Пу и Тля

А я никак не могла уснуть в таком положении, мне все время хотелось перевернуться на живот и спрятать руки под подушку. Ладошки под щекой затекали от неподвижного лежания, а воспитательница никуда не уходила и строго за всеми следила.

Сгущенка и керосин

Мы часто переезжали… В детский сад мы пошли после очередного возвращения во Льгов. Деньги от продажи дома были потрачены на переезды. И когда мы снова вернулись, то жили в какой-то неуютной, кое-как обставленной, квартире.

До того как мама устроила нас в детский сад, она уходила на работу, а нас закрывала на замок. В обеденный перерыв забегала на пару минут проверить, все ли у нас в порядке. А в виде перекуса оставляла на двоих банку сгущенного молока с пробитым отверстием, по паре больших ломтей темного хлеба и по стакану компота или киселя. Напиток почти сразу выпивался. А вместо того, чтобы намазать сгущенным молоком хлеб, как заставляла мама, мы с Минькой по очереди прикладывались к банке. Причем гораздо основательнее прикладывалась я. Хлеб понемногу откусывался по краям, но почти весь оставался нетронутым.

Матушка решила нас обхитрить и стала сама намазывать сгущенкой хлеб, а банку прятала. Мы и тут пошли обходным путем. Жестянку в голубом обличии мы нашли почти сразу: высоко на буфете в дальнем углу. Благо кухонный стол стоял совсем рядом. Так что, приставив табуретку к столу и вскарабкиваясь на него, я легко дотягивалась до вожделенной банки.

Опустошив некоторую часть тягучей вкусноты, мы возвращали банку на место. Брат сначала честно съедал положенную ему хлебную пайку с намазанной сгущенкой. Я же поступала по-другому: аккуратно обгрызала всю сладкую верхушку, а оставшийся хлеб прятала за батарею. Когда Минька заметил мою хитрость, то стал поступать также. Мама приходила с работы и хвалила нас за то, что мы все съели.

Все открылось во время генеральной уборки, когда мама решила помыть батареи, и обнаружила за ними целый склад готовых сухарей. Потом вскрылась история с банкой.

И еще некоторые другие неприличные вещи… Как-то Минька решил прогуляться по обеденному столу, что стоял впритык к подоконнику, без штанов. Низкое окно комнаты выходило на оживленный тротуар, ведущий к вокзалу. Так что бесштанного малолетнего хулигана увидели не только незнакомые прохожие, но и, проходившая мимо, соседка. Она и рассказала маме об этом безобразии.

В общем, было стояние в углу, запрет на все сладкое и на сказки перед сном. Ну, а на меня свалилось дополнительное наказание в виде аллергии: ноги покрылись красными волдырями, которые жутко чесались. В больнице врач спросила маму, что я ела в последнее время, и поставила диагноз ‒ авитаминоз. Слова «аллергия» в советских поликлиниках того времени почему не существовало. Я пила какие-то порошки, по ночам расчесывала свои болячки до крови, а сгущенки нам долго-долго не покупали. Мама что-то готовила; в определенное время приходила соседка, разогревала еду и нас кормила.

Про холодильники тогда и не слыхивали! Еду готовили зимой на печке, а летом на керосинке. Керосин продавался в маленькой грязной лавчонке. Иногда за ним мама отправляла меня, сунув в руки маленький алюминиевый бидончик, на дне которого лежали монеты за покупку.

Мужчина в темном засаленном жестком фартуке вытряхивал деньги в старый деревянный ящичек, брал мерную железную емкость с длинной ручкой и опускал ее в высокую бочку. А затем выливал керосин из наполненной доверху кружки в мой бидончик.

Я закрывала его крышкой и медленно шла домой, стараясь не споткнуться и не пролить. Но все равно бывало, что керосин выплескивался, и тогда на одежде расплывались рыжеватые пятна.

Первомай

В моем детстве 1 мая, это приподнятое настроение родителей, стопки поздравительных открыток, полученных накануне, и множество транспарантов с разными лозунгами. Ну и, конечно, красные флаги, плывущие, словно огромное алое облако над колоннами нарядных людей.

Этот же конкретный первомайский день стал первым из тех, что мне запомнились… Тогда я еще не умела читать и не представляла, что там написано на красных длинных полотнищах. Это уже позже фраза «Мир-труд-май!» стала ассоциироваться с Первомаем. Да, и запомнился мне не само торжественное шествие, а праздничное утро сборов к этому самому шествию. Что добавляет интриги в этот ностальгический рассказ, так это ведро с грязной водой, оставленное мамой на крыльце…

Так вот! Солнечное майское утро… Отец уже ушел: на хлебозаводе, где он работал, ранние сборы и построение. Все это для того, чтобы вовремя влиться в общую колонну с другими льговскими предприятиями. Конечно, я уже гораздо позже узнала об этом неизменном ритуале в преддверии любой демонстрации.

Болтаюсь по двору в нетерпении, когда же, наконец, мама и Минька будут готовы, чтобы вместе пойти смотреть на праздничные колонны.

Мама меня уже нарядила. На мне новое воздушное батистовое платье с узенькими рюшами на груди. Мама сшила его специально к празднику. Оно мне очень нравится! Такое белое-белое с мелкими красными горошинами! В нем совсем не жарко! И когда я кружусь, оно раздувается, и становится похожим на колокольчик, только вниз головой. А еще на мне новые красные туфельки и тугие крендельки-коски, венчающиеся на голове красными шелковыми бантами. Мне кажется, что они похожи на двух больших бабочек…

Представляю, как мы будем смотреть на шеренги физкультурников: о них вчера рассказывал отец. Может быть, они даже покажут пирамиду: отец говорил, что случайно увидел, как они тренировались. Что такое пирамида из физкультурников? Очень интересно! Еще папа обещал, что помашет нам рукой, когда будет проходить в колонне мимо нас.

А потом будут вкусные пастилки, мороженое и прогулка к разлившемуся Сейму. По нему с приходом весны снова стали сновать большие баржи… Может быть, мы с Минькой даже покатаемся в парке на карусели. Очень хочется полетать на двухместных самолетах с красными звездами на фюзеляже и настоящими пропеллерами. Эти самолеты – их два – все быстрее и быстрее мчатся по кругу вокруг желтой башни, то поднимаясь выше, то опускаясь… Они даже наклоняются иногда вбок, покачивая крыльями. А мальчишки и девчонки сидят там, пристегнутые в креслах, такие гордые и счастливые. Только иногда кричат от страха.

Хотя вряд ли… Мы с Минькой, наверное, еще не доросли, чтобы нам продали билетики на этот аттракцион.

… И, когда, наконец, терпение почти исчерпано, на пороге появляется сияющий Минька. На нем – белоснежный летний костюмчик. Тоже обновка! И шорты, и рубашку-косоворотку мама закончила шить вчера поздно вечером. Она даже успела вышить ворот рубашки красивым узором из красных и синих ниток.

В общем, выглядит этот наряд чрезвычайно эффектно!.. – С моей точки зрения! На ногах у братца такие же туфельки, как у меня, только черные. Ну и белые носки у нас с ним, как всегда, одинаковые. Мама даже успела подровнять Миньке челку. Понятно теперь, почему так долго пришлось ждать этого триумфального выхода!

Братец и сам понимает, что выглядит неотразимо и начинает выпендриваться. Я, сраженная таким великолепием, молча стою в отдалении. А Минька, задрав нос, важно дефилирует по крыльцу, давая обозреть себя со всех сторон. Сделав сногсшибательный круг, он резко разворачивается…

И… с размаху плюхается в то самое ведро с грязной водой. – Мама так торопилась успеть к началу праздника нас собрать, что второпях забыла его убрать. Она даже не успела вытащить из него тряпку, которой мыла крыльцо.

В общем, картина маслом!.. Грязные брызги во все стороны, крайне озадаченная мордашка брата, – теперь не такая уж чистая. И торчащие из ведра ноги в новеньких туфельках. Трагедия!.. – Минька не просто сел в ведро. – Он в нем застрял!!! В общем, седалищная часть полностью утонула в остатках помоев! Все произошло молниеносно! Громкий рев… Выбегает мама. Вытаскивает незадачливого хвастуна из ведра и несет в дом. Продолжая реветь, Минька причитает:

– Это Галька виновата!!!

Огорошенная таким коварством, отхожу подальше от крыльца и сажусь на маленькую скамеечку, что стоит под зацветающей вишней. Праздничное настроение улетучивается… Хотя, когда перед глазами всплывает озадаченный Минька в грязном ведре, невольно прыскаю в ладошку.

Когда принаряженная красивая мама выходит с умытым и переодетым Минькой на крыльцо, мне уже совсем не хочется никуда идти. Так что самой демонстрации я не помню. Не помню, махал ли отец нам рукой, проходя мимо в колонне… Возможно, что мы просто не успели на демонстрацию. Уж слишком долгими были те сборы. Зато запомнились на всю жизнь!

Может быть, я тогда, действительно, была виновата? Ведь это для меня Минька так импозантно дефилировал по подиуму, то бишь, по нашему старому крыльцу!

Платье

О, это платье!.. То самое, которое я надела первый раз 1 мая 1957 года. Оно стало моим самым любимым. Поначалу я надевала его только по праздникам или в походы по гостям. Но затем, когда из него почти выросла, платье стало повседневным; и в летние жаркие дни, практически, главным атрибутом моей одежды. Конечно, со временем оно изрядно поизносилось: красные горошины уже не выделялись столь ярко, да и белизны поубавилось из-за частых стирок.

Летний жаркий день! Как всегда вожусь во дворе в этом самом пресловутом платье. Уже вчера к вечеру у него был не особо-то презентабельный вид после вчерашней вылазки к любимой вишне. Но мама не успела убрать его с глаз моих долой. И после долгих препирательств рано утром я натягиваю платье на себя и выскакиваю во двор. Дождей давно не было; и мы с Минькой бегаем по двору босиком, вздымая вверх серо-рыжую пыль – она легкая, как пух. В ней нет даже самых маленьких камушков!

Матушка выходит на крыльцо с сеткой в руках. Явно собирается в магазин. Действительно! Проходя мимо, она объявляет:

– Не выбегайте на улицу, я – в магазин. Скоро вернусь! – И открывает калитку.

Канючу:

– Я тоже хочу с тобой в магазин!

Мама оборачивается:

– Хорошо. Беги в дом, умойся и поменяй платье! Не забудь обуться! И тогда пойдем вместе за покупками.

Вредность родилась раньше меня:

– Я хочу в этом! Оно же чистое!

– Тогда оставайся, я ухожу!

Рассерженная мама уже за калиткой, а я рассматриваю платье со всех сторон. И не такое уж оно и грязное! Подумаешь, с одной стороны пятна от вишни, и карманы внизу чуть-чуть темнее, чем сверху. – Вчера всего-то несколько вишенок туда положила. Правда, на подоле грязновато немного… Так я в нем вчера песок переносила из одного места в другое.

Умываться? Вот еще!.. Вытираю лицо подолом, руки – тем же манером. Надеть сандалии или нет? Взглянув на ноги, решаю, что лучше не надо… Оглядываюсь по сторонам – Минька убежал в дом что-то спросить у отца. Во дворе, кроме кошки, разлегшейся на крыльце, никого! Отворяю калитку, мамы уже не видно.

– Ну и ладно! Сама доберусь! Как это из-за какого-то, вполне нормального платья, не взять в магазин!

Решительным шагом, размахивая руками, шлепая босыми ногами по пушистой серой пыли проселочной дороги, отважно отправляюсь в сторону магазина. Хорошо, что магазин расположен на этой же улице, правда, далековато от дома. На улице никого ‒ только знакомые собаки изредка лениво погавкивают из-за заборов.

Вот и магазин! Дверь открыта настежь – на улице-то жара! Смело вваливаюсь через порог, вижу в длинной очереди маму. И громко на весь магазин радостно заявляю:

– А вот я и сама пришла!

Ну что потом?! Смутившаяся мама не находит слов. Прижимаюсь к ее ноге; и мы, молча, ждем своей очереди. По дороге домой мама мне что-то выговаривает. Что было потом – не помню… – Ну, кроме огромного тазика с теплой водой, в которой меня отмачивали.

А платье исчезло! Наверное, мама убрала его подальше с глаз моих долой. Хотя?! Куда-то исчезли прежние кухонные тряпочки. – Другими, белыми в красный горошек, мы стали мыть посуду и вытирать со стола…

Первый класс

Во Льгове я пошла в первый класс. Школа имени Аркадия Голикова ‒ так она была названа в честь писателя Гайдара, который родился в этом городе.

Помню себя в классе за партой 1 сентября. Учительница раздала нам по карандашу и по листочку бумаги в крупную клетку и попросила написать буквы, которые мы знаем. Я нарисовала несколько огромных букв: больше не поместилось. Долго размышляла над буквой «Е». С какой стороны рисовать горизонтальные палочки? И, все-таки, нарисовала их неправильно. В то время нас не учили читать до школы. А дома я только иногда простым карандашом пыталась скопировать печатные буквы.

Самая большая проблема в школе у меня образовалась с чистописанием. Был такой отдельный урок, где учили красиво и правильно писать. Сейчас таких тетрадей нет, а тогда первые тетради для письма были в частую косую линейку. Ширина и высота этих отчерченных ромбиков соответствовала ширине и высоте буквенных элементов.

Какое же это было мучение написать ряд одинаковых элементов с определенным нажимом в прямых линиях с постепенным утончением загнутого хвостика! Железное перышко противно скрипело, чернила на нем заканчивались в самый неподходящий момент. И тогда после очередного погружения ручки в чернильницу где-нибудь на середине строчки появлялись неизбежные кляксы. Если же вдруг перышко захватывало бумажную ворсинку, и ты не успевал это заметить, то следующая буква получалась размазанной. Поэтому промокашка была просто необходима, чтобы вовремя очищать перо. А еще нужно было обязательно промокнуть страницу перед ее переворачиванием, иначе непросохшая работа отпечатывалась на противоположном листе.

Перья были разные, но самыми лучшими у нас считались золотистые перья со звездочкой. Они не всегда были в продаже; и тогда приходилось довольствоваться грубыми перышками из белого металла, которые быстро ломались.

Отдельная тема ‒ чернильница! Тогда – во Льгове – учительница перед уроками разливала чернила в прозрачные чернильницы, которые стояли на каждой парте. Один стеклянный стаканчик на двоих с отверстием в форме воронки стоял на самой высокой горизонтальной части парты в специально-вырезанном круглом отверстии.

Позже – уже в целинной школе мы носили из дома по очереди с соседом по парте керамические белые чернильницы-непроливайки, в сшитых мамами чехольчиках.

Помню, что я влюбилась в свою первую учительницу с первого взгляда. Она казалась мне очень красивой с ее пышными волосами, уложенными в высокую аккуратную прическу. Но особенно мне нравилась ее бордовая юбка в складку. На перемене девочки окружали учительницу, пытались обнять. Я же стояла в сторонке; мне тоже хотелось оказаться в этой толпе, но я стеснялась. Однажды я все-таки улучила момент и, когда учительница одна проходила мимо, робко дотронулась до ее юбки. Учительница остановилась, оглянулась и погладила меня по голове.

Я успела поучаствовать в ноябрьской демонстрации. Мама накрутила несколько ярких цветов из гофрированной бумаги и с этим букетом отправила меня в школу. Возле школы собралось много нарядных учеников с флагами, цветами и плакатами. Было так много красного цвета! Нам ‒ первоклашкам ‒ тоже раздали транспаранты: легкие проволочные ободки на длинных палочках, обтянутые голубой марлей. Внутри каждого круга был приклеен белоснежный бумажный голубь. Мы шли по улице и кричали: «Миру-мир!»

А после Нового года я уже училась в целинной школе в Казахстане.

Особенные люди

Вообще наши семейные странствования начались с Урала. Это название региона часто мелькало во взрослых разговорах ‒ так и засело в закоулках памяти. Помню, как после очередного возвращения с Урала мама долго искала работу. С маленькими детьми найти хоть какой-то подработок было очень сложно. Наконец ее приняли временно на должность воспитателя в школу для глухонемых детей. Миша ходил в детский сад, Федю отдали в ясли, а я после школы бежала к маме на работу и там, притулившись где-нибудь в уголке, делала уроки.

В маминой группе были дети примерно моего возраста. Они ничем не отличались от обычных детей, только были какие-то тихие, не разговаривали друг с другом и странно размахивали руками. Матушка очень быстро изучила язык глухонемых. Многие интернатовцы были из окрестных поселков. Они учились по необычным книжкам с изображениями кистей рук. У каждой буквы была своя композиция, сложенная из пальцев. Я подружилась с одной девочкой моего возраста. Ниночка казалась мне очень хорошенькой. А ее пальто с пелеринкой, красная фетровая шапочка и кожаные ботиночки были просто восхитительными. Мы часто гуляли во дворе, и каким-то образом даже умудрялись понимать друг друга. Хотя Нина не просто плохо слышала: она была глухонемой.

Когда мы жили в Щучинске, там тоже была школа для глухонемых. Позже из нее сделали подобие ПТУ, где молодые парни и девушки шили голицы, клеили коробочки и учились на сапожников. На рынке, бывало, мама сама вступала в «разговоры», и глухонемые с удовольствием общались с ней с помощью жестов.

Там же, в Щучинске, когда я училась на втором курсе, произошел небольшой казус. В нашем женском общежитии, где я жила, была не просто строгая, а очень строгая дисциплина. Чужим пройти было невозможно: дежурные администраторы всех знали в лицо. После одиннадцати часов вечера общежитие вообще закрывалось, в том числе для своих. Даже посещения родителей возможны были только с разрешения коменданта или классного руководителя.

Однажды, вернувшись с занятий, я застала в вестибюле у стола дежурной все общежитское начальство. Они бурно что-то обсуждали. А, увидев меня, налетели со всех сторон.

Я сразу даже не поняла в чем дело. Оказывается, какой-то молодой человек прорвался мимо администратора и побежал по лестнице наверх, что само по себе являлось безобразием: общежитие-то на 100% было женским. Дежурные вместе с комендантом помчались за ним. Перехватили его на третьем этаже. Парень оказался глухонемым, жестикулировал и показывал бумажку с написанной моей фамилией. Была в общежитии Литвиненко, была Литвин, но Литвинова-то была одна. Вот и посыпались на меня вопросы: «Кто такой? Почему искал? Что вообще за нехорошие дела?» А я стою озадаченная: «Да не знаю я никаких глухонемых!» Потом уже комендант спросила, не отдавала ли я обувь в починку.

‒ Отдавала, уже забрала!

Дежурная засмеялась: «Да, влюбился, наверное. Вот и решил найти!» В Щучинске тогда было очень много глухонемых. И мои, стоптанные донельзя, туфли, действительно, ремонтировал немой юный сапожник.

Но впервые именно во Льгове я увидела людей с физическими пороками. Напротив нас жила замечательная семья с единственным сыном девятиклассником. Привлекательный, высокий юноша с большими карими глазами и обаятельной улыбкой… Мы ‒ мелюзга ‒ бегали за ним по пятам: уж очень он нам всем нравился! Увы, у него были проблемы с ногами: уродливо вывернутые ступни не позволяли ему нормально ходить. Но он ходил, неуклюже переступая ногами, невзирая на боль, с которой уже смирился. Мама рассказывала, что Николай ‒ лучший ученик в школе. И что ему предстоит операция. У себя во дворе он постоянно возился с какими-то проводами и железками. Нас ‒ малышню ‒ не прогонял, когда мы прибегали поглазеть на его деятельность. А иногда даже читал нам книжки. Николаша всегда улыбался, и от этой безоружной улыбки казался еще красивее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.