Такая разноцветная жизнь

После визита к подвальным жильцам Ирина помчалась в поликлинику к заведующей.

– Чему вас в институтах учат? – ворчала та, пока письменно и по телефону рапортовала о найдёныше всем ответственным службам. Видимо, забыла, какой сама пришла работать двадцать лет назад.

Назавтра Ирина узнала, что пара, вовсе не супружеская, прибыла из соседней области. Женщина лишена материнских прав в отношении троих детей. Четвёртого родила от нынешнего сожителя – вора-рецидивиста. Единственной правдивой информацией оказалось имя ребёнка: Серёжа Перваков.

Коллеги сочувствовали молодому врачу и её помощнице-медсестре: такой «подарок» получить под наблюдение! Но пришлая семья уже на следующий после посещения Ирины день исчезла бесследно. Всем участковым дали распоряжение проявить бдительность и найти беглецов. Серёжа Перваков как в воду канул.

После бесплодных поисков Ирина успокоилась, решила, что чужаки вернулись в родную область. Потом заболела Манечка, и она ушла на больничный. Снова вышла на работу как раз в конце этой недели.

В субботу пришлось дежурить в поликлинике на вызовах. По всему городу, зато на машине с водителем. Сама на телефоне сидела за регистратора. Сама и вызов приняла на дальний участок. Звонила женщина, жаловалась, что в соседней (неблагополучной) квартире третий день не прекращается шумная гулянка, а среди взрослых находится маленький ребёнок, по всем признакам – больной.

В первый год работы недавняя студентка со многим встречалась впервые. В тот день она впервые попала в настоящий притон… Бордель! Клоповник! Для старой однушки на третьем этаже панельного дома подходило любое определение.

Замок на двери отсутствовал. Полы в жилище не мыли, видимо, со дня постройки. Грязная посуда засижена мухами. Кругом валялись пустые бутылки, консервные банки, окурки. Вонь стояла невыносимая. От крепкого помоечного духа у беременной Ирины голова пошла кругом.

Стараясь не дышать носом, огляделась. На продавленном диване, панцирной сетке незаправленной кровати, каком-то сундуке в беспорядке валялись одетые в лохмотья тела, мужские и женские. Плотный перегар гулял по норе волнами, подгоняемый храпами разных тональностей.

«Бежать отсюда! Скорей!» – запаниковала Ирина, но вдруг услышала писк. Слабенький… Жалобный… «Где? Где ребёнок?» Двумя руками она расталкивала этих вонючих, немытых людей. Искала.

Дитя нашла меж двух полумёртвых от спиртного баб. Вытащила вялое голое тельце, горячее, как уголёк. «Господи! Серёжа Перваков!» – узнала сразу.

Обитатели берлоги стали просыпаться. Со всех сторон на Ирину надвинулись опухшие страшные морды:

– Ты хто? Вали отседа!

Прижала к себе малыша. «Без Серёжки не уйду!»

– Только троньте! – изобразила воинствующее бесстрашие, выдвинула вперёд себя худенький кулак. – Меня милиция на улице ждёт!

Морды отступили в нерешительности.

– Где его мать?

– Со вчера не видали шалаву.

Поискала глазами что-нибудь похожее на пелёнку… Сорвала с окна сомнительной чистоты штору, завернула ребёнка. «Не голого же в холодный сентябрьский день выносить». Пятясь, двинулась к выходу. Хмурая компания наблюдала молча.

В подъезде вдохнула полной грудью. Малыш на руках постанывал – плохой признак. Скорей на улицу!

– Ирина Павловна! Вы чего такая взъерошенная? Подрались с кем-то? – пошутил водитель.

– Вроде того! Давай быстрей в отделение!

* * *

Вчера собственноручно привезла Серёжу в стационар. Надеялась: ему сразу станет лучше. Не знала, что сегодня «повезёт» с дежурством! И, конечно, не предполагала увидеть маленького пациента еле живым.

Всё дежурство она не выходила из ПИТ.

Ей помогали: дважды приезжал заведующий. После обеда периферические сосуды малыша окончательно спались, и пришлось вызывать хирурга, чтобы обеспечил доступ к вене. Дежурный реаниматолог метался между хирургией и детским отделением. Всё – без толку! Ребёнок постепенно уходил.

За час до окончания дежурства произошла остановка сердца. Третья. Ирина попросила медсестру набрать в шприц адреналин. Укол в сердце сделала тоже впервые…

Её собственное дитя в этот день часто и сильно толкалось в животе. «Прости, прости, маленький! Не сердись, что мама волнуется. Потерпи немножко!»

В сумерках возвращаясь домой, чувствовала себя постаревшей лет на десять. С трудом переставляла ноги. Тянуло живот. В голове поселилась единственная мысль: «Если буду продолжать дежурить – рожу раньше времени».

На следующий день обречённо стояла возле секционного стола в морге рядом с заведующим детским отделением и реаниматологом. Когда вскрытие было почти закончено, обмирая от страха, попросила:

– Павел Васильевич, поищите место укола в сердце.

Пожилой патологоанатом нашёл место вкола на коже. Показал, где игла вошла в мышцу левого желудочка.

– Всё технически верно. Что тебя беспокоит?

– Я ночь не спала, думала: вдруг иголкой не туда ткнула и навредила…

– К тому моменту ребёнок был уже мёртв.

Мать Серёжи появилась в отделении только на пятые сутки! Пьяная…

Ирина нашла способ избавиться до декрета от стационарных дежурств: стала их «продавать». Желающие подзаработать на чужих «бесплатных» были всё больше докторами со стажем, а то и с категорией. Ирина платила за каждую отданную смену, исходя из размера их зарплаты, а не своей – начальной.

«Ничего, беременность важнее! – успокаивала себя. – А экстремального опыта я потом наберусь, когда детки подрастут».

Много лет прошло.

История Серёжи Первакова навсегда осталась в памяти врача болезненным воспоминанием. Маленький. Брошенный. Первый, которого не смогла спасти.

Без маминой любви не хватило ему собственных силёнок, чтобы выжить.

С рождения оказался ненужным…

Щас рожу

– Рожа-а-а-ю! – пронзительный крик взорвал ночную тишину роддома.

В двух палатах, оставленных функционировать на время ремонта, зашевелились разбуженные женщины.

– Ещё одну в наш теремок принесло, – ворчливо произнёс кто-то.

– Рожа-а-а-ю-у! Щас рожу-у-у! – раздалось ещё громче.

– Тут все это делают. Чего надрываться-то так?

По коридору пронеслись лёгкие шаги дежурной. То, что говорила акушерка в предродовой палате тихим голосом, не было слышно. Но ответ опять стал общим достоянием:

– Не хочу! Не буду!

Родильный дом проснулся окончательно.

– А зачем тогда приехала сюда? – пробасила Людмила, родившая вчера третьего сына.

Видимо, акушерка решила: снижать амплитуду голоса теперь не имеет смысла, и прикрикнула на новенькую так, что услышали все:

– Чего не буду?! Голова уже родилась. Марш в родзал!

Протопали две пары шагов, и на некоторое время наступила тишина.

Работа роддома в условиях ремонта строилась по военно-полевому принципу. В маленьком уголке функционировали одна предродовая палата, родзал на одно место и две послеродовые палаты. Всё рядышком, близко, с ничем не ограничиваемой слышимостью.

Во время паузы все затихли – ждали продолжения.

– Я не умею! – неожиданно провозгласил голос новенькой.

– Вот тебе и раз! Все умеют, а она – нет?! – прокомментировала Людмила.

Роддом веселился вовсю!

– Чего ты не умеешь? – послышалось изумлённое из родзала.

– Тазом трясти не умею!

Дружный хохот потряс тонкие перегородки.

– Таз-то ей кто дал? – удивлялись жительницы палат.

– Опять роженицу привезли! – донеслось вдруг со стороны приёмного покоя. – Роды в ходу!

– Выводите родильницу в палату! Освобождайте место в родзале! – принялся распоряжаться дежурный акушер-гинеколог.

Компания трёх женщин (сна ни в одном глазу) с любопытством ждали новенькую. Её вкатили на каталке. Колёсики то и дело цеплялись за близко стоящие кровати.

– Не вставай! – голос врача строг. И тут же медсестре:

– Быстро пузырь со льдом на живот! Кровь готовьте первую положительную!

Она лежала на кровати, такая худенькая, что с трудом верилось: это её звонкий голос поставил весь роддом на уши. На бескровном лице, обрамлённом рыжими кудряшками, проступили золотистые веснушки да выделялись глаза цвета бутылочной зелени.

– Что молчишь? – врач кулаком массировал ей живот. – Больно ведь!

– Больно. А чего орать без толку. Я же знаю, что это нужно. Кровлю. Только массажа матки на кулаке не хочется.

– Будем надеяться – обойдётся. Сейчас кровь подключим. Роды стремительные были. Поэтому так.

Обошлось. Роддом наконец уснул.

– Ну, давай знакомиться, артистка, – начала Людмила утренний разговор, – ты первородка, что ли?

– Ириной меня зовут. Роды вторые.

– Так чего ж ты кричала, что не хочешь и не будешь?

– Сначала кричала, чтоб акушерка меня услышала, так как начались роды, а я встать не могла. Потом – по инерции. Сама-то я тоже врач. Знаю, что при поступлении у роженицы проверяют величину раскрытия шейки матки. Во время схватки это очень болезненно. Вот и орала, что не хочу процедуры. Я же не знала, что роды уже идут полным ходом. Очень быстро всё происходило.

– А каким тазом ты трясти не умеешь?

– Своим, – Ирина засмеялась. – После рождения ребёнка должен родиться послед. Для этого женщину просят опереться на пятки и приподнять таз. А я в тот момент не в себе была и акушерку сквозь маску плохо расслышала. Она сказала: «Подними таз и повиси». А мне показалось: «Подними таз и потряси!»

– С тобой в кино ходить не надо. Чистая комедия! Акушерка от смеха поди тоже чуть не родила. Так кто у тебя?

– Сыночек – Матвейка. А дома дочка ждёт. Манечка.

Хотел помочь

Ирине повезло, что отправившись на прогулку с детьми, надела резиновые сапожки: боялась промочить ноги в мартовских лужах. Оказалось, водные неприятности поджидали не на улице, а при возвращении в собственную квартиру…

Повернула ключ в замке. Из проёма вырвалось плотное облако. Откуда столько пара? Как в бане! По инерции сделала шаг… и утонула по щиколотку! Быстро назад! Хорошо – порог высокий, а то бы не успела уберечь Манечку от кипятка! Руки заняты Матвейкой. Двухмесячный малыш в тёплом одеяльце представлял увесистый свёрток. Тяжело удерживать одной рукой! Другой – сначала Манечку отодвинула подальше, потом – захлопнула дверь, отрезав путь горячей «Ниагаре».

«Что делать?! Соображай быстрей! Детей – отвести на первый этаж к соседке-инвалиду! Она всегда дома». Подхватила дочку поперёк туловища, на ходу приговаривала:

– К тёте Тане в гости идём.

С Татьяной объясняться некогда. Только и успела сказать:

– Пригляди! У меня – потоп!

Бегом к себе – на второй! Снова шагнула в кипяток. Хорошо, что в резиновых сапожках! Сквозь густой пар – в ванную. Шум водопада оттуда. Вслепую нашла горячий кран. Завернула. Не сорван – уже легче! Ванна полна до краёв. Пелёнки медленно переваливаются через них и одна за другой тяжело, как тюлени, плюхаются вниз…

Почему кран открыт? Перед прогулкой Ирина приготовила пелёнки для полоскания, но кран не открывала. Это Серёжа! Его сутки не было дома: дежурил в хирургии. Сегодня выкроил время заскочить домой на обед. Семью увидел на улице. На ходу расцеловал Манечку, чмокнул в щёку жену, взглянул на спящего сына. Через двадцать минут промчался обратно, помахал рукой издали. Она с детьми ещё час гуляла…

Ирина сбросила пальто где-то в комнате и начала черпать кипяток ведром из ванны в унитаз. Дотянуться до сливной пробки сквозь слой горячей воды у неё не получилось. Что в это время творилось в квартире под ними, старалась не думать. Обжигалась и глотала слёзы! Где телефон?! Прошлёпала снова в комнату. Диск на аппарате крутила с остервенением!

– Ты зачем открыл горячий кран?! – орала в трубку, не дожидаясь от мужа ответа. – Устроил потоп на два этажа! Дочку чуть не обварил! Я ведром кипяток черпаю!

Всё! Прооралась. Легче не стало. Нужно открыть окна: стёкла запотели, запах отсыревшей извести мешает дышать. Уровень воды в ванне снизился так, что смогла вытащить пробку. Теперь можно выливать воду сюда, собирая с пола ковшом.

Хлопнула входная дверь. Разбрызгивая остывающие лужи, в квартиру ворвался Серёжа.

– Засучивай рукава, видишь, сколько тряпок плавает! – показала жена на пелёнки.

Работали молча. Он, чувствуя вину, предпочитал не нарываться. У неё – временно кончился запал.

– Пелёнки теперь только на половые тряпки годятся! – в сердцах буркнула она, вытирая пол насухо. – Может, объяснишь, что это было?

– Помочь тебе хотел. Знаю, что устаёшь. Я всё время на работе. Ты – с детьми. Прибежал, вижу: бельё в ванной. Решил прополоскать. Кран отвернул – воды нет. Думаю: пока чай попью, появится. А потом забыл.

– Как всегда! – завелась снова Ирина. – Неделю назад включённый утюг на табуретке оставил. Чуть пожар не устроил! А если бы Манечка обожглась?! Ей всего два года!

Сергей молчал.

– К нижним соседям сам пойдёшь отношения выяснять.

Вечернее выяснение растянулось на целый час.

– Ну, что? – крикнула Ирина из кухни, когда муж вернулся.

– Нужно оплатить побелку и ремонт телевизора.

– Значит, очередная зарплата уйдёт соседям, – констатировала жена.

Почувствовала, как её снова захлёстывает волна раздражения. Оторвалась от приготовления ужина. Вошла в комнату, чтобы продолжить скандал, глядя виновнику сегодняшней катастрофы в глаза…

Сергей спал на диване, не успев переодеться после работы. В неудобной позе, неловко подогнув руку. Рядом в коляске мирно посапывал Матвейка. Манечка заснула среди игрушек, на расстеленном в центре комнаты одеяле. Она тоже устала: осталась сегодня без дневного сон-часа.

Ирина подняла дочь на руки, унесла в кроватку. Подсунула подушку под голову мужа, укрыла пледом.

Суматошный долгий день закончился…

Сикось-накось

«Я – законченный идиот! Как можно было почти три дня наблюдать, как Иришка мучается, и не посмотреть живот?! Точно говорят: на родственниках профессиональное чутьё буксует. Только бы не было слишком поздно!»

Сергей спешил домой. Он полутора суток провёл в хирургии, включая две полные дневные смены и ночное дежурство между ними.

Стоял промозглый осенний вечер. Моросил дождь. Отправляясь на работу вчера утром, Сергей не предвидел погодных катаклизмов, не взял зонт и теперь чувствовал, как холодные струйки затекают за воротник болоньевого плаща.

Дверь открыл своим ключом. В прихожую, грохоча игрушечным грузовиком на верёвочке, выбежала Манечка. Щёки вымазаны чем-то оранжевым.

– Сеёза плиcол! – радостно запрыгала она, пытаясь обнять. Светлые кудряшки прыгали вместе с ней.

– Подожди! Я мокрый. Дай сначала разденусь.

Скинул плащ, ботинки. Подхватил дочь на руки.

– Мама! Ма-ма! – истошно вопил Матвейка, держась за решётку детской кроватки. Оторвал ручки от страховки и тут же шлёпнулся на пол. Сергей спустил с рук Манечку, поднял сына. Обнаружил, что ползунки у того мокрые. Пока менял малышу штанишки, привычно приговаривал:

– Я – папа. Па-па!

– Сеёза! – веселилась Манечка.

– Ма-ма! – повторял Матвейка.

Иногда Сергея огорчало, что дочка (ей всего было два с половиной года) и десятимесячный сынишка не называли его папой, но верил, что это временное явление.

Из кухни выглянула Ирина. Бледная. Осунувшаяся. Движения осторожные, будто боялась что-то повредить внутри себя.

«Просмотрел я жену! – вновь шевельнулась тревожная мысль. – Вон как глаза ввалились, блеск лихорадочный. Губы сухие».

– Давай-ка я тебе живот посмотрю! Ложись на диван.

Подержал руки под струёй горячей воды, чтоб согрелись с улицы.

– Сегодня рвота была?

– Три раза. Только ты осторожно трогай. Желудок сильно болит. Как я могла так отравиться?

– Покажи пальцем самое больное место.

– Вот здесь, – жена указала на область эпигастрия, не прикасаясь к себе. Боялась возобновления боли.

Руки Сергея мягко легли на Иришкин живот. Осторожно надавили… Сильней…

Глаза жены распахнулись удивлённо:

– Не больно…

– А здесь?

Он передвинул пальцы вниз и вправо.

– Ой!

«Вот оно!»

– Давай собирайся! В хирургию поедем.

– У меня что, аппендицит?!

– Сама видишь, где болит. И я, дурак, за три дня не догадался живот посмотреть!

– Я и не чувствовала там ничего. Казалось, что желудок взбунтовался. Тошнило… – она никак не могла собраться с мыслями. – Клиника же должна была измениться! Почему боли в динамике не поменяли локализацию?

– А то ты не знаешь: у врачей всё сикось-накось. Собирайся!

В отделении Ирину отпустило. Мысль, что сейчас ей отрежут всё больное, вызвала облегчение. Раздражала только суета вокруг. Дежурный врач-травматолог и хирург, которого муж вызвал в качестве ассистента, по очереди появлялись возле её кровати, осматривали и удалялись на совещание в ординаторскую.

– Ну чего вы тянете? – не выдержала она наконец.

– Сомневаются, – объяснил муж, – клиника нетипичная. Боятся внематочную просмотреть.

– Пусть тогда ещё гинеколог посмотрит! Режьте меня уже!

– Куда торопишься? – удивился Михаил, однокурсник и коллега Сергея.

– Потерпел бы трое суток, тоже заторопился!

– Вот и удивляемся: слишком уж ты бодрая для такого длинного хирургического анамнеза, и типичного симптомокомплекса нет.

Когда решение об операции, наконец, приняли, и медсестра поставила ей подготавливающий укол, боль впервые за эти дни отступила. Ирина сразу поплыла. Прилегла и мгновенно провалилась в сон.

Очнулась, когда та же медсестра тронула за плечо:

– Пора на операцию. Под халатиком какое бельё? Шёлковое? Снимите. Халат снова оденьте и идите за мной.

Плохо соображая, как сомнамбула, двинулась вдоль коридора за белой спецодеждой. В предоперационной медсестра скомандовала:

– Халат снимайте и заходите в операционную.

Дверь туда была широко открыта. Возле стола наготове стояли врачи в операционных костюмах, перчатках и масках. Ярко светила бестеневая лампа…

Кто-то тронул её за плечо.

– Что? Пора на операцию?

– Тихо! Тихо. Лежите. Вы там уже были. Градусник возьмите.

«Была?!» Руки скользнули к животу, нащупали повязку. В памяти всплыла картина: открытая дверь, белые фигуры и яркий свет бестеневой. «Всё позади. Как хорошо!» Огляделась. В палате ещё трое. «Интересно, что им отрезали?»

На соседней койке завозилась пациентка, откинула одеяло, попыталась расправить больничную рубашку под спиной:

– Да она у меня вся кровью залита! Нужно попросить, чтобы поменяли.

В голове Ирины зашевелилось смутное подозрение…

– А когда у вас рубашку кровью залило?

– Во время операции.

– Вы на операции в рубашке были?

– Ну да! А вы разве нет?

– Как-то без неё получилось… И свою снять велели…

– Выступила перед докторами, как Афродита из пены морской? – пошутила счастливая обладательница больничной одёжки.

Лицу стало жарко. Дотерпеть бы, когда муж явится! Ждать пришлось недолго. Пришёл выбритый, выглаженный. Блондин с голубыми глазами. «Красавец! Ещё улыбается!»

– Это мне по блату пожадничали рубашку выдать?! Как жене заведующего?

На соседних кроватях хихикали. Сергей растерялся, стал мямлить, что меньше всего думал про то, во что жена одета.

– Ладно, проехали. Сейчас хоть пусть выдадут! Лежу нагишом, а мне ведь ещё и на перевязки ходить. Всё сикось-накось!

– На кровати не залёживайся, – посоветовал Сергей перед уходом, – раннее вставание предупреждает развитие спаек. Я сегодня ещё зайду.

– Дети с кем?

– Сегодня с твоей мамой, потом у меня три дня отгулов есть.

Дождавшись, когда сестра-хозяйка принесла Ирине больничную рубаху, оделась и отправилась прогуляться до туалета:

– Пойду выполнять рекомендации, чтобы спайки не развились.

Очнулась опять на больничной кровати от острого запаха нашатыря. В ушах звенело.

– Что случилось?

– Да ты только успела за порог палаты шагнуть и загрохотала на пол, – с готовностью пояснила соседка.

– В обморок вы упали, Ирина Павловна, – добавила медсестра. – Рано встали.

– Ваш заведующий советовал раннее вставание.

– Лучше подождите до завтра. Вы слишком долго терпели до операции, вот и не осталось сил.

После обеда снова пришёл муж и привёл Манечку.

– Мама! – обрадовалась малышка и с разбегу бухнулась Ирине на живот.

– О-о-ой! Больно! Забери её скорей!

– А сто это? – голос Манечки раздавался уже из-под кровати.

– Не трогай! Это мамин горшочек, – Сергей отнял у дочери судно.

– У меня не такой. Я хотю писать в этот госочек!

С четырёх сторон палаты раздавались стоны:

– Уведите её, пожалуйста!

– Сейчас швы разойдутся!

Сергей тащил дочь из палаты, а она упиралась двумя ногами и цеплялась свободной ручкой за кровати:

– Пи-и-исать хотю-у-у!

Дома, наедине с собственными детьми, Сергей вымотался сильнее, чем за рабочую неделю с дежурствами. Каждую минуту требовалось что-то делать: успокаивать, кормить, поить, высаживать на горшок, гулять. Он метался между кухней с грязной посудой и недоваренной кашей, ванной, где мокла гора записанных пелёнок и ползунков… Хорошо ещё вечером приходила тёща, чтобы что-нибудь сварить. Даже ночью ребятня не давала выспаться.

В итоге он дважды залил плиту молоком, затопил соседей, потому что забыл закрыть кран, между делом уселся в лужу, сделанную сынишкой на диване. Манечка опрокинула на себя чашку с горячим чаем. У Матвейки красовалась шишка на лбу, а на щеках расцвёл диатез. Это сестрёнка нашла спрятанные мамой конфеты, наелась сама и угостила братишку. Квартира выглядела как после погрома. «Как Иришка справляется со всем этим?! Понятно, почему она стала такой нервной».

На четвёртый день Сергей не выдержал. Явился в отделение небритым и взмолился:

– Может, я тебя домой заберу? Швы потом сам сниму. А то всё как-то сикось-накось.

– Поехали, – легко согласилась Ирина. – Рубашку то почему несвежую надел?

– Не нашёл другой.

На следующий утро бодрый и собранный заведующий хирургическим отделением делал обход, знакомился с историями болезней новых пациентов и полдня провёл за операционным столом. Вечером остался на дежурство. Ночью скорая привезла двоих пострадавших после ДТП.

Ириша в это же время потихоньку наводила порядок в квартире: отделила чистое бельё от грязного, разобрала баррикаду из кастрюль и игрушек посреди комнаты. Не забывала поиграть и вовремя накормить малышей. Перед сном выкупала, рассказала сказку. Прилегла ненадолго рядом.

Шумела стиральная машина. В раковине ждала своей очереди посуда…

Через два дня муж снял жене послеоперационные швы, сказал, что рана чистая, заживает хорошо.

Жизнь входила в привычное русло.

Кто там

Ирина и Сергей въехали в трёхкомнатную квартиру нового дома. Четвёртый этаж! Простор! Особенно после тесной хрущёвки. Мебель, которую перевезли из старого жилья, как будто потерялась на новеньких квадратных метрах, где гуляло эхо.

На следующий после переезда день Сергей отправился на ночное дежурство в больницу. Ирина забрала детей – четырёхлетнюю Манечку и двухлетнего Матвейку – от бабушки. Они тут же начали осваивать необжитое пространство на трёхколёсных велосипедах. Способствовало отсутствие порогов между комнатами.

Наступил вечер. Ирина металась по квартире, пытаясь разобраться в коробках и пакетах с домашней утварью, сваленных в одной из пустых комнат. Она никак не могла вспомнить, куда засунула кастрюли с тарелками. Дети гоняли на велосипедах. Во всю мощь орал телевизор. Шла какая-то юмористическая программа. Выступал Задорнов.

Сквозь привычный шум прорвался звонок из прихожей. «Кто бы это мог быть?» – удивилась Ирина, направляясь к двери.

Звонок повторился.

– Кто там? – спросила Ирина.

Орал телевизор. Что-то с грохотом опрокинули дети. Ответ позднего гостя Ирина не расслышала.

– Кто там?

– Это я… – донеслось еле слышно.

«Кто – я? – начала рассуждать про себя молодая женщина. – Мама не собиралась приходить. Серёжка на работе. Ключи есть у обоих. Никого из соседей ещё не знаю. Вечер уже. Темно. Вдруг грабитель?»

– Кто там?

Невидимый собеседник добросовестно ответил, но расслышать ей помешал характерный звон обнаружившейся внезапно посуды.

«Плюнуть, что ли, и отойти от двери? – подумала. – Нет, невежливо!»

– Кто там? – снова спросила она.

Телевизор ответил взрывом хохота. Дети, громко топая, вбежали в прихожую.

– Кто там? Кто там? – закричали они, перекрывая слабый ответ из-за двери.

«Пойти телевизор выключить? – лихорадочно соображала Ирина. – Время потрачу. А человек ждёт!»

– Кто там? – отчаянно напрягая слух, повторила она.

– Почтальон Печкин! – хором догадались дети.

– Замолчите! – в отчаянии прикрикнула на малышей Ирина. – Это не вам! – добавила, обращаясь к невидимому собеседнику.