Лучший из худших

История Цыгана оказалась по-своему занятной и в чём-то романтичной: в парня втюрилась дочка какого-то аристократа, причём основательно. Девка так втрескалась, что сбежала из дома и несколько дней жила на хате любовника. Само собой, долго такая верёвочка виться не могла: папаше пришлось не по душе, что его дщерь вошкается с плебеем. В итоге Цыгана взяли в такой оборот, что самым лучшим выходом стала армия, и не рядовая воинская часть, а батальон смерти.

Глядя на его смуглое смазливое лицо, в это охотно верилось. Уверен, он перепортил до службы кучу девок. Вот только то, что Цыган – бабник, не делало его менее опасным. Это был отнюдь не комический персонаж. Глядя на него, я ни капли не сомневался: при необходимости он убьёт или покалечит – это было написано у него в глазах.

Ну что ж, посмотрим, что день грядущий нам готовит. Я уже примерно догадывался, что именно, однако надежда умирает последней, пусть и в тяжёлых муках.

Глава 8

– Вот, Цыган, привёл тебе Лана, как ты просил, – заискивающим тоном произнёс Кузя.

– Растворись, – велел ему тот, и Кузя, попятившись назад, быстро пропал с радаров. Сделал он это с видимым облегчением. Ему явно не хотелось быть свидетелем того, что скоро произойдёт.

Мне же предстояло отыгрывать ту роль, которую я сам на себя взвалил – независимого чувака. Говоря по правде, меня слегка потряхивало. Разборки – не мой конёк. Даже в прошлом, когда у меня была довольно приличная физическая форма и я мог постоять за себя, всегда сторонился подобных мероприятий. Да и отец советовал избегать левых тёрок, когда совершенно непонятно, каким боком оно тебе вылезет. Лезть в бутылку, с его слов, имело смысл, только когда задеты твои интересы.

– Чего звал? – поинтересовался я. Голос, к счастью, не подвёл, оказался ровным, хотя одному только богу известно, каких усилий мне это стоило.

– Вопросы к тебе накопились, Лан, – с ленцой уверенного в себе хищника протянул Цыган. Так кошка играет с мышкой, прежде чем окончательно задушить.

Он ждал, что я поинтересуюсь: о каких, собственно, вопросах речь? Но я догадался, что мне хотят навязать правила игры, и потому просто пожал плечами, демонстрируя, что откровенно не понимаю, о чём речь. Делал я это по возможности уверенно, изображая, что спокоен как слон, хотя сердце билось тревожной птицей в клетке, а к горлу подкатывал невкусный ком.

Цыган оценил моё поведение, обратившись к Ушану как к зрителю:

– Как думаешь, он дурак или прикидывается?

– Прикидывается, – с готовностью отозвался тот.

– Вот и я так думаю, – кивнул Цыган. – Прикидывается.

Он испытывал огромное удовольствие от процесса, растягивал и смаковал каждую секунду. Было в этом что-то от психологического садизма. Не часто я встречался с такими типами. Даже сокамерники мне попадались достаточно спокойные и уравновешенные, без всех этих понтов и вывертов.

– Если есть что предъявить, предъявляй. Если позвал просто побазарить, базарь с Ушаном, а у меня дел полно, – заявил я, понимая, что этим исключаю мирный способ урегулирования конфликта.

Впрочем, кого я обманываю: меня позвали сюда, чтобы унизить, и Цыган не из тех, кто резко поменяет планы.

– Предъява тебе нужна? – покачал головой он. – Будет тебе предъява. Люди говорят, что ты дятел, стучишь на всех унтерам.

– Мало ли что люди говорят… Конкретно изложить можешь?

– Да уж куда конкретнее. Каждую ночь после отбоя ты тусуешься с Санниковым, что-то перетираешь с ним. Никто не сомневается: ты стукачок. Как тебе предъява, а? – Он довольно вскинул подбородок.

Не ожидал, что наши занятия пустят такие круги по воде. Вроде каждая собака в курсе, чем мы занимаемся, а поди ж ты… Или Цыганку просто нужен повод, чтобы придолбаться, а какой – неважно. Не ночные упражнения в спортзале, так что-то другое. У него явно на меня зуб. Ну не нравится Цыгану моя независимость, такие любят, когда под ним ходят все. А непокорных учат.

– Предъява так себе, – хмыкнул я. – Всем известно, что я хреново подтягиваюсь. Санников меня тренирует после отбоя.

– И только? – презрительно фыркнул Цыган.

– Конечно. Ты пару раз к Белову ходил – я же не кидаю тебе предъявы, – подпустил шпильку я.

– Ах ты, сука! – побледнел Цыган. – На меня батон крошишь?

– Разве? – удивился я. – Я только сказал, что видел тебя у Белова. Но стукачом не называл. Твои претензии мимо кассы.

Действительно, я был свидетелем нескольких таких сцен. Что служило причиной этих визитов, понятия не имею, да и не забивал себе этим голову.

Но Цыгана конкретно зацепило. Его взгляд наполнился ненавистью.

– Лан, ты охренел! Хочешь, чтобы я проверил, действительно ли в тебе течёт голубая кровь?

Понятно, о моём аристократическом происхождении сослуживцы уже знали, хотя фамилию Ланских носят не только представители рода, но и бывшие крепостные – совсем как в моём мире. К тому же я почти телезвезда: о том злополучном убийстве рассказывали из каждого утюга. Наверняка мой фейс успел примелькаться, и никакое инкогнито здесь не спасёт.

– Моя кровь точно такого же цвета, как у тебя, – сказал я банальную вещь. – И ещё могу повторить: на своих никогда не стучал и стучать не собираюсь. Всё, Цыган, больше эту тему развивать не собираюсь.

Но так легко мне уйти не удалось.

Ушан, как полагается пресловутому Табаки, начал отыгрывать свою партию:

– Цыганок, а ведь он сейчас жаловаться на нас побежит! Зуб даю, стуканёт, – встрял у меня на пути лопоухий.

Если пропущу этот выпад, мне полный песец: доконают в ближайшие дни. Затравят уже всем коллективом. Ушан знал своё дело, мастерски втянув меня в конфликт.

– Пошёл нах… придурок!

Я двинул ему в челюсть. Удар был так себе, на троечку, да я и не особо старался вкладывать в него силы. Это было скорее демонстрацией, и только. Но кулак угодил в губу и разбил её в кровь.

Ушан потрогал саднящее место.

– Цыганок, ты только глянь: этот гад мне морду раскровянил! – с деланым изумлением произнёс он.

Сейчас меня будут учить и руками и ногами, понял я.

Ленивая расслабленность Цыгана куда-то прошла, он явил свою звериную сущность.

– Сука!

Он оказался хорошим боксёром, его прямому мог бы позавидовать Костя Цзю. Моей реакции не хватило, чтобы уклониться. Его кулак погрузился в солнечное сплетение. Из меня словно вышибли дух. Я машинально согнулся и тут же пропустил второй удар, не менее жестокий и опасный, на сей раз коленом в лицо.

В прошлой жизни у меня были шансы побороться с Цыганом на равных, но это тело было слишком слабо и не тренировано. Я словно налетел на фонарный столб: из глаз посыпались искры, в голове загудел колокол. Это было больно и унизительно.

Цыган издевательски захохотал, рядом, подвизгивая, вторил ему Ушан. Им доставляло удовольствие наблюдать, как я мучаюсь и страдаю. В их смехе не было ни капли сострадания, только издёвка.

– Что, Лан? Съел, сука? – склонился надо мной Цыган. – Теперь ты понял, что я сделаю с тобой, гандон штопаный?

– Понял, – прохрипел я.

Глаза ничего не видели, они словно заплыли кровью.

А Цыган продолжал куражиться:

– Сейчас я заставлю тебя снять штаны и бежать в казарму с голой жопой. И если только вздумаешь пикнуть насчёт меня, придушу как кутёнка. И мне ничего за это не будет. Веришь, Лан?

Он склонился надо мной. Я почувствовал несвежее дыхание из его рта. Этот урод упивался своим могуществом, властью над теми, кто слабее его.

– Понял.

Меня стошнило. Рот сразу наполнился привкусом какой-то дряни.

– Жри свою блевотину, гад! – зарычал Цыган. – Кому говорят, жри! – Он надавил рукой на мою голову, склоняя к расплывшейся на земле отвратительного вида кашице.

И тут на меня накатило. Это произошло внезапно и стремительно, за какие-то наносекунды. Странная волна нахлынула на меня, охватив всего, с ног до головы. Это была безудержная ярость. Я вдруг понял, что способен на всё и что нет на свете преграды, могущей мне противостоять.

Я даже слегка испугался этой странной эйфории: она как будто родилась где-то вовне и была чем-то чужеродным. Это был я и не я одновременно. В моих жилах плясал невидимый огонь, мышцы распирало от силы. Никогда во мне не было столько могущества. Да я мог свернуть горы и переплыть океан!

А потом меня накрыло новым приливом. Конечно, мне доводилось знать по себе, что такое адреналиновые всплески, но чтобы настолько… Я перестал быть человеком, превратился в машину, созданную только ради одного – крушить и убивать. Уничтожать всё на своём пути, рвать с корнем, действовать самыми грязными приёмчиками: царапать, кусать, выдирать кадыки…

Миллионы кровожадных мыслей проносились у меня в голове, и все они сводились в итоге к способам умерщвления. Даже не ожидал, что у меня окажется настолько буйная фантазия. А ещё это было слабое подобие того странного порыва, охватившего меня в тюрьме. Такая бледная китайская копия чего-то брендового.

Цыган не заметил произошедших со мной перемен. Он праздновал победу, не догадываясь, какой его ожидает сюрприз. А я жаждал реванша. Я мечтал о нём больше всего на свете. И ещё больше о том, как убью этого гада, сверну ему шею.

Тело распрямилось само собой, мозг даже не участвовал в этом процессе.

– Жрать блевотину? Да сейчас сам её, сука, сожрёшь!

Я схватил Цыгана за ворот куртки, нагнул и ткнул мордой в остатки моего непереваренного ужина.

– Лан, мля!.. – Табаки опомнился раньше своего Шерхана, попробовал прыгнуть на меня сзади, но я только повёл плечами, и тщедушного Ушана как ветром снесло.

– Понравилось? – зарычал я и, приподняв Цыгана, снова ткнул в зловонное пятно.

Он пытался вырваться, но у него не выходило. Не было на свете такой силы, что могла потягаться со мной.

Я снова заставил Цыгана выпрямиться, с наслаждением увидел его измазанное в грязи и рвоте лицо, насмерть перепуганный взгляд.

– А теперь пришло время умереть!

Я замахнулся правой рукой, зная, что сейчас одним ударом вгоню его челюсти прямо в мозг. Мне это не составит большого труда.

Внезапно, глаза Цыгана закатились, он как-то странно обмяк и превратился в безвольную куклу. До меня не сразу дошло, что он потерял сознание от страха. Но как только я это понял, странный приступ бешенства куда-то ушёл. А вместе с ним меня стремительно покидали физические силы. Я больше не мог удерживать тело Цыгана, пальцы левой руки разжались, он упал на землю.

– Пусть это послужит тебе хорошим уроком! – проскрипел я и на негнущихся ногах побрёл к казарме, стараясь не думать, что меня ждёт дальше.

Вряд ли обойдётся без последствий: пусть сильного вреда Цыгану я не причинил, так, попугал малость, однако в последний момент я почувствовал спиной, что за нами наблюдает кто-то посторонний. И этот посторонний мог оказаться кем угодно. Например, унтером или офицером.

Больше всего я боялся, что приступ повторится, я снова перестану быть собой и натворю кучу безумств.

– Господин штабс-капитан? Я могу войти?

Начальник особого отдела батальона штабс-капитан Голиков поднял воспалённые от бессонницы глаза и с трудом сфокусировал взгляд на госте.

– И вы, мундиры голубые…

– И ты, им преданный народ, – продолжил строчку гость. – Так я могу войти?

– Как я могу отказать вам, господин ротмистр, – вяло улыбнулся Голиков. – Проходите, господин, э-э-э…

– Ротмистр его величества отдельного корпуса жандармов Никольский, – представился тот. – Честь имею.

Особист встал.

– Штабс-капитан Голиков. Полагаю, вам это известно не хуже, чем мне.

– Спасибо за приглашение, господин штабс-капитан.

Жандармский ротмистр шагнул в кабинет, обвёл его взглядом, затем посмотрел в упор на Голикова.

– Надеюсь, вы знаете, что эти строки в действительности не принадлежат перу Лермонтова?

– Доводилось слышать, – кивнул тот. – Какими судьбами, господин ротмистр?

– Думаю, вы догадываетесь.

– Рекрут Ланской?

– Он самый, штабс-капитан.

– Но ведь семья отреклась от него, Ланского шельмовали. Теперь он не опаснее обычного человека. Тем более, – Голиков подошёл к сейфу, открыл его, достал дело рекрута Ланского и положил перед собой, – у него ощутимые проблемы с физической подготовкой. Я даже не уверен, что он сдаст необходимый уровень на экзаменах. Один из ефрейторов взял над Ланским шефство и занимается с ним на тренажёрах перед отбоем.

Жандарм на секунду задумался.

– И ничего странного или необычного с рекрутом Ланским за время службы в батальоне не происходило? – наконец спросил он, наблюдая за реакцией собеседника.

– Разумеется, нет, – улыбнулся особист. – У меня везде свои люди. Если бы хоть что-то произошло, я бы обязательно об этом узнал.

– И сообщили бы нам?

– Разумеется, господин ротмистр.

– Вы подняли мне настроение, штабс-капитан. Это хорошо, когда армия сотрудничает с жандармами. В конечном итоге выигрывают все. А теперь разрешите откланяться. Я услышал всё, что мне было нужно услышать. Честь имею! – откозырял Никольский.

Глава 9

Не знаю, как я дотянул до отбоя. Сил не хватило даже на то, чтобы умыться и почистить зубы, а ведь впереди ждала обязательная тренировка с ефрейтором.

После того как прозвучала команда, я поплёлся в зал, как на казнь.

Санников сразу заметил, что со мной явно что-то не так.

– Ты какой-то странный сегодня, рекрут. Сам на себя не похож.

– Виноват, господин ефрейтор. Исправлюсь, – промямлил я, мечтая только об одном – свалиться в койку и дрыхнуть без задних ног.

– Давай, исправляйся, – хмыкнул он. – Как всегда, начнём с разминки. Десять кругов – бегом марш!

Я побежал со скоростью беременной улитки.

– Быстрей, Ланской! Темп набирай, если не хочешь получить поджопник! – стал злиться мой армейский тренер.

Я попробовал ускориться. Сначала это показалось мне невозможным: конечности словно налились свинцом и категорически отказывались подчиняться. Я страшно вспотел, пытаясь выполнить команду, слабость была неимоверная. Первый круг я не пробежал, а прочухал.

– Твою мать, Ланской! Кому сказано, быстрее! Рановато тебе на перетрен ещё жаловаться!

В голове крутилось одно: плюнуть на всё, на любые последствия, завалиться прямо сейчас на голый дощатый пол и не вставать, даже если меня начнут бить ногами. А всё постепенно к этому и шло, Санников уже начал кипятиться.

И всё-таки я заставил себя пойти на второй круг. Бом, бом, бом – что-то колотило меня по вискам, отдавало колоколом внутри черепной коробки. Катастрофически не хватало воздуха, я сбился с темпа и теперь задыхался, как рыба, выброшенная на берег.

– Ланской, какого лешего?! Ты же отлично бегаешь, я своими глазами видел. А ну, ускоряйся, говнюк!

На прежних тренировках ефрейтор себе такого не позволял. Видимо, сейчас его порядком подбешивала моя физическая немощь.

Дурацкая фраза возникла из ниоткуда и прилипчиво застряла в башке: маленький, блестящий, совсем как настоящий… Я повторял её про себя снова и снова. И внезапно где-то на третьем круге почувствовал, что тяжёлые оковы, сцепившие мои руки и ноги, как будто постепенно спадают. Бежать стало намного легче.

– Ну вот, совсем другое дело! – обрадованно произнёс ефрейтор. От него не укрылись очередные перемены в моём состоянии. – Я уж начал думать, что ты того – кони решил двинуть. А всё, оказывается, не так уж и плохо. Эх, Ланской, мало тебя в детстве, видать, дрючили!

Поскольку я знал только детство из моей прошлой жизни, ничего не мог сказать на сей счёт. Отец у меня был человеком вспыльчивым, под горячую руку мог и подзатыльник отвесить, и ремешком по одному месту пройтись. Правда, случалось это крайне редко и, честно говоря, после реальных косяков. В остальном детские годы были довольно безоблачные: отец всё-таки очень любил меня и старался сделать так, чтобы у меня всё было. Вот только я, дурак, не всегда слушал его советы, пытаясь жить своим умом, и потому набивал шишки на ровном месте.

К концу разминки тело восстановилось практически полностью. Странно, но, кажется, эта дурацкая прилипчивая фразочка оказала на меня чуть ли не магическое действие, разом приведя в порядок и физическое и психическое состояние. Короче, я вновь ощутил себя полноценным человеком. Ещё большим сюрпризом стало то, что сегодня мне удалось установить свой первый рекорд по подтягиванию: вместо трёх-четырёх жалких подёргиваний на турнике, я вполне технично коснулся подбородком перекладины целых семь раз.

– Ну, Ланской, ну сука! – восхитился Санников. – Молодец! Не зря тебя гонял неделю, успехи налицо. Продолжишь в том же духе – сдашь норматив и получишь погоны!

– А если не сдам? – на всякий случай спросил я.

– Если не сдашь, через две недели у тебя будет переэкзаменовка. Завалишь – вернёшься на хрен в ту хату, откуда тебя забрали.

Я нервно сглотнул. Возвращаться в тюрьму и отсиживать полный срок как-то не улыбалось от слова совсем. Вот только уверенности, что дальше мои успехи в физподготовке будут нарастать в геометрической прогрессии, не было. То, что произошло сегодня, можно охарактеризовать только как чудо.

В прошлой жизни я привык к тому, что чудес на свете не бывает. Здесь они случаются, но вряд ли идут густым потоком.

Постояв под душем и смыв с себя липкий пот, я вернулся в располагу. Не успел завалиться в койку, как почувствовал прикосновение чьей-то руки к плечу. Вряд ли это дневальный. Наверняка история с Цыганом не закончилась, и теперь её инициатор подготовился и требует продолжения банкета.

Я с тоской развернулся и действительно сумел разглядеть в темноте знакомую физиономию.

– Чего надо, Цыган? – обречённо спросил я. Влипать в очередную драку было выше моих сил.

– Слушай, Лан! Извини, был неправ, – к мою удивлению произнёс Цыган.

– Нет проблем, – с лёгкой душой ответил я.

– В общем, ты нормальный чувак. Я подумал: ну чего нам с тобой ругаться? Что, других проблем у нас нет? Так что предлагаю мир. Идёт? – Он протянул свою руку.

– Мир! – пожал я её в ответ.

– Спокойной ночи, чувак! Больше тебе в отделении никто предъявы кидать не будет, зуб даю, – пообещал он.

– И тебе спокойной ночи, Цыган!

С лёгкими мыслями я лёг спать и мгновенно провалился в глубокий сон. Как же приятно знать, что одним врагом у тебя стало меньше. А извинения Цыгана не показались мне притворными, похоже, он говорил от всей души.

Утром на разводе нам сообщили, что после обеда в нашем расписании появится новый предмет – ОПП. Аббревиатура расшифровывалась как «Основы противомагической подготовки». На послеобеденном перекуре (а теперь у нас появился и такой) Санников сообщил кое-какие любопытные детали.

– Курс будет вести поручик Шереметева.

– Баба, что ли? – хмыкнул Цыган.

С некоторых пор нам позволялись некоторые вольности не в строю. Само собой, я не курил, но старался держать поближе к основной массе сослуживцев, которые сейчас обступили ефрейтора полукругом.

– Сам ты баба! Я же сказал: офицер в чине поручика. Эта, как ты говоришь, «баба» заставит тебя оторвать свои яйца и сожрать их, ещё и причмокивать будешь, – сказал Санников. – Мой вам совет: будьте аккуратны, мужики. Хотя, – он мечтательно зажмурился, – чудо как хороша! Стояк вам после занятия обеспечен.

Больше он рассказывать не стал, только добавил, что сами обо всём узнаем.

Заинтригованные, мы с трудом дождались начала занятия. Одним из будоражащих элементов стало то, что преподаватель – женщина. За время службы мы почти не видели лиц противоположного пола, если не считать тучных поварих в столовке. И пусть нам в компот подмешивали что-то, успокаивающее либидо (парни базарили, что своими глазами видели большие жестяные фляжки, на которых красовалась надпись «бром»), мысль о том, что мы скоро увидим женщину, причём, со слов ефрейтора Санникова, красивую, будоражила не одного меня.

И вот час настал.

Занятия ОПП проходили повзводно. Рекруты выстроились в коридоре вроде ничем не приметной филёнчатой двери. Вот только уже привычной дырки, через которое начальство подглядывало за тем, не маются ли ученики какой-то дурью вместо занятий, в этой двери не имелось. Мы стояли по команде «вольно», переминаясь с ноги на ногу. Всех просто снедало любопытство. Ну что же там за этими дверями? Настолько ли хороша госпожа поручик, как её описывал Санников?

К тому же само слово «магия», с которой нам вроде бы как предстоит бороться, вызывало у меня просто жгучий интерес. То, что практиковалось в моём мире, я всегда расценивал как обычное шарлатанство. Если и было что-то настоящее, я об этом не слышал. А здесь магия – явление довольно привычное, пусть мне пока и не пришлось с ней столкнуться. Более того, хозяин тела, в котором обреталось сейчас моё сознание, и сам в прошлом был магом, но… После сурового приговора суда его шельмовали, что влекло за собой автоматическое отключение от волшебства.

Двери распахнулись сами собой.

– Заходим и рассаживаемся по местам, – велел Санников.

Мы осторожно входили в помещение, которое на первый взгляд ничем не отличалось от рядового учебного класса, к каким каждый из нас привык за эту неделю с небольшим, проведённую в армии. На возвышении – преподавательская кафедра с классическими столом и стулом. Большая доска, на которой пишут здешними аналогами разноцветных маркеров. В самом центре – портрет государя императора Николая III в золотой рамке. На стенах – обучающие плакаты. Двухместные ученические столы, выстроенные в три ряда. Позади ширма, прячущая от любопытных глаз то, что нам ещё пока рано видеть.

За высокими окнами течёт своя жизнь: марширует по плацу взвод солдат, иногда проходят офицеры. Гражданских практически нет: им тут просто нечего делать.

– Взвод, встать! Смирно! – рявкнул Санников.

На пороге появилась… не женщина, скорее девушка, на вид лет восемнадцати, не больше, в мундире, который выгодно подчёркивал красоту её стройной фигуры. Высокая, с ногами до ушей, с выпуклостями нужного размера в нужных местах, прелестным личиком со столь искусно нанесённым макияжем, что казалось, будто его и вовсе нет и вся эта красота возникла сама по себе, без какого-либо дополнительного вмешательства. Роскошные русые волосы были уложены так, чтобы кокетливо смотреться под пилоткой и без неё, но при этом не нарушать требования устава.

Тридцать парней пялились на поручика, не дыша и не мигая. В их число входил и я. Мы не просто смотрели, мы пожирали её глазами, впитывая каждую мелкую деталь, каждый сантиметр этого роскошного зрелища. На долю секунды мне даже стало тесно в рекрутском мундире.

– Вольно, – скомандовала красотка в офицерских погонах. – Садитесь. Приступим к занятию.

Глава 10

Как в случае с моим отцом, я заметил вокруг поручика странный прозрачный кокон, который переливался и искрился даже на свету. И это уже второй человек с подобным феноменом. Интересно, видят ли эту загадочную вещь мои сослуживцы?

Из осторожности я решил промолчать. Язык, он ведь не только до Киева довести может. Не хочу оказаться в местах, что гораздо хуже.

Логично предположить, что раз мой отец маг, и преподавательница нового предмета тоже наверняка из этих… кудесников, короче, я в силу неизвестных причин обладаю способностью лицезреть подобные вещи. Понятия не имею, хорошо это или плохо, так что буду просто относиться как к факту.

Отвлёкшись на собственные размышления, я едва не пропустил начало занятия, а оно оказалось на удивление эффектным – не менее чем внешность преподавательницы.

Девушка развела руки, и между ними зажглась настоящая электрическая дуга.

– Итак, господа рекруты, перед вами простая демонстрация того, что на обыденном языке принято называть магией, волшебством или чудесами… Хотя у науки есть довольно простое объяснение этому феномену. Магия – не более чем воздействие особой силы, которая носит название «мана», на материю. Не хочу погружать вас в глубокие научные дебри, достаточно, чтобы вы помнили и знали: мана способна так влиять на всё, что нас окружает, потому, что является праматерией, из которой когда-то возник наш мир. Грубо говоря, это что-то вроде энергии, и эта энергия, в зависимости от того, как её используют, бывает созидательной или разрушительной.

И коль скоро мы заговорили об энергии, у маны тоже есть свой закон сохранения, причём весьма своеобразный. Если где-то убыло маны, значит, в другом месте прибыло материи. А вот обратные процессы, к сожалению, науке неизвестны. Несмотря на то что количество маны кажется фантастически большим, рано или поздно произойдёт неизбежное – она закончится, причём раз и навсегда.

Поручик свела руки вместе – дуга исчезла.

– Только что, благодаря моему действию, я приблизила магическую смерть Вселенной, – улыбнулась преподавательница.

Кажется, я понял, почему в моём мире волшебство осталось разве что в сказках: похоже, у нас запасы маны то ли были не особо большими, то ли совсем истощились, как только что сказала Шереметева. А те редчайшие индивидуумы, которые действительно есть, пользуются её жалкими остатками и потому толком никому не известны. Конечно, это всего-навсего теория, причём родившаяся в моей башке совершенно стихийно. Как оно было на самом деле, знать не дано. Правда, конца света для нас не произошло. Нет магии – да и хрен с ней, плакать не станем.