Эйвели. Часть третья

Когда же знание коснулось сердец Сирдефа и Сагдатара и стали они просить Финиара отпустить их, пришла в Светлый Дом эу Калхури, и Финиар призвал Сирдефа, чтобы рассказать ему о той, что ожидала его. Сирдеф же, смущённый, не пожелал видеть Калхури, ибо счёл себя недостойным её светлого взора. Он убедил Финиара позволить ему отойти на служение с братом, и лишь испытав себя и став достойным Надежд Калхури, предстать перед ней, чтобы быть ей верным мужем, исполнением её молитв и чаяний, а не послужить огорчением и разочарованием её сердца. Выслушав доводы и страхи эу, позволил Финиар Сирдефу отойти с Сагдатаром тотчас, а затем принял Калхури и утешил её. Всеспрашиваемый поселил Калхури в соседних покоях, наказав ей молиться за Свет Сирдефа, пока он стяжает его ради их амевиль. Так братья отошли к людям и трудились там делом Христа, также защищая слабых и борющихся за правду.

Как и желали Онаир и Кивну – были братья друг другу во всём поддержкой. И рядом с Сагдатаром научился Сирдеф смирять свою силу и сделался много мудрее и мягче, Сагдатар же, подражая брату и желая быть его достойным, накопил в душе многие блага и украсил себя многими добродетелями и трудами милости и милосердия.

Не раз подзаконный мир призывал их к румне, и случалось братьям сражаться вместе с государями смертных против воинств Владыки. Среди людей Сирдеф и Сагдатар, могучие и доблестные воины, покрыли свои имена благородной славой и были воспеты как герои, но никому они не называли своих настоящих имён, поэтому в песнях и легендах, что мы знаем, поётся и говорится о богах и людях. Так принимали братья участие в знаменитой Каптáрской [Kaptárh] битве, Битве при Сýте [Súta], в Битве на Лок-Эллéй [Lockh-Elléy] и во многих других великих сражениях и битвах, где пролилось много крови и просияло много имён героев. В любой битве стояли братья плечом к плечу, и был Сирдеф благородной румной, а Сагдатар его щитом, в иных же битвах Сирдеф защищал своего брата, и двое они как один – были несокрушимы в своём Свете. На востоке умельцы выковали им золотые шлемы, щедро украсив их россыпями камней, и изысканные панцири поднесли им, лёгкие и прочные, как удобно для битвы, и тяготились братья этими дарами, ибо не могли отказать одарившим их, но и укрывать своё тело в бою – было не в их традиции и привычке, и многие из смертных дивились их отваге, и, уже позабыв о народе эулиен, говорили между собой, что эти двое не боятся смерти, что они – воплощение их божеств, и смерть не пристала этим героям. В тени же лекарских пределов и Сирдеф, и Сагдатар врачевали раны друг друга, дабы люди не видели их немощи и увечья и верили своим фантазиям, в которых себя убедили, ибо так было лучше для самих смертных.

Сирдеф же, хоть и обрёл равного себе по силе, тяготился крепостью своей плоти, столь необычной для его народа. Сражаясь прежде с самим собою – изнурял он себя непрестанным постом, и не пил вина, и не ел мяса, питаясь лишь ягодами и хлебом, а также тем, что готовил ему Сагдатар, зная о том послушании, что взял на себя его брат. Но плоть Сирдефа была крепка, исполнена сил и торжества жизни, кровь играла в ней, и Сирдеф без труда мог ворочать скалы и ломать сталь в одной ладони. Ничего не стоило ему опрокинуть лошадь с наездником её, облачённым в латы, и две лошади, и все десять. Мог также в одной ладони Сирдеф искрошить усилием мышц камень, и всё это не вселяло в него радость, но печалило эу, ибо он полагал, что, одарённый столь щедро телесно, он много теряет в Свете сердца, и ради того ещё истовее молился и под одеждой сковал себя тугими цепями, что причиняли боль и смиряли торжество его могучей плоти. Лишь это давало Сирдефу успокоение, а также и песни его брата, который пел вечерами для Сирдефа, чтобы отвлечь того от боли или печалей.

Раз случилось Сагдатару сражаться с могучим Ры́не [Ryíne], воином арели, вызвавшим его на поединок. Единственное условие поставил Рыне, посланный Владыкой, – кто выйдет из поединка того живым, того и судьбы собравшихся в том месте смертных. Сам же Рыне был древним арели благородного рода, знавшим Землю ещё до прихода Владыки. Силой своей был он равен удунаи, а колдовской красотою мог тягаться со своим господином. Три раза отказывал ему в битве Сирдеф, три раза отказывал ему в битве Сагдатар, но Рыне желал сражаться лишь с равным, ибо не в его правилах было биться с тем, кто слабее. Законом чести он принудил Сагдатара к сражению, и эу принял бой и бился с Рыне три дня и три ночи, окружённый следящими за их битвой. Было у Рыне три чудесных оружия – волшебный меч, волшебное копьё и волшебная дубинка. Все их боялись. Но, явив их, будто сотворив из воздуха – положил их арели у ног Сагдатара и взял простой меч смертных, чтобы биться на равных, без чар и притворства, используя только силу и ловкость, а также своё умение и искусство. Так стали они биться, и, нанося удары, благодарили друг друга, ибо радовались их сердца такому поединку. Люди же, стоявшие вокруг, онемели от восхищения. Много ран нанесли друг другу Сагдатар и Рыне и под конец третьего дня уже были подобны двум израненным львам, бросающимся друг на друга. Семь мечей сменил эу за три дня битвы, четыре меча он сам разбил Рыне. Кровь их текла рекою, и те из людей, что стояли к ним близко – были красными от крови воинов. Через раны на теле Рыне те, что стояли за его спиною, могли видеть лицо Сагдатара, и те из смертных, что стояли за эу, через раны в его теле могли видеть Рыне. На третью ночь сложили воины своё оружие и перешли к аннату, и бились уже без оружия. Крики их и стоны, как раскаты грома, сотрясали воздух и небесные тверди. Молился Сирдеф о победе брата, и сам Владыка снизошёл до той битвы и привёл своих князей и приближённых полюбоваться прекрасным боем. Он был уверен в неминуемой победе Рыне и потому не вмешивался, но смеялся и был бодр, рассадив на невидимых лоджиях своих арели, наподобие незримого амфитеатра, воздвигнув его от земли до неба. Всё это собрание производило невероятный шум и подбадривало Рыне, внушая смертным печаль и ужас. С каждым часом множилось собрание арели, ибо ото всех их пределов приходили иные полюбоваться на эту битву. Но на исходе третьей ночи – всё было окончено, ибо Рыне опрокинул Сагдатара и схватил его, чтобы поднять и разбить о землю, но эу ударил его по горлу и раздробил кости Рыне, и арели тотчас умер. Радостно закричали люди, и среди них поселилось великое ликование, арели же, поражённые гибелью Рыне, – рассеялись чёрным дымом, как погасшие свечи. Сагдатар же плакал и не разделял торжества смертных, которые были спасены им, ибо плакал о Рыне. Высоко оценил эу силу и доблесть этого воина, его искусство и благородство в битве. Впервые, кроме своего брата, он видел равного себе по силе и испытал радость от сражения с равным. Когда они бились, не было печали в сердце эу – только радость, ибо не стыдно и не страшно было ему пасть от рук Рыне, и прочёл он в нём древнее благородство, и был спокоен за смертных, ибо Рыне не нуждался ни в чём, кроме битвы. Её он пил подобно нектару, в ней находил свою усладу, далёкий от мрачных развлечений и утех своего господина. Объятый восторгом и действом битвы, был ныне эу один на один с утратой, ибо сам погубил могучего Рыне. И смятение и скорбь пришли в сердце Сагдатара, ибо как друга он полюбил своего противника в битве, и отрадой ему была его крепость и ловкость. Положил Сагдатар голову Рыне себе на колени и всю кровь с лица его смыл слезами, тогда же, воздев очи к небу, запел эу, сложив о Рыне песню, в которой воспел его мужество, силу и искусство воина. Без стеснения называл Сагдатар Рыне своим братом и просил у него прощения за нанесённые раны, оттенившие красоту его совершенного тела, и плакал о несчастной душе Рыне, также погибшей. Оплакав воина и проводив его плачем и песней, прекрасный курган сложил ему эу, согласно традициям погребения арели. И вместе с Рыне похоронил его чудесное оружие, уложив его рядом с воином и вложив меч в его могучую руку. С того дня много песен сложил эу о Рыне, и Сирдеф записал их в Надежде, что хоть так они сохранят о нём память и огласят его жизнь, прошедшую в битвах.

Нет печали, равной печали воина, когда он теряет соперника в битве, подобно возлюбленному своему другу, подобно брату, и вот он должен его оплакать, и закрыть ему глаза, и отдать смерти, и далее, утешая себя своим долгом, жить с памятью, что смерть эта пришла через него самого. Вот он, удел богоотреченных, делающий их жизнь бесконечной молитвой.

Затем был день, когда из Светлого Дома повелели братьям вернуться, ибо был близок праздник, собиравший всех эулиен в их обители, и, послушные велениям старших, Сирдеф и Сагдатар вернулись.

Несколько дней в непрестанной молитве и не принимая никакой пищи провёл Сирдеф, прежде чем предстать перед Калхури, ожидавшей его. Ради неё не наряжался он в одеяние воина, но умылся холодной водой и положил себе на кудри венок из ромашек. Так предстал он перед Калхури – в белоснежном самуге и с опущенным взором, пылая подобно заре заката. Тогда же возблагодарила Бога терпеливая эу, ибо истинно воплощением её молитв и прошений был Сирдеф. Едва же она прикоснулась к нему – послышался страшный скрип и скрежет – и цепи, сковавшие тело Сирдефа – упали на пол у ног Калхури. Эу же принёс себя в ифхёлье ступням мудрой Калхури, и вскоре вместе предстали они перед Финиаром просить об амевиль, но, провидевший многое, он дал им время узнать друг друга и велел подождать ещё немного, зная то, что утаил от эулиен. В светлейшей радости обрели друг друга Сирдеф и Калхури как два добрых друга, предаваясь мудрым и нежным беседам и совместным горячим молитвам, и вскоре Светом их просиял предел Оленьего рода. Сагдатар же, отойдя от брата, просил принять его в воинство Седби, и вскоре был отдан грозному Халму и встал рядом с ним, неутомимым в битве.

Благодарим Тебя, о мудрейший Создатель, создавший каждому достойную судьбу и уготовивший путь, достойный положенного сердцу Света! Будь же милостив ко всем нам, как был милостив к верной Калхури, и щедр так же, как был щедр к Сирдефу и Сагдатару!

Звенье двести тридцать первое. Гильэвмэ Белый

Я не даю себе забыть, что мой народ, призванный позже всех, был изъят из пелены своего предначального сна по воле Самого Создателя. Не ради прихоти властного творца, не ради войн Света и Тени, но ради Надежды. Всё – ради Надежды. Я не даю себе забыть, что Мечта и Надежда, соединившись в Любви как действенной силе их – породили всё мироздание, согласно Воле Создателя. Ничто не следует Воле Его целиком, всё восстаёт, потакая гордыне или слабости, но я убеждаюсь, что тот, кто идёт за Мечтой и Надеждой – следует замыслу, породившему всё вокруг, следует Воле Творца. Потому что всё восстаёт против. Потому что мечтать и надеяться – это продолжать акт творения. (1)

(1) L. I. I. V. E. 180:9

Случилось так через много лет по амевиль светлейшей госпожи Анилиэль и возлюбленного мужа её Тертаха, что пребывали эулиен в трудах своих и многих заботах, и был лишь час перед ночью для встреч их, когда приходили они друг к другу с благословениями на грядущую ночь. И знал Тертах, как велики заботы жены его, и до проблеска зари спустился в сад, тогда же собрал он с белых цветов прохладную росу и в час ночной, когда пришла Анилиэль к мужу, поднёс ей, дабы омыла она уставшие руки свои в росе. Когда же коснулись пальцы Анилиэль росы, поднесённой мужем её, и омыла она ею руки свои и лицо – совоссияли глаза любящих, и был Свет тот велик и нежен, он же соединился в улыбках их, и так был ребёнок у Анилиэль от Тертаха, мужа её, и в радости своей припала она на грудь его, и радость их разбудила многих. Когда же стал подходить срок Анилиэль – сделалась она слаба и недужна, и был Тертах с нею, и Кегиру, отец её, и Анкиви, мать Анилиэль.

В то время случилось Тертаху, мудрому и сердцезоркому эу, оставить Светлый Дом, ибо призван был он в помощь лекарям воинства Седби, так как добрый дар врачевания был дан ему, и многие нуждались в нём. Возвращаясь же, увидел эу, как накинулись арели на молодую смертную, что ожидала дитя, и задумали зло и бесчестье. Он же встал на защиту её, не заботясь о спасении своём. И посмеялись арели, коих было много, и наложили чары эйлокра на эу, и упал Тертах без движения и сил, арели же совершили задуманное, и жестоко страдал эу, но не мог родить и звука. Так нашли его вскоре юные воины и принесли в лекарские шатры, но никто из лекарей не мог определить недуг Тертаха, хоть и видели, как велики его муки. Тогда отправили Тертаха в Светлый Дом и поручили заботе лекарей его, они же нашли страдания эу смертельными, ибо то, что творилось с плотью его – не оставляло Надежды к жизни. Напуганы были эулиен, ибо видели болезнь и недуг, но не знали причины, Тертах же ничего не мог поведать им, и не мог кричать, и не мог стонать, в глаза же его не всякий из лекарей посмел заглянуть тогда. Тогда собрались лекари и совещались между собой, они же сообщили Эликлем, и она распознала эйлокру. Тогда же решили эулиен утаить от Анилиэль болезнь мужа её, ибо срок её был уже близок, и была она слаба, но для любящего сердца нет замков и дверей, и всякая тишина – говорит, а потому узнала Анилиэль, что случилось с мужем её, и пришла к нему. Был тогда Тертах в агонии своей, и эулиен, что стояли при ложе его, молились о нём. Когда же пришла Анилиэль – посмотрел на неё Тертах, и вскоре дыхание жизни оставило его. Тогда увели Анилиэль силой и запретили приходить к мужу, ибо не умер он до конца, но и не был жив. Никто же не знал, как помочь ему, и день и ночь молились эулиен у изголовья его.

Так прошли дни и недели, и не было Анилиэль утешения, и ни мать, ни отец, ни добрый Кивну не могли утешить её. Но пришёл день, и на рассвете взыграло дитя во чреве эу, и позвала она отца и мать, ибо пришёл срок ребёнку появиться на свет. И на ранней заре, когда отступила тень и отпущено было дыхание зачахшей ночи – родила Анилиэль сына, и подал Кегиру его Финиару. Когда же взглянул Финиар в глаза эу, то нарёк ему имя Гильэ́вмэ [Gil`évme] – Утренний цветок.

С первых дней удивил Гильэвмэ мать цветом глаз своих, что были золотисто-зелёного цвета, и мудростью взгляда, присущего усталым вечным. Был Гильэвмэ нежно привязан к матери своей, и обожание её в нём было безмерным. Пытался маленький эу всё время что-то сказать Анилиэль, и не желал отпускать руки её и выпускать её из объятий своих. Много дивились эулиен странностям Гильэвмэ, ибо, ещё будучи дитя, взялся он опекать Анилиэль, по-детски сражаясь против всякой грусти её и слезы. Ни в чём не могла Анилиэль упрекнуть сына, и вовсе не знала с ним забот, и в радость было ей взросление его, он же стал гордостью её и верной опорой. Прежде срока освоил эу речь, и первыми словами его были слова утешения, что сказал он Анилиэль, и были то слова не младенца, но мужчины. Тогда же рассказал Гильэвмэ светлейшей матери своей о милости Господа, которая была так велика, что за чистоту прежней Любви своей позволено было ему ещё раз увидеть Анилиэль, ибо таковым было единственное желание его. После того впал Гильэвмэ в глубокий сон и проспал так три дня, а на третий день, проснувшись, не помнил слов своих, ничего же более не изменилось в нём, и не было предела радости матери о сыне своём. Так был рождён Гильэвмэ от прекрасной Анилиэль, дочери Анкиви, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара, и от Тертаха, вернейшего мужа Анилиэль, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена.

Крепким и сильным рос Гильэвмэ, рассудительным и смелым эу. Прочили ему род Щита и ожидали его в нём, но тяготел Гильэвмэ к наукам, и более всего – к лекарству и Божиему Слову. Много беседовал он с Финиаром и Элкаритом, наставлялся у светлейших эулиен народа Ирдильле, и все хвалили его за быстрый ум и усердие. С ранних лет искал Гильэвмэ, чем послужить другим, и многое поручалось ему, он же не боялся никакого труда и никакой работы не сторонился, единственной же заботой его, какую не оставлял и не забывал он никогда – была забота его об Анилиэль, ради которой трудился Гильэвмэ, и видели это все и знали. Высоко почитал эу и отца своего, он же втайне от Анилиэль приходил к нему и молился у постели его, и беседовал с ним в Надежде, что Тертах внимает словам его. А вскоре попросил Гильэвмэ лекарей поручить отца заботе его, ибо негоже лекарям трудиться над Тертахом, когда рядом сын его и может послужить ему. Так стал Гильэвмэ опекать отца своего и многое время проводил у постели его в занятиях своих и молитве, поддерживая жизнь в теле отца, как научили его и поручили ему. Когда же исполнилось Гильэвмэ тринадцать его лет, был он уже прекрасным и учёным юным эу. Серьёзности его доверяли многое, и сотрудился он с Тэйели и Тейемин, и часто сопровождал Амахейлах. Тогда же был день, когда вошёл он в покои отца своего и склонился над ним, и взял за плечи его, и сказал ему так: – Oh rúiar páye híol! Whúldartane ízret hálaē. Ítam tíel eríytal` úramorē ínug wer el`írnuitamienane ev nóel`. Sim a hi eshúram i nóēl`, átu Aniliél` hímu Íl`ē hói. Oh, páye híol, tiy vo írnuitam el`háen máyē im hói ímrē – ókon nóin im íeh Líē – térlenirt-é i nóy térlenirt íē ín’ni. Hi a atán tíik: tiy péynelh, tiy péynelh, tiy péynelh!11 Едва же сказал Гильэвмэ слова свои, рухнули чары эйлокра, и недуги погибшей смертной оставили эу. И поднялся Тертах от ложа болезни своей, и обнял сына своего, и целовал руки, исцелившие его, поручив себя им и благословляя их, Гильэвмэ же припал к ногам отца в ифхёлье. Так получил Тертах исцеление от сына и возвращён им был Анилиэль, а Гильэвмэ оставил лекарский предел и учение лекарское и отошёл в предел Ирдильле, где и завершил обучение своё со знанием.

Благословлён был Гильэвмэ отцом и матерью на служение своё и отбыл из Светлого Дома вскоре, когда позволено было ему, поручив Анилиэль заботам мужа её. Отцу же и матери обещал Гильэвмэ не оставлять их в молитвах, и где бы ни был он прежде – всегда был сердцем своим с Анилиэль и Тертахом в величайшей заботе о них.

Долгое время не приходило в Светлый Дом вестей о служении юного эу, и многажды посылали родные Гильэвмэ узнать о судьбе сына. И вскоре сообщили им, что прозван юный Гильэвмэ И́ньэ [Ínyē] – Белый, чистый, непорочный, ибо так называют ромашек цвет, и таким был признан сын их. Сам же эу взял делом своим заступничество за девушек и женщин, которым помогал как лекарь и которых защищал и опекал без страха, никто же не мог навредить им и подступиться к ним, если Иньэ был на защите их.

Ek a, ki úrutal` ítamdabe – úrutal` im Il`. Ítamdab ni ímhetil` féohimini ísē, átu ínyē Líē nói – nói féor im kéarn. Ítamdabe ni izgít ret íszne, o íhet nói, átu i ítamdabe áldarurmt im tam fádah`.12 (2)

(2) L. I. I. V. E. 54:18

Звенье двести тридцать второе. Тильдэ. Недуг Финиара

Там, где Любовь утвердила свою власть – там Бог во власти своей. Там, где служат Любви, пусть более и никому другому – там служат и самому Создателю и творению Его, ибо Любовь – и госпожа, и ритуал, и орудие, и оружие, и битва, и награда в ней, ибо она сама есть жизнь. И вот решил Нарду восславить Любовь. Выделал он флейту из серебра, прекраснейшую из всех флейт, что существовали и пели когда-либо. И дал он ей имя А́лей Айби́нэ [А́ley Aybínē], что значит Песня Айбин. И, выждав ночи, когда просиял Свет звезды Измаиль, поднёс Песню Айбин к своим губам и стал играть то, что лежало на его сердце. И вот расступилась ночь, и чёрные и синие облака просияли золотистым и белым Светом, и лучи исходили из них, будто сделались они золотыми ложами, на которые спустились ангелы и силы Господни послушать Нарду. Многие из эулиен вышли тогда из покоев своих, прервав сон или молитву, ибо музыка Нарду очаровала их. И те из эулиен, что пребывали в лекарских покоях, просили отворить всюду окна, чтобы слушать ту музыку, а матери подносили детей к свету звёзд, чтобы и они могли внять молитве эу, которую творил он, играя на флейте. Тогда же спустилась в сад и Айбин и увидела то, что никто не видел – сияние, которое окутало её супруга, подобное тому, которым светились облака в небе и мириады звёзд, также внимавшие музыке Нарду. Увидев это, опустилась Айбин на колени и воздела руки в молитве эулиен, и стала её молитва частью музыки Нарду. Так соединился их Свет, и любящие знали об этом, пусть и никто больше не знал этого. Но так был ребёнок у Айбин, и небесные свидетели музыки Нарду и молитвы Айбин соликовали им. В срок же положенный родила эу сына мужу своему, и Финиар дал ему имя Ти́льдэ [Tíl`dē], что значит Флейта, то есть Бьющийся за бытие (1). Так был рождён Тильдэ от Айбин, дочери прекрасной Ниртильдариль, дочери Тейемин, дочери Дууда Морковки, сына Эрока Учителя, сына Элкарита Златовласого, старшего из детей Финиара Эйвели, и от светлейшего Нарду, мужа Айбин, по исходу эулиен из Эйдена, на мирной земле, в Светлом Доме, в пределе Оленьего рода, во времена, что зовутся Сумеречными.

(1) называют эулиен флейту Бьющаяся за бытие, что следует из имени инструмента, ибо полагают, что флейта – один из трёх инструментов, созвучных созданию всех миров и той музыке, которая услаждает слух Творца. Кроме флейты, также почитают эулиен арфу и скрипку – инструменты, перед которыми эулиен испытывают благоговение и которые они превозносят выше прочих, называя их эвха́мен эа́рэ [evhа́men eа́rē] – господа гармонии.

И был день, когда не минуло ещё и двух полных лун над маленьким Тильдэ, и омрачился Свет его, ибо по колдовскому ритуалу открылся мир арели глазам маленького эу, и увидел он зло в глаза и стал угасать, ибо сама тень явилась ему (2) … И велико было горе семьи его, и никто не мог помочь Тильдэ. Тогда же вспомнили Айбин и Нарду пророчество, что прислала Затворница им прежде рождения сына их, что быть Тильдэ спасителем Света, если прежде сам он не потеряет его. И в великом страхе пришли Нарду и Айбин к Финиару и молили его сказать им, как быть, ибо с каждым часом слабел Тильдэ, и Свет эулиен оставлял его. И велел Финиар всем эулиен рода своего собраться у постели Тильдэ, и пришли эулиен Оленьего рода, рода Щита, рода Ирдильле и Золотое дерево, и встали на колени, и взялись за руки, и Финиар с ними, тогда же молились они всем родом единовременно и сердечно об исцелении Тильдэ, и дети, и юные эулиен, и старшие из них, и тихая песнь-молитва их звучала во всём Светлом Доме. С Эйвели же сомолились и все эулиен Светлого Дома, преклонив колени и умоляя о Тильдэ, и так поднялась песнь эулиен до самых врат Эйдена и до самого престола Божиего, и услышал Создатель беду народа надеющихся и горю их и просьбе их внял милостиво, а потому по молитве соединённой рода маленького эу – исцелён он был, и Свет эулиен, Свет сердца его и жизни укрепился в нём, и развеялась тьма и колдовское наваждение арели, и исцелился Тильдэ по молитве народа своего, что объединился ради его спасения, оставив все дела свои. Так был спасён Тильдэ и утверждён в Свете, а вскоре благополучно перешёл под опеку отца и матери, когда третья луна взошла над ним, и вернейшей Любовью и заботой родителей своих был Тильдэ окружён светло и крепко, да исполнится пророчество Октруин Затворницы в срок свой, мы же ожидаем от Тильдэ светлейших дел и доброй улыбки его! Господь наш милостивый, Господин Садов, давший имена всему живому, услышь же моление наше: да не омрачатся улыбки родителей наших, и да не посрамим и мы их сиянием улыбок своих до скончания времён, положенных Тобой!

(2) есть между эулиен великий страх тени, происходящий не только от её противления Свету. Говорят, что Владыка или силы его самого древнее и много ужаснее – могут во снах приходить тенью и губить спящих, забирая их в страхе или подчиняя своей силе и воле. И смертные, и эулиен порою не просыпаются после снов, куда удалось войти такой тени, или просыпаются, потеряв душу. Смертным в те ночи снятся греховные сны, эулиен же видят саму тень – мать греха, и бывают ослаблены страхом. Не может тень прикоснуться к ребёнку. Так говорят, ибо Свет родителей и его рода защищает его до своего срока. И поэтому имя должно быть дано эу до первого сна, чтобы тень не имела над ним силы. Тень коварна, но редко приходит в обитель, ибо Свет Светлого Дома пугает её и не пускает к спящим. Но в тревогах, печалях, скорбях и сомнениях находит она брешь в сердцах эулиен и так приходит к ним, как и ко всем спящим. И каждый эу сам волен выбирать себе защиту: Вера, Любовь или Надежда, – их не так уж много. Удел же стоять против всякой тени – удел господина Светлого Дома. В том долг его днём. В том долг его ночью. Ибо никто не знает, когда и к кому придёт тень, прельстившись чистотой души и сердца.

В то же время пришла Эликлем к возлюбленному мужу своему и нашла его, обессиленного молитвой за Тильдэ. И склонилась над ним, и подняла его, тогда же увидела она седину в кудрях Итерлена, ибо время одолевало его, хоть и не причиняло вреда и не касалось красоты его, взятой им прежде, когда решил виэ стать Итерленом. Вспомнила тогда Эликлем о природе мужа своего и не могла понять, как выбрал её всемогущий виэ, пребывающий всем и всюду. Тогда же спросила Эликлем мужа о том, и вот как он ответил ей: – Et bráytal` Íl`terlen. Ev el`tám el`ílim hi nírturual` me Fíniári im Ein-Maríi. Náen amemtírtenal` híol térlenirt ín`ni Íl`i im ráhu hi líetal` íeh. Hi líetal` Élkaritē, tóe daórai kémē, efér no bráytal`, líetal` Sédbiē im Élivienē, ke bráytenal` adūnai. Ov ērái bráytal` tiy. Im éah herkérital`. Mo herkérital` im hi ni ifh íl`menē, im tórnaē, kowb áytertil` te, ke ténderal`. Hi íniral` tíig Il`, hi evhítal` nói im no ímhetal` híen éahi, evhítal` míik rúhai ékem mayndú, móē él`renē, lítenē im fádah`ē, ev nóel` ántorial` hi éle mo im íl`reiftal` eráh`, kél`ye ifh eférli. Arm, ev el`Éydén, hi vol` vhéi, ke illártal` wrha tíenen hímeni. Hi vol` élueni, ke évmetental` kowb ti im íldaril`tal` tíig térlenirt. Isúlahii íl`tllii káylahol hi íyenal` ra el`shále me tíil`. Hi vol` p`híl`eni, ke áleytenal` kowb ti, im hi séndaynivtal` tíen il`máti. Efér tiy línal` ret Éydénol – tam íe rétarnumtal` íne, átu línal` wer tími. Im hi árnumal` mo im iyrétal` ret ékem, ke vol`óyli terh vol` imh, kowb ífhil` éeh gun wer tíil` íl`madi im Íl`i Et bráytal` Íl`terlen, ek tiy amráninne ín`ni íl`hil`e.13 И ужаснулась Эликлем, и восхитилась. Тогда же спросила она, не тяготит ли Итерлена выбранная им доля, ибо, изменив природе своей и отказавшись от неё, потерял он и прежнее право, и много свобод, и власть, равной которой нет нигде и ни у кого, потому как никто не может быть всем и всюду единовременно, полно и единовластно, являться всем и частью всего, силой, знанием и Волей сотворившего и поименовавшего мироздание. Итерлен же ответил ей: – Hi ni nör, ke úrahoal` whra míil`, efér éah ísmurtal` hórnnē víē. Hi ni kahórt áyrem, ke vol` im míik ánum ke evá. O hi nör éne – nih émwomen úrahenē, nih véllen, nih Irím, érkeh él`re ev móē el`éahen ni tánakonal` hem íne, átu ev el`retén wer tíil` – áuh ni sed mayndúrē, ev el`retén wer tíil` – níe im íne támu. Ée hi derégal` íl`mami éah óyli derítal` yéltarē amkáni ev el`meynismun mayndú, o hi vol` imvírnuital` Líel` im íyenal` me niv`h. Hi Íl`terlen. Nih éul im nih víe, o ek, kíol tiy amráninne íl`hil`e. Nerén háol, ée, Íl`tankán im íl`tankántal` mayndú, ókon Líē, ek áyai el`tám íne.14 И поклонилась тогда Эликлем мужу своему и исполнила ифхёлье над краем платья его. Тогда же Любовь указала им, и над уставшим миром вознесла их, и не пожелали любящие, чтобы история их Любви заканчивалась именем Фьихлие, а потому упали соединённые в Свете в объятья друг друга, как падают две капли в благодатное лоно отца Океана, и легли как муж с женою в час, когда загорелась на небе звезда Измаиль.