Лестница в небо

–– Заткнись, ты, только мешать умеешь!

А нежный женский голос продолжал:

–– Видимо, ты хочешь выпить нашей водки, если нашёл этот телефон на её подарочной коробке. Если ты уже выпил ледяного напитка из запотевшей хрустальной рюмочки и не видишь на столе перед собой достойной закуски – закрой глаза. Теперь представь, что в твоей правой руке приятно холодит пальцы весомостью и основательностью серебряная вилочка с двумя длинными зубчиками. Вилочка сама мягко тянет твою руку в сторону хрустальной розеточки, стоящей неподалёку с горкой маринованных грибков, на влажных бочках которых, чаще кругленьких, чем не кругленьких, блестят переливы чешской хрустальной люстры, висящей под потолком.

Серебряная вилочка дотягивается до грибков, накалывает верхний и несёт его в рот, попадая куда, грибок сам ныряет в желудок, принося чудный вкус, смешивающийся с послевкусием водки «Парламент» и оставляющий не только во рту, но и в мозгах неизгладимое впечатление.

Внутренний голос мечтательно застонал! А Александр Иванович аж легонько крякнул от удовольствия: очень уж реалистичной сложилась картинка. Сидящие рядом пассажиры, кажется, его не услышали. Похоже, что большинство пассажиров дремали, а может, и спали – рейс автобуса был уж очень ранний. Да и что только не привидится в жару на удобном сидении междугороднего автобуса в укачивающем ритме колёс, непрестанно считающих с помощью одометра, оставшееся позади шоссейное полотно.

Александр Иванович начал тоже тихонечко дремать. Автобус ехал медленно через какое-то село. Людей на улицах и вдоль дороги не было видно. Только один раз унылый пейзаж неухоженной деревни был озвучен отчаянным лаем своры свободных от поводков, ошейников и окриков хозяев собак, метров сто пробежавших рядом с автобусом и яростно лаявших на его колёса, которые в принципе не сделали им ничего плохого. Хотя, с философской точки зрения, колёса ничего и хорошего не сделали для собак, но говорить об этом или думать про это было бы крайне неуместно и не разумно.

Иваныч с грустью вспомнил своего любимого пса Марселя, который жил у них с Любаней почти четырнадцать лет. Марсель был тойтерьером, маленькой, но боевой собакой, никого не боявшейся, а по уму фору дал бы некоторым представителям хомо сапиенс. Умер Марсель тихо, ночью, никого не побеспокоив, на своём месте около входной двери. Было это за полтора месяца до страшной и несправедливой смерти жены. Видимо, в воспоминаниях о Марселе наш пассажир автобуса заснул, и ему приснился неожиданный сон. Он сидел у электрического современного и красивого камина, с точностью воспроизводящего пылающий огонь, и держал в руках последнее письмо собаки. Любаша готовила на ужин так любимые мужем драники. Александр Иванович надел очки и начал читать: «Я, Марсель Александрович, известный нашим соседям и знакомым как Марсель, чувствуя, что срок жизни, отведённый мне судьбой, подходит к концу и осознавая приближение смерти, решил оставить тебе, моему любимому хозяину, это моё письмо со словами любви и преданности. Мне нечего завещать тебе. Собаки не собирают земных богатств и не мучаются от мыслей о способах их сохранения. Я прошу тебя вспоминать меня иногда, но не скорбеть обо мне слишком долго. Я не хочу быть причиной твоих страданий после моей смерти. Помни, что благодаря любви твоей и Любочки и вашей заботе обо мне, я прожил такую замечательную, радостную и долгую жизнь, о которой только может мечтать собака. На прощанье, дорогой хозяин: когда бы вы ни пришли с Любочкой на мою могилку, скажи с лёгкостью в сердце: «Здесь покоится пёс, которого мы любили и который любил нас». Я услышу это в своём вечном сне, и даже он не помешает моей душе благодарно и беззвучно тявкнуть…»

3. Храм Архангела Михаила

– Остановка – Храм! Заречное! Выходит кто? Заречное!.. – Александр Иванович очнулся от сказки, в которой только что был, вскочил, вскрикнул: – Я выхожу! – и на шатающихся от сна ногах устремился к выходу. Главное, он не забывал тащить с собой две сумки своих домашних приготовлений: что для могилки Дениса, что для настоятеля храма Палыча, что для себя – в дорогу, на целый день.

Время было начало десятого, и наш москвич решил сразу сходить в храм, вход на территорию которого был метрах в пятидесяти от остановки, тем более что настоятеля он предупредил о своём приезде.

История небольшого села Заречное уходит корнями в далёкий XIV век. В центре села, на берегу чудного пруда, возвышается величественный храм Архистратига Божия Михаила. Здание было сложено из кирпича с белокаменными деталями и оштукатурено. Массивный четверик храма завершён крупным световым барабаном, покоящимся на внутренних пилонах. К храму примыкает двухъярусная колокольня. Северный и южный фасады украшены портиками. Внутри храм очень просторный и светлый, а по художественным достоинствам просто уникальный. Со святой горы Афон были привезены иконы Богоматери «Скоропослушница» и великомученика Пантелеймона. При закрытии во времена советской власти Христорождественской церкви в соседнем селе сюда была перенесена икона Богоматери «Отрада и Утешение».

Храм Архангела Михаила действительно необыкновенный, с необыкновенной историей, в которую включены имена людей, трудами и молитвами своими созидавшими и сохранившими святыню…

В этот храм и шёл наш герой, выйдя из автобуса на остановке. Дорожка от остановки до ограды с коваными решётками на белокаменном фундаменте не занимала и десяти минут. Александр Иванович был крещён родителями в детстве и в Бога верил. Но верил не истово, слепо и фанатично, а спокойно, уважительно и уверенно, как верит в отца сын, зная, что отец рядом, что он никогда не бросит, а справедливо подскажет, протянет руку и поможет, и, если ты заслужил, простит грехи и проступки. Иваныч не держал постов, слабо знал календарь церковных праздников, но основные, конечно, помнил и отмечал. Да и молился он дома каждый день, зажигая свечу из коробочки с надписью: «Свечи для домашней молитвы» и собирая у себя на столе самые главные и любимые им иконы: Иисуса Христа, Божьей Матери «Нерушимая стена», Николая Чудотворца и великомученика Пантелеймона. Ещё очень любил Александр Иванович икону «Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья», так как узнавал в одной из сестёр на иконе свою жену Любу, а в другой сестре – Любину единокровную сестру Веру. А всего их было родных сестёр три– как на иконе. Хотя третья их сестра была не Надежда, и отношений с ней он не поддерживал. Причины для этого были, но возвращаться к ним не хотелось даже в мыслях.

В этом проклятом високосном пандемийном 2020 году потерял он по причине коронавируса жену свою Любовь, которую страшно любил, и с которой прожили они вместе больше тридцати шести пяти лет, зимой этого года отметив агатовую свадьбу. Рана от неожиданной смерти супруги сильно кровоточила, и часто по вечерам у икон во время молитвы за упокой души жены текли и текли слёзы по лицу Александра Ивановича, остановить которые он не мог и не хотел. Только единожды он рассказал о своей тоске своему лучшему другу, с которым вместе работали за Полярным кругом на одном из предприятий министерства обороны. Саша был на предприятии главным механиком, а его друг, которого он звал Женя, – хотя был Женя старше на несколько лет и звался Евгением Григорьевичем, – главным энергетиком.

Вот какой рассказ услышал в тот раз Женя от своего друга, будучи проездом в Москве и остановившись на сутки у Александра Ивановича дома. «После смерти жены Любаши в реанимации городской больницы с диагнозом COVID-19 состояние нервной системы моей стало просто безобразным. Временами я не хотел, но кричал по-настоящему от боли из-за её смерти. Пришлось обращаться к невропатологу. Таблетки, рецепт на которые я получил у врача, я пил дисциплинированно где-то полгода, понимая, что без них, один, я с этим горем не справлюсь. К седьмому месяцу таблетки видимо начали действовать «по полной», я немного успокоился, так как понимал, что постоянные истерики, а именно так назвала мои непроизвольные крики врач, до хорошего не доведут. А попадать в дурдом, по понятным причинам, не хотелось. Женя, я каждый вечер после Любиной смерти начал молиться святым и Господу нашему Иисусу Христу за упокой души её и просить принять её в царство небесное. В мае чувства мои несколько изменились: я перестал плакать, смотря на Любины фотографии и молясь за упокой её души. Но каждую секунду, свободную от мыслей по работе или домашних дел, а частенько и параллельно с этими мыслями, я видел картинки её присутствия в тех или иных местах или обстоятельствах нашей совместной жизни, слышал её голос, видел её улыбку, узнавал её жесты, походку, движения. Знаешь, Жень, когда старца Симеона Афонского спросили: «Кто лучший в жизни учитель?», он ответил: «Страдание!» Оказывается, страдание тоже может быть учителем и лекарством. И я почувствовал, что не могу с сухими, без слёз, глазами смотреть на Любашины фотографии. Я просто хотел во время молитвы и находясь напротив её чудной фотографии на компьютере, плакать, но таблетки продолжали делать своё успокаивающее дело. И я от них отказался. И то, чего я хотел, – я добился. Теперь каждый вечер я опять плакал у икон и её фотографии. Пришло понимание слова «мазохизм». Это сладкое чувство боли и страдания по страшному поводу гибели жены. Не знаю, можно ли назвать это мазохизмом. Я его раньше представлял по-другому. Но то, что после молитв и слёз приходило на время успокоение, – это точно. Телефон, настроенный продвинутой внучкой, каждый день ровно в одиннадцать часов напоминает мне, что пора пить таблетку, – ту самую, успокоительную, и я каждый день ровно в одиннадцать часов выключаю заставку – напоминание на экране телефона – и работаю дальше, чтобы вечером со слезами встретиться с фотографией Любани и иконами святых. Я предполагал, что мазохизм – это осознанное нанесение самому себе ран и увечий. Видимо, бывает ещё и духовный мазохизм? Нужно ли с ним бороться? Если нужно, то как? Таблетками? Идёт второй года после смерти Любы, может, через какое-то время придёт понимание, как дальше жить и на что и кого ориентироваться, кроме Бога и фотографий, запечатлевших мою жену-красавицу! Вот так, Женечка! Вот так и живу. А теперь давай за упокой души Любы выпьем вина по рюмочке».

После того как рюмочка действительно очень вкусного вина была выпита, Саня услышал от своего друга: «Знаешь, дружок, я не уверен, что слёзы помогут твоей Любаше попасть в царство небесное. Ты бы сходил в церковь, поговорил бы с батюшкой. Может, знаешь кого-то поблизости. Церквей-то в Москве немало!» Не очень-то и прислушался в тот раз к словам друга Александр, а сейчас по дороге в храм вдруг вспомнился тот разговор…

Храмовая территория была заботливо ухожена: дорожки, выложенные красивой тротуарной плиткой, чисты, на газонах цвели розы разных цветов и размеров. Украшали земельный участок и вечнозелёные можжевельник, и туя, а ещё низкорослая черёмуха, совсем низкие деревья, название которых Александр Иванович и не знал, с большими ярко-красными, сиреневыми, белыми и светло-голубыми цветами. Кроме этого, ещё множество цветущих мелких астр, садовых ромашек и петуньи радовали глаз посетителей храма и их души. Очарован околохрамовой красотой был и Иваныч.

4. Беседа с настоятелем храма

Перекрестившись на ступенях храма, поклонившись в пояс изображению Христа над двухстворчатыми входными дверями, высокими, отделанными медными ручками и петлями, горящими на солнце, Иваныч вошёл в храм. Внутри храм, показавшийся ему полутёмным после яркого, солнечного уличного света, встретил его божественной тишиной и приятной прохладой. В душу сразу проникал запах ладана и вид кружками выстроившихся горящих свечей на паникадиле, у икон Иисуса, Божьей Матери и почитаемых святых. Войдя в храм, Александр Иванович сразу начал подниматься по широкой деревянной лестнице с великолепными резными балясинами и перилами. На втором этаже он подошёл к массивной двери с табличкой «Настоятель храма» и постучал аккуратно и не назойливо. Услышал: «Войдите!» – открыл дверь и вошёл в достаточно просторный светлый кабинет, в котором он уже не единожды был, в том числе и при жизни брата Дениса.

– Доброго дня, Петр Павлович, с автобуса сразу к тебе, ты уж извини, что беспокою!

– Здравствуй, дорогой Александр Иванович! Доехал-то нормально? – они давно в светских разговорах о жизни лично либо по телефону были на «ты».

– Лето в этом году какое жаркое! Хорошо, что автобус утренний, из Москвы в шесть выезжает – попрохладней чуть ехать было. Такую же дорогу в полдень не выдержал бы, – продолжил разговор Александр Иванович, сам всем телом отдыхая в кабинетной прохладе Палыча – работал сплит «Тошиба». Работал не резко, а мягко, не навязчиво и очень приятно. – Как ты, Палыч, с аритмией уживаешься?

– Знаешь, врачей-то у нас тут немного, да и поликлиника не богатая, впрочем, как многое в медицине нашей, но два раза в неделю приезжает из соседнего района кардиолог, хороший, внимательный и знающий. Как меня жена к нему записала, не представляю, но сама она мне не сознаётся. Но я рад – выписал мне после недельной диагностики на всяких холтерах, узи и электрокардиограммах таблеток, которые я дисциплинированно пью, а сердце дисциплинированно отвечает мне на мою заботу ровным ритмом. Бывает, конечно, по работе разволнуешься, сорвётся ритм, но добираюсь до дома, а там жена меня быстро успокоит: «Мухой – в кровать!» Телефон отключит, лекарство, стакан воды и ещё музыку включит успокаивающую, как я люблю. Дом – он лечит. Говорю – дом, а знаю, что лечит жена Варя – заботой и лаской. А ещё мне врач сказал: «Это у Вас фибриляция предсердий, Вы с этим не шутите, готовьтесь, через месяц-два посмотрю на Вас, будем думать об операции – радиочастотной абляции». Варе не говорю – что волновать-то.

– Пётр Павлович, как встречаемся мы с тобой, всё на бегу и на бегу, а Дениса хоронили – какие там разговоры! Как ты сюда попал-то, ё-моё? Кратко, крупными мазками, имея за спиной два года сержанта разведроты в танковом полку, в Забайкальском Военном округе. Дембельский альбом хранишь? – И получив ответ: «А как же!» – замолчал, ожидая рассказа Петра.

– Да попал, Саша, очень просто! Закончил Ленинградскую духовную академию, которая была образована ещё в марте 1809 года, но, что интересно, называлась в точности, как и сейчас – Санкт-Петербургская духовная академия. Учился хорошо. Нашего заведующего кафедрой забрали в Москву в Управление делами РПЦ. А он после сдачи нами экзаменов попросил направить к нему пять лучших слушателей, куда попал и я. При митрополите Алексии количество приходов увеличилось в три раза, и Синоду пришлось увеличить количество сотрудников в Управлении делами. Сначала был в отделе по взаимодействию с вооружёнными силами и силовыми структурами, потом – отдел по делам молодёжи, потом вошёл в Издательский совет уже руководителем. В декабре 2008 года Алексия не стало. В феврале 2009 пришёл Кирилл. А этим же годом, летом, мне предложили переехать из Москвы во Владимирскую область в приход храма Архангела Михаила. Вот так, с Божьей помощью, стал я настоятелем храма. Приход здесь хороший, прихожане радуют меня на проповедях, стараюсь со всеми разговаривать, объяснять, как жить, на что в жизни опираться. Мне здесь и хорошо, и комфортно. Да и Варе, жене моей, тоже здесь уютно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.