Магический спецкурс. Второй семестр

Однако и лежать я больше не могла, тем более что спать совершенно не хотелось. Я отбросила в сторону одеяло, спустила ноги с койки, нащупала в темноте босыми ступнями тапочки и неуверенно сделала несколько шагов вперед, зябко поежившись. Пожалуй, в одной ночной сорочке даже по лазарету особо не погуляешь.

Я все-таки прошла между двумя рядами пустых коек и подошла к окну. Там, на улице, ярко светила луна и падал снег. Намело уже прилично. Вдруг подумалось: «Как хорошо, что меня успели найти, а то засыпало бы совсем».

Теперь я лучше помнила все произошедшее и точно знала, что Нот не случайно задел стакан и пролил на меня лимонад. Когда я отвлеклась на устранение последствий, он, скорее всего, что-то подсыпал или подлил мне в напиток. Потому что буквально через пару минут мои воспоминания меркли. Очень резко. Видимо, я отключилась, а он отнес меня в лес. Уж не знаю, как он никому не попался на глаза: повезло или магия помогла. Сути это не меняло: отнес туда, где Норман не мог меня найти, а холод должен был убить. Видимо, для магии легионеров это тоже выглядело бы как несчастный случай. Глупая студентка перебрала на вечеринке и отправилась бродить в лес. Ягоды собирать. В итоге заблудилась или просто уснула и замерзла.

А ведь я с первых дней в Орте повелась на его шарм. Считала, что он безобидный ловелас, с которым можно безопасно флиртовать развлечения ради. Стыдно было теперь это вспоминать. Норман предупреждал меня, но я все равно не видела в профессоре боевой магии ничего угрожающего. И ничего подлого. Напротив, он казался довольно прямолинейным и весьма милым. Если бы в момент нашего разговора на лестнице кто-то сказал мне, что через несколько часов он выставит меня дешевой шлюхой, я бы покрутила пальцем у виска.

Ректор оказался прав: я действительно ничего не успела понять, испугаться тоже не успела. Просто в одно мгновение голос Нота для меня стих. Потому перстень и не предупредил Нормана. Нот все предусмотрел.

Я обхватила себя руками за плечи, ежась от холода. Скорее всего, приключение в подземельях тоже организовал он. Не знаю, имел ли он отношение к появлению там низших, но Кордой легко мог манипулировать. Ведь она была давно влюблена в него. И записку эту он мог ей продиктовать. Почему раньше я ни разу не задумалась о том, откуда Корда знает про кофе? Дура, полная дура.

Я так злилась на себя, что даже не чувствовала, как меня бьет крупная дрожь. Зато ощутила иллюзию теплого пледа, легшего на плечи. Губы моментально расплылись в счастливой улыбке.

– Ян…

– Почему-то так и думал, что вы не спите.

Я обернулась: Норман шел ко мне по проходу между пустыми койками, как обычно сцепив руки за спиной, расправив плечи, едва заметно улыбаясь. На нем была привычная форма, но после того, как я видела его последний раз, он успел побриться.

– И поэтому решили меня навестить?

– Я же обещал, что приду пожалеть вас и подержать за руку.

– Но почему ночью?

– Потому что весь день тут были ваши родители. – Он подошел ко мне и остановился на приличном для наших статусов расстоянии. Мне хотелось, чтобы подошел ближе. – А у меня, знаете, как-то сразу не очень заладилось с вашим отцом.

– Да, я заметила. Очень жаль.

Он пожал плечами, как бы говоря: «Что тут теперь сделаешь?»

– Как вы себя чувствуете?

– На удивление хорошо для человека, пролежавшего почти сутки в снегу. До сих пор не понимаю, почему вы нашли меня живой, а не в виде окоченевшего трупа.

– Магия, Таня. Привыкайте к тому, что вы маг. Мы можем направлять свой поток на разные вещи. Как я сейчас согреваю вас, так и вы можете согревать себя.

– Но меня этому не учили, – возразила я. Меня тревожил этот факт. – Как не учили создавать проекции. Так как я могла все это сделать?

Несколько бесконечных секунд он просто молча смотрел на меня, словно снова искал что-то в моих глазах, а потом покачал головой.

– Я не знаю. В экстренных ситуациях люди способны на многое. В конце концов, поток – единственное, что вам нужно для чуда. Все, чему учат в наших школах и университетах, – это правильно его направлять и фокусировать. Амулеты, артефакты, слова заклятий, ритуалы – просто мишура, помогающая это делать. Но если есть сильное желание, очень сильное, вы можете сделать то, чему вас не учили. А у вас, Таня, очень сильная воля к жизни.

– Угу, еще бы мозги к этой воле – цены бы мне не было, – проворчала я. – Знаете, после того случая… Ну, когда Марек напал на меня. Я решила, что в следующий раз должна быть готова. Быть сильнее. Знать полезные заклятия. Я много тренировалась и занималась последние два месяца. – Глаза защипали слезы, и я шмыгнула носом. – И все равно оказалась не готова. Не готова к тому, что меня попытаются взять не силой, а хитростью.

– Это придет со временем, – заверил Норман со вздохом. – К сожалению, тогда же уйдут наивность и легкое отношение к жизни. Вы станете осмотрительнее, но разучитесь доверять людям.

– Знаете по личному опыту?

Он кивнул, улыбка на несколько секунд пропала с его лица, уступив место задумчивому выражению: профессору определенно вспомнилось что-то неприятное. Однако это быстро прошло.

– Если вы все еще хотите поплакать у меня на плече, я к вашим услугам.

Я рассмеялась. Шутником Нормана назвать было сложно, но ему всегда удавалось вызвать у меня улыбку. Даже слезы отступили.

– Вы знаете, как ни странно, плакать как раз не хочется, – призналась я и, набрав в легкие побольше воздуха, выпалила, как в омут с головой кинулась: – Но я была бы признательна вам, если бы вы просто меня обняли.

Я испугалась собственных слов еще тогда, когда их произносила, поэтому в конце они прозвучали едва слышно. Но даже почувствовав, что краснею, я так и не смогла отвести взгляд от его глаз.

– Если вы изволите…

Я даже не успела осознать его ответ, а он уже сделал шаг ко мне. Еще через мгновение я оказался в кольце теплых сильных рук, крепко прижатая к его груди. Положив голову Норману на плечо и уткнувшись лицом в изгиб шеи, я наконец ощутила себя в безопасности. Теперь все было по-настоящему хорошо и правильно. Он едва ощутимо гладил меня по голове, перебирая спутавшиеся волосы, а я замерла, боясь спугнуть это прекрасное мгновение.

– Вы заставили меня поволноваться, Таня, – тихо признался он.

– Простите, – так же тихо ответила я. – Но вы верили, что меня можно спасти. Спасибо вам за это. Без вас я бы сдалась.

– Я не верил, – огорошил он меня еще одним признанием. – Я просто не видел смысла раньше времени верить в обратное. Такие вещи лучше знать наверняка, а до тех пор отрицать.

– Хорошая позиция, – признала я. – Мне бы такую рассудительность.

На этот раз рассмеялся он.

– Успеете набраться. Я все-таки вас немного старше.

– Немного, да, – хмыкнула я, уже удивляясь тому, что он так и держит меня в своих объятиях и как будто не собирается отпускать.

– Лет на пятнадцать? – неожиданно продолжил он свою мысль. – Или на двадцать?

– Я не знаю. Не знаю, сколько вам лет. Я думала, уже слегка за пять сотен…

– Не говорите глупостей, – оскорбленно фыркнул он. – Маги столько не живут. Дайте подумать, я уже и сам сбился… Мне было почти тридцать, когда я… покинул свое время. С тех пор прошло… почти одиннадцать. Значит, мне сорок один. Или скоро будет.

– Если верить вашей теории, то мне скоро исполнится двадцать три. Правда, теперь я точно не знаю, когда.

– Восемнадцать лет, – вздохнул он. – Разве это не слишком много?

Мое сердце замерло от такого вопроса и тона, которым он был задан. Я искала им какое-то другое объяснение, не то, которое пришло в голову в первую секунду, но не находила. И все же боялась ошибиться. Это будет очень стыдно.

– Смотря для чего…

Норман молчал. Одна рука продолжала обнимать меня за плечи, другая – перебирать мои волосы. Он наклонил голову, и лицо его оказалось рядом с моим, я почувствовала его дыхание на своей щеке. Оно было тяжелым, неровным. Норман старался его контролировать, но получалось плохо.

Отчаянно боясь все испортить, я все-таки немного отстранилась. Ровно настолько, чтобы заглянуть в его глаза. Это движение словно пробудило его: он наклонился к моим губам и поцеловал. Или это я дотянулась до его губ первой? В голове все спуталось, и я уже ни в чем не могла быть уверена. Кроме того, что он снова целовал меня. На этот раз все было иначе: в этом поцелуе не чувствовалось страстного отчаяния обреченных на смерть. Зато оказалось столько нежности, сколько я не могла даже предположить в Яне Нормане. Он выпустил меня из объятий, но только для того, чтобы взять мое лицо в ладони, погладить подушечками больших пальцев вмиг вспыхнувшую кожу щек.

Поцелуй был медленным, тягучим, как густой горячий шоколад. И таким же сладким. Но, несмотря на эту неспешность, я задыхалась, как от быстрого бега. Сердце билось так быстро, что, казалось, в любую секунду могло не выдержать. И в данный момент мне было совершенно наплевать на то, много восемнадцать лет или мало. Меня целовал король, черт побери. Пусть бывший, оболганный историей и лишившийся всего. Он оставался сильным, смелым, благородным рыцарем, лучшим из всех, кого я встречала.

Внезапный шорох и приглушенный грохот заставили нас вздрогнуть и отпрыгнуть друг от друга. Я думала, нас застукали. Ожидала увидеть отца или ректора, но лазарет оставался пуст. Какая-то тень прошмыгнула по полу. Я присмотрелась и поняла, что это один из тех мохнатых колобков, что в этом мире заменяли кошек: такие же пушистые и своенравные, но на коротких лапках и с коротким туловищем, они сновали по Орте, всегда гуляя сами по себе. Никому не принадлежали, но иногда давали себя погладить. Местные называли их вупи. Этот, кажется, был совсем маленьким. Не знаю, что зверек сшиб по пути, но его это не сильно расстроило. Он продолжал свой путь, лишь ненадолго замешкавшись рядом с нашими ногами. Я его не привлекла, а вот на ботинок Нормана он попытался порычать. Однако стоило тому приподнять ногу, как вупи словно ветром сдуло.

Мы с Норманом посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись. У него был такой красивый смех, что я могла бы слушать часами, но он очень быстро затих. Лицо Нормана снова стало серьезным. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но я успела прижать пальцы к его губам.

– Пожалуйста, не надо. Не извиняйтесь, не говорите, что это было неуместно, вам не следовало и все такое прочее.

Он так выразительно посмотрел на меня, что я испуганно отдернула руку.

– Вообще-то я собирался сказать, что хотел сделать это с тех пор, как поцеловал тебя в первый раз. И что в этот раз не собираюсь извиняться.

Я облегченно выдохнула, физически ощущая тепло, разливающееся в груди после этих слов.

– О, ладно, тогда говорите, – снова улыбаясь, предложила я.

– Я только что сказал.

– А, ну да, – разочарованно протянула я, но тут же нашлась: – Можете сказать еще раз? Я не успела насладиться.

Кажется, в голове у меня что-то замкнуло от счастья, раз я начала говорить глупости. Норман это понял, снова рассмеялся и, вместо того чтобы повторить слова, притянул меня к себе и поцеловал еще раз. Я не возражала против такого варианта.

Но и теперь поцелуй длился недостаточно долго. Норман отстранился, но уже не выпустил меня из объятий.

– Убедительно, – выдохнула я. – Но если вы этого хотели… Почему только сейчас? К чему были все эти разговоры о неуместном и неподобающем? Вы же видели, что я хотела не меньше. Не могли не видеть…

– Просто это действительно неуместно, – спокойно перебил он, поглаживая кончиками пальцев кожу на моей щеке и осторожно заправляя непослушный локон за ухо. – Я нарушаю не только правила Орты, но и законы нашего мира.

– Что за бред? – Я нахмурилась. – Я уже взрослая, могу целоваться, с кем пожелаю.

– Не в нашем мире. Ты же помнишь, что по нашим законам ты пока несовершеннолетняя?

Я смутно припоминала, как он рассказывал про это. Но тогда речь шла о допросе в Легионе, и мое положение как бы несовершеннолетней меня вполне устраивало. Теперь же оно мешало. Мои пальцы, перебиравшие короткие волосы на затылке Нормана, напряженно замерли. Я снова заглянула в его глаза, но не увидела там ни сомнений, ни желания отступить назад, снова сделать вид, что ничего не произошло.

– Но если я все еще несовершеннолетняя, если закон все еще против… Что изменилось?

Может быть, темнота лазарета и неверный свет луны сыграли со мной злую шутку, но на мгновение показалось, что в его глазах промелькнула боль, которую он моментально постарался скрыть. И все же голос прозвучал хрипло, когда Норман ответил:

– Ты появилась посреди моей гостиной со словами: «Кажется, я умерла». – Тяжело сглотнул и добавил уже почти шепотом: – Если бы ты только знала… если бы только могла представить себе, что со мной было в тот момент.

Мне стало так стыдно, как, наверное, не было еще ни разу в жизни. И одновременно так хорошо, что это только усиливало стыд, но я ничего не могла с собой поделать. Ведь его слова значили, что я ему по-настоящему дорога. Что еще они могли значить?

Я погладила Нормана по щеке, порывисто прижалась к губам на несколько мгновений, потом снова крепко обняла.

– Простите меня, я не хотела вас так пугать. Я просто… я сама была напугана…

– Я знаю, знаю, – заверил он, уже взяв себя в руки и подавив излишнюю эмоциональность. Даже улыбнулся, глядя на меня. – Наверное, это к лучшему. В тот момент я поклялся себе, что если ты все-таки окажешься жива, никакой закон не помешает мне… сделать то, что я сделал. Я слишком многое в жизни упустил, дожидаясь подходящего момента. Я не готов снова так рисковать.

– Надо будет сказать спасибо Ноту. – Я нервно рассмеялась.

Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я уже начала подозревать, что сплю, накачанная какими-нибудь магическими наркотиками, и вижу чертовски реальный сон. Но если так… я не хотела просыпаться.

Я снова коснулась кончиками пальцев его лица, словно желая убедить себя в том, что он настоящий, а не плод моего воображения. Тонкие губы, гладко выбритая кожа щек и подбородка, в уголках глаз уже заметна сеточка морщин. Восемнадцать лет… Когда я только родилась, он уже правил страной.

Впрочем, нет, страной он правил пять веков назад. Он сказал, что появился в этом времени почти одиннадцать лет назад. А что же происходило с ним тогда, когда я родилась?

– Может быть, вы все-таки расскажете мне, как все было? Ну, то есть… Как мы с вами оказались в одном времени.

Норман недовольно скривился. И чуть ослабил объятия. Видимо, я сказала что-то не то, но отступать было поздно.

– Это длинная, скучная и грустная история, – попытался уклониться он. – Зачем тебе она?

– А такой закон есть в моем мире, – попыталась пошутить я. – Хочешь целовать девчонку, сначала расскажи ей, как путешествовал во времени.

Моя уловка удалась: Норман снова рассмеялся, лицо разгладилось, появившееся напряжения ушло. Он еще на мгновение прижал меня к себе и быстро поцеловал, а потом неожиданно подхватил на руки и куда-то понес.

– Что вы делаете? – удивилась я, даже не обращая внимания на то, что так и говорю ему «вы».

– К сожалению, не совсем то, что хотел бы, – хмыкнул он, а потом осторожно опустил меня на кровать, на которой я лежала до его прихода. – Если я собираюсь рассказывать тебе свою историю, тебе лучше лечь в постель и не мерзнуть.

Норман заботливо укрыл меня одеялом и сел рядом. Я поудобнее устроила голову на подушке, неотрывно глядя на него. Он молчал, снова хмурясь.

– Трудно понять, с чего стоит начать такой рассказ, – признался наконец.

– Тогда просто начните с начала, – предложила я.

Глава 6

– Нас было трое наследников примерно одного возраста: я, Рона и Гордон. Мы знали друг друга с детства, потому что наши государства были самыми крупными в магическом мире и находились рядом. Из нас троих меньше всего шансов на престол имел я, поскольку передо мной в очереди шел старший брат, которому уже подобрали невесту. Да и наш отец был еще довольно молод и крепок. Однако по странной прихоти судьбы именно я первым стал королем. Моя…

Норман тяжело сглотнул.

– Всю мою семью убили, когда мне было тринадцать лет. Я выжил случайно. Это был заговор среди приближенных отца, которые решили свергнуть наш род. Но когда выяснилось, что я остался жив, им пришлось посадить меня на престол. Никто бы не поверил во второй подряд несчастный случай, могли начаться волнения. Тот, кто возглавлял заговор, стал при мне регентом. Двоюродный брат моей матери – самый близкий из оставшихся родственников. Я понимал, что жить мне позволят максимум до совершеннолетия. Поэтому в пятнадцать добился самостоятельного правления, а заговорщиков вместе с дядей… впрочем, про это вам расскажут на истории. Когда мне исполнилось двадцать, свой престол заняла Рона. Ее отец был немолод, она родилась в его втором браке, а других детей он не нажил. Ей самой тогда было девятнадцать. Еще через год внезапно заболел и сошел в могилу и отец Гордона. Тогда я не придал этой смерти значения, хотя стоило. Но вот мы втроем стали самыми влиятельными людьми в магическом мире. Другие государства так или иначе зависели от кого-то из нас.

Он замолчал, о чем-то задумавшись, а потом признался:

– Я никогда не хотел быть королем. Меня устраивало, что это бремя будет нести брат. Но и оставить власть тем, кто уничтожил мою семью, я не мог. Я понимал, из-за чего возник заговор. Мой отец был жестоким и своенравным. Его жестокость распространялась не только на подданных, но и на меня, и на мою мать. На брата нет, тот был таким же, как и он. Ни одного из них я не назвал бы достойным правителем, но они были моей семьей. Мне сложно оценить объективно, каким королем был я сам. Норд Сорроу остался в истории как довольно жестокий правитель, достойный своего отца. Уверен, мой отец очень удивился бы, услышав это. Он никогда не считал меня достойным.

Он сказал это довольно спокойно, как будто просто упоминал ничего не значащий факт, но мне почему-то показалось, что детская обида все еще живет где-то внутри него. Может быть, очень глубоко, настолько, что он сам ее не осознает, но живет. Возможно, я придумывала на пустом месте, но отчаянно захотелось взять Нормана за руку, как-то выразить свою поддержку. Однако он сидел так, что мне было не дотянуться до его руки.

Норман тем временем продолжал:

– За те шесть лет, что я правил самостоятельно, бремя власти начало меня тяготить. Я делал, что мог, отдавал себя Рейвену без остатка, но знал, что не смогу так всю жизнь. Однако Рейвен я любил и чувствовал ответственность за его судьбу. Я не мог просто отречься от престола и бросить страну на произвол судьбы. Но зато мог отдать власть – правда, только кому-то достойному. А помня о печальной судьбе своей семьи, я мечтал о менее кровавом способе менять правителей…

– Республика была вашей идеей? – неожиданно догадалась я. – Не Роны Риддик.

– Да, – он кивнул. – Между мной и Роной с самого детства существовала определенная симпатия, но только в пятнадцать я взглянул на нее иначе. Не как на друга, а как на женщину. И почему-то с тех пор мне казалось, что со временем она предпочтет мне Гордона. Он был красивым, веселым, беззаботным, в то время как я становился все более угрюмым. Мне приходилось принимать тяжелые решения, к тому же я учился контролировать демона, с которым был связан. Все это сказывалось на моем поведении и характере. Я видел, что Гордон тоже в нее влюблен. Когда он занял свой престол, я решил, что их свадьба – вопрос времени. Это неизбежно привело бы к объединению их государств. Собственно, три наших королевства выросли в основном на подобных браках и лишь иногда – на войнах. Тогда я поделился с ними идеей объединения в федеративную республику. Фактически я предлагал присоединить к их будущему общему государству и мое, оставив себе только часть полномочий. Рона сразу горячо меня поддержала, а Гордон… полагаю, он просто не хотел ее разочаровывать, а потому тоже согласился. Вот только все пошло не так, как я рассчитывал. Согласившиеся присоединиться к нам менее крупные государства в основном входили в сферу экономических интересов Рейвена. Благодаря им я и стал первым канцлером. Это обязало меня править еще пять лет государством, увеличившимся почти в четыре раза.

– И как к этому отнесся Гордон Геллерт? – поинтересовалась я. У меня уже голова шла кругом от того, как все переиначили в официальной истории. Это о многом заставляло задуматься.

– Тогда спокойно. Я поручил им с Роной проект Орты, что его вполне устраивало. Он полагал, что станет следующим канцлером, а пока наслаждался свежим воздухом и флиртом с Роной. О нашем начавшемся примерно тогда же романе он не знал.

– Почему вы его скрывали?

– Именно для того, чтобы он не ревновал. Я ставил благополучие Первой Республики выше личного счастья. Недостаточно высоко, чтобы отказаться от Роны и толкнуть ее в объятия Гордона, конечно. Но он имел достаточно влияния, чтобы на почве ревности развалить то, что я пытался создать. Роне не нравилась тайная внебрачная связь, такое в то время крайне порицалось в нашем обществе, но она согласилась на нее. Мы встречались редко. Здесь, в Орте. Я приезжал раз в несколько месяцев на два-три дня. Якобы посмотреть, как идет дело. Днем мы изображали вежливое равнодушие, а по ночам встречались в хорошо известной тебе тайной комнате.

Я немного смутилась, вспомнив записи в дневнике Роны, где она описывала эти встречи. А потом смутилась еще больше, когда поняла, что он наверняка знает о том, что я их читала. Однако сам Норман выглядел спокойным: то ли его это не смущало, то ли он уже давно смирился с этой мыслью.

– И так пять лет? – недоверчиво уточнила я. Мне бы такое не пришлось по душе. На месте Роны, я бы, наверное, закатывала ему истерики каждый раз. Или вообще послала бы куда подальше.

Он снова встретился со мной взглядом, и я поняла, что никуда бы его не послала. Если бы была Роной, конечно. Меня саму после нескольких месяцев знакомства тянуло к нему, как магнитом. Рона же знала его целую жизнь. И ей он наверняка успел дать куда больше поводов восхищаться собой. В конце концов, мы с ним пока что только целовались…

От этой мысли у меня моментально загорелись щеки, и я отвела взгляд.

– Поверь мне, я считал дни до конца срока своего правления. Я надеялся, что Гордон действительно станет новым канцлером, и это как-то смягчит для него удар, когда я объявлю Рону своей невестой. Но все опять пошло не так. Он узнал о нашем романе до того, как прошли перевыборы. И взбесился, конечно. Вся затея с республикой вдруг перестала ему нравиться. Он заявил, что выборов быть не должно. Требовал, чтобы я просто передал ему власть. Полагаю, после этого он попытался бы стать пожизненным канцлером. Произошло то, чего я так боялся: начались смута и разлад. Республика и так была нестабильна, а Гордон начал расшатывать ее еще больше.

– Забавно, что в учебниках все написано с точностью до наоборот, – нахмурилась я. – Почему так?

– Историю пишут победители, – по губам Нормана скользнула печальная улыбка. – А Гордон, как мне ни горько это признавать, меня обыграл. По всем пунктам. Он спровоцировал меня на дуэль… То есть я позволил себя спровоцировать. Меня подвела самоуверенность. Ведь светлый маг – а Гордон всегда был светлым – не может победить темного. Мы по определению сильнее, потому что демоны сильнее людей. Но Гордон оказался хитер. Понимая, что не может меня убить, он решил избавиться от конкурента другим способом. Расставил ловушку и сбросил меня во временной поток.

– Во временной поток?

– Сложно объяснить… – Норман виновато пожал плечами. – Сначала маги научились пронзать пространство, чтобы экономить время на перемещении. Так у нас появились порталы. Потом мы захотели большего: пронзать еще и время. И даже нашли способ, его назвали погружением во временной поток. Однако оказалось, что с его помощью можно путешествовать во времени только вперед. Движение назад невозможно, прошлое… выбито в камне, оно неизменно. Поэтому временной поток как открыли, так и забыли. А Гордон вспомнил, открыл временной портал и сбросил меня в него. Выбраться я смог только в этом времени. Все, что я знал о мире, в одно мгновение устарело. Все, кого я знал, перестали существовать. Я даже не успел попрощаться с Роной. Она не знала о нашей дуэли и так никогда и не узнала, куда я делся. А я в одно мгновение из главы государства превратился в пустое место. Та, кого я любил больше всего на свете, – в давно истлевшие останки. Вот так это и произошло.

Он замолчал, и я тоже не знала, что сказать. Норман был прав как минимум в одном: история показалась мне очень грустной. Мне было отчаянно жаль его. По рассказу выходило, что у него не было ни одного по-настоящему светлого периода в жизни. Детство отравил отец, в юности пришлось быстро взрослеть и бороться за свою жизнь. Даже роман с любимой женщиной складывался не так, как им обоим хотелось. А потом его и вовсе лишили всего и оболгали, перевернув события тех лет с ног на голову. Ректор говорил мне, что в тот момент он был сломлен. Я не могла себе представить, как это выглядело, да и не хотела представлять, но теперь верила.