Кривая дорога

– Пойдёшь к повитухе? – я тряхнула дурочку. Лицо некрасиво сморщилось, светлые очи превратились в узкие щёлочки, кокошник давно сбился набок.

– Не пойду… – прохныкала Всемила.

– Пойдёшь, спрашиваю, доказывать, кто тебя соблазнил, али правду признаешь?

– Не пойду, не признаю! – кричала упрямица, заливаясь слезами.

– Да не мучай ты девку, – послышались неуверенные просьбы из толпы, – набрехала, с кем не бывает…

– Вы за клевету этой девки нас только что чуть насмерть не забили, – возмутилась я, – я её теперь живьём сожрать могу!

Серый искоса глянул на меня: правда собираюсь или только угрожаю? Но меня и не тянуло обратиться. Волчица и так держалась рядом, вкладывала силу в ладони, но теперь уж прекрасно понимала, когда не надо вздыбливать шерсть.

– Ну-ка разошлись! – снова вступил Светолик.

– Вот-вот, разошлись, – поддакнула я.

– Ты тоже, – обратился харчевник ко мне, – пусти Всемилу.

Самострел многозначительно указал на меня. Серый сдвинулся, закрывая харчевнику обзор:

– Фрось, правда, пусти. Не трогал я её. И она это знает.

Всемила уже и не пищала, только неуклюже отползала, а Серый ухватил меня за плечи и поднял с пола, на котором я так и осталась сидеть без сил, прижал к груди и повёл к выходу:

– Ну его, болото это. Как можно скорее уйдём, – шепнул он мне на ухо.

Я сидела на скамье и безразлично глядела в стену. Весея уже залезла на полати, отгородившись от молодых занавеской: даже тихого дыхания не слыхать. Серый заключил меня в объятия такие крепкие, что ещё чуть и затрещали бы рёбра, упёрся подбородком в макушку, поглаживал по спине и молчал.

Молчание затягивалось.

– Фросенька, я боюсь за тебя.

– Я вполне могу за себя постоять. Сам видел.

Серый обнял меня ещё крепче и горько вздохнул:

– К сожалению, видел…

Помолчали.

– Тебе тяжело?

Я передёрнула плечами:

– Ну ты б чуть руки расслабил, а то придушишь ненароком.

Муж засопел: отпускать не хотелось. Будто завтра расстаёмся.

– Тебе тяжело ладить с волчицей?

«Уже нет».

– Немного.

– Прости меня.

– Ты дурак, – сделала я вывод.

– Это точно. Я снова всё запутал. В Озёрном Краю я искал человека… волка, который бы помог тебе привыкнуть. И вчера ночью напал на его след.

– Нашёл? – равнодушно поинтересовалась я.

– Лучше бы не находил…

– Он не поможет?

– Он сумасшедший.

– А я – нет? – я и сама уже сомневалась, в своём ли мы уме. Два неприкаянных оборотня. Без дома и семьи. Без родного угла и давно забывшие обо всём на свете, кроме спасения собственных шкур. Разве это – жизнь?

– Все мы немножечко, – многозначительно протянул любимый, – он дал мне несколько советов. И я хочу верить, что они правильные. Поэтому знай: я всегда рядом. Не уйду, не оставлю и никому тебя не отдам. Даже если попросишь.

Я не попрошу.

Надеюсь, что не придётся.

Верста 6. Поворот

Манящая, пряная, щекочущая моросью ноздри.

Она подкрадывается сзади и закрывает глаза мокрыми ладонями.

Грустно улыбается и накидывает тьму на плечи, но никак не может согреться.

Она не видит звёзд. Прячется от солнца, заворачивая землю в кокон туманов.

Она обещает сказку. Но сама боится в неё поверить.

Осень наступила так внезапно, что никто и слова молвить не успел.

Сегодня я бегала в лесу одна. Отпустила волчицу, дала ей волю, отбросив страхи, и вместе с ней вдыхала мокрую землю и влажный листопад. Я не перечила. Она не злилась. Поладить оказалось не так сложно.

Перекинулась недалеко от деревни. Женщины привыкли к боли. Испокон веков каждый месяц Мать-Земля напоминала, что мы – матери: дающие, дарящие, создающие жизнь. И мы привыкли принимать послание с гордостью, хоть и через боль. Превращаться… неприятно. Но сливаться воедино с силой, ломающей кости, чтобы родить тебя заново – иной, свирепой, живой, совершенной – стоит того.

Напрягая мышцы, почувствовала, что волчица никуда не делась. Сейчас я, может, и человек, но зверь бежит по жилам, отзывается с биением сердца, принюхивается при каждом вздохе.

Натягивать грубые жёсткие порты не хотелось, но так уж заведено у смешных людей, что наготу должно прятать. Даже по главным дням вроде Посева или Купалы девки боле не ходят простоволосыми, скинув рубаху, – ушло безвозвратно. Я подхватила опустевшую суму, где припрятала одёжу, пока носилась по чащобе, гоняя ленивого барсука, и направилась к деревне.

Серый собрал наши нехитрые пожитки и прощался с прячущей заблестевшие глаза Весеёй:

– Детоньки, милые, ну куда ж вы к самым холодам? Оголодаете, и так вон какие тощие!

Оборотень безропотно укладывал в суму пироги с рыбой, сыр, сало:

– Чай не безрукие. И осенью не помёрзнем и зиму переживём.

Старушка, заприметив меня, попыталась воззвать к голосу разума:

– Ты погляди, чего твой мужик удумал? Вам тут, никак, холодно-голодно? Неужто где-то лучше привечают?

– Загостились мы у тебя, бабушка, – ласково отстранила маленькие руки, – и так только переночевать просились, а сами которую седмицу тебя объедаем. Пора и честь знать.

Хозяюшка обиделась, но быстро отошла, заметалась по избе, поднесла ещё вяленой плотвы в дорогу. И не откажешься, чтоб не оскорбить.

Глядя на наши уменьшающиеся фигурки, старушка не раскисала, не лила пустые слёзы, только недовольно качала головой одной ей ведомым мыслям. Но мы этого, конечно, уже не видели.

Серый уверенно тащил меня между деревьев. Не то чтобы я жаждала познакомиться с сумасшедшим оборотнем, жившем в глуши, но муж считал это очень важным. Раз уж он привёл нас сюда аж от Городища, пусть развлекается. Волчица ничего не имела против. Да и мне всё равно.

– Ранняя в этом году осень, – буркнул муж. А о чём ещё говорить?

– Угу.

– И холодная…

– Угу.

– Давно такой не было.

Я смолчала.

– Фрось?

– М?

– Ты в порядке?

– Угу, – ну кто это придумал, что тишину обязательно надо прорезать голосом? Звери вон переговариваются только по делу. Запахов им хватает да жестов.

– Хорошая бабка Весея.

– Хорошая, – согласилась я, – добрая, заботливая.

– Только странная, – закончил Серый.

Я оскорбилась за старушку:

– Почему это?

– Она не пахнет. Ты заметила?

В маленьком гостеприимном домишке всегда витал дух свежего хлеба. Весея? Ну… Она тоже пахла хлебом. Но не человеком, это правда.

– Интересно.

– А спросишь, – напугаешь болезную, – усмехнулся муж, – видать, так никогда и не узнаем.

– Скажи, свет очей моих, а домик твоего Белогостя – он больше на берлогу похож?

– Ну а ты как хотела? Человек, тьфу, волк, в лесу живёт. Тут резные наличники ни к чему.

– М-м-м, понятно. А дверь у него на одной петле держится?

– Я не виноват, – тут же оправдался муж, – он меня впускать не хотел.

– Ага, а стены по брёвнышку раскатаны? – я наконец указала на сиротливый остов. Странно, что Серый не рассмотрел первым. Не ожидал, видать, вместо старенького, но ладного домика наткнуться на развалины.

Жилью нелюдимого старика досталось. Не сразу и поймёшь, что дом стоял – одна дверь упрямо держится на своём месте, хоть и покосилась. Но где же сам оборотень?

– Кровью не пахнет, – задумчиво протянул Серый, – а добром он бы не дался.

– Ой ли? Мало ли что в голову взбредёт. Сам же говорил, что дедок с глузду двинулся.

– Здесь было несколько человек, – муж напряжённо вглядывался в следы побоища, втягивал ноздрями воздух, – и… два волка?

– Может, твой оборотень перекинулся?

– Но кто тогда второй?

Неужели?

– Есть другие оборотни?

– Есть другие оборотни, – одновременно подтвердил Серый, – и нам даже не придётся их искать. Можно всего лишь пойти по следу.

– Вот только надо ли? – я не против познакомиться ещё с кем-то из волков. По крайней мере, уже попадавшиеся на пути не оказывались мерзавцами. Но связываться с теми, кто похищает старика, предварительно протаранив стену его дома? Увольте.

– Но Белогость ещё жив! Мы должны его спасти. Хотя бы попытаться.

– Кто он тебе? – не всё ли равно, умрёт дряхлый чуть раньше или чуть позже. Нашей вины в том нет.

– Он… друг, – немного помедлив ответил муж, – Фроська, мы не бросаем друзей! Ты не бросаешь!

Я крепко задумалась. Пожалуй, за другом я бы метнулась. А Белогостя знать не знаю.

Муж в ужасе воззрился на меня:

– Ты ещё думаешь?!

Я прислушалась к волчице. Ей затея не нравилась.

– Мне затея не нравится.

– Но это ведь тебя не остановит?

Я вздохнула:

– Это никогда меня не останавливало.

Похитители не скрывались и явно не ждали погони. Следы находились не так часто: кем бы ни были гости старого оборотня, шли они осторожно, не тревожа лишнюю ветку. Но Серый не зря годами уводил нас от охотников: точно знал, куда смотреть, чтобы увидеть. Вскоре наглецов стало слышно.

– Так и скажу, да-да! – немолодой ворчливый голос.

– Ты, дед, из ума давно выжил, чтоб тебя слушали, – молодой и задорный.

– Наше дело маленькое: привести приведём, а дальше сами разбирайтесь, кто правый, а кто виноватый, – третий, совсем юный.

– Четверо с Белогостем, – прошептал Серый, – один – оборотень.

Я принюхалась. Да, волк. Дремал у маленького костерка, на котором варили похлёбку. Кабы не дым, давно нас учуял бы.

– Всего лишь люди, – бросила я свысока, – нападём?

– Или волки в человечьем обличии. А теперь тсс! – муж приложил палец к губам и показал, что слушает.

Непохоже, чтобы Белогость боялся или терпел боль. Ругался он, как обычный сварливый старикашка:

– Птенцы желторотые! Вот в наше время дедов никто не обижал. Хоть бы пальцем тронул, как сразу тот палец и оттяпали б!

– Деда, так и мы ж тебя не тронули! – удивился обладатель задорного голоса – крепкий приземистый парнишка с аккуратной бородкой.

– Как – не тронули? А это что? – Белогость торжественно продемонстрировал костлявый зад собеседнику, – этот вот синячище откель? Не от вас, скажете?

Парни заухмылялись. Дать пинка вредному старику хотели оба. Свезло только старшему.

Я тронула Серого за плечо:

– Ты уверен, что его надо спасать?

– Уже не очень, – протянул муж.

Не успела я предложить убраться восвояси, раз такое дело, как оборотень, не таясь, вышел к костру.

– Доброго дня добрым людям, – радушно поприветствовал он сидящих.

Бородатый, не выказав ни малейшего беспокойства, поздоровался в ответ:

– И вам такого же, коль сами не худые.

Приличия соблюли. Дальше либо один должен спросить, куда путник держит путь, либо другой попроситься к огоньку. Молчали оба. Я не выдержала и тоже вышла из укрытия. Ежели мужик с бабой странничает, значит, точно плохого не задумал. А уж что та баба может горло каждому перегрызть, знать присутствующим необязательно.

– Пригласите ли к похлёбке, други? – задорно подмигнула, – мы в долгу не останемся: пирогами да рыбой запаслись – сама готовила, – бессовестно солгала я.

Волк у костра заинтересованно поднял голову и повёл носом в мою сторону. Волчица подалась вперёд, поприветствовала собрата, обнюхались.

– А то, – обладатель аккуратной бородки деловито пригладил волосы и указал на место рядом с собой, – вместе и веселее будет. Чем гости с пирогами плохи?

Белогость вытаращился на Серого лишь на миг, а после равнодушно подкинул веточку в костёр, словно и не знакомца увидел. Хитёр или глуп?

– Кто сами такие? – грубее, чем нужно, чтобы подчеркнуть свою важность, спросил самый младший.

– Да вот, – Серый подстелил дерюгу, по-свойски уселся на землю, притянул меня к себе, обнял и понёс околесицу, – с супругой путь держим к родне через лес. Сын у брата родился, идём поглядеть. А вы, я смотрю, тоже с дедушкой путешествуете?

Бородач ухмыльнулся, погрозил старику пальцем и честно ответил:

– Не дед он нам. Совсем старик ополоумел, с семьёй жить не желает. Схоронился в чаще, как сыч, и носа не кажет. Вот мы ему и подмогли перебраться к любящим да заботливым.

– Во где я всех вас видел! – прокряхтел Белогость, указывая себе между ног, – вот там вы мне все и нужны! Век без вас жил и столько же протянул бы, коли не трогали!

– По-моему, дедушка не сильно рвётся с вами, – заметил Серый.

– Да что с него взять? Дряхлый совсем, вот и бранится. Нашёлся бы повод, – отмахнулся бородатый.

Муж не сменил позу, не напрягся и даже не стал иначе пахнуть. Но я знала, что он подобрался:

– А ежели я, к примеру, у дедушки спрошу, хочет ли он пойти с вами или с нами, что он ответит?

Волк у костра уставился на нас немигающим взглядом. Не будь со мной моей волчицы, я бы, может, и испугалась. Серый же и бровью не повёл. Мальчишка, старавшийся казаться взрослым, положил руку на поясной нож:

– А твоего ли это ума дело?

– Успокойся, Яромир, – велел приземистый крепыш. Волк сел на место, – и ты, Могута, тоже. Юнец обиженно насупился, но руку с ножа убрал.

– Дедушка ответит, что он прекрасно знает, что с нами ему безопаснее. И что рано или поздно, он всё равно бы пришёл. А ещё дедушка ответит, что вы с женой тоже пойдёте с нами.

Серый поднял бровь и насмешливо уставился на парня: уж не ты ли заставишь? Но тот поднял руки, показывая, что и не думает драться:

– И сделаете вы это по доброй воле, – закончил он.

– С чего бы? – волчица так и просила драки, ждала, когда можно размять кости.

– С того, – ответил главный, – что оборотней в Озёрном Краю осталось не так много.

Бородатый носил красивое имя Данко. И тоже был оборотнем. Как и Могута и, разумеется, Яромир. Последний так и не пожелал принять человеческий облик. Да, разумеется, выдала нас я. Волчица и не думала скрываться от собратьев, показывая, что метит в вожаки. Возможно, оказалась умнее всех, что дала себя унюхать с самого начала. В конце концов, разрешилось всё мирно и более чем удачно.

С кем преломил один хлеб, на того уже зло держать не моги. Ели мы все вместе, по очереди черпая густую наваристую похлёбку из котелка и заедая выпечкой от заботливой Весеи. Яромиру поставили мису отдельно, но тот и не перечил. Только Белогость подозрительно повертел пирог в пальцах, обнюхал, осмотрел так и эдак и не решился надкусить. Я без обиняков съела и его порцию.

Путь предстоял неблизкий. Шли весь день, бросая друг на друга косые взгляды, ожидая подвоха и всё не понимая, друзья с нами идут или враги. И, если для странного отряда хватало и того, что перед ними тоже волки, и даже Серый расслабился, перестал беспокойно оборачиваться на ковыляющего сзади, но не пытающегося сбежать старика, то я, отвыкнув доверять людям, ждала беды.

Данко оживлённо рассказывал про волчью общину, которую, кажется, считал лучшим местом на земле, и даже мысли не допускал, что мы можем оказаться супостатами, её выискивающими. Волк Яромир и воркун35 Могута ликования не выказывали и вообще делали вид, что попутчиков не прибавилось.

– А вот здесь заночуем, – решил Данко, когда начало смеркаться. Серый невольно скривил губы: привык, что он в пути за главного. А вот. Побудет в моей шкуре.

В условленном месте путников поджидали кострище и шалаш, сплетённый из живого молодняка, чтобы сухие ветки не выдавали стороннему глазу укрытие, да и не обижать лешего без надобности. Могута собрал костерок, приладил котёл, занялся ужином, многозначительно посматривая на меня: мол, твоё, бабье дело стряпать. Я и не подумала: и не умела особо и спину гнуть перед нахалом не собиралась.

Сторожить нас особо не от кого, Но Серый настоял – привычка – и вызвался первым. Данко для вида поспорил, но уступил, решив заменить охранника в середине ночи.

Зевая до хруста челюсти, я выползла из шалаша, как только освободившийся супруг уснул, свернувшись у моего бока. Глаза слипались, но, хоть убей, сон не шёл. Данко устроился поверх ещё тёплого кострища, накидав на него веток, и любовался на редко видимые в этом краю звёзды. Те перемигивались, прыгая по макушкам деревьев, и сверкая холодным осенним светом.

– Чего, не спится? – спросил оборотень, не поворачивая головы.

– Ни в одном глазу, – кратко ответила я, снова зевнув.

Данко усмехнулся и подвинулся, предлагая прилечь рядом в тепле. Закинул руки за голову и поиграл мышцами на широкой груди. Никак рисуется? Я обернулась на тощий серый хвост, торчащий из палатки, и покачала головой:

– Постою.

– Вы шли за стариком? – поинтересовался волк.

– За ним, – а есть ли смысл врать?

– Мы не причиним ему вреда. Он старый, сумасшедший и больной оборотень. Ему нужна… семья. Свою он потерял слишком давно и никак не может завести новую.

Я честно и легко ответила:

– Мне всё равно. Он мне не брат и не сват. Просто одинокий старик. Почему-то он дорог Серому, но это его проблема.

– Не очень-то ты похожа на любящую жену, – удивился мужчина.

– А разве любящая жена не имеет права на собственное мнение?

– Волчица, – догадался оборотень, – ты только недавно вошла в силу, да?

Я промолчала. Не его дело.

– Ты станешь добрее. Потом, позже, – смягчился Данко, – если сама захочешь.

Я хмыкнула. Куда уж добрее?

Тут оборотень подорвался с места, навострил уши:

– Слышишь?

Я покачала головой: деревья трещали как и прежде, новые знакомцы мирно посапывали, деловитый ёж топотал в канавке за две сажени от нас. Данко беспокойно оглядывался в поисках источника звука. Какого?

– Стой здесь, – велел он и уверенно зашагал в чащу. Разумеется, я пошла следом: ну как что интересное и без меня?

– Кричат же?

Я снова прислушалась – тишина.

– На помощь зовут. Женщина.

Да нет же!

Данко носился из стороны в сторону, словно и правда слышал несуществующий голос. Я невольно задумалась, может, это я – глухая тетеря?

Ели зловеще кланялись невидимому божеству, ожидая, пока лес соберёт свой осенний урожай. Ели хотели крови. Волчица во мне чуяла это и понимала, отзывалась на голодный холод деревьев тоскливым воем. Захотелось скинуть одежду и отдаться этой силе без возврата, стать частью Матери-Земли, умереть и родиться с ней заново.

Ветер нёс Силу. Забытую и обиженную. И Сила отзывалась в голове глупого волка криками о помощи, заманивала, тащила в сети. Теперь и я слышала, как завывает, плачет женщина, которой нет.

– Стой, дурень! – оборотень только отмахнулся. Герой, тоже мне!

Ох, не угнаться за крепким мужиком на слабых человеческих ногах! Как же лап не хватает, а перекидываться уже поздно. Ветви хлестали по щекам, не пуская, уговаривая оставить добычу, не мешать. Хотела ли я спасти глупого волка? Да я его даже не знала! Вот ежели поутру его не окажется на месте, проблем не оберёшься. Это да. Но вело меня другое. Лес чаял отобрать моё. Я – главная здесь. И это со мной надо считаться. Кто посмел перечить?

Деревья смыкались за спиной Данко, не давая рассмотреть, куда мчит, где сворачивает. Чёрная пасть глотала его, не желая делиться с пришлой волчицей.

– А-а-а-а! – на сей раз крик был настоящим.

Данко лежал у чёрной коряги с вывернутой ногой и подвывал от ужаса, как ребёнок.

Коряга разинула пасть.

Ветви-щупальца опутывали тело, душили, тянули, хотели сожрать. Здоровенный взрослый мужик не мог и шелохнуться.

Я запрыгнула на корягу верхом, повыше пасти, и ломанула на себя ближайшую ветвь. Та надломилась, издав булькающий хрип, но вторая тут же попыталась зайти со спины. Не на ту напали! Перекатилась, не забыв пнуть махину каблуком в нарост на коре, поднырнула под ствол и голыми руками рванула кусок коры-кожи.

Монстр закричал. Ага! Я дёрнула ещё кусок коры, но вёрткая ветка обвилась вокруг ноги, оттащила.

Данко без дела не сидел, но и помощи от него никакой не предвиделось: бестолково испуганно молотил по путам, стараясь хоть вздохнуть.

– Ух-х-ходи! – прорычал монстр, – ух-х-ходи!

– Не! Смей! Мне! Указывать! – я царапала ветви когтями, волчица ликовала и упивалась боем.

– Не бросай меня! – запаниковал Данко. Я бы презрительно сплюнула, да времени не хватало.

– М-м-моё! – проскрипел монстр.

– Моё! – зарычала я в ответ, – всё здесь – моё!

Ветер взвыл сильнее, прокатился по земле, клоня деревья перед новой хозяйкой. Моё! Я так решила.

– Маренушкой примечена, – медленно и чётко проговорила я, – Смертушкой отмечена. Не перечь!

Существо съёжилось, сжалось, расслабило и втянуло ветви. Данко рухнул на землю, гулко стукнувшись задом.

Передо мной стоял леший и низёхонько кланялся, сверкая злобными глазками из-под покрытой мхом шапочки.

– Слушаю, хозяюшка. Приказывай.

Я весело пнула маленького сморщенного старичка. Стерпел, слова не сказал. Только зубами скрежетнул. Волчица осталась победительницей. Теперь стало неинтересно.

Я засмеялась:

– Не шали, старикан! Моё – не трожь.

– Как прикажешь, хозяюшка, – леший склонился ещё ниже, показав россыпь поганок, растущих прямо из спины, – прощения просим.

– Сгинь.

Бывший монстр недоверчиво поднял на меня глаза (правда ли спущу?) и превратился в вонючую лужицу, тут же впитавшуюся в землю.

– Пошли что ли, герой, – скривилась я Данко. Оборотень усиленно закивал. И куда делись широкие плечи да дерзкий взгляд?

Мы прибыли к вечеру следующего дня. Лес расступился, открывая вид на идеально ровное озеро с каменистым дном и такой прозрачной водой, что, казалось, её и вовсе нету. У озера нас встретил внушительный частокол, огромные деревянные накрепко запертые ворота, чистая дощатая мостовая и огромный общинный дом.

Высокая, красивая, как богиня, с прямой спиной и уверенным взглядом женщина вышла навстречу. Черты её нечеловечески идеального лица не смягчились даже когда Серый, задрожав и едва не рухнув на колени, выдохнул:

– Мама?

Верста 7. За поворотом

– Мама?

Женщина степенно кивнула и проследовала мимо нас к Белогостю. Обвила старика своими точёными бледными руками и промолвила:

– Добро пожаловать домой, старый друг. Надеюсь, мои сыновья были не слишком грубы с тобой?

Старик недовольно вывернулся из объятий:

– Свой дом уберечь не смогли, так в моём хозяевами себя не чувствуйте, – вздёрнул подбородок и вприпрыжку, улюлюкая и крича что-то про пятна для мухоморов припустил по мостовой.

Женщина покачала головой и медленно развернулась к нам. Серый едва не плакал, не понимая и не веря, схватил меня за руку, сжал сильно-сильно.

– И тебя приветствую, юный волк. Ты найдёшь здесь кров и еду. Мы все – твоя семья и рады принять нового оборотня.

Самая прекрасная из всех женщин, кого мне когда-либо доводилось видеть, даже не прикоснулась к собственному сыну и, величаво развернувшись, скрылась за резными дубовыми дверьми.

По-детски наивное лицо Серого горело, как от пощёчины. Он с трудом разомкнул губы и прошептал в закрытую дверь:

– Я соскучился…

– Нет уж, я пройду!

Неуклюжий, больше похожий на медведя, чем на волка, оборотень мягко отстранил меня от прохода.

– Нет, не пройдёшь.

Я сделала очередную попытку:

– Нет уж позволь, друг мой.

Мужик устало перегородил ручищей-бревном коридор:

– Нет, не получится.

– Мне, знаешь ли, очень надо, – я попыталась поднырнуть, но снова наткнулась на преграду.

– Ежели надо, – гоготнул охранник, – так тебе до общего задка, а не сюда.

Общинный дом оказался огромным. Целый терем на два этажа! Как водится, мужам был заказан путь на женскую сторону, бабы же не совались на мужскую. Целый ряд комнатушек у самого входа выделили парам семейным, чтоб молодёжь не тревожили и к расспросам не побуждали.

И везде-то нам радовались, каждый норовил поприветствовать, развлечь беседой али угостить чем боги послали.

Плевать я хотела!

Где эта чёрствая гадюка? Уж я ей выскажу! Уж она у меня попляшет!

– Хозяйка почивать изволят, – зевая, сообщил медведеподобный, – будить не велено.

– А я ей колыбельную спою, – я пошла на таран, но только упруго отскочила от широченной груди (или всё-таки набитого брюха?).

– Не велено, – упрямо повторил мужик.

Я бессильно лягнула его. Охранник, не меняя скучающего выражения хари, опустил взгляд на сапог, медленно отряхнул его от пыли и ласково, но непреклонно, как заигравшегося щенка, развернул меня носом от двери. Ещё и шлёпнул пониже спины, дабы не мешкала.

Волчица непреклонно отстранила меня, взяла дело в свои лапы, заговорила моими устами:

– Брысь с дороги.

В ответ – гадкий оскал.

– Дважды повторю. На третий – ударю. Брысь.

Мужик похрустел кулаками и остался на месте. Я выпустила когти и приготовилась к драке.

– Радим, пропусти волчицу.

Самая прекрасная женщина на земле подошла тихо, незаметно и пугающе быстро. Охранник подпрыгнул от неожиданности, но тут же спохватился, слегка склонил голову и, резво освобождая дорогу, пробормотал: