Абсолютно неправильные люди. Москва – Питер

– Аааа, вам Мила про мою бабулю рассказала? – Боря строго покосился на Милу, которая уставилась в окно и, как назло, на него не смотрела. – Она сама так хочет! Ей в пансионате будет удобнее!

– Что вы говорите? Простите, но видимо, так же как моим кошкам и собаке в деревне?

– Что вы из меня злодея-то делаете? Бабуля вам сама подтвердит! – возмутился Борис, шкуркой ощущая, как атмосфера заметно похолодала…

– Аааа, я понял! Я вам не нравлюсь, потому что вас критикую, и вы пытаетесь Милу против меня настроить! – догадался он. – Я сразу понял, что у вас это… возрастные изменения психики! Деменция подкралась незаметно, да?

– И это вы тоже услышите от вашего внука! – Елизавета выглядела странно. Она не злилась, не сердилась, не кричала. Скорее, выглядела опечаленной. – Мне вас жаль, но вы сами сейчас выбираете, как вам жить. Отправите бабушку в дом престарелых – окажетесь там сами. Откажете ей в лишнем куске, не позаботитесь – с вами будет тоже самое. Только не сейчас, а когда вы будете стары и слабы. Уязвимы донельзя. Когда вам будет до слёз хотеться, чтобы вас кто-то обнял, сказал, что вас любит, что вы нужны! Помолчите, молодой человек! Вы жаждете захапать как можно больше, как вы выражаетесь, ресурсов, но упускаете самый главный из всех существующих ресурсов на земле!

– Какой же это? – процедил Борис.

– Не скажу! Сами думайте! А теперь, прошу вас покинуть мой дом.

– Мила! Я тебе говорил! Она больна! Мила! Ты меня слышишь? Мила я тебя люблю, но я требую, чтобы ты…

– Борь, иди, пожалуйста… – Мила плакала, даже не вытирая слёзы.

– Мила, я требую, чтобы ты немедленно пошла со мной! – Борис понимал, что сейчас эта бабка убедит её в том, что их отношения надо разорвать. – А вы? Вы что, не понимаете, что вы рушите её судьбу? Её счастье? – он гневно вскочил, навис над безмятежной Елизаветой, воздел руку для пущей выразительности рвущихся из груди слов и взвыл – на руке обнаружилась Фокса, взвившаяся с пола в совершенно неожиданном для её комплекции прыжке. – Ааааа! Она меня укууусииилааа!

– Фокса, плюнь! Плюнь, а то экономизьмом заразишься! – хладнокровно скомандовала Елизавета.

Псина мрачно покосилась на вопящего, прикинула опасность заразы и разжала зубы.

– Я… Я на вас в суд подам! Вы на меня собаку натравили! Их вообще всех усыплять надо!

– Боря… – Мила отчётливо слышала, как трещат, позвякивают и падают вниз её иллюзии. Вот упала и вдребезги разбилась иллюзия его любви к ней, за ней звякнули под ногой Бориса осколки уверенности в том, что он хороший человек, хороший, просто чего-то непонимающий.

– Что Боря? Что ты сидишь? Почему ты позволяешь выжившей из ума старухе тянуть деньги на всякий биомусор с твоего отца? Ты что, думаешь, что он, фермер, это одобрил бы? – рявкнул Борис, отступая, косясь на ощерившуюся Фоксу. – Пшла! Не подходи!

– Мой отец назвал бы так тебя! – Мила вовсе не была размазнёй. Встала, решительно развернула плечи, – Уходи!

– Да тыыыыы! Ты ещё пожалеешь! – он хотел было ещё что-то сказать, но Гаврила любил всё делать планомерно. Один дело завершил, можно и следующему приступать. – Аааааай, что этооооо?

– Жаль, что скальпы коллекционировать нынче не в моде… – Елизавета хмыкнула в сторону вопящей пары. – Гаврюша, выпусти ты его, ему уже ничего не поможет! Разве что жизнь поучит…

Глава 6. Очень чёрный день чрезвычайно экономного человека

Гаврюша был против! Чего это ещё «выпусти»? Делать ему нечего, да? Он только-только поймал этого типа и жаждет перья ему повыдергать!

– У него нет перьев! – гавкнула Фокса, разобравшая пронзительные Гаврилины вопли. – У него шерсть между ушей!

– Вот! Вот! – торжествующе завопил Гаврила. – Значит, её и выскубаю!

– Ууууубериииитееее! – Боря попытался было скинуть с головы то, что напало, орало и очень больно дёргало его волосы. Тут ему, конечно, повезло, потому что Гаврила цапнул его не за палец, а за запястье через рукав рубашки и пиджака. Прокусил ткань запросто, но кожу только защемил. Правда, применил приёмчик под названием «Подвыверт зверский», который очень любят все домашние попугаи, начиная от небольших волнистиков.

Борис к себе относился с уважением, нежностью и заботой. Он себя холил и лелеял. За кожей тоже ухаживал трепетно. Увлажнял, питал кремом и заботился о правильном кровообращении организма регулярно захаживая на массаж. Однажды попал на какого-то особо дорогого массажиста, которого ему посоветовал приятель.

– Сходи, не пожалеешь! У меня спину прихватило, я пошёл, точнее пополз, а вышел уже нормальным человеком! Правда, довольно болезненно! Ощущения, словно тебя выкрутили, потом вкрутили, потом разобрали и сделали то же самое со всеми частями тела по отдельности. Зато, потом как новенький!

Борису тоже хотелось быть «как новенькому», поэтому он пошёл к жилистому, мрачноватому массажисту, который, не слушая его подвываний и не обращая внимания на попытку уползти с кушетки, проделал всё, как и описывал приятель – выкручивал не то, что руки и ноги, но, кажется, каждый сантиметр кожи!

Вот именно те самые незабываемые ощущения и припомнились Боречке, когда его за запястье укусил какаду Гаврила.

– Гаврюша, ФУ! Плюнь, а то козлёночком станешь! – Елизавета Петровна, при необходимости могла бы командовать танковым батальоном без рации, причём в танках всё было бы замечательно и внятно слышно!

Гаврила покосился на хозяйку.

– Ну, фалко фе! Я ф его только пофмал! Добыыыфффа! – проскрежетал он почти неслышно, так как Борис вопил что-то вроде:

– Ууууубрааааиииитееее! Симииитееее!

– Надо же, какой талант пропадает! – впечатлилась Елизавета. – А ведь его и не сильно клюнули… Ладно, Гаврила НЕЛЬЗЯЯЯЯ!

Когда тебе командуют ТАК, право слово, проще послушаться. Гаврила с превеликим сожалением разжал клюв, но не удержался, нырнул под взмахнувшей Бориной рукой, припал к его шевелюре и выдрал клок «шерсти». Правда, как птица честная, щедро удобрил то место – ну, чтобы выросло быстрее.

Боря пока осознал только то, что ему больно, обидно и его тут оскорбили и вообще угрожают целостности организма, рванул в прихожую, отмахиваясь от пикирующего какаду.

– Прям как стриж! Нет, как сокол! Белый сокол – это, вроде, кречет. О! Ну, Гаврила, я тебя так и буду теперь звать – кречет! – фыркнула Елизавета, наблюдая за торопливыми метаниями гостя, сующего ноги в сапоги и хватающего в охапку дорогущую дублёнку.

– Забавно… Мне казалось, что у него дублёночка-то тёмно-серая была. А теперь какая-то бело-крапчатая, – пробормотала Елизавета себе под нос. – Хотя, он же вообще против дублёнок! Пуховичок-то практичнее! Так что, может это его дублёночка от расстройства того…

Рывок Бориса, нырнувшего в верхнюю одежду, донёс до Елизаветы некий запах…

– Ооооо какое знакомое амбре! А я-то ещё удивилась, чего это у нас кошки все из кухни смылись! Труженицы мои! Умницы и красавицы.

– Что это? – Борис, хоть и спешил, хоть и отбивался от «кречета» Гаврилы, всё-таки унюхал странный запах, а также обратил внимание и на неприятные ощущения в сапогах. Правда, повышенную влажность в обуви он машинально списал на то, что ступил в подтаявший снег и сапоги промокли, но вот некую странную влажность внутри самой дублёнки, а также резкий запах, он никак объяснить не мог. Нет, он бы, конечно, начал выяснять, скандалить, требовать компенсации, но Гаврила стал пикировать уже просто неприлично быстро для какаду, и Борис счёл за благо убраться, пока его драгоценную личность не покалечили.

На пороге он обернулся, хотел сказать что-то оскорбительное, но Фокса, расстроенная тем, что её личный вклад в победу как-то маловат, разбежалась и с размаху влетела ему головой под колени. Пытаясь удержать равновесие, Борис, практически вприсядку выскочил из квартиры, едва не врезался лбом в ручку двери напротив, а выпрямляясь, услышал за спиной стук закрывшейся двери и щелчки замка.

– Старая кошелка! – шипел Борис, пытаясь отдышаться и понять, а всё ли он взял.

Его хозяйственно-скопидомная натура, видимо, сработала автоматически и он машинально прихватил шарф и сумку.

– Мила! Ну, ты и… – он долго и с наслаждением высказывал своё мнение о ненормальной, которая предпочла ему полоумную бабку и кучу тварей, годных только на дешёвые воротники!

Навязчивый резкий и неприятный запах вновь напомнил о себе. Только уже понастойчивее. Ещё настойчивее он стал, когда Борис вышел из подъезда.

– Вот! Вот они! Проклятые кошки и кошатники! Вонючие твари! Стоило просто зайти и весь пррропах! – он пытался успокоиться, прийти в себя после такого поражения. Утешиться тем, что они просто ненормальные. Почему-то абсолютное отсутствие какого-либо запаха в квартире его совершенно не смутило.

– Мужчина! Осторожнее! Вы же меня испачкаете! – сердитый голос заставил его обернуться.

– Чего вам надо?

– Если вы только что вылезли из курятника, так хоть почистились бы! – дама в норковой шубке высокомерно вздёрнула нос и проплыла мимо, демонстративно отряхивая рукав.

Он только в этот момент и осознал – что-то не так. Покосился на дублёночные плечи, воротник и едва не взвыл!

– Проклятая птица! Мерзкие кошки! Бабка! Миииила!

В Москве кого только не встретишь, так что мужчина, что-то гневно вопящий, резко благоухающий великой кошачьей местью, осыпанный «пудрой» от крыльев какаду и богато украшенный потёками удобрения от него же, вызвал у прохожих только стремление обойти его подальше.

– Мало ли… Кусаться ещё начнёт…

Выражение «вишенка на торте» Борису никак не подходило, потому что рассерженная и креативно мыслящая живность постаралась на славу и устроила негодному типу целый вишнёвый торт.

Выражение «вишенка на торте» Борису никак не подходило, потому что рассерженная и креативно мыслящая живность постаралась на славу и устроила негодному типу целый вишнёвый торт.

– Сапогииии, – выл Борис, снимая левый сапог. – Сапог испооорчен! И носооок! Ааааа, и правый тоже!

Обувь чистке не подлежала… про носки и говорить нечего.

– Дублёёёёнкааааа! Ну, сверху, можно оттереть, но запах! Откуда? Рукаааавааааа?! Да как можно было в рукава-то? А какая была дублёнка!!!

Небольшим и недолгим утешением стала шапка. Почему-то кошки её пожалели и не пометили. Зато её пометил сам Борис, когда надел на удобренную Гаврилой голову.

В ванной, подвывая, шипя от омерзения и ярости, Борис выложил весь запас ругательств, которые знал. Особенно он страдал из-за того, что отчётливо понимал – в полицию с этим просто так не пойдёшь!

– И ведь как тут изложить дело и потребовать компенсации? Если бы порвали, можно было бы так и сказать, предъявить.

Он так и представил веселье сотрудников отдела полиции…

Боря разрывался между стремлением покарать негодяек, так над ним посмеявшихся, заставить их платить за испорченные вещи, за нанесённый моральный да физический ущерб и опасением попасть в дурацкое положение.

– Но деньги? Я ж только купил дублёнку! А сапоги! Отличные итальянские сапоги за пятнадцать тысяч рублей! А шапка… Ну, ладно, положим, подкладочку я замою… Неее, так оставлять нельзя! А! Знаю! Если заявление будет написано заранее и юридически-специальными выражениями, то его и примут нормально, и я деньги получу!

Его гениальная идея состояла в том, что он решил проконсультироваться, разумеется бесплатно, у своего дальнего родственника.

– Вот он мне и поможет заявление грамотно написать, так чтобы с бабки содрать за испорченные вещи, укус, ну и моральную компенсацию!

Троюродный брат Виталий трубку взял не сразу. А потом стал задавать абсолютно дурацкие, с точки зрения Бориса, вопросы:

– Не понял… Тебе чего? Заявление помочь написать юридическими словами? – Виталий хмыкнул, – Аааа, ты пострадал? Тебя пригласили в гости и что? Укусили? Кто? Девушка? Её бабушка? Аааа, собака… Понятно. Большая? Маааленькая. А что ты там такого сделал с девушкой или бабушкой? Совсем-совсем ничего? Просто так кинулась? Нет, за укус, конечно, можно потребовать компенсацию! Только если они не скажут, что собака их защищала. Конфликта же не было? Быыыл? Ну, так что ты хочешь? Самооборона на их территории.

Родственник точно знал, что Боречка ни за что в жизни ему не платил. Были уже прецеденты… Он и трубку-то брать не хотел. Но после того, как услышал продолжение, не пожалел об этом! Более того, шустро включил запись разговора и беззвучно посмеиваясь, продолжал расспросы:

– Тебе что ещё сделали? Да-ты-чёёё? Укусил кто? – Виталий весело покосился на свою жену, которая была настолько заинтригована вопросами, что уселась рядом и ловила каждый звук. – Собака тебя уже кусала.

Он прикрыл микрофон и разъяснил супруге:

– Борька звонит! Сходил в гости к девушке и его там оценили по заслугам! Теперь я не могу понять, кто его ещё укусил. Не бабка, не внучка, не Жучка. Нет, то есть собака укусила, но слабо, не до крови и вообще, она маленькая. А вот кто ещё… – он убрал руку от динамика и вслушался.

– Не понял? Кто укусил за руку и за голову? КТО? Попугай?

На некоторое время супруга Виталия выпала из реальности, обняв диванную подушку и заглушая ею рвущееся на волю веселье.

Виталий, обладая профессиональной выдержкой, сумел взять себя в руки и продолжил уточнять обстоятельства дела.

– Так, птичка, значит… Аааа, какаду! Это уже солиднее. Так. Тебя укусил, то есть клюнул какаду? И наср… Ой, то есть того… пометил? – Виталий ощущал, что ещё немного, и его выдержка даст трещину! – А куда? И туда и на дублёнку? А шапку ты сам на голову надел. Ну, логично, конечно! Куда ж её ещё… То есть ты хочешь подать заявление об укусе собаки, щипках попугая, депиляции, проведённой попугаем в районе волосистой части головы и оставлением оным попугаем в месте депиляции птичьего помёта в большом объёме? Ага. Понял. И ещё порчи верхней одежды типа «дублёнка» путём ээээ… дефекации вышеупомянутым попугаем. Ага. Многократной. Так. Я подумаю… Что? Это ещё НЕ ВСЁ? Погоди! Я так не запомню. Запишу!

Виталий, плотно зажал динамик, расхохотался, а отсмеявшись и утерев слёзы, продолжил разговор:

– Так, я тебя внимательно слушаю дальше! Бабка оскорбила словами, собака и птица действием, кто был ещё? Кошка? – Виталий сдавленно хрюкнул и погрозил пальцем жене, от смеха сползающей с подушкой на пол. – Нееет? Не кошка, а кошки? А они что сделали? Поцарапали? Кровь есть? Нет… Ну, если следов нет… Есть следы? В рукавах дублёнки и сапогах? Блин! Во дают! – это было произнесено с таким восхищением, что Борис насторожился.

– Ты что? Смеёшься? Смешно тебе? Я тебе как профессионалу звоню! А тыыыы!

– Как профессионалу ты мне должен двадцатку за прошлый раз. Да, именно, когда я тебе составлял кучу договоров и писал исковые. Это я тебе ещё по-родственному посчитал и ты, между прочим, согласился и обещал оплатить ещё два года назад, – напомнил ему Виталий. – Сейчас я тебе тоже помогу. Ладно уж. Слушай! Ты пришёл в гости к девушке. Как я понимаю, с целью знакомства с её родными, и в частности, с бабушкой. Верно?

– Да, всё именно так и было! А эта старая кошелка с деменцией развела псарню, кошарню, и этого паразита крылатого!

– Чудак-человек! Это тебе можно иск выставлять, если ты хоть что-то подобное им там сказал. Ты оскорбил пожилую женщину, когда начал указывать ей кого и как она должна держать.

– Да никого не должна! Выкинуть их всех и всё! – разъярился Борис.

Виталий продолжал, словно его и не перебивали… – Полез с хамскими замечаниями, тебя попросили уйти, ты начал оскорблять, небось, ещё и руками размахивать.

– Просто поднял руку!

– А они могут сказать, что напал, оскорбил, попытался убить попугая, и он от ужаса тебя унавозил… и кошки тоже… от страха того… А может, это был вовсе и не попугай и не их кошки, а ты где-то по чердаку лазил, осматривал его для своих риэлтерских целей и там перепугал местных кошек и голубиную стаю, вот тебя и уделали! Твоё слово против их заявлений.

Борис даже не сразу сумел выразить своё негодование. А когда уже был готов высказаться, то Виталий ловко пресёк эту попытку.

– Я тебе вот что скажу – сходи ты в полицию, сделай доброе дело! Повесели мужиков! У них работа трудная, опасная, а тут такая смехотерапия с бесплатной доставкой. И да… Не забудь про мою двадцатку!

Борис ругался долго, бегал по квартире, высказывая в пространство своё бесценное мнение о негодяях, встреченных сегодня на его жизненном пути.

Он ещё не знал, что Виталик, решивший, что раз денег он с Бори всё равно никогда не получит, так хоть морально развлечёт родню, разослал всему семейству запись разговора с Боречкой. Именно благодаря этому во многих семьях этот вечер стал значительно веселее. А кроме того, одна из его двоюродных тёток припомнила о том, что на Борином попечении находится его бабушка.

– Надо бы проведать её. Давненько мы её не навещали. А если этот… какадуборец такой нудила и крохобор, ей жить может быть очень и очень не просто!

Глава 7. Болтливый источник информации

Мила плакала. Дело само по себе обыденное и довольно-таки несложное. Тем более, что повод абсолютно законный – кому приятно узнать, что человек, в которого ты угораздилась всерьёз влюбиться, на самом деле собирался безжалостно повыкидывать из твоей жизни всех, кто тебе дорог, наплевать полностью на твои взгляды, желания, просьбы. Попросту переделать тебя от начала и до конца, руководствуясь исключительно своим мнением и желаниями.

– Бабушка, ну как же так? Ну, почемууууу? За что он так со мной?

– Милая моя, солнышко моё, такое бывает. Ты просто не сталкивалась с такими людьми. Ему просто не интересно что хотят окружающие. Он хочет загрести мир под себя. Всё, до чего сможет дотянуться.

– Как этот… кадавр в «Понедельник начинается в субботу»? – всхлипнула Мила, пытаясь хоть немного улыбнуться.

Зрелище было откровенно жалким и Елизавета Петровна, тоскуя об упущенных возможностях, невесело покосилась на кухонную скалку.

– Кошки и то душу отвели! Гаврила вот, расстарался, Фокса позабавилась слегка. А я? Ууууу, я бы его! – зрелище отделанного скалкой Бориса подразнило достойную даму и растаяло, напрочь смытое потоком слёз внучки.

– Получается, что не я ему была нужна, а это? – она махнула рукой на стену кухни, где они с бабушкой так и сидели после эпохального выдворения Бориса из квартиры.

– Я не думаю, что ему интересны люди, – осторожно ответила Елизавета, приглаживая рыжие крупные кудри внучки. – Ему интересно только то, что он может от них получить! Для себя лично.

– Какая я дура! Как же я не поняла. Почему я не увидела? – Мила никак не могла остановиться. Слёзы текли и текли, не принося никакого облегчения. – Почему он вообще решил, что может распоряжаться моей жизнью? С чего он взял, что может планировать что-то про наше имущество? – бабушка давно сказала, что двушку отдаёт Миле, но она сама никогда бы не стала что-то требовать или планировать вперёд бабушкиных решений. – Это же твоё!

– Мне вот другое интересно, а откуда он вообще взял, что у тебя что-то такое ценное для него имеется? – Елизавете Петровне, на самом деле, это было не интересно, но ей очень хотелось переключить Милу с её страданий на что-то менее болезненное.

– Я сдуру сказала, что я у бабушки живу и рассказала, что у тебя забавная квартира – двойная. Ой, я дура-то… А он ещё всё выспрашивал, сколько у меня братьев-сестёр, родных и двоюродных. Ну, про двоюродных я сказала, что есть два брата Ваня и Игорь, так он начал выяснять, по какой они линии. А мне и в голову не пришло, что это он с точки зрения, кому что достанется!

– Наивная, добрая, открытая моя девочка. Да, конечно, совсем неподготовленная к тому, что её имущество может интересовать кого-то гораздо, несоизмеримо больше, чем она сама! – думала Елизавета Петровна, когда Мила всё-таки уснула. При мысли, что тот мерзавец посмел обидеть её Милу, у бабушки хищно сощуривались глаза и сами собой сжимались кулаки. – Только вот всё равно странно. Неужели же такой расчётливый тип просто так подошёл к ней на остановке? Или кто-то ему Милу показал?

Фокса, ощущая настроение хозяйки, нервно поёживалась и пятилась, норовя забиться под диванчик и вообще сделать вид, что её тут нет.

Гаврила, как птиц гордый и смелый, восседал прямо напротив Елизаветы и вносил в её размышления свежую струю – помахивал время от времени крыльями.

– А всё-таки даже жалко, что мне не довелось принять более действенное участие в миссии по выдворению этого паршивца! – злилась Елизавета. Потом, уже глубокой ночью, она сообразила, что куда-то исчезли все кошки. Отправилась искать и обнаружила их с Милой. Все три мурлыкали, явно стараясь помочь Миле, по-детски всхлипывающей во сне.

– Рррразные люди в мире встречаются, рразные жизни пересекаются, тропы чужие пройдут стороной, помни себя и останься со мной. Мимо, всё мимо чужих, непонятных, хлипких мостков и прыжков безвозвратных, тенью для них незаметной пройди, где-то твоё тебя ждёт на пути. Жертвы не требуя, жизнь не калеча выйдет когда-нибудь кто-то навстречу, выйдет чтоб вместе с тобою идти, просто пока подожди. Мы вытираем тяжёлые слёзы, мы прогоняем тоску и угрозы, сердце бедой не неволь. Спи, будут сны твои кошкой согреты, мы и приходим к вам, людям, за этим. Это кошачья извечная роль.

Буня явно солировала, выпевая песенку прямо на ухо Миле, измученной усталостью и отчаянием, столкнувшейся первый раз всерьёз с подлостью и обманом.

Елизавета встретила взгляд внимательных кошачьих глаз и легонько кивнула.

– Умницы вы мои. Меховые мои душегрейки! Ничего, лучше так! Иногда надо выплакаться досуха, оглядеться и понять, что жизнь на этой подлости не закончена, что это нужно просто переступить, оставить в прошлом и жить дальше.

Она вернулась в кухню и строго погрозила пальцем Гавриле, открывшему было клюв, чтобы высказать своё мнение о сложившейся ситуации в доме.

– Гаврила! Клюв бинтиком завяжу! Цыц! И всё-таки интересно, почему он подошёл именно к Миле?

Очень скоро эта загадка разрешилась.

Одногруппница Милы – бойкая и шустрая Нина заметила, что Милка выглядит заплаканной и расстроенной.

– Мил, ты чего такая? А? Ну, колись-колись? То прям летала, а то… – Нина обожала быть в курсе событий и терпеть не могла скрытность. Сбор информации для неё был сродни азарту охотничьей собаки.

– Нина, всё у меня хорошо! – отмахивалась Мила, решившая, что чем меньше окружающие знают о её жизни, тем эта самая жизнь и лучше, и безопаснее!

– Нууу, не будь такой буукой! – Нина затеребила скрытницу. – Вечно у тебя какие-то секреты.

Мила отшутилась и сумела смыться от приставучей знакомой.

– Как у неё на всё энергии хватает? И учится, и подрабатывает курьером, и успевает задавать всем миллион вопросов… – вздохнула Мила.

Следующая порция этого миллиона вопросов настигла Милу уже через несколько дней.

– Слууууушай, а чего это тебя твой молодой человек не встречает? – Нина была исключительно упорна.

– Какой молодой человек? – нет, Мила отлично понимала, какой именно, просто надеялась как-то слинять, пока Нина будет формулировать, какой именно.

– Ну, как какой – Борис! Тот, который риэлтором работает в здании напротив, – Нина с жадным любопытством воззрилась на Милу.

– Так! Погоди-ка, а откуда ты знаешь, что он Борис и где работает, да ещё кем? – Мила прищурилась.

– Ээээ, ну, слыхала как-то. Да! Ты же мне сама рассказывала! – попыталась увильнуть Нина, соображая, что язык вообще-то враг её! И Борис, который нанимал её в качестве курьера, не раз повторял, чтобы она Миле не проговорилась о том, что ему про одногруппницу рассказывала.

– Вот уж что я точно тебе никогда не рассказывала, так это про Бориса! – нет, Мила вовсе не стеснялась его, просто это было настолько личное и радостное чувство, что не хотелось о нём болтать. Она вообще не любила откровенничать на личные и очень личные темы.

– Ну, значит, кто-то другой говорил… – заюлила Нина, ощущая, что дело отчётливо запахло керосином.

– Про Бориса я НИКОМУ в институте не говорила ни слова! – Мила, которая всё детство провела на ферме, вовсе не была девочкой-ромашкой. Она могла остановить и большого пса, и кое-кого покрупнее. Ветеринар, который работал с отцом, частенько пользовался этим, и просил Милу придержать ту или иную корову.

– Прямо дар у девочки. С иной – уговорами да лаской, а на иную и прикрикнет, стоять, мол! Аж самому замереть хочется, – смеялся ветеринар.

Нина, которая никогда такого тона и вида у Милы не слышала и не видела, так изумилась да растерялась, что выложила о том, что про ферму Милиного отца она узнала, когда Мила спрашивала совета преподавателя, объяснив, зачем ей нужны данные о побочных действиях препарата на тельную корову. Может, лучше другой выбрать?

И про Бориса выложила: – Ну, а чё такого? Я у него курьером подрабатываю, ну спросил, кто у вас того… состоятельный… Нормальный вопрос. Ты ж богатенькая.