Полная версия
Антология русской литературы XXI века. Выпуск 4/2018
Картины, которые висели на стенах, изображали в основном пейзажи самых разнообразных мастей: леса, свойственные сибирской местности, озёра, реки, окружённые полями и деревьями, каменистые и горные окраины, степи, заповедные уголки американских земель близ Аризоны и другие. Это лишь то, что я запомнил. В лица людей на портретах я так, как в пейзажи, не всматривался, поскольку ни одного знакомого мне на них изображено не было.
Наконец мы подошли к дверям. Они представляли из себя плотную льняную ткань, не пропускающую свет. Нэша отогнула рукой часть двери-занавески и попросила нас последовать за ней. Оказавшись по ту сторону тканевой заслонки, мы увидели самую настоящую юрту. В ее центре стоял очаг, над которым возвышалась металлическая чаша с раскалёнными камнями, от которых исходило сухое тепло. В юрте тоже было светло, хотя окон, кроме отверстия в так называемом «потолке», не было. От металлического очага шла труба, уходящая в это отверстие. Импровизированная дверь находилась на севере круглой «комнаты». В западной её точке сидел на полу на маленьких разноцветных тканевых подушках пожилой мужчина с длинными седыми волосами, смуглой кожей, крупным носом и широкими ноздрями, пухлыми губами и очень крепким телом, и руками. На нём была льняная рубаха простого покроя без воротника и манжет и льняные широкие брюки. Он сидел, чуть склонившись, с закрытыми глазами, слегка покачиваясь время от времени.
Нэша полушёпотом пригласила нас присесть на подушках возле очага, а сама отправилась готовить чай на травах, от которого, по её словам, нам станет понятнее, почему мы здесь.
В этот момент Монгво открыл глаза и посмотрел на нас с Жанной.
– Мне тоже было любопытно увидеть вас. Духи говорили мне, что вас будет двое. И дали мне ваши имена.
– Но мы ведь ничего про себя не сказали. Даже поздороваться не успели с вами, – озадачено и настороженно сказал я.
– Это не важно. Главное – что вы здесь.
Мы с Жанной смотрели на старика округлившимися глазами. Возникло ощущение, что ноги наши налились свинцом, потому мы не могли пошевелиться. В то же время тело обмякло, расслабилось и спонтанная тревога, возникшая в начале нашего немногословного диалога с Монгво, вдруг куда-то так же спонтанно исчезла. Мы будто пришли домой и совершенно спокойно ждали свой чай.
Нэша уже торопилась принести нам чай. Она принесла поднос к низкому столику и, уютно шурша подолом многочисленных оборок на своей длинной юбке, опустилась, как птица, на колени и принялась расставлять круглые чашечки-пиалки из тёмного дерева. Потом она разлила из небольшого чайничка с острым носиком свежезаваренный чай с необыкновенным ароматом.
– С таким умением подбирать ароматные травы для чая можно и в парфюмеры податься, – неуклюже пошутил я, пытаясь оригинально сделать комплимент Нэше. Нэша улыбнулась мне, но ничего не ответила. От этого мне стало неловко, но она тут же подвинулась и приобняла меня за плечо, почти как моя бабушка когда-то. Внутри сразу отпустило и мне тоже захотелось улыбнуться, но молча.
В этом доме вообще без лишней надобности слова вслух почти не произносятся. Мы смекнули, что без дела лучше не высказываться, дабы не оказаться в неловкой ситуации. Немного помявшись, молча выпили чай и принялись дальше рассматривать детали окружавшей нас обстановки. Хозяева тоже допили свой чай, и спустя минуту-другую тишины Монгво сказал:
– Задавай вопрос, который не даёт тебе покоя. Я постараюсь помочь с его разрешением.
Я задумался и вдруг выдал:
– А что значит ваше имя?
Монгво улыбнулся и произнёс:
– Это главный вопрос, который мучает тебя?
– Нет, – ответил я.
– Тогда задавай.
Я снова задумался и ушёл глубоко в себя. Мне захотелось закрыть глаза и сосредоточится. Постепенно чёрные бегающие точки за сомкнутыми веками стали превращаться в картину: я стою на берегу большого озера и смотрю вдаль. Рядом со мной по правую руку стоит Жанна. Мы видим с ней берег, лес, окружающий нас, нам хорошо и мы никуда не торопимся.
– Это состояние, которое вы испытываете сейчас. Таким образом твоё подсознание описывает его. Но ты ведь всю дорогу сюда думал о другом. Почему?
Не открывая глаз, я принялся отвечать, однако речь моя стала медленной и тягучей, с длинными паузами:
– Мне было тревожно потому, что вокруг было не то, что мне нужно… и не те, что мне нужны… – произнёс я, удивляясь тому, что слышу. Я никак не мог сформулировать этой простой мысли раньше, а тут вдруг она так легко сошла с моих уст.
– Всего-то, – улыбнулся мужчина. – А ещё?
– А ещё… я искал наставника. Мне нужен человек, который поможет мне разобраться в себе. Своих мыслях, чувствах, желаниях, деяниях, в моей жизни, моём пути и предназначении… – медленно и уверенно перечислял я, снова удивляясь тому, как чётко я отвечаю.
– Теперь понятно. Всё сходится. Это ты.
– Что значит – «я»? – озадачено встрепенулся я и открыл глаза.
– Ты – значит «ты». Кроме тебя на этом месте никого другого оказаться и не могло. Потому что это – твоё место. И ты такой один.
Я ничего на это не ответил, а лишь молча поморгал глазами.
– Весна приходит ко всем. Но все ей рады по-своему. Одни радуются просто приходу весны, а другие тому, что эта весна принесёт с собой. В этом разница. Ты шёл сюда, ожидая остаться один и насладиться тишиной и природой. Эта прогулка должна была принести тебе покой потому, что суета, которую ты оставил, не даёт тебе главного – мира твоей душе. Этот лес – твоё убежище. Но тебе придётся вернуться в тот Мир, из которого ты пытаешься сбежать. Научиться жить и балансировать между покоем и беспокойством, не разрушая себя и не раня своё сердце – вот главная причина, по которой ты здесь. Причина беспокойства не в суете Мира, в котором ты живёшь. Суета в тебе. Научись превращать её в гармонию и тебе не придется сбегать в лес. Лишь не выплёскиваясь до капли, возможен этот баланс. Уходи раньше, чем тебе захочется плакать. Говори «нет» прежде, чем ты будешь жалеть о произнесенном «да». Понимаешь меня, друг?
Я по-прежнему молча слушал Монгво, и на моих глазах наворачивались слёзы. Мне было неловко рыдать перед человеком, которого я едва знаю, но я совершенно не владел ситуацией. И вода покатилась из моих глаз по щекам, оставляя за собой мокрые дорожки.
– Нет дела, кроме твоего призвания, которое достойно твоего внимания и сил. Нет призвания, кроме дела по душе, которое способен ты выполнить. Нет важнее задачи, чем задача найти свою душу в этом мире, найти ей место и занятие. Поиск важен и нужен – это часть пути, часть смысла пути.
Но и забывать о красотах вдоль дороги нельзя. Останавливайся, нюхай цветы, отдыхай под деревом, дыши воздухом, смотри в небо, купайся в реке – пей из Ручья Жизни, в нём целебная вода. Каждый глоток из такого ручья приносит с собой новый виток сил для дальнейшего шага и нового открытия. И тогда ты будешь полон сил двигаться дальше, делая это с удовольствием, не как обязательство, но как наслаждение. Дар Жизни в том и заключается, чтобы радоваться присутствию Жизни ежесекундно, ежеминутно, ежечасно и двигаться вперёд, благодаря имеющейся цели. Цель – идти, находиться в движении к свету, развиваясь и познавая себя и этот Мир.
Я застыл. А ведь он прав. Именно этого мне и не хватало – останавливаться во время бесконечной гонки Жизни. Я всё время куда-то бегу, не умею отдыхать посреди дела, понимая при этом, что силы на исходе. О, как же это трудно! Как в наш век это трудно! Неимоверно.
– Как же мне научиться идти и останавливаться, чтобы любоваться жизнью, которая вокруг меня?
– Как? Делать. Теория ничтожна без практики. Применяй то, что узнал сегодня, и жизнь твоя преобразится до неузнаваемости.
– Призвание… дело по душе… – задумчиво произнёс я.
– Ответ на этот вопрос знаешь только ты. Когда ты начнёшь практиковать то, что сделает твою Жизнь настоящей, не лишенной вкуса, у тебя появится время на себя и для себя. И, поверь мне, ты найдёшь время и на разговор со своим внутренним джином. Его можно приручить. Я бы даже сказал, что нужно. Он призван помогать человеку в его жизни. Но мы редко с ним говорим. Вот в чём дело. Слушай свой внутренний голос в любую удобную минуту. Он всегда выдаёт себя, преимущественно чувством уже принятого решения до его озвучивания. Запомни это.
За несколько минут разговора на меня обрушилось столько информации, и мне казалось, что я буду переваривать её ещё целый год. Впрочем, так и случилось.
IV глава
Мы с Жанной сидели на лавочке в парке возле дома.
– Скажи, – после продолжительной паузы продолжила Жанна, – что изменилось с тех пор, как мы побывали в том странном доме у шамана?
– Почему ты вдруг вспомнила об этом? И именно сейчас?
– Не знаю, мне показалось, ты думаешь о нём. Об этом шамане.
– Скорее не о нём, а о том, что он сказал.
– И что же ты думаешь?
– Я бы хотел увидеть его ещё раз. Пойдёшь со мной?
Жанна утвердительно улыбнулась и положила голову мне на плечо. Мы просидели так довольно долго, пока солнце совсем не спряталось за горизонт.
На следующее утро мы собрали необходимые вещи и вышли в дорогу. Путь был уже знаком нам, но мы не были здесь целый год. Я шёл, вглядываясь в белые цветы на опушках леса, дышал липовым цветом, слушал жужжание шмелей и цеплялся взглядом за то и дело порхающих по кривой амплитуде бабочек. Солнце было высоким и ярким, как и должно быть летом.
Наконец, мы подошли к ручью, где в прошлый раз набирали воду для чая. Рядом стояло очень старое дерево с огромным стволом, которое сложно было бы обхватить одному человеку. Я остановился и взял Жанну за руку. Она, как обычно, улыбнулась мне своей лучезарной улыбкой, придающей сил и вдохновения. Жанна всегда восхищала меня своей безоговорочной ко мне любовью и очень добрым отношением. Она с пониманием принимала всё, чем я жил и что было важно для меня. Я бесконечно ценил это и бесконечно утопал в её глазах каждый раз, когда думал об этом.
Жанна смотрела на меня, как на какое-то чудо. А я до сих пор не понимал, где мне остановиться и когда.
– Ну, что. Нам осталось совсем чуть-чуть. Ты уже знаешь, что спросишь у Монгво?
Я увёл взгляд в сторону и задумался. Мы уселись на траву под этим деревом с огромным стволом. Его раскидистые ветви дарили приятную прохладную тень в довольно жаркий день. Жанна привычно положила мне голову на плечо. Время будто остановилось. Я закрыл глаза и замер. Мир дышал.
Я слышал всё, что происходило вокруг. Это так удивительно. Стоило мне остановиться и закрыть глаза. Даже странно.
Открытые глаза совсем ничего не видят. И при открытых глазах уши тоже почти ничего не слышат. Вот так открытие. Почему я не использовал это раньше? Не знаю. Вдруг ветром принесло лимонницу и она села мне на руку. Я рассматривал её крылья довольно долго, а она сидела и никуда не улетала. Мне подумалось, что Мир ответил мне взаимностью именно в тот момент, когда я, наконец, обратил на него внимание. Лимонница неожиданно вспорхнула в эту же секунду, и я понял, что мои предположения верны. Так вот оно какое – это чувство. Необъяснимое, почти неуловимое, но понятное тебе безоговорочно. Я вспомнил одну фразу, которая недавно попалась мне на глаза: «Чем больше в вашей жизни появляется вещей, которые нельзя описать словами, тем чище вы видите Мир». Я не знаю, кто автор этих слов, но ведь он прав. А ещё я понял, что заполучить наставника, который враз решит за тебя все твои проблемы, невозможно. Главный духовный наставник и учитель – наша ежедневная Жизнь, Мир, в котором мы живём. И время, когда лучше всего начать практиковать эту Жизнь со всеми её сложностями, радостями, успехами и неудачами – сейчас. Самая большая ошибка, которую мы можем совершить, – не делать этого. Я пытался скинуть ответственность на кого-нибудь более мудрого и опытного, а сам получать этот бесценный жизненный опыт не хотел. Боялся. Прятался в раковину. Если бы я не встретил Монгво и не услышал бы его советов, я бы не пришёл к этому заключению. И неизвестно, сколько бы ещё дрейфовал по жизни опрокинутым плотом. Я понял, что не должен быть проводником для безответственности, зла и равнодушия в этом мире. Я не должен бояться жизни и не должен сбегать от неё в лес. Время проснуться. Время жить этой необыкновенной и такой потрясающей жизнью.
Я с облегчением вздохнул и ощутил внутри какую-то невероятную радость. Мне хотелось улыбаться. Спустя ещё полчаса мы продолжили свой путь. Оставалось пройти самую малость. И вот мы снова вышли к зелёной долине, на которой год назад нашли необычный дом. Но дома на ней не оказалось. Мы немного растерялись и подошли к холмику, на котором он находился. Может, его снесли, а хозяева уехали к себе на родину? Но, подойдя ближе, мы не нашли ни единого признака, что здесь вообще когда-то был дом, тем более каменный. Ни кирпичика. Мы не обнаружили остатков фундамента или чего-то ещё. Ничего. Я на минуту закрыл глаза, и меня пригрело солнце.
– Помнишь, там, чуть в стороне, должна быть река. Слышно шум воды, – неожиданно сказал я.
– Да, мы так и не дошли в прошлый раз до неё.
– Есть отличный повод проводить закат, переночевать и встретить рассвет у реки. Этого мы тоже не сделали в прошлый раз. У воды всегда необычайно хорошо.
Мы молча взялись за руки и не спеша пошли к реке по тропинке, которая вела к ней вдоль леса.
Придя к реке, я установил палатку. Костёр уже был разведён, и мы готовились провожать закат, как вдруг из леса с шумом вылетели две совы. Одна покрупнее, другая – поменьше. Они приземлились между палаткой и рекой, внимательно на нас посмотрели, что-то проурчали, а потом также шумно, как и прилетели, развернули свои большие крылья и снова устремились в лес.
На земле остались лишь два пёрышка. Одно покрупнее, другое – поменьше. Птицы у индейцев в почёте. А особенно – совы.
Сергей Алёшин
О себе
Творческие псевдонимы «Брама» и «Сергей Брахман». Писать начал ещё в пять лет, тогда ещё стихи о животных, природе, а так же короткие сказки и рассказы. В каких-либо крупных литобществах не состою.
Фикция
Поправлюсь, и может успеетсяПалату покинуть при жизни.За окнами что? – Механизмы,(На большее я не надеялся).Те сотканы будто бы, – фикция.И лицами словно похожие.То люди, – простые прохожие.Толпиться, – людская традиция.Бетонного века прелюдии,Глаза голубые, – но красные.За дверью, там что? – Безобразие.Пуста голова как посудина.То злоба? – ДА нет, не выдумывай.То так, – порождение холода.P.S. – Молчание золото.За окнами что там? – Безумие.Кофе с молоком
Молчите ведь, поди, набиты рты.Я грустный не с того, что задыхаюсь.Вино пьянит, я верно разбираюсьВ вине, (но не в отсутствии вины).P.S. – Неприятелям системы.Зачем стене хваленый Ваш горох?Там плачет гильотина за двором,Как мама или жизнь твоя – богема.Плевать в лицо поэта – дело тщетно.Нет лезвия, что сточит с языковКоррозию. (Истома – крепость слов).Пардон, но вы Just Do it им, – за это.Из сотен книг не ляжет в перегной,Чей слог – гранит. И голос представляя,Покойников. Им время, им петля – им.Как нам, подайте кофе. С молоком.Тишина
Так тихо вокруг и глухо.Дыхания даже не слышу.Земля то, и неба не выше,Но Солнце держу за руку.На небе мерцают звезды.Влюбленные строят планы.Рисуют мечты о главном,Вдыхая бесцветный воздух.Реки нас подхватят воды,Закружат в своих объятиях.А воздух как дым приятен,А чувства к тому не в моде.Вокруг тишина, ни звука.Как сердце стучит не слышу.Земля то, и неба не выше,Но Солнце держу за руку.Джулия Роуз
О себе
Пишу стихи с детства. С 7 марта 2017 г. публикуюсь на «Стихи. ру». Поэзия для меня – душевный крик. Правда, обычно, получается, скорее, шёпот. Номинант литературной премии «Поэт года – 2017».
Публикации в коллективных сборниках: «Время года – вдохновение», «Бессмертное настоящее» (тт. 1 и 5), «Как много ненаписанных стихов», «Всё это явь», «Я здесь», «Календарь Литерозрения» (2018), «Ломаные линии», посвящённые 150-летию К.Д. Бальмонта, «Голуби серебряные» (к 125-летию М.И. Цветаевой), «Творческий сборник проекта <
«Первые блики рассветного неба…»
Первые блики рассветного небаРобко тревожат обитель тоски.Я ощущаю, пускай даже слепо,Что мы с тобой необычно близки.Я ощущаю, что ты, как и прежде,Молча стоишь у меня за спиной.Но, оглянувшись в наивной надежде,Снова встречаюсь с бетонной стеной —С твердью, всё кроме которой – безумство.Но через песнь, что пропел соловей,В сердце проникло волшебное чувство,Как божий свет через окна церквей.Это похоже на миг эйфории.Как прозаична дневная краса:Сутолока офисной периферииИ голоса, голоса, голоса…А для меня многократно милееЗвёздная нежность полуночной тьмыПри фонарях на пустынной аллее.Кажется, я вспоминаю, как мыГибли, едва выбираясь из чрева,Как разрушали спасительный трап.Глянь, на ветвях одинокого древаТихо смеётся богиня Иш Таб.Видишь, сияние лунного дискаБольше не льётся в оконный проём.Только сейчас мы действительно близко,Только теперь мы навеки вдвоём.«Душное лето. Резиновый воздух. Усталость…»
Душное лето. Резиновый воздух. Усталость.Как по шаблону растут городские коробки.От детской веры почти ничего не осталось.Глупые шоу – награда за длинные пробкиИ за двенадцать часов ненавистной работы.Надо идти, раз случилась такая дорога.Мне не узнать в этой жизни ни где ты, ни кто ты.Нам подошлют посторонних людей для урока.Скоро мы впишемся в скучную армию взрослых,Купим машины и обзаведёмся потомством.Но поначалу добьёмся карьер одиозных.Может тебе посчастливится стать руководством.Это гораздо престижней, чем страсти Шекспира.Что пубертатные грёзы об искреннем чувстве?Лучше сродниться с суровой реалией мира.Или мгновенно утонешь в его самодурстве.И соберутся, почуяв пирушку, акулы.Ты осознаешь, что попросту некуда деться.От постоянного стресса уже сводит скулыИ миллионы рубцов застывают на сердце.Даже в такую жару здесь мороз минус сорок.Мы крепко влипли, родившись на этой планете.Что б ни случилось, лишь ты будешь истинно дорог —Снова мечтаю о сказочно значимом бреде.Эти края пропитались колючим угаром.Всюду толкучка расчётливо мыслящей расы.Горький морфин начинает казаться нектаромИ избавляет от пут парадиза пластмассы.Пасмурный взгляд отражает брезентное небо.Я опускаю налитые тяжестью векиИ, запустив по болезненным венам плацебо,Перемещаюсь в страну эйфорической неги.Ласковый ветер. Озёрные лилии. Свежесть.Певчие птицы парят над сияющей кроной.Уличный шум разбивает мою безмятежность —Это по ней раздаётся мотив похоронный.И ничего, кроме грохота траурной песни…Больше не будет по-детски наивных утопий.Мы не поможем друг другу в период болезни.Каменный город походит на царство надгробий.Ярослав Жирков
О себе
Пишу с 2015 г. Главной моей работой на данный момент является исторический роман «Мозес» (выпущен малым тиражом). Также имеется энное количество рассказов. Поэзии почти не касаюсь.
Право писать
В центре комнаты стояло чуть покосившееся старое кресло. Оно сливалось с коричневыми стенами затухавшие вместе с уходящим днём. К окну с улицы подлетел шар и сурово поглядел в комнату черным глазом объектива. Несколько щелчков затвора были слышны сквозь тонкое стекло. «Жаль, что шторы всё-таки запретили», – устало подумал человек в кресле. Он сидел напротив играющего светом телеящика и как порядочный гражданин внимал мудрым словам диктора.
– Если вам нечего скрывать, зачем скрываться? – прокомментировал ведущий телепрограммы. Блестящий шар – разведывательный фотодрон сфотографировал напоследок плакат на стене прямо напротив окна и улетел, гудя четырьмя пропеллерами. Человек в старом кресле обернулся и в тысячный раз прочел:
«Дегтярев Андрей Николаевич. ИИН: 19941007;
Возраст: 59 лет;
г. р. 2000 (по старому календарю).
Статус: профнепригоден. Гражданин под особым контролем;
Ранее судим за несанкционированную графодеятельность».
Еще десяток строчек раскрывали личность жильца. Многое он и сам уже не помнил – правда это или нет. Андрей повернул голову обратно к телеэкрану, затем бросил короткий взгляд на окно и подумал о дроне: «Неужели правда в такой штуке стоит фотоплёнка? С приходом Режима, кажется, технологии застыли на одном этапе или вовсе обратились вспять. Очень плохо помню, но кажется, тогда давно был бум микроэлектроники. Куда всё это делось? А сейчас проводные телефоны и фотопленка, проявить которую можно только в специальных лабораториях под пристальным взглядом цензоров. Редкие смельчаки делают это сами, дома. Химия для самостоятельной проявки давно запрещена. Хотя в других направлениях прогресс явно шагнул вперед. Кто-то недавно доказывал, что стоит выключить телевизор во время «Всенародной развлекательной передачи», как электрический сигнал сразу же передают факт этого преступления в Центр и отмечает в твоем деле. Ведь подозрительно – чем ты еще можешь заниматься, если не смотришь лучшую программу страны? Слухи, бестолковые слухи, от них часто пугаешься больше чем от правды. Страх держащийся на слухах, вот оплот нашей родины», – Андрей Николаевич посмотрел на свои руки. Правая – культя без кисти, а на левой всего один палец. «А нет, правда, всё-таки страшнее».
На улице раздалась вечерняя радиограмма из рупоров на столбах. Дегтярёв знал это расписание и впервые за весь день слегка улыбнулся. Он робко встал с кресла – оно заскрипело десятком старых пружин, но звук растворился в шуме с улицы. Андрей подошел к несущей стене единственной, которая толще чем перегородки в пару миллиметров отделяющие от соседей сканирующих пространство сквозь гипсокартонные стены. «На самом деле они просто еще более запуганные, несчастные люди, чем я», – думал Дегтярев. Он отклеил помятую обоину. Перед глазами предстала покосившаяся кирпичная кладка, не стянутая раствором. Один за другим кирпичи оказывались на полу, а в стене явилась дыра. Жилец с трепетом протянул в темноту изуродованные руки и извлек старый, давно запрещенный кроме как в госучреждениях механизм – пишущую машинку.
«Дрона не будет примерно час. У меня есть время», – прикинул в уме Андрей Николаевич и сел в кресло.
Аппарат на коленях. В спешке заправленная бумага встала немного вкось. Поверх машинки плед, на случай если неожиданно прилетит фотодрон. Писать в слепую – давно отточенная практика. Телевизор продолжал галдеть – в эфире транслировались достижения народного хозяйства, но Дегтяреву было не до этого ибо, наконец, он мог писать.
Единственным пальцем писатель вслепую жал на клавиши машинки. Каждый щелчок механизмов заставлял содрогаться от страха, но сейчас звук растворялся в гуле торжественной музыки, и только потому, Андрей ждал этого времени. «Раньше для писательства мне нужна была тишина, а сейчас шум», – подумал он. Безуспешные попытки писать ручкой держа её одним пальцем он бросил сразу после исполнения приговора «за несанкционированную графодеятельность», карающееся отсечением всех пальцев, кроме одного, оставленного чтобы жать кнопки телевизора. То был всего лишь безобидный рассказ, абсолютно аполитичный он не дотягивал до того, чтобы приговорить к казни, но, тем не менее, несанкционированный. Но то, что писал Дегтярев сейчас, тянуло даже не на казнь его одного, а на суровое наказание всех жильцов дома за не проявленную бдительность к соседу-диссиденту. Он это понимал, но держать мысли в себе, не придав бумаге, казалось большей пыткой, чем отсечение конечностей. «И что потом делать с этим текстом?» – не раз задавался вопросом Дегтярев. В молодости, до становления Режима он мечтал о многотысячных публикациях, но сейчас был бы рад, если его рукопись просто не уничтожат, а прочтет хотя бы один человек. «Спрятать. Необходимо её как следует спрятать. История еще не раз перепишется, но пусть хотя бы сквозь столетия кто-то узнает, как было всё на самом деле».
Клавиша уперлась в блокировочный механизм – конец строки. Звоночек, оповещающий об этом, Дегтярев давно извлек – лишний шум был ни к чему. Он сдвинул рычаг перевода строки и вновь принялся за дело. В течение дня Андрей досконально продумывал, как и что напишет, а когда машинка, наконец, была на коленях, даже одним пальцем он быстро излагал всё что задумал. Лист приходилось пропечатывать с обеих сторон, ведь бумагу достать было совсем не просто. Часто он использовал листы ежедневной газеты «Наша Правда». Тогда меж строк лживых статей появлялись слова свободного человека. Андрей прикинул, что однажды, от безысходности, ему придется зарядить в машинку рулон туалетной бумаги, но решил об этом не думать.
Телеэкран осветился цветастой заставкой «Всенародной развлекательной передачи». «И почему, чем больше в стране гнета, тем чаще всё называют народным?» – задался немым вопросом Дегтярёв. Но на размышления не оставалась и мгновения. Начало передачи означало, что выделенное время окончено – скоро прилетит с проверкой фотодрон.
