Странник

– Я буду называть тебя ослиной задницей, если мне будет угодно, – огрызнулась София. – Отвечай, что ты здесь делаешь, пока я не взяла этот нож и не выпотрошила тебя от горла до кишок.

Николас закатил глаза: неужели его рок – находиться в окружении женщин с патологической тягой к убийству?

Девушка улыбнулась:

– С теми, с кем собираешься вести дела, не стоит говорить в таком тоне.

София резко втянула воздух, раздувая грудную клетку, чтобы как следует взорваться, но Николас ее опередил.

– Нам нет до вас никакого дела, кроме как вернуть письмо. Могу ли я рассчитывать, что вы окажете любезность дать хоть какое-то объяснение, зачем вы его взяли? Кто нанял вас его украсть?

И зачем ты здесь, торчишь у нас перед носом, если тебе заплатили выкрасть его?

Если, конечно, она не пыталась зачерпнуть сразу из двух горшков, надеясь, что они c Софией заплатят ей за право взглянуть на письмо.

– Я никогда не говорила, что меня наняли, – заметила Ли Минь. – В моих интересах вникать в дела путешественников, с которыми я сталкиваюсь. Работу найти трудно, знаете ли, и временами мне приходится искать ее, не дожидаясь, пока она сама на меня свалится. Айронвудов здесь за последние месяцы перебывало множество. Но представьте мое удивление, когда я увидела стража Линденов, шмыгающего по пляжам, словно крабик. А потом появляетесь вы с каким-то своими делами…

Не уверенный, что не пожалеет об этом, Николас опустил пистолет и убрал его за пояс. Слегка успокоившись, он начал рассматривать их положение в открывшемся новом свете.

– Если вы украли его, чтобы вернуть за выкуп, то уже знаете, что платить нам нечем, – Николас развел руками, показывая свое бедственное положение.

– Я хочу знать, о чем говорится в письме, – объявила девушка. – Оно какое-то странное. Я верну его вам при двух условиях.

– Я заберу его у твоего трупа! – София выбросила руку, пронзая кулаком воздух. Николас видел, что случится, чувствовал смятение Софии, на добрый фут ошибившейся в оценке расстояния. Ли Минь играючи отклонилась, даже не изменившись в лице, а София, потеряв равновесие, растянулась на земле, подняв фонтан песка.

Вскинув руку к повязке на глазу, девушка едва не завыла от обиды и разочарования. Не в первый раз Николас стал свидетелем того, как она не справляется со своим новым состоянием, и не в первый раз его сердце невольно, вопреки доводам разума, сжалось при виде этого.

Ли Минь оторвала взгляд своих темных глаз от поверженной соперницы и повернулась к нему.

– Я отдам вам письмо, а вы покажете мне, как его читать.

Николас покачал головой:

– Не пойдет.

Если письмо было «каким-то странным», он подозревал, что Роуз зашифровала его так же, как шифровала письма Этте, – обдуманный риск с ее стороны: а что если бы Этта не показала ему, как их расшифровывать? Выносить секрет за пределы семьи ему не хотелось.

Из-за ворота рубашки Ли Минь показался конверт: в бурых пятнах эля, помятый и потрепанный, но целый. То есть был целым, пока девушка не разорвала его пополам. Николас с Софией, вскрикнув, кинулись к ней.

– Если его не прочитаю я, не прочитаете и вы, – предупредила Ли Минь тоном, ставшим из ангельского стальным. И, сложив половинки вместе, начала рвать их дальше.

София повернулась к Николасу:

– Ну и ладно. Пусть порвет это чертово письмо. У нас уже есть план.

«Но это дало бы нам время… найти Этту было бы легче, узнай мы последний общий год сейчас, без промедлений».

– Не делай этого, Картер, – негромким рыком предупредила София.

– Я не покажу вам, как читать письмо, – Николас поднял руку, останавливая Ли Минь. – Но я прочитаю его вам.

– Не пойдет, – передразнила его Ли Минь. – Ты можешь меня обмануть.

– Вы обвиняете меня в бесчестии? – возмутился Николас.

– Да что может Айронвуд знать о чести? – воскликнула девушка, махнув разорванным письмом в его сторону.

– Мое имя – Николас Картер. Айронвуд я только наполовину по крови и ни капельки по духу. И в любом случае я связан честью с семьей Линденов и не раскрою чужаку их единственный способ связываться друг с другом втайне от Айронвуда. Полагаю, вы понимаете меня, учитывая характер вашей работы.

– Семья Линденов мертва, – глаза Ли Минь осветились недоверчивым любопытством. – Осталась лишь горстка стражей.

– Что ж, значит, их методы работают, – усмехнулся Николас, – если вам невдомек, что некоторые их путешественники по-прежнему очень даже живы.

Ли Минь легко кивнула, принимая его объяснение.

– Хорошо, я согласна на это условие. Но у меня есть еще одно.

Девушка снова широко улыбнулась. Николас уже успел научиться бояться этой улыбки. Он стал судорожно перебирать в уме их скромные пожитки и готовить себя к расставанию с ними.

– Я слушаю.

– В качестве платы я бы хотела получить поцелуй, – объявила Ли Минь, переводя глаза с одной на другого. – И чтобы как следует.

Николас замер.

Он ожидал чего угодно: кремневых пистолетов, обуви, услуги, долговой расписки, но… поцелуй? Николас уставился на нее, ожидая, когда же она назовет истинную цену, но девушка просто смотрела ему в глаза, не отводя взгляда.

Николас целовал множество женщин за свои двадцать лет; конечно, не так много, как Чейз, но с ним не мог бы сравниться сам Лотарио[4]. Он был весьма – весьма – далек от святоши, но в последние несколько недель его сердце постановило, что отныне хочет целовать только одну девушку, и он всем своим существом противился самой мысли о поцелуе с кем-то еще.

«Можно поцеловать ее в лоб», – торопливо подумал он. Она же не оговорила, куда именно.

Давай, Картер. Он вытянул руки по швам, пытаясь успокоить нарастающее смятение. Покончи с этим, прочитай письмо и двигайся дальше, – все остальное сейчас не важно. Он не станет думать об Этте, вспоминать вкус дождя на ее губах, когда она поцеловала его в джунглях. Вспоминать, как он был готов поклясться, что видит звезды в ее волосах в ту ночь в Дамаске. Как она заставляла его чувствовать себя надежным и жутко храбрым.

М-да, мысли помогали мало.

– Хорошо, – решился Николас. – Тогда приступим, что ли.

Ли Минь отступила на шаг, черные брови взлетели вверх одновременно насмешливо и надменно:

– Я обращалась к ней.

Последовавшее долгое молчание было физически болезненным. «О, – колесики в голове снова закрутились, – к ней».

– Э-э… Ладно… конечно…

София, уже начавшая было собирать раскиданные вещи, не стесняя себя в проклятиях и ругательствах, известных человечеству, при словах Ли Минь медленно выпрямилась.

– Прошу прощения, мэм, – чистосердечно выговорил Николас, коротко поклонившись. – Простите мою ошибку.

Ли Минь пренебрежительно махнула на него рукой:

– Мужчинам трудно поверить, что они – не боги, спустившиеся на землю, когда к их ногам вынуждены припадать так много женщин.

Он неуверенно пожал плечами. Что здесь не так?

– А теперь ты ждешь, что я припаду к твоим ногам? – спросила София, тоже удивленная.

– Этого никто не требует, – уточнил Николас. – У тебя есть выбор. Как ты говорила, у нас есть другие ниточки, которые надо распутать. Пусть берет письмо и катится к черту.

– О, так ты даешь мне разрешение отказаться? – закатила глаза София.

– Я только хотел расставить все по полочкам… – он закрыл рот, понимая, что «подправил» положение так, что уже не соберешь.

– Чудесно, – отрезала София. Расправив плечи, она только раз обернулась к нему и шагнула к Ли. – Мы бы обошлись и без чертового письма, но если это поможет нам найти людей, которые… Ладно, давай побыстрее с этим покончим.

От Николаса не укрылась ее уловка насчет «людей».

– Приступим? – София сняла шляпу и подошла к Ли Минь, стоявшей с тем же стоическим выражением лица. У Николаса возникло любопытное ощущение, что он наблюдает за дуэлью, причем ни одна из сторон не намерена стрелять в воздух.

Он не спускал руки с незаряженного пистолета на поясе, потому с удивлением обнаружил, что София этого не делает. Скорее, она удерживала свои позиции, ожидая действий другой девушки.

София с видимым трудом сглотнула. Ли Минь погладила ее по щеке, заправив выбившуюся прядь темных волос ей за ухо. С нежностью, от которой Николасу захотелось отвернуться, китаянка наклонилась вперед.

– Я подожду, – прошептала она Софии на ухо. – Однажды ты, возможно, захочешь заплатить, а я с радостью приму долг.

Лицо Софии, и так раскрасневшееся на солнце, теперь стало просто пунцовым. Ли Минь протянула ей разорванное письмо Роуз, но она, выхватив его резким движением, сунула его Николасу, не отрывая глаз от наемницы.

– Читай.

Николас чувствовал, как спадает напряжение в легких, как в них поступает воздух, приправленный ароматом прелой плоти джунглей. Он немного отошел от девушек, сел на изогнутый ствол поваленной пальмы и тщательно совместил края разорванного послания.

«Мое маленькое сердечко, центр всей моей жизни…»

Дальше обсуждалась погода, король Георг III и прочие шедевры бессмыслицы на целый лист.

Николас почувствовал, что у него брови лезут на лоб, когда поднял руку утереть пот. Обращение могло бы показаться стороннему глазу слишком уж нежным, но и только. Однако Этта объяснила ему, что в отсутствие ключа путь к расшифровке письма лежал в приветствии. Роуз уже использовала «звездочку», так что с «сердечком» вопросов не возникло, но что делать с «маленьким» и с любопытным добавлением про «центр всей жизни»?

Если только…

Он свел вместе указательные и большие пальцы, складывая их сердечком, и наложил его на центр листа. Получившееся послание по-прежнему пестрело чепухой, и Николасу не удавалось сделать его осмысленным, пока он не начертил мысленно совсем маленькое сердечко в самом центре письма.

Встретить не могу. Отведу от тебя тени как можно дальше. Насчет года ищи белладонну.

Еще одна проклятая загадка. Бумага зашуршала в его ладони, когда он зачитал письмо девушкам. «Чертова Роуз Линден».

– Интере-е-е-есно, – протянула София, в ее глазах что-то блеснуло. – Осмелюсь доложить: тетенька оказалась на высоте. Я не думала о такой возможности, но в этом что-то есть.

– Глупости! – парировала Ли Минь. – Ты правильно делала, что не думала об этом.

– Я бы предпочел понимать, о чем вы говорите, а не слушать вашу перепалку по этому поводу, – сказал Николас с терпением, которого и не надеялся у себя обнаружить.

София, не обращая внимания на недоверие на лице Ли Минь, объяснила:

– Во всем времени есть только два человека, знающие механизм работы нашего мира, – те, что взяли за правило знать все, что делает каждый. Один из них деду… – сам Айронвуд, а другая – Белладонна.

– Так Белладонна – это человек, не растение? – уточнил Николас, стараясь скрыть нетерпение в голосе.

– Джулиан о ней не рассказывал? – удивилась София, увидев его смущение. – Она… Не знаю, как это сказать. Она разыскивает потерянные во времени сокровища и продает их на своего рода аукционах, только платишь ты не золотом, а услугами и тайнами. Айронвуд допускает это, потому что, по большому счету, эти сокровища должны оставаться «потерянными», чтобы сохранить его шкалу времени.

– И чего же ты надеешься добиться визитом к ней? – поинтересовалась Ли Минь. Солнце блеснуло в ее угольно-черных волосах, когда она скептически склонила голову на бок. – Может, приобретешь те же сведения у меня?

– А тебе-то что за дело? – спросил Николас. По правде говоря, его мало заботило, что она попросит еще и можно ли доверять ее ответам.

– Я же сказала: мое дело – знать, что делают другие.

– Мы пытаемся вычислить последний общий год после самого последнего крупного изменения временной шкалы, – сказал Николас. – У тебя имеются такие сведения?

На один удар сердца его надежды взлетели в воздух, как фейерверк, – чтобы тут же разбиться, ударившись о землю. Ли Минь отвела глаза к бирюзовому океану.

– Нет. Но я могла… Могла бы поискать ответ для вас.

– За приличную плату, – вклинилась в разговор София. – Пытаешь перехватить часть клиентов у Белладонны? Нет, спасибо. Мы пойдем к кому-нибудь, кто действительно знает, а не ко второсортной наемнице, не умеющей даже письмо расшифровать. – София, не обращая внимания на смешок Ли, повернулась к Николасу. – Белладонна знает все! Джулиан рассказывал мне, что в их с дедушкой последний визит она выдала ему полный список всех дедушкиных приходов и уходов и всех якобы «тайных» изменений, которые он внес в историю.

– А вы с нею разошлись из-за…? – спросил Николас, снова поворачиваясь к китаянке. Ему все это не очень-то нравилось, если не считать потенциальной возможности найти более прямой, гарантированный путь к Этте.

Ли Минь пожала плечами, но ее глаза стрельнули в сторону Софии – всего на мгновение, а губы сжались в тонкую линию.

– Она купилась на слухи, что та женщина – ведьма, – насмешливо объяснила София. – И поймает в сети твою душу. Чушь какая!

Николас не спешил смеяться. В его родном времени «ведьма» было серьезным обвинением, которым люди более чем охотно разбрасывались всякий раз, когда леди проявляла необычные интересы или склонности.

Губы Ли Минь разлепились, но миг спустя она просто улыбнулась. Перебросив длинную косу через плечо, она наклонилась подобрать плащ и шляпу.

– Кажется, ваш путь определился. Удачи.

Она уже отошла на несколько футов, скрываясь среди пальм, когда Николас осознал, что девушка уходит.

– И все? – крикнула ей вслед София. – Только и всего, после такой-то шумихи?

Ли Минь не сбилась с шага, когда крикнула, не оборачиваясь:

– Пока. До новой встречи.

Решив, что София может попытаться побежать за китаянкой, задержать ее для дальнейших расспросов, Николас поймал ее за плечо, убирая свободной рукой письмо Роуз в карман.

– Нет, но какая наглость!..

– София, – перебил он. – Ведьма? Чего я еще не знаю?

– Ой, да все будет в порядке, – махнула рукой София, отворачиваясь от примятой травы, оставшейся после Ли.

– А ты с нею лично знакома? – настаивал он.

– Не-а. Но она – легенда, и, учитывая рассказы Джулиана и полнейшее отвращение к ней старика, думаю, что у меня есть к ней отмычка, – быстро добавила София. – Поверить не могу, что не подумала об этом раньше. Единственной нашей заботой сейчас становится найти проход в Прагу. Белладонна работает в пятнадцатом веке – кажется, если доберемся до Флориды, там должен быть проход в Испанию, а оттуда…

– Не хотел бы мешать тебе строить планы, но как ты предлагаешь нам найти проход с этого острова?

София наклонила голову набок, слегка изгибая губы в улыбке, и, достав из кармана куртки мешочек размером с кулак, бросила его Николасу.

– Тоже мне воровка! Даже не заметила, когда я срезала это у нее с пояса.

Николас расхохотался, развязывая шнурок, но от блеска золотых монет его сердце тут же застыло.

– Она за этим вернется.

София взглянула на тропинку, оставленную Ли Минь.

– И хорошо.

Сан-Франциско

1906

7

Они вернулись в ту же комнату, из которой Этта сбежала, сопровождаемые другой парой стражей и горничной, которую ее отец – она замотала головой, вытряхивая из нее невозможное слово – которую тот человек разве что не швырнул в ее сторону. С ними также шла высокая седовласая женщина с такой суровой статью, что Этте подумалось: об ее спину можно разбить деревянный стул. Их никто не знакомил, но девушка не сомневалась, что это та самая Уинифред, о которой говорил тот человек.

– Можешь начинать, – бросила женщина горничной. Этта удивилась бы, окажись той хотя бы семнадцать; она глядела на мир из-под тяжелой копны темный кудрей, вырвавшихся из плена нетуго заплетенной косы. Девчушка испытывала любопытство, но никак не страх или благоговение – Этта решила, что она, скорее всего, страж, так или иначе связанный с Тернами. Лампа в ее руках качалась, отчего по толстым коврам и золоченым обоям прыгали пятна света, мечась, словно потревоженные привидения.

– Немного уединения не помешало бы, – сказала Этта женщине.

Несгибаемая матрона протянула руку и закрыла дверь на защелку. Этта подняла брови, окидывая взглядом ее темно-лиловое платье. Оно казалось до боли затянутым на талии; по лифу до высокого воротника, упиравшегося в подбородок, бежала цепочка перламутровых пуговичек. Шелковая юбка ниспадала с изящной непринужденностью водопада, собираясь в небольшой турнюр на пояснице.

Порывшись в гардеробе, горничная вытащила простую белую блузку с темной вышивкой на воротнике и длинную серую юбку, на вид суконную, очень узкую в талии и в бедрах, но расширяющуюся у коленей. Юбка доставала до самого пола. Бедная девушка, кажется, поняла одновременно с Эттой: скорее рак на горе свистнет, чем юбка натянется ей на талию.

– Я расставлю ее, это не займет и минуты, – поклялась девчушка, бросив опасливый взгляд в сторону Уинифред.

Очевидно, минуты не было. С раздраженной миной Уинифред повернулась к Этте и приказала:

– Снимай, живо!

– Я могу рассчитывать на «пожалуйста»? – проворчала Этта и, увидев до боли знакомую вещицу в руках женщины, добавила: – Я не надену корсет. Исключено…

Уинифред вцепилась в ворот Эттиной ночнушки и резко дернула ее через голову. На мгновение ослепленная, Этта вскинула руки ослабить завязки, пока те не задушили ее или не оторвали ухо. Потом скрестила руки на груди, прикрывая тело от женщины, швырнувшей ей тонкую сорочку.

Этте пришло в голову, что ведьма снимает с нее кожу заживо, во всех смыслах слова, стараясь заставить ее почувствовать себя как можно более уязвимой, и что она не позволит так с собой обращаться без боя. Однако стоило ей попытаться выкрутиться из рук Уинифред, как та толкнула ее, лишая равновесия, набросила корсет через голову и начала шнуровать его, прежде чем Этта успела вскрикнуть. Женщина кинула ей еще одну тонкую блузу без рукавов – надеть поверх корсета. Этта с отвращением глядела на поросячье-розовые тесемочки на ней, а Уинифред самодовольно ухмылялась.

– Бедолага. Фигурка жалкая, как у матери.

– Только коснись меня еще хоть раз, и я покажу тебе, как мы похожи, – процедила Этта.

Но Уинифред уже отвернулась, забирая блузку и расставленную юбку у служанки и швыряя их к ее ногам.

– Быстрее, глупое ты дитя! – воскликнула она, увидев, что Этта не спешит немедленно выполнять ее приказ. – Великий магистр будет недоволен, что его заставляют ждать.

Слово «дитя» окончательно вывело Этту из себя, лишив последних остатков самообладания. Только так она объяснила самой себе, почему выпалила:

– Великий магистр – это Сайрус Айронвуд.

Пощечина прилетела так стремительно, что Этта не успела бы отклониться, даже если бы у нее было время захотеть. Она завалилась на спину, зажимая рукой пылающую кожу на лице.

– Только посмотри, что ты вынуждаешь меня делать! – прорычала женщина. – Какая наглость! И это после того, как я за тобою ухаживала! Обмывала! Подчищала за твоими циклами. Ни слова не сказала! Когда б не его просьба, я бы тебя придушила с самого начала.

– Вы не в себе, – констатировала Этта, сжимая кулаки. – Посмейте еще раз меня ударить, и друзьям придется отскребать ваши кусочки от ковра!

Горничная покраснела, но Этте было все равно – ее трясло от ярости, неловкости и обиды. Она попыталась усмирить ураган эмоций, крутившийся в груди, пока заканчивала одеваться, а потом была усажена за туалетный столик, чтобы заплести косу. В зеркало она старалась не глядеть, чтобы не видеть пылающее пунцовое пятно во всю щеку.

– Едва ли приемлемо, – вынесла вердикт Уинифред, когда пытка закончилась, – но пошли за мной.

Этта понимала, что ей нужно пойти, если она хочет удостовериться, что астролябия у Тернов, но подчиняться этой женщине было все равно, что глотнуть морской воды: это обжигало горло, душило.

– Пожалуй, я лучше останусь, – заявила она, скрещивая руки на груди.

Уинифред занесла руку, и Этта инстинктивно закрылась от удара, но женщина не собиралась давать новую пощечину. Другой рукой она неожиданно вцепилась в Эттину косу, наматывая ее так туго, что девушка взвизгнула от боли.

– Пустите меня!

Однако женщина протащила ее через всю комнату, ни разу не сбившись с шага, как бы Этта не брыкалась и не царапалась, пытаясь высвободиться. Дверь распахнулась на глазах у другого стража, который от потрясения не смог выговорить ни слова, и женщина прошествовала дальше, волоча Эттины голые ноги по ковру, обжигавшему пятки, по ступенькам.

На первом этаже, в самом деле, гудело празднество. Увлекаемая Уинифред по коридору, Этта слышала возбужденные голоса, смех и разудалую мелодию, которую кто-то наигрывал на пианино. Запах выпивки и духов распространялся по дому. Когда они проходили мимо библиотеки, в дверь высунулось довольное лицо Джулиана.

– ’От молодец! – крикнул он вслед. – Не сдавайся, детка!

– Прекрати так меня называть! – огрызнулась Этта, скрипя зубами, а его заливистый смех так и летел за ними по коридору.

Наконец, они добрались до еще одной двери, охраняемой тремя стражами в изящных костюмах. Уинифред отпустила волосы, и девушка смогла встать прямо. Два стража покраснели, а третий, вопросительно подняв брови и отчаянно пытаясь побороть смешок, сочувственно поглядел на нее.

– Полегче, Винни! Она ж девчонка. Понежнее с ней.

– Ее девчонка! – процедила Уинифред, властно стуча в дверь. – Не забывай.

– Войдите! – последовал немедленный ответ.

Не приглашение, разумеется. Приказ. Этта уже приготовилась драться, пульс бешено стучал, она тяжело дышала. Успокойся, успокойся, помни, что задумала, – нужно выяснить, у них ли астролябия, и придумать, как до нее добраться, чтобы уничтожить раз и навсегда.

Охрана расступилась, и Уинифред впихнула девушку в комнату, стиснув легкую ткань Эттиной блузки в руке – чтобы, как догадалась Этта, – она не убежала в последний момент. Но она переступила порог, высоко подняв голову, стараясь не выглядеть слишком свирепо.

Кабинет был отделан в похожем на библиотеку стиле – «мужское» темное дерево и драгоценные камни. Отделка должна была впечатлять, и она впечатляла. Окно выходило все на ту же картину разрушений, ныне подкрашенную светлеющим небом.

За внушительным столом в центре комнаты уже сидело четверо. Взгляд Этты первым делом остановился на женщине, оценивая ее идеально скроенный юбочный костюм и темные волосы, завитые в стиле «виктори-роллс». Ее сосед носил парусиновые брюки и гимнастерку, почти скрытые под кожаным нагрудником и портупеей. Длинные седые волосы он зачесывал назад, открывая бородатое лицо; в несколько прядей, свисавших до меховой накидки на плечах, были вплетены маленькие серебряные бусинки. Справа от него сидел молодой азиат в кимоно такой синевы, которую обычно можно увидеть лишь в самом сердце океана.

При виде них ей захотелось недоверчиво засмеяться.

Этта глубоко вдохнула через нос, позволяя запаху воска и лака успокоить себя. Во главе стола развалился Генри Хемлок, закинув на него скрещенные ноги.

Все оглянулись к Этте и Уинифред и быстро повернулись обратно к Генри, неуютно заерзав, однако магистр продолжал, как ни в чем не бывало:

– Я услышал тебя, Элизабет, не сомневайся. Последнее, чего бы мне хотелось, чтобы твои дети ложились спать, тревожась, что наутро могут тебя не увидеть. Столь прискорбно многие из нас пережили такие времена. Я еще раз просмотрю назначения и подумаю над подходящей заменой.

Плечи женщины опустились от облечения.

– Благодарю вас! О, благодарю вас.

– Нам не следует откладывать встречу с ними, сэр, если положение столь серьезно, как сообщают, – подал голос мужчина с длинными серебристыми волосами. – Мы должны помочь им и закрепить наше преимущество, а уж потом что-то менять в живой силе. Честно говоря, полагаю, мне лучше бы отправиться скрутить Джона и Абрахама, а потом уже встретить там всех вас.

Генри ухмыльнулся:

– Возможно, для начала сбросив шкуру.

Мужчина засмеялся, поигрывая кисточками меха.

– Думаю, я бы наделал шуму, появившись в таком виде на берегах Сены.

– И потехи ради вызвал бы разрушительное изменение, – ледяным тоном вставила Уинифред.

Этта заметила, что почти все в комнате закатили глаза.

– Ты бы звезду с неба скинула за то, что светит слишком ярко, – проворчал мужчина.

– Хорошо, – объявил Генри, спуская ноги со стола и принимаясь расхаживать по комнате взад-вперед. Все, кроме Этты, поворачивались вслед за ним, не отрывая взгляда. – Достаточно. Вам известно, что я думаю о такого рода «охоте». Не забывайте: у нас есть настоящий враг, и целиться нужно в него.

– О да, разумеется, – выдохнула Уинифред сладким голосом, при этом сжимая плечо Этты еще крепче.

– По-моему, мы не рассмотрели возможность, что и он мертв, а Айронвуд уже завладел астролябией, – вступил японец, наклоняясь над раскрытым письмом. – Кого еще они могли иметь в виду под «тенями»? И у кого хватило бы сил охотиться за братьями так, как он описывает?