бумагой для принтера, ручками, карандашами и прочими канцелярскими принадлежностями. И даже когда она, выпив лишнего, требовала немедленно начать генеральную уборку, поменять местами все станки или сделать что-то подобное, столько же трудное и ненужное. Впрочем, последнее случалось редко – все знали, что хозяйка попивает, но по-настоящему пьяной видели ее всего лишь несколько раз. Опытные в деле потребления горячительных напитков мужики утверждали, что рано или поздно Ракитина обязательно сопьется и превратится в обычную алкашку, но пока, кажется, до этого было еще далеко – организм у Юлии Владимировны был крепкий.

Сегодня она не произнесла на фабрике ни слова – обычная ситуация в общем-то. Молча обойдет все, найдет к чему придраться и вот тогда уж откроет рот, чтобы наказывать, увольнять, поучать или насмехаться. Внимательно осмотрев цеха, в которых собиралась готовая мебель, Юлия Владимировна остановилась рядом с кромочным станком. Работавший на нем Саша Турин – молодой парень двадцати пяти лет – вжал голову в плечи. Сейчас разразится гром, и истеричная хозяйка примется орать. Вон как уже губы сжала!

Но хозяйка все еще молчала. Саше ничего не оставалось, как продолжить работу. Под тяжелым взглядом владелицы предприятия он наклеивал кромку из ПВХ на торцы деталей из ДСП, закрывая их серединку, чувствительную к любой влаге1. Ракитина молча наблюдала за работой Саши минут пять, а потом направилась к себе в кабинет. Вслед за ней пошел и директор Павел. По своему опыту он знал – будет разнос. Когда хозяйка так мрачна и молчалива, другого просто быть не может.

И верно – Юлия Владимировна принялась пилить Павла, как только они вошли в ее кабинет. Даже еще в кресло сесть не успела, как уже начала зловещим тоном:

– Я только что была в нашем магазине! И знаешь, что я там увидела?

– Нет, конечно, – кротко ответил Паша.

Магазин у фирмы «Мебель-прогресс» был всего один. Хозяйка заезжала туда ежедневно – так же как и на саму фабрику. Продавцы боялись Юлию Владимировну не меньше, чем фабричные рабочие.

– Я увидела, что на полосатом шкафу отклеилась кромка! На двух фасадах и одном месте сбоку! – Хозяйка опустилась в кресло, но сверлить Павла глазами не перестала. – Этот шкаф стоит уйму денег, Пашенька!

О стоимости полосатого шкафа Павел и так был прекрасно осведомлен. Это, собственно, был не просто шкаф, а несколько соединенных друг с другом изделий – и шкаф с зеркалами, и комод, и гнутая полочка сбоку. «Полосатым» его называли из-за цвета оригинального ДСП, который использовался при изготовлении. Смотрелось все это очень модно и стильно, но и стоило, конечно, немало.

– Его и так непросто продать, с учетом того, что сейчас на дворе кризис и люди деньгами не сорят! – с нажимом продолжила хозяйка. – А теперь его привезут назад, сюда, переделывать. Перевозка стоит денег, правда, Пашенька? Шкаф, конечно, разберут, иначе не отремонтировать. Это тоже кое-чего стоит. Потом переклеят кромку и соберут все назад. И опять отволокут в магазин. А денежки-то за все это капают и капают! И что мне прикажешь делать, друг сердечный? Попытаться переложить все на покупателей и добавить лишние издержки на ценник? Чтобы мы его вообще никогда продать не могли, да?! Или эти издержки оплатит кто-то другой? Ты, например? Или этот кромочник? Как его – Боря?

– Саша, – тихо поправил Павел.

– Я и так помню, что он Саша! – закричала хозяйка. – Я хочу получить ответ на два вечных русских вопроса – кто виноват и что делать! Ну, Паша, твои предложения?! Как сделать так, чтобы это никогда больше не повторялось и наши изделия были идеальными? Слышишь – чтобы кромка больше не отклеивалась никогда! Что для этого надо? Может, нам ее не клеить, а гвоздями прибивать?! – Ракитина едко усмехнулась краешками тонких губ. – А что – новое решение, покупатели будут довольны. Может быть. Ну, а если не будут, я эти шкафы тебе продам, договорились?!

– Настройщика надо вызывать, – все так же тихо произнес Павел. – Клей на станке подается неравномерно, и своими силами мы эту проблему устранить никак не можем. Пусть специалист устраняет.

– Так ведь мы уже вызывали настройщика, два месяца назад! – сверкая глазами, напомнила Ракитина. – И заплатили ему такие деньги, будто этот станок не кромку клеит, а алмазы прямо из земли килограммами вынимает. И что?

– Станок с дефектом, который мы проморгали при покупке, – ответил на это Павел. – Его нужно продать и новый купить.

– Да-а? – протянула хозяйка. – А где я деньги возьму, чтобы разницу оплатить? Машину свою продам? Или квартиру? А может, твою почку? Какую продавать будем – правую или левую, а, Пашенька? Зачем тебе две почки, сам подумай! Ты и без них будешь парнем хоть куда!

На это Павел пожал плечами. Насчет почки – это было в манере хозяйки. Ракитина если и шутила – что случалось крайне редко, – то юмор ее был зачастую по-солдатски грубоватым.

В это время во двор фабрики въехала машина, которая всегда использовалась для перевозки мебели.

– Ага, вот шкаф и подвезли, – сказала Ракитина злорадно. – Звони грузчикам, пусть выносят. И думай насчет издержек, думай! Я их покрывать не собираюсь! Я и так вас, бездельников, кормлю, плачу вам больше, чем другие работодатели-мебельщики, но что-то отдачи не вижу.

Павел вынул из кармана мобильный телефон и набрал начальника грузчиков. Без этого звонка грузчики к машине и не подошли бы. Все знали, что хозяйка не любит, когда работники ходят по фабричному двору – «без дела шляются», как она выражалась. Поэтому все и всегда находились в своих цехах. В туалет или покурить – в строго отведенное время. В другое время двор фабрики был совершенно пустым, разве что дворник меланхолично мел его в полном одиночестве. Что ж, правила есть правила! Об этих правилах всех, кто устраивался на «Мебель-прогресс», предупреждали сразу. Кому это не нравилось, тот мог на работу просто не выходить. Людей, которые ей перечат, Юлия Владимировна не выносила.

Пока Павел отдавал распоряжения, Ракитина мрачно глядела в окно. Она отлично разбиралась во всем, что касается производства мебели, и прекрасно понимала, что директор прав, – станок купили с дефектом и по-хорошему надо бы приобрести новый. Но на какие шиши, она ведь не долларовая миллионерша?! Такой станок стоит большущих денег, если покупать новым и с гарантией. Покупать бывший в употреблении – глупо. Побывавшие в чужих руках станки, конечно, намного дешевле, но один уже купили и теперь мучаемся!

– Так как, Паша, кто будет оплачивать переделку шкафа? – спросила она, когда Павел отправил телефон в карман. – И не говори, что я!

Павел не успел ответить – внезапно с улицы донесся звук разбивающегося стекла и сразу за этим – громкая ругань.

– Кажется, это было зеркало, там больше нечему биться, – произнесла хозяйка задумчиво. – Ну что за люди – даже зеркало не могут перенести из машины в цех! Как ты умудряешься таких набирать, а Паша? Объявление, что ли, во все газеты даешь: «Все безрукие и безмозглые, устраивайтесь на фабрику “Мебель-прогресс”»?! Пошли посмотрим на этого косорукого идиота!

И она резким движением встала с кресла.

Меньше минуты потребовалось Ракитиной и приунывшему Паше, чтобы добраться до того места, откуда слышался звон. Все было так, как и предполагалось, – огромное зеркало, украшавшее шкаф, было разбито вдребезги. Рядом с осколками переминались с ноги на ногу грузчики, рассматривая их, как будто от рассматриваний могло что-то измениться. Даже рабочие вышли из цеха – поглазеть. Сейчас они были уверены, что за нарушение правил втык не получат, – в ближайшее время хозяйке будет явно не до них.

– Так! Кто это сделал?! – Звенящий голос Ракитиной, казалось, было слышно в самых дальних углах фабрики.

– Это Кольша, – ответил кто-то из рабочих. – Он нес.

– Один?! Такое огромное зеркало?!

– Да, один.

– Паша, сколько у нас по штату грузчиков?

– Четверо, Юлия Владимировна.

– Тогда почему кто-то носит крупные зеркала в одиночку?! Что за кретинизм, честное слово! И кстати, Кольша – это, собственно, кто?

– Новый грузчик, – ответил Паша. – Взят два дня назад на место Сергеевича.

Сергеевичем звали старожила фирмы, который проработал на ней дольше, чем Юлия Владимировна Ракитина ею владела. Ответственный, аккуратный, он не был похож на традиционных грузчиков. Алкоголя не пил, к хозяйскому добру относился как к своему. Неудивительно, что Юлия Владимировна на него надышаться не могла, кричала крайне редко и платила больше, чем любому другому грузчику. Но неделю назад с Сергеевичем случился инсульт. Врачи говорили, что он проболеет долго и таскать тяжести больше не сможет. Ракитина очень надеялась, что Сергеевич оправится. Его она обязательно взяла бы если не грузчиком, то хотя бы дворником или ночным сторожем. Ну, а пока на место Сергеевича срочно искали нового человека, и, как оказалось, нашли не совсем удачно.

– Так! – вновь прокричала хозяйка. – И где этот ваш Кольша? Покажите мне его!

– Да вот он! – сказал Паша. – У стены стоит.

Хозяйка фабрики посмотрела брезгливо туда, куда указывал Павел. Ее худшие опасения оправдались – у стены стоял худощавый, сутулый, сгорбленный мужичок неопределенного возраста, лицо которого носило следы огромного количества алкоголя, выпитого им в течение жизни. Неопрятный, заросший щетиной, в перепачканных невесть чем штанах – Юлия Владимировна таких терпеть не могла. «У него, наверное, и руки трясутся», – пронеслось в голове. Но проверить это предположение Ракитина не могла – свои провинившиеся руки горе-грузчик зачем-то заложил за спину.

– Вы что?! – Она сделала шаг в сторону несчастного Кольши, впрочем, близко подойти побрезговала. – Вы что это себе позволяете, а?! Разве не знаете, что такие зеркала носят только вдвоем?! Оно стоит больше, чем вы заработаете за неделю! Вот что нам теперь делать, скажите на милость? Если даже я сейчас вас выгоню с удержанием зарплаты за те два дня, что вы здесь проработали, это не покроет расходы. Ну почему, почему вы считаете, что я должна оплачивать всю вашу небрежность, все ваши ляпы, а?!

Провинившийся грузчик смотрел в землю и ничего не отвечал. Лицо его оставалось равнодушным. Казалось, что за прошедшие годы его столько раз ругали и оскорбляли, что ему теперь было абсолютно все равно. Ну орет хозяйка, и что? Бить ведь не станет, правильно? А от криков ему ни холодно ни жарко.

Оскорбившись тем, что грузчик даже и не думает извиняться или оправдываться, хозяйка фабрики принялась привычно изливать свой гнев на директора:

– Паша, почему ты берешь таких на работу? Ты вообще на него смотрел?! С каких это пор мы принимаем на фабрику законченных алконавтов?! Ты посмотри на него – как он мне оплатит разбитое зеркало?! Его ведь даже на органы нельзя продать – все проспиртованы!

– Он может отработать, – ровным голосом ответил Павел. – Из зарплаты за этот месяц мы вычтем стоимость зеркала…

– За месяц?! – воскликнула хозяйка. – Ты думаешь, что я буду его терпеть здесь целый месяц?! У нас что здесь – благотворительная фирма «Дом спасения алкоголиков», а?

Все присутствующие смотрели на нее и не заметили, что грузчик Кольша тоже поднял на Ракитину глаза. Лицо его утратило свое обычное равнодушное выражение. Теперь он глядел на Юлию Владимировну с несказанным удивлением – брови его поползли вверх, всегда сонные, полузакрытые глаза широко распахнулись, а губы расплылись в кривоватой усмешке.

Между тем Ракитина продолжала бушевать:

– Ты, Паша, за кого меня принимаешь? За дурочку? За дурочку, да?! Чтобы я терпела на фабрике такого целый месяц?! Да он тут за месяц все изломает, он…

– Ракета, это ты?! – вдруг отчетливо произнес Кольша. – Вот так встреча! А волосы у тебя раньше длиннее были.

Все тут же уставились на него. Во-первых потому, что сказано было так громко, что не услышать было невозможно. Во-вторых, произнесено было нечто странное – при чем тут какая-то «ракета»? А в-третьих, все знали: перебивать хозяйку (мегеру, кровопийцу и крокодилицу, как частенько называли ее между собой рабочие) ни в коем случае нельзя. Она такого не прощает, и то, что будет после этого, никто не возьмется предугадать.

Глянув на Кольшу, все как по команде перевели глаза на хозяйку. Какие формы примет ее гнев? Это всем было интересно. Тем более что достаться-то должно было не им, а Кольше. Ну, в крайнем случае – Паше.

Но с хозяйкой творилось что-то непонятное. Внимательно вглядевшись в лицо Кольши, она вдруг сделала шаг назад и в испуге прижала пальцы правой руки к ярко накрашенным губам. Глаза у нее стали круглыми и беззащитными, словно она увидела привидение. Это было так неожиданно – вот какой-какой, а беззащитной Юлию Владимировну не видел здесь никто и никогда. Казалось, что сейчас перед ними не стервозная госпожа Ракитина, а совсем другой человек – обычная, уже немолодая женщина с не слишком удавшейся судьбой.

– Коля?! Ты? – проговорила она тихо.

И опять все как по команде обернулись к Кольше. Он тоже преобразился и больше не напоминал напакостившего грузчика, которому абсолютно безразлично, выгонят его сейчас с работы или нет. Теперь Кольша выпрямился, расправил плечи, высоко поднял голову, и оказалось, что он довольно высок – не ниже Ракитиной, даже когда она и на каблуках. Кольша скрестил мозолистые, грязноватые руки на груди и смотрел на Юлию Владимировну с самым глумливым выражением лица.

– Ага, именно я! – ответил он. – Вот стою и все думаю, Ракета, узнаешь ты меня или нет. Все же лет двадцать не виделись, а это долго, целая жизнь. Ты не находишь, Ракета? Как там сказала одна поэтесса – «Годы мчатся быстро, без оглядки, пролетая, как пчелиный рой»?2 Правильно сказано, Юлька, как ты считаешь? Мчатся годы-то, а? Или ты с этим не согласна? Твои годы ползут как черепаха?

Это было так странно – Кольша, цитирующий строчки из стихов! До этого он выглядел как человек, образованием не испорченный, возможно даже и в школе не учившийся. Впрочем, сейчас всем присутствующим стало ясно – они ошиблись в оценке этого мужчины. Перед ними явно был человек с высшим образованием, когда-то явно подававший большие надежды, в общем – спившийся интеллигент.

– Если честно, не ожидала… что ты – здесь, – пробормотала Юлия Владимировна. – «Ракета»… Ты еще помнишь это студенческое прозвище?..

Он осклабился, и стало видно, что ему не хватает больше половины зубов, а остальные в состоянии ужасном.

– Я-то?! – сказал он и хмыкнул. – Помню, Ракета, еще бы не помнить! Как начну иногда вспоминать былые денечки!..

Лицо Ракитиной побелело от ужаса. Всем до единого свидетеля этой сцены стало ясно: она очень не хочет, чтобы Кольша, оказавшийся ее старым и наверняка близким знакомым, начал что-то там вспоминать вслух. Видимо, воспоминания эти могли быть такого рода, что их лучше скрыть от чужих ушей! Тем интереснее для всех они были – на фабричном дворе вдруг установилась такая тишина, что, казалось, муха пролетит и ту услышат все.

Грузчик Кольша тоже заметил это любопытство присутствующих, обвел всех презрительным взглядом, криво усмехнулся, а потом обратился к Ракитиной:

– Ладно, Ракета, не тушуйся. Ты меня никогда не жалела, зато я тебя пожалею – не стану позорить перед подчиненными. Давай продолжай управлять своими гавриками! А я, пожалуй, пойду. За стекляшку заплачу, будь уверена! Уж кому-кому, а тебе быть должным я не хочу. Бывай, Ракета! Не кашляй!

Сказав это, Кольша с независимым видом засунул руки в карманы и направился к выходу из фабрики. Это, в общем-то, было вопиющим нарушением дисциплины – без разрешения начальства покидать фабрику было запрещено строжайше. Но строптивого грузчика, оказавшегося близким знакомым хозяйки, никто останавливать не стал.

Глава 2

Горечь воспоминаний

Вино красиво переливалось в бокале всеми оттенками рубинового. Юлии Ракитиной всегда нравилось смотреть на вино. Впрочем, не только смотреть, но и пить его. Она никогда не терпела вульгарное пиво или крепкий алкоголь – всякие там водки, виски и коньяки. А вот вино пила практически постоянно, ежедневно. Сестра Ленка много лет твердит о том, что Юлия пьет слишком много и закончит циррозом печени, но Юля ее не слушается. Ленка не имеет права ей указывать. Почему? Потому, что гусь свинье не товарищ и сытый голодного не понимает.

У Ленки есть муж, с которым она живет много лет. В их семье не все гладко, но у кого вообще гладко-то?! Семья есть семья, в ней всегда ссорятся-мирятся, ругаются-целуются, но главное ведь – живут вместе, живут! И сын у Ленки есть. Не мальчишка, а загляденье. Красивый, умный, будущий компьютерщик, уже сейчас какие-то там программы пишет, и далеко не самые простые. На английском болтает как на родном, хочет китайский выучить, говорит, что за китайцами будущее. А что – может, он и прав. Может, конечно, и нет – вдруг будущее как раз за индусами, корейцами или, скажем, жителями Буркина-Фасо? Ну да ничего, пусть учит! Зубрить китайский лучше, чем лакать по подворотням пиво и нюхать всякие гадкие порошки. В общем, Ленка сравнительно счастливая жена и очень счастливая мать. И не ей указывать, как жить старшей сестре, у которой всего это нет!

Юлия отхлебнула вина, посмотрела в окно. Уже стемнело, но Большеград пока не погрузился в сон. Окна многоэтажек светились тысячами огней. Ракитина смотрела на эти огни и представляла, что там, за оконными стеклами, живет счастье. Тысячи и тысячи островков этого самого счастья! Вот только в ее квартире – большой и очень дорого обставленной – счастье так и не свило себе гнездо. Встретившийся сегодня Николай ей об этом так ясно напомнил! И вот теперь ей больно. Как же больно! Зачем, ну зачем она вышла посмотреть на это разбитое зеркало?! Никакое зеркало не стоит той боли, которая теперь разрывает ей сердце.

Сколько же они с Колей не виделись? Давно, очень давно! Лет двадцать, так точно, – правильно он сказал. Сколько же она о нем не вспоминала? Пятнадцать лет, десять, пять? Нет, конечно, все не так, не нужно себя обманывать. На самом деле она всегда о нем помнила, мечтала с ним поговорить, да что там мечтала – говорила, говорила и говорила, представляя, что он ее слышит! И в то же время была почему-то твердо уверена – они больше никогда не встретятся. А оно вон как обернулось… В их технологическом институте они были звездами курса. Коля Анасенко тогда совсем не напоминал опустившегося грузчика Кольшу, в которого он превратился сейчас. Красивый, высокий, прекрасно играющий на гитаре, знающий огромное количество песен. Мечта всех девчонок, коих в тот год в технологический забрело немало. Девчонкам нравятся красивые и поющие – кого-то это удивляет?

И она – староста курса, организатор студенческих КВНов, праздников и всего, что еще можно организовывать в эти прекрасные юные годы. За неуемную энергию ее быстро прозвали Ракетой, хотя и фамилия Ракитина к этому располагала. Внешне она тогда была очень даже ничего – высокая, с фигурой манекенщицы и искрящимися светло-карими глазами. Тогда она часто улыбалась, а еще любила хохотать – громко, заразительно, заливисто! И насчет волос Коля правильно сказал – тогда они у нее были длинными, густыми, в общем, шикарными. Стричься коротко она стала гораздо позже.

Как же изменилось все! Впрочем, кое-что осталось прежним – она все еще стройная на зависть многим ровесницам. А вот у волос не только другая длина, но и цвет – Юлия уже много лет красится, чтобы скрыть пробивающуюся седину. И глаза перестали быть смеющимися, давно перестали. Подчиненные считают ее мегерой и кровопийцей. Еще, кажется, и крокодилицей – она такое однажды краем уха слышала, но растерялась, притворилась оглохшей и никак на это не отреагировала. В глубине же души она прекрасно понимала, что они правы, – вечно на всех орущая мегера и есть, чего себя обманывать-то? С такой жизнью станешь мегерой! Они думают, что если у нее водятся деньги, так она уже и счастлива. Глупцы! Деньги – это деньги, а счастье – это счастье. Вещи совсем разные. Как в молодости говорил Коля, «это даже не синонимы».

И морщины пошли – около глаз и губ. Юлия пытается с ними бороться, но все усилия специалистов в салонах красоты не приносят желаемого эффекта, скажем честно. Уголки губ опустились, и сильно, как бывает у людей, чья жизнь не сложилась. Эти уголки губ визуально прибавляют ей лет – не скрыть их косметикой, не затушевать модными тряпками или серьгами с брильянтами. Они выдают то, что она, Юлия Ракитина, глубоко несчастна, и ничего с этим не поделаешь.

Бокал уже давно опустел, и Юлия налила себе второй. Закурила тонкую сигаретку. Ленка постоянно ее грызет не только за вино, но и за сигареты. Сама-то не курит. Может, и она, Юля, тоже не курила бы, если б у нее был муж и сын. Ну, или дочь. Или даже две. А так… А так получается – каждому свое. Кому-то семья, кому-то сигареты. И вино каждый день.

А вот Коля Анасенко явно предпочитает водку. Такие лица бывают только у тех, кто давным-давно легкого алкоголя не пьет. Только крепкий, чтобы побыстрее опьянеть, заплатив за это подешевле. В смысле – в деньгах. Сколько такие люди платят здоровьем, им давно уже все равно. А каким он был! Каким же он был!..

Их роман тогда, чуть больше двадцати лет назад, всем казался неизбежным. В огромном десятиэтажном общежитии, где были комнаты и для юношей, и для девушек, Коля считался самым интересным юношей, а Юлия – наиболее яркой девушкой. Да они ведь и жили на одном этаже, только в разных концах коридора – она в 503-й комнате, а он – в 528-й! Идеальные условия для романа, не так ли? Хотя начался он почему-то не сразу. Первый курс и второй прошли без него. Хотя нет, не так – второй курс почти прошел. Они начали встречаться сразу после сессии, в июне, когда их всем курсом отправили на картошку. Тогда это было обычной практикой – студенты едут помогать колхозникам убирать урожай. Потому и называлось «на картошку», иногда – «на помидоры». Впрочем, в тот год ни картошку, ни помидоры они как раз и не убирали. Они пололи свеклу. Огромные, уходящие за горизонт поля свеклы. Пололи, обливались потом, потирали разболевшиеся спины, проклинали эту надоевшую помощь города селу и не знали: это очень скоро закончится. Только-только распался Советский Союз, капиталистическая экономика идет на смену социалистической. И колхозы станут постепенно отмирать, так как не впишутся в новые реалии. А вместе с колхозами умрет и обычай отправлять туда студентов. Во всяком случае, студенты института города Большеграда тем летом ездили в колхоз последний раз.