Акрополь

Падение…

От этого воспоминания вся боль в теле вспыхнула и сосредоточилась в сердце, рядом на мониторе бешено запрыгали линии. Снова резкий писк. Нет! Я больше не хочу спать! Но сон не наступил, издалека донеслись быстрые шаги, потом звук открываемой двери. Лиза отшатнулась, как будто бы вошедший человек мог причинить ей боль. От резкого движения потемнело в глазах, Лиза вдруг подумала, что если притворится спящей, то ее не будут заставлять спать еще. Она замерла и закрыла глаза, попыталась успокоить свое дыхание и сосредоточилась на слухе. Человек подошел к ее кровати и остановился рядом. Больше Лиза ничего не слышала. Наверное, он смотрит на монитор и пытается понять, почему сработал сигнал тревоги. Лиза не шевелилась. Как назло начала нестерпимо чесаться нога. Раздался шелест, распечатывает показания, догадалась Лиза. Шелест принтера сменился шуршанием бумаги, неторопливым, как будто бы кто-то спокойно просматривал распечатку. Скрежет стула. Садится рядом, поняла Лиза. Этого ей хотелось меньше всего. Кто это может быть? Врач? Да, но какой? Лиза внутренне сжалась. Она слышала о том, что случалось с падшими, которые не исполняли свой долг: у них было жилье, дотации, но они были навсегда оторваны от общества – люди все еще видели в них тех, кто в Списках, а те, кто в Списках, отказывались их принимать. Можно было жить, изображая обычного человека, но такой обман легко было раскрыть, и тогда падшего ждала полная изоляция, и ему или ей приходилось менять место жительства. Фактически у падших не было прав: они не могли работать, не могли учиться. Падших, выбравших такую жизнь, было мало, сама Лиза не знала ни одного, только слышала разговоры. Впервые она задумалась над тем, сколько из них, теперь опозоренных до конца своих дней, хотели принять свою смерть, но были спасены, так же, как она сама сейчас.

Лиза чуть приоткрыла один глаз: около ее кровати на стуле сидел человек, в одной руке у него был пластиковый стакан, в другой – распечатка, судя по виду кардиограмма. Лиза осмелилась открыть глаз чуть шире, но лицо человека скрывала бумага, на нем был белый халат. Все-таки врач. Он встряхнул распечатку, и Лиза поспешно закрыла глаза. Повисла тишина. Человек начал что-то напевать себе под нос, Лиза снова решилась на него посмотреть, и поняла, что он уже отложил распечатку.

Лиза снова закрыла глаза.

– Я все вижу.

Лиза сжалась в клубок под одеялом, почти инстинктивно стиснув кулаки. А что если никаких падших, которые не исполнили свой долг, нет? Что если их убивают, чтобы не создавать опасных прецедентов? Не говори ерунды, резко одернула она себя. Если бы они хотели тебя убить, то сделали бы это сразу, незачем сначала спасать тебя, а потом убивать. Но если это часть обряда, о которой никто не знает? Ну да, конечно, обряд, о котором никто не знает. Знающие – это мудрость и свет, от них не нужно ждать первобытной жестокости.

Лиза открыла глаза.

На стуле рядом с кроватью сидел человек с усталым бледным лицом и сосредоточенно смотрел на нее. Лиза обратила внимание на странный цвет его глаз. Наверное, серые, подумала она, потому что на самом деле они казались выцветшими. Грязные светлые волосы были взъерошены, как будто бы он пытался причесать их пальцами, а потом бросил эту затею. На нем был белый халат, на котором ярко выделялось несколько темных пятен от кофе.

– Вы врач? – спросила Лиза.

Он кивнул.

– А вы кто?

Лиза запнулась. Только тут Лиза заметила, что он улыбается. Хотя почему он не должен улыбаться?

– Не знаю, – честно ответила Лиза.

– Не помните, как вас зовут?

Он посмотрел на монитор, потом снова внимательно посмотрел на нее. Лиза тоже невольно перевела взгляд на монитор, но ничего не поняла.

– Вы помните, как вас зовут? – повторил он.

Лиза заколебалась. Она помнила, но не была уверена, что стоит называть свое имя. А что если после этого ее сразу же выкинут на улицу? Она больна, с ней явно что-то не в порядке, после того, как она упала с моста. Как быть тогда? Лиза готова была принять быструю смерть, но медленно умирать в подворотне от заражения или потери крови она не собиралась. Так и не найдя решения этой задачи, она снова решила не отвечать.

Человек вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Слушайте, я понимаю, чего вы боитесь. Мы видели ваш знак, и вы все еще здесь.

– Черт… – прошептала Лиза.

Должно быть, она действительно больна. Конечно, они видели ее знак – она же в больнице.

– Где я? – спросила она.

– Госпиталь Святой Елены.

Лиза никогда раньше не слышала о таком.

– Святой Елены? – переспросила она.

– Остальные отказались вас принимать.

Лиза криво улыбнулась – все начинало вставать на свои места.

– Ладно, – врач кивнул, – если вам будет легче, то представлюсь я. Меня зовут Теодор Верц, я вас оперировал.

– Оперировал… – эхом отозвалась Лиза.

Она снова посмотрела на врача. На его лице застыла искусственная улыбка.

– Лиза Карранса, – наконец, сказала она.

Верц обернулся, как выяснилось, чтобы взять со стола карту и, видимо, написать в ней ее имя.

– Почему я жива? – спросила Лиза.

– Ну это проще простого, – Верц продолжал писать. – Вы упали с моста не на проезжую часть, как вам того, несомненно, хотелось бы, а на разделительное ограждение…

– Вы не понимаете… – резко прервала его Лиза.

– Теперь ваше понимание и великое предназначение никому не интересны. Лучше вам это понять здесь и сейчас, а не когда вас выпишут. Так вот, вы упали на разделительное ограждение, одна из машин только задела вас. У вас была сломана спина, правая рука и ребра, трещина в черепе, проколоты левое легкое и сердце, множественные повреждения внутренних органов. Легкое спасти удалось, сердце нет. Остальное мы вам восстановили. Хоть мы и госпиталь Святой Елены, а не прибежище Великого Медицинского знания, и прикосновениями лечить не можем, но кое-что у нас пока еще получается, – он отложил карту, – так что дня через три, когда достаточно окрепнете, можете выходить в большую жизнь. Вопросы?

Лиза смотрела на него широко открытыми от удивления глазами.

– Вопросы? – повторил Верц.

– А сердце? – тихо спросила Лиза.

Верц зевнул и сделал глоток из пластикового стакана.

– Сердце мы вам пересадили. Ваше падение спровоцировало несколько аварий, одна со смертельным исходом. Донор оказался подходящим. Еще вопросы?

Через три дня Лиза Карранса вышла из дверей госпиталя Святой Елены на мрачную пустынную улицу. Она стояла, смотрела по сторонам и не могла понять, что ей делать дальше. Куда ей идти? Было часов шесть утра, в воздухе еще ощущалась ночная прохлада, предрассветные сумерки медленно отступали. Лиза нервно натянула рукава куртки на ладони. В больнице ей дали одежду: длинную юбку, кофту с длинными рукавами и куртку – все неопределенного цвета и сильно застиранное, скорее всего то, что отдавали случайные благотворители.

Когда она уходила, никто ее не задерживал, и не желал удачи, только Теодор Верц перед тем, как расписаться в ее карте, протянул ей визитную карточку, на которой было название больницы и телефон.

– Мы всегда будем рады лишней паре рук, и всегда найдем этой паре рук крышу над головой, – сказал он, не поднимая глаз от карты. – Но это, конечно, вам не понадобится. Ведь вы не доживете и до вечера с вашим настроем, не так ли? – он с громким хлопком бросил карту на стол, посмотрел на Лизу и в очередной раз вымученно улыбнулся.

Лиза не ответила, просто взяла карточку, развернулась и пошла к дверям. И вот теперь она стояла на улице и не знала, как быть дальше.

На самом деле решения было два, и Лиза прекрасно это понимала. Ей оставалось только пойти в Административный центр, и встать на учет, как падшей. Или ей нужно было пойти в сторону реки и утонуть. Из глаз полились слезы. Ей нужно было принять решение, к которому ее готовили всю жизнь. Ее учили, что когда умирает Хозяин, тот, кто в Списках, тоже должен умереть.

Лиза побрела в сторону реки, она плохо понимала, где находится. Это была самая бедная часть города, трущобы, в которых жили люди, даже не пытавшиеся воспользоваться всем тем, что могли дать Знающие. Те, кто в Списках, считали, что такие люди слишком глупы, чтобы понять, какие блага они могут получить, но Лизе всегда казалось, что это чересчур простое объяснение. Может быть, они не хотели не потому, что были глупыми, а потому что им хватало того, что у них есть? Вообще, объяснения, которые бытовали среди тех, кто в Списках, казались Лизе слишком простыми и однобокими. Она всегда была тихой, замкнутой, никогда не могла заговорить первой с человеком. Даже на собраниях тех, кто в Списках, она сидела молча и отвечала, только когда к ней обращались. Все это время Лиза внимательно наблюдала за окружающими, мысленно оценивая их, предполагая про себя мотивы их поступков. Она соотносила свои наблюдения с тем, чему ее учили, и часто приходила к выводу, что человек гораздо сложнее, чем ей пытались внушить. Еще ей всегда казалось странным, что те, кто в Списках, считали себя выше остальных людей. На самом деле они были совершенно одинаковыми, просто одним лотерея жизни дала возможность вытянуть счастливый билет, а другим – нет. Иногда Лизе приходило в голову, что если бы она высказала свои мысли Знающим, то, возможно, продвинулась бы на пару ступеней на лестнице Философии, но она никогда не могла побороть природной скромности.

В воздухе появился запах сырости, стали доноситься крики чаек. Лиза поняла, что идет в правильном направлении.

Вот, казалось бы, взять даже этот обычай: умирать, когда умирает Хозяин. Конечно, это было верно с точки зрения Философии Знающих, и те, кто в Списках, должны были принимать этот обычай. Но как, скажите, можно его понять, когда для этого нужно пройти всю лестницу Философии, а ни один человек никогда ее не проходил? То есть мы вынуждены играть по правилам, которых не понимаем, более того заранее известно, что мы не способны их понять, но все равно мы должны им подчиняться. Почему не дать возможность добраться до вершины лестницы, и уже там, с полным осознанием того, что то, что ты делаешь – полностью обоснованное и правильное решение, прекратить добровольно свою жизнь? Это казалось Лизе странным. Поэтому у меня и не получилось умереть, подумала она, наверное, я подсознательно не хотела исполнять свой долг. Над головой носились чайки, подул легкий бриз, река была все ближе.

Смогу ли я на этот раз? – подумала Лиза. И поняла, что сможет, но не потому что ее вело чувство долга, а потому что у нее не было выбора. Сейчас это будет не исполнение ритуала, а просто самоубийство отчаявшегося человека, которому некуда идти. Ничего из ряда вон выходящего. Просто, когда ее тело выловят из воды, и обнаружат перечеркнутый знак на плече, никого больше не будут волновать обстоятельства ее смерти. Тело передадут Знающим, и они кремируют останки, выбив ее имя в длинном ряду на Аллее Памяти.

Из-за поворота показалась река, Лиза перешла дорогу, приблизилась к парапету и посмотрела вниз, по воде плыл мусор. Лиза посмотрела вокруг: на набережной стояли длинные невысокие серые здания, скорее всего, склады, не было видно ни одного человека. Лиза перевела взгляд на воду. Падение ее не убьет, она в любом случае попытается инстинктивно выплыть. Она посмотрела под ноги. Около парапета лежал довольно большой осколок кирпича. Лиза вздохнула. Если встать на парапет и со всей силы ударить себя кирпичом по голове, то она, скорее всего, потеряет сознание и упадет в воду. А там уже вряд ли ей повезет настолько, что она снова останется в живых. Лиза наклонилась и подняла осколок кирпича. Происходящее вдруг показалось ей абсурдным. Как можно ударить себя по голове так, чтобы потерять сознание? Рука инстинктивно замедлит движение, и удар получится недостаточно сильным. А может, и нет. Лизе хотелось только одного: чтобы все это как можно быстрее закончилось, совершенно все равно, каким образом. Она вскарабкалась на парапет, посмотрела на отражающиеся в воде яркие цвета неоновых экранов. Такое чувство, что я не убиваю себя, а делаю какую-то нудную механическую работу, подумала Лиза. Она снова вздохнула и отвела руку. На счет «три», решила она и начала считать вслух.

– Один.

Вдалеке загудела баржа.

– Два.

Пронзительно закричала чайка, Лиза напрягла руку перед ударом, сердце начало бешено биться. Сердце… это не ее сердце, это чужое сердце.

И тут что-то щелкнуло в голове. Река исчезла, вместо нее Лиза увидела лобовое стекло, и светящуюся синеватым светом приборную панель автомобиля, горели красные огни фар едущей впереди машины, играла тихая размеренная музыка. Лиза видела все это чужими глазами, видела, как смотрит по сторонам, а потом на мгновенье переводит взгляд на зеркало заднего вида. Потом боковым зрением она уловила движение, и все завертелось вокруг, взгляд уже не мог ни на чем сфокусироваться. А потом был чудовищный удар, за которым последовала чернота.

Лиза очнулась. Она все еще стояла на парапете, кирпич выпал из рук, и, наверное, упал в реку. Лиза тяжело дышала, сердце все еще яростно стучало в груди. Она вспомнила слова Теодора Верца: донор оказался подходящим.

Лиза слезла с парапета, тяжело оперлась об него и уставилась невидящим взглядом на воду. Так она простояла с полчаса, потом достала из кармана карточку.

Госпиталь Святой Елены.

Лиза медленно побрела назад.

Обратно она шла несколько часов: она почти не помнила дороги, поэтому часто заходила не туда. Иногда ей попадались люди, и она спрашивала у них. Так или иначе, когда наступил полдень, Лиза снова стояла у дверей госпиталя Святой Елены. И тут она столкнулась с новой проблемой: она совершенно не понимала, что ей делать теперь. Просто найти Теодора Верца и сказать, что ей нужна помощь? Она помнила, какие слова он сказал ей, когда она уходила, и это не придавало ей оптимизма. Но больше ей не к кому было обратиться. Зайти она не решалась. Лиза вспомнила, что Верц дежурил по двое суток: приходил вечером и уходил вечером через день. Его сменяла такая же уставшая, как и он, женщина. Лиза не помнила ее имени, они не разговаривали ни о чем, кроме того, как она себя чувствовала. Лиза, напрягла память. Да, вчера днем тоже был Верц, значит, сегодня вечером он должен уйти домой. Но сколько выходов в больнице? Лиза знала только про один. Что ж, придется стоять, ждать и надеяться, что ей повезет.

И ей повезло. Верц вышел, когда уже стемнело, все это время Лиза простояла на том же самом месте, боясь даже на минуту отойти куда-нибудь, чтобы не пропустить его. Она замерзла, ужасно хотелось есть и спать, ноги гудели. Она чуть не пропустила его в свете одного единственного тусклого фонаря. Узнала его только по походке и характерной сутулости. Вечером Верц сменил свой старый грязный халат на застиранный свитер и протертую на локтях куртку. Лиза кинулась к нему, но вдруг остановилась. Она смотрела ему в спину. Что она ему скажет? Она так и не придумала за то время, что ждала.

– Извините! – крикнула она.

Верц не оглянулся, должно быть, не услышал, или решил, что обращаются не к нему. Лиза побежала за ним.

– Эй! – снова крикнула она и остановилась почти рядом с ним.

Верц посмотрел на нее мутным взглядом, как будто не понимая, что перед ним вообще кто-то стоит. Лиза растерялась.

– А… – устало протянул Верц, – это ты… Еще живая? – он усмехнулся.

Лизу передернуло, она отступила на шаг.

– Ладно, извини, – он дружески потрепал ее по плечу. – Просто устал. Давно здесь стоишь?

– С утра, – ответила Лиза.

Верц устало покачал головой.

– Есть, наверное, хочешь?

Она кивнула.

– Пошли, – он махнул рукой.

– А куда? – спросила Лиза.

– А тебе не все равно? – спросил Верц.

Лиза поняла, что ей действительно все равно. Лишь бы не к реке и не на автостраду. Она пошла за ним. Некоторое время они шли в тишине, Верц смотрел под ноги.

– Почему ты вернулась? – вдруг спросил он.

Лиза замялась. То, что она вернулась, было связано для нее с теми странными видениями у реки, а она не привыкла рассказывать о таких вещах посторонним людям.

– Опять не хочешь разговаривать?

Лиза вспомнила, как вела себя во время их первого разговора, и почувствовала себя неловко. Пришлось признать, что Теодор Верц ей нравился, и ей не хотелось ему врать.

– Из-за моего сердца. Я хочу знать, чьим оно было раньше.

Верц удивленно посмотрел на нее.

– Зачем? Обычно люди не хотят ничего знать о тех, благодаря кому они все еще живы. Никому не нужно лишнее чувство ответственности, все хотели бы думать, что их заимствованные органы выращены в каком-нибудь хитром инкубаторе.

– Нет, – Лиза покачала головой, – я не хочу никакой ответственности и не испытываю никакой благодарности. Просто… – она замялась.

– Что?

Лиза закусила губу, она никак не могла собраться с мыслями.

– Просто даже если я должна умереть ради своего долга, то сердце, которое у меня сейчас, не должно. А я не вижу способа умереть самой, но не убивать свое сердце.

Верц остановился. Лиза посмотрела на него и поняла, что он с трудом сдерживает смех.

– Что в этом смешного? – резко спросила она.

– Почему нельзя просто сказать, что ты не хочешь умирать? Зачем придумывать такую бредовую теорию?

– Тот человек умер из-за меня. Если бы я не прыгнула с моста, то он был бы жив, – процедила Лиза сквозь зубы.

– Откуда ты знаешь? – Верц пошел дальше. – Может быть, он вышел бы из машины, и ему на голову упал бы метеорит?

– Вы издеваетесь?

Верц только вздохнул.

Через четверть часа они остановились около многоквартирного дома. Верц достал из кармана связку ключей и открыл дверь. Перед ними была темная лестница.

– Лифт не работает, – коротко сказал Верц.

– Мы пришли к вам домой? – спросила Лиза.

– А куда же еще? – Верц начал медленно подниматься. – Не на улице же тебя оставлять.

– Спасибо, – тихо прошептала Лиза.

Верц не ответил.

Вся квартира Теодора Верца состояла из небольшой комнаты, почти всю площадь которой занимали кровать и шкаф, и крошечной кухни. Верц разулся, раскидав ботинки в разные стороны, подошел к шкафу, достал с верхней полки матрас и подушку и бросил все это на пол кухни.

– Ваш инопланетный люкс, мадам, – он картинно обвел рукой кухню.

– Почему вы меня все время обижаете? – спросила Лиза.

– Потому что раз ты хочешь жить, то тебе лучше понимать, что те, кто в Списках – просто кучка фанатично настроенных домашних зверушек светящихся гуманоидов из другой звездной системы, – раздался его голос из комнаты. – И чем раньше ты свыкнешься с этой мыслью, тем легче тебе придется.

Он вернулся и протянул ей одеяло.

– Еда в холодильнике. И, пожалуйста, не шуми, когда проснешься.

МАРТ 531 ГОДА ОТ БОЛЬШОГО РАЗДЕЛЕНИЯ

Колония Военной Стратегии СолаС Оранд, куб 23

Дориак, область Каледония

Эллис и Гайлес стоят по другую сторону стекла, отделяющего комнату допросов от коридора. Стекло натерто до блеска, и Эллис невольно удивляется разнице между заляпанным стеклом в полицейском управлении и вылизанным до тошноты этажом двадцать два. Статс-прокурор как-никак: вдруг заметит следы пальцев на стекле и шибанет им на голову парочку бомб со сверхтяжелого крейсера. Так, для профилактики, за несоблюдение санитарно-гигиенических норм. Эллис невольно оскаливается. Гайлес поворачивается к нему.

– Чему улыбаетесь, Эллис? – спрашивает она.

Эллис некоторое время молчит, а потом отвечает:

– Да так, просто вспомнил один забавный случай из своей практики.

– Поделитесь? – криво улыбается Гайлес.

Эллис пожимает плечами.

– Да там пошло достаточно, но если вы так настаиваете, то я расскажу.

– Тогда лучше не надо.

Гайлес смотрит сквозь стекло. Там, за столом, неловко поджав ноги, сидит девушка лет восемнадцати. У нее длинные русые волосы и очень бледное лицо с огромными синими глазами. Она все время пытается спрятать руки с обломанными ногтями, но никак не может найти для них места. Ее одежда старая и грязная.

– Лиза Карранса, – говорит Гайлес, любезно зачитывая для Эллиса досье, которое видит перед своими глазами полуробота-получеловека. – Родилась на Оранде в 513 году от Большого разделения. Родители состояли в общине Санктумов, почти сразу после рождения ее отдали в специализированные ясли тех кто, в списках, потом в школу тех, кто в списках, потом поступила на службу к Санктумам. Фактически кроме базовых навыков никакого образования не получила. Жила в общине на западе Дориака. 1 февраля 531 года была исключена из списков, пыталась совершить ритуальное самоубийство, но была доставлена в госпиталь Святой Елены. Лечащий врач – Теодор Верц. В госпитале провела неделю: пересадка сердца и многочисленные внутренние повреждения. 7 февраля покинула госпиталь, но тем же вечером вернулась, встретила Теодора Верца и отправилась с ним, предположительно, к нему домой. Оставалась там до 16 февраля, когда полиция Каледония пришла в дом Верца с обыском. От полиции сбежала, предположительно, по пожарной лестнице – ну, это уже мои догадки, – с тех самых пор бродяжничала. Напомните, Эллис, где ее нашли?

– Под пятым причалом в пластиковой коробке из-под холодильника, – мрачно отвечает Эллис.

Вообще вся речь Шат Гайлес является не данью уважения к человеку, у которого перед глазами за долю секунды не возникает досье на любого жителя Военной Стратегии СолаС, а едкой шпилькой в адрес полиции Каледонии. Начнем с того, что в полиции Каледонии о Лизе Карранса не имели ни малейшего представления. Ну да, она упоминалась как одна из пациенток, но не более того. Шат Гайлес просмотрела запись с орбитального спутника, который 7 февраля проходил над Дориаком, так как камер у самого госпиталя Святой Елены не было (полиция Каледонии могла бы это сделать, но почему-то это никому не пришло в голову), на записи был распознан Теодор Верц и Лиза Карранса (это полиция Каледония сделала бы дня за три, а не за двадцать секунд, но это если бы кого-то заинтересовал орбитальный спутник), Гайлес последила их до квартиры Верца. Более Верц на записи спутников не попадал, зато попала Лиза Карранса, 16 февраля она была всего в одном квартале от квартиры Верца. Протокол осмотра квартиры Верца также указывал на то, что кто-то вполне мог находиться там в течение почти десяти дней. Полиция Каледонии, несомненно, должна была бы обратить внимание на матрас на кухне и на открытое окно. Но полиция Каледонии не обратила на это внимания. На все расследование у Гайлес ушло порядка получаса, в том числе и на то, чтобы при помощи все тех же камер обнаружить убежище Лизы Карранса под пятым причалом. Речным причалом, кстати говоря, а не причалом космопорта, который в такой дыре как Оранд только один, да и тот на экваторе.

Еще через час Лизу Карранса доставили в главное полицейское управления Каледонии в городе Дориак, и теперь она сидит в комнате для допросов по другую сторону идеально чистого стекла от Джона Эллиса и Шат Гайлес.

– Допрос будете вести вы, – говорит Гайлес. – Я буду слушать. Если мне понадобится дополнительная информация, я вам сообщу.

– Хорошо, – Эллис поправляет скрытый наушник, через который Гайлес будет давать ему указания, и входит в комнату с мягкой обивкой на стенах, посреди которой стоят приваренные к полу стол и два стула.

Лиза Карранса испуганно смотрит на него, Эллис улыбается и садится напротив.

– Добрый день, Лиза, – он продолжает улыбаться, – меня зовут Джон Эллис, я старший следователь по особо важным делам полицейского управления области Каледония. Хотите воды? Или, может быть, кофе?

Или чего покрепче, как, например, сейчас хочет сам Эллис. Но девочка испуганно качает головой. Она вжимается в стул и, как кажется Эллису, будь ее воля, она залезла бы под стол полностью. Эллис примерно представляет, чего она боится: в голове у тех, кто в списках, такая каша, что им кажется, что любое нарушение порядка Санктумов карается на всей планете чуть ли не смертной казнью. Хотя, конечно, это не так: такие личности просто передаются обратно Санктумам, но если Военная стратегия СолаС находит свой собственный интерес в деле, то Санктумы и их обычаи обычно посылаются к черту. Вот как сейчас, например. Эллис решает успокоить девочку.

– Лиза, я сразу хочу вам сказать, что никто ни в чем вас не обвиняет. Мы с вами будем говорить только об одном деле, и это дело – исчезновение человека, с которым вы были знакомы. Если вы чего-то боитесь или кто-то вам угрожает, то вы можете мне сказать об этом совершенно свободно. От лица полиции Каледонии я гарантирую вам полную безопасность.

Эллис слышит в ухе смех Шат Гайлес.

– Эллис, она верит, что Санктумы – всемогущие боги, а вы ей обещаете защиту от божьего гнева при помощи полиции Каледонии.

Эллис на это замечание не реагирует. Он смотрит на Каррансу, та робко поднимает глаза и тут же опускает их обратно.