Итальянский гамбит

Неожиданно дверь в столовую открылась. На пороге стоял Джованни.

– Черт! – испуганно сказала Элена, вытирая пледом с груди разлитое горячее молоко. – Ты меня напугал!

Джованни ничего не ответил, только смотрел на нее прищуренными ото сна глазами. Голый, с растрепанными волосами, немного выпуклым животом, обвисшим членом и мошонкой он не смотрелся так уж сексуально, как обычно. Но рассматривать его оказалось некогда, потому что он приказал:

– Пошли в кровать.

Ей следовало сразу же подняться на ноги, и ответить: «Яволь, мой Господин! Бегу!», но вместо этого она заупрямилась:

– Я пью молоко, пока горячее.

– Хорошо. Поднимаешься, берешь с собой молоко и идешь в кровать.

– Я не хочу в кровать, у меня бессонница.

– Да? И с каких пор у тебя бессонница? – он спустился по двум ступенькам из коридора в столовую и подошел к ней впритык, расположив свои гениталии напротив ее лица. – Недотрахана?

Если Падроне начинал говорить вульгарно – значит, он близок к бешенству.

– Дотрахана, – попыталась ответить кротко.

– Тогда что? – стал усаживаться возле нее, игриво сталкивая бедрами ее подогнутые ноги с дивана. Решил зайти с другого конца. Соблазнить и трахнуть по-быстрому.

Женщина посмотрела на него с обезоруживающей улыбкой:

– У меня душа болит, – ответила она. – Можно, я посижу?

– Что? – протянул он. – Что у тебя болит? – нагнулся в ее сторону, голос стал томным и интимным. – Повтори еще раз, что болит?

– Да, болит. Душа. У меня же может болеть душа?

– Может болеть у тебя душа, может, – ответил он, начиная стягивать с нее плед. – Где у нас находится душа? Дай-ка я посмотрю…

– Джованни, пожалуйста, я минуточку еще посижу и приду, хорошо? – она старалась остановить его руку. – Только минуточку, и приду. Пожалуйста, Падроне.

– Вот именно, кто у нас Падроне? – тон Джованни еще оставался игривым, но глаза уже проснулись и смотрели на нее ясно и холодно.

Элена опустила голову, не позволяя Джованни стянуть с нее плед.

Какое-то время он посидел без движения, держа часть пледа в руке. Элена тоже не шевелилась. Потом резко встал и вышел из комнаты.

Надо было побежать за ним. Но, странное дело, она не могла сдвинуться с места. «Встань и беги к нему!» – приказала себе. Без толку – ноги не шли.

Элена прислушалась. Вернулся в постель? Она представила его, лежащего в темноте и размышляющего об их конфликте, и почувствовала укол совести. Вот не может она без истерик! Надумала черт те знает что.

Элена поднялась, поставила чашку с практически нетронутым молоком и направилась в сторону спальни. Не успела сделать и несколько шагов, как в столовую вернулся Джованни – уже в спортивных штанах и олимпийке. В таком виде он вызывал восхищение: уже уложенные, пусть и рукой, седоватые волнистые волосы; открытый на половину, депилированный, без единого волоска, торс, с все еще рельефными мускулами, не смотря на явные лишние килограммы; мощные, немного кривоватые, уверенные ноги с красивыми босыми ступнями. Элена перевела взгляд на руки. Самые красивые руки в мире.

Неслыханное чувство близкой потери нахлынуло, как волна цунами. В голове промелькнуло: она опускается на колени, и, заламывая руки, просит не бросать ее. После чего падает на пол животом, протягивая руки к его ногам. Картина маслом.

Наяву же они стояли друг против друга: он, серьезно, изучающе, смотрел на нее, засунув в карманы руки, как русский босяк; она же на него – с обожанием. Неприступная, закутанная в плед, как в тунику, римская гражданка.

Кто первый заговорит? Она, конечно же! Но Элена молчала, прерывисто дыша, не в силах вымолвить ни слова. Очень жаль, что он не вернулся в постель. В спальне она бы нашла, что сказать ему. «Ну, все, тебе капец. К Марте поедешь!» – вынесла вердикт своему поведению.

Первым заговорил он:

– Ты же все понимаешь, да? Мой отец хорошо воспитал тебя, и ты понимаешь, что никто не попустит тебе открытый бунт.

Он давил на нее своим видом, своими умными фразами, своими руками в карманах. Вся его фигура выглядела угрожающе.

– Я попросила только пару минут, чтобы закончить пить молоко.

– А вечером, когда сделала вид, что спишь? А до того ты не вышла во двор.

Он всегда и все знал о ней. А если чего-то не знал, то догадывался. Элена прокашлялась слегка, и сказала:

– Я немного нервничаю. Не смогла себя сдержать.

Джованни подошел к столу и уселся на него, поставив босые ноги на стул.

– Продолжай.

– Я помню правило рассказывать о себе все, но мы уже давно не говорили обо мне, – жалким голосом сказала Элена. Более жалким, чем хотелось бы.

На самом деле, все, что интересовало Джованни в этом мире, был он сам. Разбираться в тонкостях ее натуры ему не интересно. Ему нужны ее действия. Ее правильные действия. До той поры, пока она работает, как часы – он доволен. А когда она начинает бунтовать, как сегодня, например, – он передает ее в руки родителей. На перезарядку. На обнуление.

Жестокость Марты и дотошность Альберто на долгое время устанавливали Элену на такой уровень послушания, что иногда та сама доносила на себя, докладывая хозяевам не только о своих неправедных действиях, но и о каждой крамольной мысли, появляющейся в голове.

Пока, постепенно, ее природа не брала свое, и она заново не начинала блюсти свои интересы, и как результат – хитрить и обманывать. Так говорили хозяева – она обладала хитрой и лживой натурой, которую необходимо всегда держать под контролем. Их контролем. И сейчас ее натура брала верх – Элена готова сражаться за свое право жить с любимым мужчиной, не считаясь ни с его желанием, ни с его интересами.

Чтобы быть честной перед собой, она должна признать, что в последние годы она обводила всех вокруг пальца, создав для себя некий оазис вседозволенности в ограниченных рамках, о котором никто не подозревал. Она жила в удовольствие, умело маскируясь под послушного члена семьи.

Пока на бескрайних просторах интернета не выловила восставшую из ада Ману. То есть, шлюшку Лизу в поисках бонусов для своей конченной жизни. За ее, Элены, счет.

– Ты не смогла себя сдержать? А кто должен тебя сдерживать? Я? Ты тупое животное, которое не может уследить за собственным поведением и мыслями? Или, все же, ты имеешь ум?

– Я сдерживала. Как могла.

– Да? Что ты сдерживала? Что ты сдержала, если за неделю до приезда… этой, как ее… – он замешкался, как всегда, с именем.

– Лизы, – подсказала она.

– Да, Лизы. Чтобы за неделю до ее приезда устроить мне истерику? Тебе нравится заставлять меня нервничать? Ты решила разрушать мою жизнь до конца? После долгих лет наконец-то я встретил женщину, которая мне понравилась. Я хочу жениться! Я детей хочу! Я любви хочу! – ей показалось, или он тоже заметил, что перебрал лишку с театром одного актера?

– Я просто… – но Джованни перебил ее, уже решив вопрос.

– Сейчас ты идешь в гараж, – театральным же жестом он показал в сторону внутреннего гаража. – В семь часов утра хочу тебя видеть приведенной в порядок на чистой кухне, на чистой! – сделал ударение он, и продолжил: – В семь тридцать я завтракаю и уезжаю на работу. Сразу после этого ты звонишь отцу, пусть он занимается твоими чувствами, ему все равно нечем заняться. Но. Как только этой… Лизе привозят паспорт, ты заказываешь билеты. Меня не интересует, что вы с отцом будете делать, но ко дню ее приезда я хочу видеть тебя без истерик, в форме и в хорошем настроении. Кстати, дом вычистить до блеска. Точка, – сойдя со стола, Джованни направился к спальне.

Дискуссии окончены.

Некоторое время, постояв без движения, она пошевелилась. Первым делом выключила свет, чтобы не раздражать Падроне, потому что он оставил открытой дверь в спальную зону. Нашла наощупь чашку и медленным глотками допила почти холодное молоко.

Подтянув плед, как римлянка начала эры, гордо вышла в коридор, пересекающий весь дом, и направилась в дальнюю его часть, все также в темноте. Возле входа в гараж она включила внутренний свет. Стараясь не издать малейшего шума, открыла тяжелую, немного скрипящую дверь и вошла внутрь.

Помещение было просторным. Машина стояла одна: еще прадедова Фиат 500, которую держали здесь, как память о нем, с прекрасными намерениями реставрировать в ближайшее время, которое никак не наступало. Она уже давно подходила под условия оформления, как раритетная, но ни Альберту, ни Джованни, а до них и Марио, до нее дела не было. Рано или поздно придется сдать ее на свалку.

Неподалеку от машины находились стеллажи с инструментами для ремонта машин, дома и двора. Рядом стояли грабли, лопаты и разная дворовая утварь. Сменные шины для их машин. Падроне не любил всесезонку, предпочитая хорошую сезонную резину. Далее стояла газонокосилка и велосипеды.

На другой стороне гаража расположилось ее царство: полки с запасами еды и воды, с моющими, стирающими, смазывающими и тому подобными. А за полочками, в углу, находился «изолятор временного содержания», как называла это место сама Элена. Место ссылки, куда частенько отсылал ее покойный дед, Марио, когда она не бывала достаточно расторопной. Но и другие члены семьи, если приходилось, могли отослать ее сюда, чтобы не путалась под ногами. Иногда бывало так: отправить в ее комнату – как бы много чести, а наказать слегка надо. А в гараж, как бы, не очень жестоко, но все же поучительно.

«Да… давненько я здесь не исправлялась», – подумала Элена. Изолятор состоял из раскладной кровати, разложенной, но не застеленной ничем. Вернее, на ней лежало старое покрывало, чтобы кровать не запылилась. Находилось оно там давно, поэтому на него она точно не ляжет.

Наконец-то пришло желание поспать. «Трындылей получила, можно и расслабиться», – подколола себя. Как только не на чем спать – сразу спать захотелось. Постелить было нечего, возвращаться в дом лучше не надо – если она потревожит Падроне, тот разъярится еще больше.

Вспомнила, что в машине лежат два старых, но почти чистых пледа. Пыли в машине нет, мыши тоже не бегают, так что можно смело их использовать. Осторожно открыла дверцу, взяла два невесомых от старости одеяла. Дверцу закрыла осторожно, следя, чтобы та не стукнула.

Соорудив из одного пледа простыню, а из другого – одеяло, как была, закутанная в плед, принесенный с кухни, наконец-то улеглась. Свет решила не выключать. Так будет спокойней на случай, если забежит мышка, да и со светом она не проспит.

Часов не было, но по маленькому зарешеченному окну было видно, что до утра еще далеко. Поэтому она спокойно закрыла глаза и провалилась в сон.

Проснулась от тишины. Странно, но включенный ночью свет скрадывал малейшие звуки. «Почему так?» – подумала она. Может быть, ночью замолкают привычные шумы, в присутствии которых мы не отдаем отчет, и только их отсутствие напоминает об их существовании?

В оконце дребезжал рассвет. Еще точно не семь, видимо, около пяти. Сна как не бывало. Лежать было удобно.

Ужасно хотелось пописать. Туалетов у них хватало, но для того, чтобы до них добраться, нужно рискнуть открыть скрипучую дверь. Ну и хорошо. Один раз можно скрипнуть. Возвращаться назад в гараж нет необходимости, можно долежать на кухне, там и часы есть.

«А если Джованни проверит? – засомневалась. – Слушай, – сказала себе, раздражаясь, – тебе сегодня и так трындык светит. Одним больше, одним меньше – не многое изменится. Надо еще в гардеробную за одеждой заскочить». Представив, как она заскакивает вприпрыжку в комнату, расположенную рядом со спальней Джованни, она засмеялась в голос, прикрыв рот куском пледа. До чего она дошла, не просто пытаясь шутить таким примитивным образом, но и смеяться с такого рода шуток? Или это диагноз?

Как бы там ни было, от смеха смелости прибавилось, и уже через пятнадцать минут она, одетая, лежала на диване в кухне. Не на таком, правда, удобном, как раскладушка в гараже, но зато более приличном. В общем, она провела прекрасную, в кавычках, ночь. День обещал быть не хуже, тоже в кавычках. Представив, сколько ей придется сегодня выслушать от Альберто, она поежилась. А если еще и отлупит? «Зато обнулюсь», – успокоила сама себя.

Все же она отделается малой кровью: она нужна Джованни здесь, поэтому к родителям он ее не отошлет. А там, если она будет себя вести прилично, все забудется. Он отправит Лизу обратно, как отправлял всех предыдущих, по-другому быть не может. И потом все наладится. Немного терпения.

Через некоторое время она встала, и, закрыв дверь на спальную половину, стала наводить порядок на кухне. Вечернюю посуду она заботливо спрятала под умывальник. Мыть ее – слишком много шума. Карла помоет! Потом пошла в дальнюю ванную комнату и приняла хороший душ. Волосы феном не сушила.

К приходу Джованни на столе стоял завтрак, кухня светилась порядком, Элена была свежа и пахла. «Не хватает букета цветов в вазочке», – подумалось ей.

Джованни осмотрел кухню, перевел взгляд на нее, на стол и остался доволен.

– Сегодня у меня важная встреча, вчера забыл тебе сказать. Приготовь мне вишневый пиджак и темную рубашку. Джинсы одену вчерашние.

– Туфли или кроссовки? – спросила она.

«Может, еще пронесет», – с надеждой подумала.

– Лиза написала, что пришло сообщение о визе, я толком не понял. Свяжись с ней. Да, протри туфли.

Джованни сел завтракать, а Элена бросилась выполнять его указания. «Сука. Вот сучка малолетняя». Она закусила губу, чтобы не произнести это вслух. Постаралась выдохнуть, чтобы успокоиться.

Выходя из дома, Джованни сказал:

– Я отцу позвоню сам, а там уже он сообщит тебе, что делать. Сегодня же его день? Иди, займись билетами на самолет. Бери на субботу или позже, эти дни я буду занят. Да и ты тоже, – махнув ей рукой, направился к машине.

В ворота въезжала машины Карлы. Джованни легонько ей посигналил – соседи жили далеко, поэтому в такое время не побоялся разбудить их.

Войдя в дом, Карла сразу прошла на кухню.

– Ты не завтракала? – спросила у входящей в кухню Элены. – Вижу только одну чашку.

– Посмотри под умывальником – там вчерашняя посуда, – не отвечая на вопрос, Элена принялась готовить кофе. – Ты будешь?

– Знаешь же, что буду! – весело ответила Карла.

Им нравилось завтракать вдвоем. Всегда было, о чем поболтать. Карла приносила «новости из мира», как они их называли, а Элена делилась своими маленькими.

Возясь с кофе, Элена, как бы невзначай, произнесла:

– У нас тут кое-что произошло…

Карла насторожилась. Повернувшись всем телом к Элене, тревожно спросила:

– Она все-таки едет?

– Сегодня буду заказывать билет. Да не только в этом дело…

Карла, стараясь не стучать посудой, чтобы не перебить молчание Элены, ждала, когда та начнет говорить.

– Боюсь, что сегодня Альберто с Мартой меня накажут, – с усилием сказала Элена.

– Я думала, что это все в прошлом, – осторожно заметила Карла.

– Для меня это не будет в прошлом! – в отчаянии продолжила Элена. – Я для них хороша, только если им удобно! – последнюю фразу она произнесла почти шепотом, хотя кричала. – Нет, мне не на что жаловаться, пойми, – уже произнесла спокойно. – Я сама выбрала эту жизнь, ты знаешь. А что мне оставалось? Или сейчас – что мне остается? Да, я не всегда могу оставаться спокойной. Я тоже реагирую! Но, как только мне что-то не нравится, они сразу берут меня в оборот!

Карла не нашла, что ответить. Подобный разговор не был первым. Уже много раз она становилась свидетелем подобных ситуаций – когда Элена бывала бита или жестко поставлена на место. Элена продолжила готовить завтрак.

– Ты знаешь, как на меня действуют их наказания? – после долгой паузы спросила она у Карлы, но не дала возможности ответить. – Иногда я кажусь себе извращенкой. Гребаной извращенкой. У нас говорят: без шлепка, как без пряника. Садись к столу.

Карла присела, но не приступала к еде. Элена ждала, что та скажет. Заметив вопрошающий взгляд зеленых глаз, наполненных слезами, Карла попыталась ее успокоить:

– Знаешь, мне кажется, что все люди в мире живут по таким правилам. Закон бытия: или ты делаешь так, как от тебя требуют, или не имеешь ничего. Просто в твоем случае все происходит… формально, что ли…официально. Многие женщины живут, как ты, даже не осознавая этого. Или осознают, но терпят. Ради детей, например. Или от того, что некуда уйти. И обычно их не предупреждают о том, что собираются наказать. И, может быть, это даже страшнее – когда не знаешь, что тебя ждет в следующий момент – просто безразличие или удар. И, заметь, удар в лицо… хаотично… В твоем случае есть система, да, некий договор, да. И в чем разница между тобой и женщинами, терпящими насилие? Никогда не думала? Думаю, ответ очевиден: с тобой такое происходит по согласию. Тебе об этом объявляют, к этому готовят, а не так, как поступают с ними – они ждут любви и заботы, а взамен получают боль и унижение.

– Разница в доброй воле? – с сомнением в голосе уточнила Элена. – А разве они, продолжая жить в таких отношениях, не подписываются под договором, как и я? В чем ты наблюдаешь хаотичность?

Карла, видимо, решила не вступать в спор, чувствуя, что каждая ее фраза может ранить подругу, поэтому промолчала. Тогда Элена продолжила:

– Разница у нас с ними в том, что в моем договоре предполагаются вполне конкретные бонусы, и никто не смеет меня их лишить! Потому как договор у нас официальный. А у них – спонтанный. И еще. Я не стесняюсь сказать о себе: вот я такая, а они – лицемерят перед самими собой, наслаждаясь своей праведной миной при плохой игре.

Тут уже и Карла решилась вступить:

– А на рабочих местах как происходит? Люди готовы терпеть унижения, шантаж, запугивания, только бы удержаться за рабочее место.

– Вот именно. И, в конце концов, выбор всегда остается за мной. Ведь меня никто его не лишил!

– И каждый раз ты выбираешь остаться, – закончила за нее Карла.

– И каждый раз я выбираю остаться! – Элена с силой бросила нож на стол и подперла подбородок рукой. – Давай, кофе стынет, ешь!

Закончив завтрак, позвала Карлу в гараж, и дала указания смазать петли двери, принести постель и положить ее на полку в целлофановом пакете, чтобы не покрывалась пылью, постирать покрывало с раскладушки. После чего прошла в свою комнату и связалась с Лизой.

Паспорт с визой доставили. Сказав Лизе, что скоро сообщит о подробностях вылета, занялась покупкой билета. После чего опять позвонила Лизе на скайп и попросила изучить билет, который выслала ей на почту.

Вылет из Киева в понедельник в 12.45, а прилет в Болонью в 14.15. Так она и написала в емейле, который продублировала на почту Джованни.

После этого пошла в его спальную, чтобы навести порядок – в этой комнате убирать предпочитала сама.

Она была уверенна, что Альберто так рано не приедет, поэтому начала заниматься домашними делами. И на самом деле, он позвонил ближе к полудню. Услышав звонок, Элена стремглав помчалась к телефону. Она уже успокоилась, и готова была к любому развитию событий.

– Мне звонил Джованни, – сказал он. – Я у тебя к двум, будь готова ехать.

– Хорошо, синьор.

Положив трубку, задумалась. О чем именно рассказал Джованни? Впрочем, не это важно. Важно не проболтаться о своей ревности, граничащей с агрессией. Если выставить свое отношение к Джованни как первопричину, они могут отдалить Элену от него. Привычнее для всех будет, если речь пойдет, как всегда, об ее несдержанности, властности, эгоизме. Так будет проще.

Элена вышла во двор и присела на террасе, подперев подбородок кулачками, поставленными один на другой. Она испытывала стыд за себя каждый раз, когда знала, что ее могут наказать, и ничего не делала, чтобы избежать этого. Единственный серьезный выход, который она видела – это бежать. Но категорически не хотела покидать место, где, хоть иногда, могла чувствовать себя счастливой.

Неужели она неправильно делает, соглашаясь платить такую небольшую цену за свой комфорт и спокойствие? Уже поздно, и даже смешно сомневаться после стольких лет! Элена распрямилась, откинувшись на стуле. «Ладно. И с этим справлюсь, – подумала она, – в этот раз, без залетов, я продержалась достаточно долго. На самом деле, я уже обнаглела. Рано или поздно, это бы случилось. Побыла хозяйкой жизни, теперь пора и в стойло вернуться. Ну и вернусь, не в первый раз».

По собственному опыту она уже знала, что после встрясок, которые ее ждут, особенно, если ее отхлестают, она будет чувствовать себя лучше: спокойней и уверенней. Ее всегда заносило, когда она брала на себя много, начиная руководить. То, что таким образом её освобождали от ответственности, не было такой уже страшной штукой. И в этом, на самом деле, нет ничего постыдного. Такова жизнь.

Успокоенная такими размышлениями, Элена начала приводить себя в порядок.

В два часа пополудни во двор заехала машина Альберто. Элена задержалась на террасе, ожидая увидеть, захочет ли он войти в дом. Но он помахал рукой, чтобы она садилась в машину.

Оказавшись рядом с Альберто, она испытала на себе всю твердость его пытливого взгляда. Д-а-а, испытание то еще.

Пока заводил машину, пока открывались ворота – не сказал ни слова. Уже на самом выезде спросил, уточняя:

– Знаешь, что тебя ждет?

– Знаю, синьор, – ответила уверенно, не пряча глаза, хотя очень хотелось это сделать.

Внимательно посмотрев на нее и ничего не сказав, сосредоточился на дороге. Если они направлялись в отель, то ехать предстояло километров двадцать в сторону от моря. Но на одном из перекрестков с круговым движением Альберто свернул в сторону моря. До моря было недалеко – километров десять. Но вез он ее не на море, она это знала.

Недалеко от побережья Альберто имел укромное местечко, облюбованное им еще в те времена, когда он сам возил ее в свой дом на уборку. По пути иногда завозил ее сюда – на свой участок земли с полузаброшенным домом, около которого, собственно, они и предавались любовным утехам.

Альберто очень нравилось занятие любовью на природе. Вокруг – только его земля, старый дом огорожен, шоссе проходит в отдалении. Альберто загонял машину в крепенький еще гараж, пряча ее от глаз проезжающих по дороге машин, а остальное уже было делом настроения.

Загнав машину, показал жестом, чтобы Элена вышла из нее. Вышел и он, сразу направившись в сторону дома. За ним двинулась и она.

Остановились возле входа.

– Что, опять берега попутала? – спросил он, взяв ее за подбородок и вглядываясь в ее полузакрытые глаза.

Все заготовленные тексты улетучились сами собой. Она молчала. Да и не очень-то поговоришь, когда тебя держат за подбородок, подняв его выше твоего носа.

– Что натворила?

– Ничего, – процедила сквозь зубы.

– А если подумать?

– Преувеличила свое влияние.

– В чем?

– Почувствовала себя хозяйкой.

«Краткость – сестра таланта, так кажется, говорится?» – подумала про себя.

Наконец-то Альберто отпустил подбородок.

– Почему ты смеешь устраивать сцены моему сыну?

– Потому что я упрямая эгоистка, – они все обожали, когда она чистосердечно признавалась в своих грехах.

– Мы с тобой видимся несколько раз в неделю, и ты не нашла времени рассказать, что из тебя опять прет твой русский характер? Всем миром управлять хотите! Я сколько раз учил тебя, сучья дочь, что болезнь легче предотвратить, чем лечить? Почему ты сама не приползла ко мне, чтобы быть поставленной на место, а вместо этого устроила моему сыну скандал? Почему мой сын должен из-за тебя нервничать, а?

Элена молчала. Что она должна ответить? Что ей нравится быть хозяйкой в своем доме? Руководить своим мужчиной? Держать ситуацию под своим контролем? Что настоящее покаяние у нее происходит не до наказания, а после?

На самом деле Альберто не ожидал ответа. Он специально задавал вопросы, чтобы довести себя до кондиции, ведь он не был садистом. Ему не нравилось, по сравнению с его женой, бить Элену. Делал это он исключительно из чувства долга и необходимости, и как можно реже. И каждый раз ему, бедняге, приходилось разогреваться, как спортсмену перед боем.

– Сколько раз я повторял тебе, что твое поведение, самое безопасное поведение, – это не идти на поводу твоего доминирующего характера?

– Много раз.

– И ты все равно упрямишься и живешь по своему, принимая вид невинной овечки? Когда Марта имела время заниматься тобой, ты этого себе не позволяла! Ты заставляешь меня быть жестоким!

– Я и сейчас себе не позволяю, синьор Альберто, клянусь вам! – кажется, ее начинало пронимать. – Оно само по себе происходит!

– Ты забыла свое место, овца? – продолжал заводить себя синьор Альберто. После обрушил на нее кучу отборных ругательств, начиная давить на нее криком. Он знал, что она не переносит, когда на нее кричат.

– Да! – она начала искренне плакать. Как же ей хотелось в этот момент пожаловаться ему на Джованни, на его увлечение Лизой, поделиться своими страхами и сомнениями! Но она, ни в коем случае, не должна касаться своей любви к Джованни!