Тайна Висельного оврага

Страшная находка старой крысы

Камышин – маленький городок на Нижней Волге еще до прибытия туда весной 1919 года продотряда московских пищевиков был знаменит двумя вещами: вкусными сахарными арбузами и … Висельном оврагом, в котором нередко происходили странные истории.

Исстари этот овраг пользовался в городке недоброй славой. В августе 1774 года Емельян Пугачев повесил здесь коменданта камышинской крепости Каспара Меллина и попавших ему в руки местных дворян.

Художник Василий Перов (1833-1882 гг.). «Суд Пугачева».

С тех пор о призраках повешенных, которые якобы появляются в Висельном ночью, люди рассказывали страшные истории. Некоторые уверяли, что видели там покойного коменданта, в полночь вешающего Пугачева на той же самой дубовой перекладине, на которой его повесил Емельян … При этом самозванец будто бы крестился и говорил: «Прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил пред тобою; прости, народ православный!..»

Впрочем, не верившие ни в Бога, ни в черта московские продотрядовцы не придали нелепым слухам никакого значения, а сразу занялись порученным им партией большевиков делом – реквизициями. По приказу ревкома все купцы и заводчики были обложены контрибуцией. Ну а неплательщиков отправляли на стоявшую у Висельного оврага баржу. Перед вступлением в город деникинцев баржу с контриками затопили.

Отправка в деревню за хлебом продотряда. Фото 1918 года.

С тех пор смельчакам, заглядывавшим в Висельный овраг в глубокую полночь, стали видеться не только призраки повешенных, но и богатеев с затопленной баржи. Раздувшиеся в воде лица утопленников горели лютой злобой, когда они, выстроившись цепочкой, медленно обходили овраг. Казалось: покойные кого-то ищут …

Суеверные камышане с той поры в Висельный овраг по ночам ни ногой. Зато крутые склоны оврага, надвое резавшего правый берег Волги, полюбились многочисленному семейству крыс. Эти серые твари жирели, копошась в отбросах не один век существовавшей здесь свалки. Так отходами своей жизнедеятельности город пытался избавиться от ненавистного ему Висельного оврага.

В ту ночь стая крыс была особенно удачливой. Спадавшая вода подбросила им очередное лакомство – бренные останки сома. И хотя рыба с распухшим брюхом оказалась на редкость большой, все равно крысиная охота этим блюдом не закончилась.

Восток уже забрезжил рассветом, когда старая жирная крыса своим писком позвала сородичей к подножию северного склона. Опытная охотница, почуяв съедобное в размытой половодьем яме, начала разгребать ее дальше. Набежавшее полчище хвостатых собратьев ускорило эту работу. И вдруг вся стая, как по команде, отпрянула с места раскопок: крысы увидели … человеческую руку.

Затем кто-то из тварей тревожно запищал, и все сообщество бросилось врассыпную. Крысиную охоту сорвали два бомжа: Васька Людоед и Ленька Собачник. Увидев руку, как бы растущую из мусора, Ленька заметил и крепко сжимавшийся ею наган. Хотел его вытащить, но не сумел. Тогда он прижал дуло пушки к себе, а Людоед начал резать руку по суставу. Окоченевшая плоть с трудом поддалась, но тут револьвер неожиданно выстрелил прямо в живот Собачнику. Потерпевший так и не понял, то ли спусковой механизм был «нажат» пальцем покойного из-за толчка, то ли так отреагировала задетая ножом мышца его руки …

Труп все-таки моргнул

Звонок из полиции, сообщавший об ограблении хлебного киоска, заставил начальника городской судмедэкспертизы П. П. Резакина сначала рассмеяться, а затем заорать что есть мочи в трубку: «Чепуха! Не может быть!» Но потом приметы грабителя, описанные оперуполномоченным из угрозыска, поубавили скепсис Петра Петровича. И он согласился: «Хорошо, присылайте машину, надо поговорить с ограбленным, может киоскер что-то напутал …»

Ожидая авто, г-н Резакин вернулся к чтению местной прессы. С особым вниманием он просматривал публикации, посвященные событию, потрясшему весь город. Камышинские газеты пестрели аршинными заголовками: «Пиршество людоедов в Висельном овраге», «Труп, защищаясь, ранил людоеда!», «Казаки, охранявшие дачи, спасли тело от злодеев», «Один каннибал скончался в операционной», «Васька Людоед под следствием», «Труп из Висельного отдали патологоанатому на растерзание» …

Сам Резакин принимал самое активное участие в эксгумации злополучного трупа, найденного казаками в Висельном овраге, где его раскопали на глубине одного метра. Правда, на паталогоанатомический стол этот труп попал не сразу. Сначала Резакин потрошил молодого парня, убитого в бандитской разборке.

Только к концу рабочего дня Петр Петрович смог заняться трупом из Висельного. При этом вид свежей резаной раны у кисти привел Резакина в сильное душевное волнение. Судмедэксперт долго бормотал: «Не может быть, не может быть!..», а затем разглядывал поврежденные ткани под микроскопом. Потом Петр Петрович резво покинул паталогоанатомичку и обратно примчался уже с дефибриллятором.

Далее Резакин с помощью этого прибора стал периодически бить безжизненное тело током. После каждого удара судмедэксперт вглядывался в зрачки усопшего, старался нащупать … его пульс. Всякий, кто в этот момент заглянул бы в отделение, посчитал бы г-на Резакина сумасшедшим.

За окном уже стало смеркаться, когда в паталогоанатомичке запахло паленым мясом, и Резакину вдруг показалось, что у покойника … дрогнули веки?! Он включил свет и несколько минут вглядывался в лицо усопшего. «Наверное, с устатку померещилось», – решил Петр Петрович и стал собираться домой.

А на следующее утро звонок охранника поднял Резакина с постели:

– Петр Петрович, морг ограбили … Стащили наган из сейфа, входная дверь настежь и … труп из Висельного исчез …

– Как исчез, кому он нужен? Может, его с бандитом перепутали? – Резакин чертыхнулся и позвонил в полицию. Дежурный записал приметы похищенного мертвеца, пообещав выслать наряд.

Весь день Петр Петрович ждал новостей из угрозыска. Но только когда уже наступила ночь, г-ну Резакину сообщили: человек, напавший с револьвером на продавца хлебного киоска, по описанию потерпевшего, полностью совпадает с приметами … похищенного трупа?! Садясь полицейскую машину, Петр Петрович уже твердо знал, что тогда во время сеанса электрошока ему не померещилось … у трупа действительно дрогнули веки!

Кровавые кошмары московского пролетария

«… Больно, ах, как больно!..» – нестерпимые судороги в области сердца будили погруженное в темноту сознание. Хотелось кричать, орать, вопить, но деревянные губы совершенно не слушались. Сквозь полумрак ему привиделась огромная, с человеческий рост, зубастая крыса, которая сначала откусила ему правую руку, а затем стала грызть его сердце. «Стрелять надо, иначе хана!» – мелькнуло в сумеречном сознании. Потом крыса исчезла, но сердце продолжало болеть, не давая возможности опять погрузиться в небытие.

«Кто я? Где я?» – беспорядочно зароились мысли в голове. Захотелось открыть глаза – вблизи мелькнуло нечто светлое, но сразу погасло, а потом опять весь мир превратился в черноту. И все-таки едва тлевшая мысль и в темноте не уходила. А затем в голове что-то вспыхнуло, и он каким-то своим внутренним зрением увидел себя … на берегу Волги у Висельного оврага. Недалеко рвались снаряды: город обстреливался наступающими деникинцами. На середине Волги стояла баржа, превращенная в плавучий застенок. Из ее трюма люди в кожанках то и дело выводили хорошо одетых господ, связывали им колючей проволокой руки и бросали за борт. Над Волгой стоял крик и стон, заглушаемый залпами белой артиллерии.

Но вот одному из осужденных каким-то образом удалось развязаться, и он поплыл в сторону Висельного. С баржи стали стрелять и кричать стоявшему на берегу: «Товарищ Жугров! Стреляй, не дай уйти буржуйской сволочи …». И тут он, наконец-то понял, что Жугров – это он.

А беглец все ближе и ближе к Висельному оврагу. В пловце Жугров вдруг узнал бородатого московского купца Ивана Шемякина, славившегося своей недюжинной силой и щедрой благотворительностью. Купец-богатырь, потеряв во время революции свои магазины, подался было на юг, к белым. Но так и не доехал, поскольку был снят с парохода во время стоянки в Камышине.

До пловца осталось уже метров семь, Жугров целится, а купец его умоляет: «Трофим, не стреляй, вспомни мое добро!» Жугров на секунду замешкался: Шемякин частенько давал его многодетной матери на хлеб, когда отца забрали жандармы. Но, вспомнив, что батю фараонам сдал такой же толстопузый буржуй, Трофим смачно выругался: «Все вы, сволочи, одним миром мазаны!» – и выстрелил из нагана. Вода вокруг купца сразу стала цвета красного знамени, но он продолжал еще плыть, развернувшись вдоль берега. Тогда Жугров разрядил в буржуя всю обойму – грузное тело пошло ко дну. Потом голова Шемякина, еще раз на мгновение вынырнула, осуждающе глянула на своего земляка-убийцу и навеки исчезла в воде.

И тут вдруг что-то очень тяжелое стукнуло Жугрова по затылку. Падая, он успел подумать: «Похоже, взрывной волной задело …», а потом в глазах все померкло.

Из небытия его вывел голос военфельдшера, звучавший как бы издалека: «Пульса нет, надо хоронить …» А потом он с ужасом прислушивался к скрежету лопат и силился прошептать: «Товарищи, не хороните, я – живой!», но не мог – разлившаяся по всему телу слабость прочно сковала все его члены …

«Неужели я по-прежнему в яме? А может, люди, услышав стоны, меня откопали? Но почему тогда так сильно болело сердце, а теперь вдруг отпустило?» – продолжал размышлять Трофим. И ему опять очень сильно захотелось открыть глаза.

Не без труда, но на сей раз они его послушались! Правда, вместо царившей черноты в зрачках сначала наступили сумерки. Немного приглядевшись, Жугров понял: это была полутьма комнаты, освещенной едва брезжившим рассветом. Он лежал на каком-то узком столе, совершенно голый. По мере того, как слабость, сделавшая его тело ватным, проходила. Трофим начал чувствовать, как у него болит обожженная кожа на груди и саднит рана на правой кисти. Впрочем, порез оказался неглубоким – рука действовала.

А через секунду он подскочил как ужаленный: в полуметре от него на другом столе лежал парень … со вспоротым животом. В огромном разрезе – от подбородка и до лобка – были хорошо видны окровавленные внутренности с вылезавшими наружу кишками.

Вблизи своего стола, на тумбочке, Трофим увидел некий мудреный электрический аппарат, очень похожий на тот, который он однажды видел в московском ЧК. Им пользовали неразговорчивых контриков. Так вот отчего у него так сильно во сне болело сердце, а сейчас горит обожженная, как огнем, грудь. «Они меня пытали током!..» ‑ужаснулся Жугров и еще раз в панике глянул на окровавленные кишки соседа.

«Они будут меня пытать, а затем выпустят кишки. Вот как у этого парня!» – эта мысль заставила Трофима превозмочь усталость. И он с большим трудом стал подниматься. А потом даже сумел доковылять до зарешеченного окна. Из него он увидел незнакомое мрачное четырехэтажное здание, темно-серый цвет которого явственно напомнил ему гигантскую крысу, грызшую во сне его сердце. Над длинным, геометрически правильным строением зловеще возвышался ненавистный Жугрову бело-сине-красный флаг.

«Сомнений нет, деникинцы – в городе, а я в застенке у охранки! Надо срочно уходить, но голяком далеко не уйти», – с мрачной обреченностью подумал Жугров. И в этот момент у него слегка заныли в животе еще не выпущенные беляками кишки. Ощущение опасности придало Трофиму новые силы. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, он, как мог, заторопился к выходу. Получилось не очень быстро, но зато дверь – к его большому удивлению – оказалась схватившими его деникинцами не запертой.

Осторожно выглянув в коридор, он с испугом уставился на горящую в его конце настольную лампу. Подойдя к столу, он с опаской заглянул в кабинет, дверь которого была открыта настежь. Внутри него Трофим заметил спящего на кушетке зрелого мужчину с кобурой на боку, одетого в пятнистую форму защитного цвета. Из кабинета раздавался могучий храп, и сильно пахло водкой.

«Нажрался!» ‑ с облегчением подумал Жугров и направился к столу. Здесь он обшарил все ящики и нашел связку ключей. На каждом из них висела бирка с номером кабинета. В кладовке Трофим нашел свою одежду. Другого одеяния, более подходящего с точки зрения конспирации, там не было. Если, конечно, не считать чьи-то окровавленные лохмотья, резиновые фартуки и халаты, в изобилии имевшиеся в этой кладовой. Затем он проник в кабинет с крупной надписью «Начальник …», далее следовали мелкие буквы, но их Жугров даже не стал читать. Дверь поддалась почти сразу, но сами поиски затянулись. Ничего подходящего в столе здесь не оказалось, но зато в рядом стоящем шкафу нашелся ключ. Им Трофим и сумел открыть сейф, внутри которого лежал … наган. Его наган! Правда, патронов к нему не было.

И все-таки наган Жугров взял. «Патроны по пути достану. А теперь пора уходить. На дворе скоро совсем будет светло, да и охранник может проснуться», – забеспокоился Трофим. И хотя он находился на первом этаже, уйти на улицу через окно не давали толстые железные решетки. Пришлось ему опять потихоньку пробираться через весь коридор к входной двери. С замками он провозился минут пять, не больше, но Жугрову показалось, что целую вечность. Особенно в тот момент, когда охранник, перестав вдруг храпеть, начал беспокойно ворочаться. Впрочем, через несколько секунд храп опять возобновился, и Трофим сумел тихонько выскользнуть во двор.

Жугров в крысином городе

Уже рассвело, но закрывавшие небо свинцовые тучи мешали солнцу рассеять утренний полумрак. Внимательно оглядевшись, Жугров расчесал пятерней всклоченную бороду, глубже засунул в карман наган и, подняв как можно выше воротник халата, зашагал по спящему городу. Шел, соблюдая предосторожность: избегал центральных улиц и, держась поближе к подворотням.

Вокруг себя Трофим видел совершенно чужой ему город, состоящий по преимуществу из прямоугольных серых коробок. Серый цвет господствовал повсюду, различаясь только оттенками: одни здания были розовато-серыми, другие – голубовато-серыми, а третьи – темно-серыми … Громадные серые строения почему-то казались Трофиму похожими на гигантских крыс, у которых отсутствовали мордочки. Но зато они – как хвостами и лапками – были тесно связаны друг с другом проводами и трубами.

Правда, пока он даже не знал, куда ему идти, чтобы поскорее покинуть этот страшный город, где на каждом казенном углу висел казенный трехцветный флат. Его ненавистные цвета постоянно напоминали Жугрову о том, что здесь он в любую минуту может быть схвачен и расстрелян деникинцами. Продотрядовец исподлобья смотрел на изредка встречавшихся прохожих, которые как-то странно улыбались ему вслед своими крысиными улыбками, и лихорадочно искал ответа на самый важный вопрос: где искать своих?

Вновь и вновь вглядываясь в незнакомый каменный пейзаж, Жугров никак не мог понять: в какой город его завезли господа из охранки? Несомненно, эти высокие серые коробки Трофим никогда не видел. И все-таки в облике города мелькало что-то знакомое. Но что?

Город постепенно просыпался. Трофиму сразу же бросилось в глаза изобилие машин, шнырявших по улицам. Все они были совершенно неизвестных ему марок. «Антанта понавезла, мировой капитал за Деникина горой», – подумал Жугров. Но еще больше его возмутило множество лавок и магазинов, открытых где не попадя, распоясавшимися при белых купчинами. А на прилавках – залежи буржуйского товарного хлама.

Вешалки в примерочных залах ломились от разномастной одежды, полки в больших гастрономах – от изобилия расфасованной в яркую упаковку еды. Одной только колбасы было более трех десятков сортов! От ее вида у изголодавшегося Трофима, привыкшего отовариваться только по карточкам, потекли слюни. Сквозь наружные стекла магазинов виднелись завалы с разной рухлядью. В них, как пресытившиеся крысы, рылись избалованные покупатели. Судя по одежде, все они были буржуа: женщины на каблуках, в ярких крикливых нарядах, а мужчины – в ботинках и костюмах серых и темных тонов.

Одежда у всех была самая разная, но ни одной замасленной спецовки, заплаты на брюках или рваных сапог Жугров в магазинной толчее не заметил. Не было пролетариев и на улицах. Поэтому Трофим пришел к выводу, что рабочих в этом странном городе деникинцы вообще не выпускают из цехов. Или их просто держат после работы в рабочих казармах.

Уже начало вечереть, когда, поднявшись в холмистую часть города, Трофим заметил далеко внизу серую полосу водной глади, огибавшую с востока весь город. «Да это же Волга! Правда, здесь она гораздо шире, полноводнее и почему-то во многих местах одета в бетон! – подумал Жугров. Теперь ориентир для него был найден. Нужно идти к Волге – на другом берегу должны быть красные. Он ясно помнил: именно туда собирался эвакуироваться его продотряд. Несмотря на усталость, Жугров начал спускаться вниз.

С востока подул свежий ветер, свидетельствовавший о приближении Волги. Наступила ночь. На улице, застроенной частными маленькими серыми домами, единственным светло-желтым пятном был киоск. В нем толстый мужик с крысиными усами с аппетитом ел кусок белого хлеба с маслом. У Жугрова потекли слюнки.

– Слышь, господин хороший, две сайки пшеничного, да поживее, – сказал Жугров, не терпящим возражения голосом. И для большей убедительности сунул ему вместо денег в крысиное рыло наган …

Месть утопленника

Тревожные свистки погони заставили Трофима нырнуть в глубокий овраг, надвое резавший волжский берег. Было уже близко к полуночи, но при свете луны Трофим сумел разглядеть мрачные очертание оврага. И тут вдруг у него возникло странное ощущение, что здесь он уже когда-то бывал.

Жугров еще раз оглядел заполненный отбросами овраг и, увидев у подножия северного склона яму – размером с могилу – буквально затрепетал. Какие-то смутные воспоминании постучались в его сознание, приведя Трофима в страшное волнение. Повинуясь какому-то непонятному зову, Жугров, как лунатик, пошел к злополучной яме. С трудом продираясь сквозь завалы мусора, он слышал какой-то подозрительный посторонний шорох. Когда добрался до ямы и заглянул внутрь, то увидел, что на ее дне шуршала стая крыс, облепившая труп дворняги.

И тут вдруг Жугров наконец-то узнал и этот проклятый богом Висельный овраг, и эту проклятую яму, ставшую могилой для него, еще живого, но уже похороненного. И тогда, вот так же, как мясо этой бездомной собаки, крысы грызли его беззащитную плоть. Пир ненавистных с детства зубастых тварей привел Трофима в неописуемую ярость, и он начал кидать в зверьков попадавшими под руку отбросами.

Крысы запищали и заметались по яме, но тут вдруг оторопевшему от ужаса Жугрову стало совсем не до них. При свете луны он вдруг увидел, как из глубины Волги один за другим появляются какие-то белесые тени. Сначала их было трудно разглядеть, но они подошли к берегу, построились в цепочку и … двинулись с двух сторон, окружая Трофима. Сначала он видел только их одутловатые, пухлые фигуры, но затем для него стали ясно различимы и их раздувшиеся от воды головы. Еще секунда-другая и по их искаженным яростью лицам Жугров узнал … городских богатеев с потопленной баржи. И это открытие отчасти парализовало его волю к сопротивлению.

Правда. Жугров успел достать револьвер и хотел отстреливаться, но выстрелов не последовало – он совсем забыл, что в обойме не было патронов. Трофим хотел было бежать, но цепочка разъяренных белесых созданий уже окружила его. Жугров, как затравленный, смотрел на сужавшееся кольцо злобных лиц, но затем, увидев в этом кольце небольшой просвет, бросился в сторону Волги. Маневр сначала удался: добежав до воды, Трофим пустился вплавь.

Но вскоре он понял свою ошибку, шедшие по воде, как посуху, белесые тени быстро его обогнали. А потом снова стали сжимать вокруг него кольцо. Когда до утопленников оставалось метров семь, из их толпы выделилась мускулистая фигура бородатого купца. Чекист сразу узнал в этом богатыре своего земляка, беглеца с баржи – Ивана Шемякина, самолично убитого Трофимом у берега.

Шемякинское лицо было искажено звериной яростью, скривившиеся губы шипели: «Трофим, не стреляй, вспомни мое добро!», а руки тянулись к его шее. Жугров посмотрел-посмотрел на бесновавшуюся вокруг толпу утопленников, на сильные, узловатые пальцы Шемякина, пытавшиеся схватить его за горло, вздохнул последний раз глубоко – и сам пошел ко дну … И до тех пор, пока последние жизненные силы не покинули тонувшего Жугрова, в голове несчастного московского пролетария теплилась его последняя, навечно застрявшая там мысль: «Трофим, не стреляй, вспомни мое добро!..»

***

Историческая основа «Тайны Висельного оврага»

Казненный Емельяном Пугачевым комендант Камышинской крепости

Вот что о гибели коменданта Дмитриевской (Камышинской) крепости (сегодня это г. Камышин Волгоградской области – прим. В. Б.) Каспера Меллина написал великий русский поэт и писатель Александр Сергеевич Пушкин: «Состояние сего обширного края было ужасно. Дворянство обречено было погибели. Во всех селениях, на воротах барских дворов, висели помещики, или их управители. Мятежники и отряды, их преследующие, отымали у крестьян лошадей, запасы и последнее имущество. Правление было повсюду пресечено. Народ не знал, кому повиноваться. На вопрос: кому вы веруете? Петру Федоровичу (то есть самозванцу Е. Пугачеву – прим. В.Б.) или Екатерине Алексеевне (правившей тогда императрицы Екатерине II – прим. В.Б.)? мирные люди не смели отвечать, не зная, какой стороне принадлежали вопрошатели. 13 августа (1774 г. – прим. В. Б.) Пугачев приближился к Дмитриевску (Камышенке). Его встретил майор Диц с пятьюстами гарнизонных солдат, тысячью донских казаков и пятьюстами калмыков, предводительствуемых князьями Дундуковым и Дербетевым. Сражение завязалось. Калмыки разбежались при первом пушечном выстреле. Казаки дрались храбро и доходили до самых пушек, но были отрезаны и передались. Диц был убит. Гарнизонные солдаты со всеми пушками были взяты. Пугачев ночевал на месте сражения … В городе Дмитриевске, что на Камышенке, убито до смерти: полковник и Дмитриевский комендант Каспар Меллин, капитан Семен Агишев, городовой лекарь Степан Беляев, жена его Катерина Федорова, дочь девица Матрена». См.: А.С. Пушкин «История Пугачева», стр. 214, 225.

О гибели коменданта Дмитриевской (Камышинской) крепости Каспера Меллина сообщает также и российский историк, краевед, член Императорского Российского географического общества Александр Николаевич Минх: «В 1774 году августа 13 и 14 дня был Пугачев в городе и убил коменданта Меллина. По уходе злодеев место убитого коменданта занял полковник Ременников. … В 1768 и 1769 годах комендант Камышина полковник Каспер Меллин сделал в городе мостовые, на Волгу – взвозы, а в кремле крепость с батареями, палисадом, воротами и башнею, казенный дом, канцелярию, каменный винный выход и гауптвахту. … Настала «пугачевщина»: 9 августа 1774 года Пугачев оставил опустошенный Саратов и двинулся к югу по Астраханской дороге. Конные и часть пеших шли с ним, другая часть посажена была на суда. Дмитриевск не мог дать ему отпор, он был плохо защищен. На прикрытие его были посланы майор Диц со своею командою и князь Дондуков с калмыцкими войсками, но уже было поздно: Камышин был взят, комендант его полковник Каспер Меллин убит, город весь расхищен». -«В Камышине, говорит сам Пугачев («Русские Государственные деятели» Д. Л. Мордовцева, 1867 г.) большого сопротивления не было: засел было в Кремль комендант, однако ж Овчинниковым (видный соратник Е. Пугачева – прим. В. Б.) был взят, который был и убит, и прочие». См.: А. Н. Минх. Историко-географический словарь Саратовской губернии. Том 1, вып. 2. Д-К. Саратов, 1900, стр. 436, 437-438

Тонущая баржа с камышинскими буржуями

А вот что о красном терроре в Камышине во время гражданской войны 1918-1920 годов рассказывает один из ее участников: «Время было напряженное, мы все были вооруженные. Ценность города вся находилась на пароходе «Святогор». Он стоял на якоре среди Волги. Мы дежурили на нем, охраняли ценности. Все буржуи сидели в Народном доме (открыт в Камышине в 1903 году Комитетом попечительства о народной трезвости. Этот же комитет содержал в народном доме чайную и библиотеку, а также театральную труппу. В центре был расположен большой концертный зал. – прим. В.Б.) под охраной. Каждый день на них накладывали контрибуцию. Как деньги у них выкачали, тогда их посадили в баржу. Они качали воду из нее (очевидно судно дало течь – прим. В. Б.). Баржа стояла на якоре среди Волги. А затем их ликвидировали». См.: дневник участника гражданской войны 1918-1920 годов А. Х. Бессонова, хранящегося в архиве Камышинского краеведческого музея.