Исповедь коралловой женщины

В 1812 году сгорела только восточная сторона улицы Плющихи. В XIX веке дома вдоль улиц были каменные, а во дворах – деревянные. В том доме, где жили родители Льва Николаевича Толстого, дом Николеньки Иртеньева, очень долгое время находилось отделение ГАИ. Сохранились доходные дома, дом знаменитого гинеколога Снегирёва. Дом, где жил поэт Афанасий Фет, снесён.

А если пройти немного дальше, то выходишь на Саввинский переулок, где была гардинная фабрика. Оказывается – это подворье звенигородского Саввино-Сторожевского монастыря.

По дороге от Клуба «Каучук» (дом архитектора-авангардиста Мельникова) и между Саввинским переулком был магазин «Ливерс», от одноимённой ткацкой фабрики. Сейчас она называется «Шёлковый комбинат» и их общежитие сносят. Сначала продукты по карточкам, потом по талонам, мясник в подвале… Магазин Артамонова был на Плющихе, где сейчас огромное пустое поле (землю выкупило посольство. Уже 20 лет зимой туда свозят снег. Магазин «Молоко» в Долгом переулке, потом улица Бурденко. Сначала ходила с бидончиком, покупали только разливное молоко. Потом – только в бутылках. С Таней Бурденко, внучкой знаменитого профессора, я училась в одном классе. Она так и жила в старинном доме на улице Бурденко. И только в 2010 году этот дом снесли и построили красный кирпичный модерновый дом. Булочная на углу 2-го Ростовского переулка, где у тёти Маши всегда можно было попросить свежую горячую булочку. Магазин «Молоко» № 2 на Плющихе, в доме доходном, где жила любовница Колчака Анна Васильевна Тимирёва. Книжный магазин в доходном доме напротив пивнушки. В нём мы покупали, получали учебники школьные.

Дом Совмина во всю Плющиху поглотил 2-х этажки с аптекой, маленькими магазинами и бензоколонкой. Огромный Доходный дом, где долгое время был Банк ВТБ, а сейчас организация Х, был когда-то жилым, многоквартирным, многосемейным. В доме на углу 6-го Ростовского переулка и Плющихи был самый близкий к нам магазин (сейчас там «Магнолия»). Напротив магазина, через Плющиху, к Садовому кольцу тянется Ружейный переулок. Оказывается, там была ружейно-станочная слобода. Дома Галки Романовой, Люси Полтевой, Саши Чаадаевой и Иры Даевой – моих одноклассниц по 47-й школе – были снесены и построены два дома для специалистов высокого класса Совета Министров и функционеров КПСС. Но между ними остался один изумительный Доходный дом купца Николая Титова, как игрушка, как теремок. Я видела в нём расписные потолки, но дом расселили, реставрировали, он охраняется государством, признан объектом культурного наследия регионального значения. Но до сих пор он пустует и не доступен для осмотра жителями города. А в доме № 4 – наша районная библиотека им.Вересаева.

На углу всегда была будка «Мороженое». Я даже помню маленькое мороженое как тарталетки. В ящике у продавщицы был искусственный лёд, мальчишки его воровали, кидали в лужу, которая покрывалась пузырями. Пузыри лопались и жутко воняли. На палочке было фруктовое мороженое. Палочку облизывали до занозы в языке. Всё это было по 3 копейки. Эскимо в шоколаде было 11 копеек. Потом появились пирожное-мороженое и торты-мороженое (кремы отдавала другим). А теперь из магазина мне приносят самое дешёвое мороженое за 70 руб. Потом появилось на Кутузовском стеклянное кафе, на котором было написано «Баскин Робинс». Попробовать не успела, только в старости мне принесли большие коробки с мороженым, и я попробовала это заморское чудо.

На каждом углу улиц были табачные киоски, потом возникли киоски «Союзпечать». На фасадах домов висели почтовые ящики, потом их поставили на железные ножки у сквера, а теперь только в почтовом отделении можно опустить письмо. Да и письма уже почти никто не пишет, цифра заменила душу.

Когда-то была круглая тумба с театральными афишами. Около кинотеатра «Кадр», на заборе, наклеивали афиши. Потом на доме СОВМИНа был стенд, куда подходила женщина с мешком, в котором было ведро с клеем, кисть малярная и рулоны афиш. Потом с торца автобусной остановки на Плющихе наклеивались афиши. Потом в газетах печатали театральные анонсы. Теперь всё узнавай из интернета. Когда-то всю бумажную продукцию можно было купить только в книжном магазине. Постепенно магазин «Книги» «съели» на Плющихе. Слава Богу, остался киоск (был «Союзпечать», а стал «Роспечать»). Вот в нём-то, кроме газет можно приобрести книгопечатную продукцию и сопутствующие товары.

БЫЛОЕ И ДУМЫ

Разговаривать не с кем, круг друзей и приятелей сокращается. Но самое страшное, что все общаются в Интернете, а у тебя его нет. А по сотовому все стараются быстрее выговориться. Телефонной связи уже около 140 лет. Алло, алло. Легче же на клавиатуре набрать: «Привет, привет!». Никаких эмоций, ни разных интонаций (то раздражение, то радость, то грусть, то безразличие, то смех, то слёзы) – одни смайлики! Сначала у нас в квартире был общий телефон с соседями (коридорный), и всю юность я разговаривала по нему в ванной комнате, чтобы не подслушивали. Его номер был: 147-11-03. Потом сумела сделать комнатный телефон. А теперь я живу среди инопланетян, и те, кто звонит, не мной интересуются, а свои трудности вываливают на меня. А когда звонишь в поликлинику или в больницу, то сотрудник колл-центра сначала выслушивает причину твоего звонка, потом соединяет со специалистом, потом ты полчаса слушаешь музыку, потом всё рассказываешь специалисту… музыка… отбой… давление 220… Тогда, в том времени все соседи друг друга знали, в гости заходили, деньги, соль, масло, яйца одалживали. Тётя Лена из соседней квартиры учила меня готовить, тётя Лиза учила вязать, тётя Валя просила посидеть с маленьким, дядя Айзик давал читать книги. Теперь никого не знаю, никто не заходит – все новенькие, молодые эгоисты. Раньше на похороны собирали деньги, выходили во двор под звуки похоронного марша. Я развела на лестничной площадке цветник. Когда уходила в больницу, просила поливать.

У Галки Сокольниковой на Дальнем Востоке были родственники. Двоюродный брат, Алик, букву «р» не выговаривал. Смотрю сейчас фильм, героиня: «Муж объелся груш». И вот через 70 лет вспоминаю речь Алика: «Выбегает на манеж клон Г«ррр»уш и клоун Беж». Я умираю со смеху. И когда я у Иры (тётки Алика) интересовалась о его судьбе, то спрашивала: «Как там клоун Г«ррр»уш поживает?». Уже и Галки нет, и Иры нет, и Алика нет, а клоун Г«ррр»уш оказывается существует.

А рядом во дворе, в доме № 30, в подвале, жили цыгане – огромная семья, семеро черноглазых ребятишек. Мы им помогали. Дом № 30 сохранился, его сейчас реставрировали. А вместо 2-х этажного домика сейчас маленький сквер. В этом доме на первом этаже жила семья священника. Дочка его бегала с нами, а парень учился в духовной семинарии. И кто бы поверил маленькой девочке, что он заманил меня в парадную красивым карандашом и приставил к лобку девочки что-то острое. Конечно, я убежала, но кому я могла сказать? Кто бы поверил, что сын служителя церкви – извращенец!

На другой стороне Москва-реки был «Дорхимзавод» с ТЭЦ. В небо выпускались чёрные клубы пара. Однажды с Галкой Сокольниковой мы решили переночевать на её балконе. Утром проснулись – чёрные негритята. Затею больше не повторяли.

Хочу рассказать как на Смоленской улице, в доме архитектора Жолтовского, где находится станция «Смоленская» Арбатской линии Метрополитена (построена в 1935 году, им Кагановича), собирались смотреть салют Победы в мае 1945 года. Небо пересекали лучи прожекторов. Сам салют я не запомнила. А потом на школьных тетрадках, на обложках, был рисунок: пересечённые прожекторы над Москвой, а рядом – таблица умножения. Где-то лежит такая обложка.

В Доме архитекторов жили девчонки, дочери знаменитых архитекторов: Ира Черняк, Наташа Мовчан, Рита Голосова, Таня и Серёжа Бархины, Ира Кусакова.

Когда я вспоминала про Виту и Беллу Виленских, то забыла сказать, что их отец, Борис Виленский, был архитектором станций метро «Красносельская», «Аэропорт» и «Партизанская». А муж Виты – Игорь Шаферан – был известнейшим поэтом-песенником.

В феврале месяце 2022 года была передача, ему посвящённая. Умер он без всяких наград, а написал более 1000 песен. И это не однодневки как РЭПерские. «На тебе сошёлся клином белый свет» была посвящена Вите. «Ромашки спрятались, поникли лютики» стала народной. «На пароходе музыка играла» – и до сих пор играет. Жили они в доме «на ногах» на Садовом кольце, на Зубовском бульваре. Беседу вела уже повзрослевшая его дочка с такой же копной рыжих вьющихся волос как у Витки.

Все празднования Дня Победы, оформленные салютом, мы бегали смотреть на высокий берег Москва-реки через арку Дома архитекторов. Сначала из пушек стреляли с крыши Дома архитекторов редкими выстрелами. Огни салюта были только четырёх цветов, и мы соревновались кто больше наберёт остатков от снарядов салюта. Потом, когда был построен Университет, по левую руку на Воробьёвых горах в небе вспыхивали яркие облака. И где-то за Дорогомиловкой, прямо – второй источник, а по правую руку – салют то ли с площади Восстания, то ли из Кремля. Количество залпов с каждым годом увеличивалось.

С Виталием мы уже ходили и на Бородинский мост (кишел от толпы людей, и мы думали: «провалится мост», но выдержал. А теперь из Парка культуры гром залпов по любому поводу (из ресторанов).

В 90-х годах XX века на Москва-реке был ресторан-дебаркадер. День рождения любого «туза-олигарха» отмечался салютом, и вся Плющиха не спала.

Из писем бабушки знаю как трудно было найти хорошие продукты. Мама работала и днём, и ночью. Днём – в секретариате ГИТИСа у Баяджиева (автор книги «Театры Франции»), а ночью печатала кому-то лекции, кому-то книги.

Не помню, какой радиоприёмник был в самом детстве. Потом был одноканальный белый ящичек, крутилась рукояточка. Слушала «Мурзилку», «Пионерскую зорьку», запомнилось как читала Бабанова «Тимура и его команду», как Василий Качалов читал Есенина «Дай друг на счастье лапу мне…». Никаких заграниц не искали. Потом полюбила передачи о животных Александра Згуриди, позже, с мамой, уже смотрели Василия Пескова, потом появился Николай Дроздов, а теперь смотрю «Видео видели» и канал «Живая планета» о любопытных и редких животных с комментариями учёных. Потом появился радиоприёмник ВЭФ, и я начала интересоваться политикой и джазом. Теперь всё доступно по телевизору.

А первый телевизор со стеклянной линзой, заполненной водой, появился у тёти Лены Цейтлин в квартире № 14. В большой комнате у них собирались Галя Сокольникова, Марина Круглова, я, тётя Лена, дядя Айзик. Люди были очень добрые. А потом мы купили телевизор «Темп» с маленьким экраном. А телевизор «Рекорд» мы везли на санках с мужем из Александрова, где находился известнейший на всю Россию радиозавод. А потом соседи сагитировали меня купить современный занимающий мало места телевизор «Samsung».

Нам с мамой нравились передачи с Александром Каплером, потом – с Валентиной Леонтьевой, затем – с Василием Песковым. Сейчас люблю путешествовать вместе с Дмитрием Крыловом (его голос интеллигента успокаивает нервную систему). Смотрю всё по каналу «Культура» и возмущаюсь передачей «Маски» (это просто позор…). Конечно, слушаю оперы, но раздражает то, что смотришь в субботу, повторяется в воскресенье. Слава Богу, что вспомнили сейчас про фильмы 70-80-х годов: «Старший сын», «Юркины рассветы», «Три тополя на Плющихе». И интонации у артистов не орущие, и раскрытие характеров героев не вытеснено «стрелялками», матерными словами и отлакированными костюмами. Всё хорошее – всё в прошлом.

Все новшества в литературе добывали из журналов: «Дружба народов», «Юность», «Наука и жизнь», «Иностранная литература», «Техника молодёжи», «Роман-газета». Стояли в очереди в библиотеке на них, получали по блату (распространённое слово в то время). А теперь бумажные книги читают единицы, по диагонали, а в основном в электронном виде, не получая удовольствия от шуршания страниц…

Глава 3. ВСЁ О МАМЕ.

ЗА ВСЁ ТЕБЯ БЛАГОДАРЮ

Я нашла много позже, чем начинала книгу, выписку из церковных записей от 30 октября (12 ноября по новому стилю) 1904 года, что в семье купца 1-ой гильдии Абрама Иосифовича и Розалии Куперманов в городе Николаеве родилась дочь Ольга. Но евреям позже разрешили менять имена и Оля, Зёзя и Шурик стали Георгиевичами.

А мама была для меня всем – и папой, и мамой, и дедушкой, и бабушкой, и прадедушкой, и прабабушкой. Я даже после смерти мамы называла Виталия мамусей. Вопрос веры возникает у меня часто. Но мама для меня и Бог, и ангел-хранитель. Мамины родинки, мамины болезни, мамина вера во врачей, мамина привычка закусывать губу от боли, не кричать и не мешать врачу, не хватать его за руку… Мамина решимость бросаться на помощь людям и получать «хорошие» уроки жизни. Мы так с ней и не усвоили одну простую истину: «Не делай добра – не получишь зла». Мамина привычка называть всех ласковыми прозвищами: «Светик», «Ленок», «Натуха», «Люлёк». «Галчонок», «Серёга».

Вот какое письмо прислала мне перед смертью институтская однокурсница Рая Вейцман: «Ирочка, напиши подробно о себе. Я тебя всегда любила. Помню как на 1-ом курсе вы с Ольгой Георгиевной меня лечили. Побольше тебе и радости, побольше удачи. Ты была у нас самая умная и красивая в группе. Какая красавица Ольга Георгиевна. Ты удивительно на неё похожа. У меня есть твоя фотография с распущенными волосами – одно лицо. И характером ты в неё – сильная, не нытик».

А теперь я хочу вас познакомить с письмом мамы в НИКУДА от 31 июля 1937 года. «Я хочу иметь девочку – спокойную, хорошую дочку, похожую на мою маму (красота), Её будут звать Ирина, Ирина Викторовна Данциг! И это будет моя дочка, а значит и Витина. Она будет только твоей, Витенька». Первое время в школе я была Ирина Александровна, т.к.Пикмана заставили пойти в ЗАГС. С 1953 года я была Ирина Владимировна – отчим записал меня на своё имя. Фамилию мы никогда не меняли – ни мама, ни я, – не смотря на то, что она связана с 5-ым пунктом.

«Пусть каждая минута,

Каждый час

Приносят тебе только радость

И счастье, моя кошечка».

Это последнее поздравление мамы на мой день рождения лежало под подушкой в 1988 году, напечатанное на машинке на библиотечной карточке. Сейчас оно в рамке, за фотографией мамы, рядом с календариком 1988 года, где обведена цифра 10 октября. А в 85 лет я надела на палец её любимое гранатовое кольцо, которое она всегда носила, хотя были и другие кольца.

Мама умела переносить боль в себе. Первое кровотечение началось при дяде Володе. Маму положили в больницу, а он запил. Второе крушение – обнаружили рак груди. С моей помощью, через родителей школы № 589 я устроила её в больницу на Пироговку. Облучили, пережгли, три года мама ходила с открытой раной, закрывая ее сооружённым из проволоки каркасиком. Эта была та грудь, на которой всегда были видны швы нитки. Как-то я спросила у мамы: «Что это такое?». Мама, отшучиваясь, сказала: «Ты прокусила». И я долго верила этому (это была молочница). Через 20 лет – кровотечение, рак матки. Институт им.Герцена. Каждый день я должна была быть в больнице после уроков. К этому времени у мамы осталась только одна подруга – тётя Нина, которая её и посещала. От всех остальных мама скрывала свою болезнь, т.к.рак считался заразным. А в 1988 году, в октябре, мама попала в 61 Городскую клиническую больницу, на улице Доватора. С колоноскопии сошёл мертвец – так было больно. Отдали помыть перед операцией. Мой муж, Виталий, нёс её на руках (за это я прощала ему его неблаговидные поступки всю оставшуюся жизнь). Я постригла маме ногти на ногах и случайно задела сосудик. Возвратили обратно в палату – гангрена. Мама закусывала губу, но ни разу не вскрикнула. Эта сцена всю жизнь стоит у меня перед глазами. И, может быть, поэтому ни на одной операции, ни при одном болезненном уколе я не мешаю врачам и никогда не кричу, только закусываю губу.

Эту фотографию я называю «Любовь»

«Будь же ты во век благословенна». Сёстры Сергея Есенина, Катя и Александра, говорили, что в записях брата проскальзывала мысль: «Кроме матери, все остальные – это не родная кровь». Ведь же мать Есенина развелась с его отцом, он жил отдельно в Москве и в Константиново только наезжал.

Из дневников мамы я поняла, что она никогда со своей мамой (моей бабушкой) не делилась переживаниями. Старшие дети больше любили отца, мама росла с отчимом, которого называла дядей. Никогда мне не говорила о том, что у неё был отчим. Очень любила своих братьев: «Мои мальчики уехали в Петербург получать образование». Она переживала расставания с ними, с кем поделиться секретами? Поэтому всю Душу она изливала на бумаге (отсюда эти два дневника). Двоюродная сестра Оля, которая жила с ними в Берлине, иногда была подругой, а иногда конкурентом в дружбе с другими мальчиками. Позже, когда мама забеременела от Саши Пикмана, то расстраивать свою маму не стала. Сашу его родственники заставили записать меня в метрике, но сам он никогда меня не вспомнил и никогда не давал маме денег на моё воспитание. «Как девочка?» (а не дочка) – в одной из двух открыток… Я не знаю какие черты характера у меня от него. О внешности не говорю – я вся в бабушку.

Когда мама «влипла», то и написала письмо своей первой гимназической учительнице Иде Ефимовне Народицкой, прося совета. Я не понимала, кого она называла мама Ида? Это была та учительница. И узнала я о ней только после смерти мамы.

25 мая 1937 года. «Не удивляйтесь, пишет вам уже не девочка, совсем взрослая женщина. Ида Ефимовна, я вообще принадлежу к породе очень скрытных людей. Я никому и никогда не рассказываю о себе, но помните, как я приехала к Вам в Ленинград и рассказала всё о себе. Я почему-то убеждена, что вы меня поймёте.

Ида Ефимовна! Дайте мне совет. Вы единственный человек, мнение которого для меня будет авторитетно. Я ожидаю ребёнка от человека, который ко мне плохо относится, и боюсь, что совсем никак не будет относиться к ребёнку. Я даже не знаю, что больше меня мучает: его отношение ко мне или то, что у ребёнка не будет отца. Мне хочется самой иметь ребёнка и самой его воспитывать. С Витюшей у меня никогда не было детей, у меня нет материнских инстинктов. Моя жизнь была полна, я была счастлива (по молодости, по глупости не хотела). Сейчас я безумно жалею об этом. Сейчас у меня был бы ребёнок от любимого человека. Этот человек знал Витю, когда мы приехали в Москву в 1927 году (он даже его далёкий родственник), а для меня всё, что связано с Витей, дорого и близко. 1,5 месяца он ухаживал, нам было приятно вместе, и вот он остался у меня. Через неделю разошлись, поняла , что это не то. А через неделю я понимаю, что влипла. Я пошла к нему и думала, что поженимся, а потом разведёмся хотя бы через полгода. Ребёнок как мой, так и его… А он думает, во всём виновата я. А он ничего не должен делать, я одна должна решить иметь ли ребёнка. Может я не права? Он всё время говорит, что все ведут себя как он, что он не исключение. Как по-вашему? Конечно, я хотела сделать аборт, но мне не удалось. Смогу ли я иметь ребёнка от этого человека? А вдруг у него будет характер его отца? Ваше мнение для меня авторитетно. Мне трудно живётся с мамой. Я работаю на службе и дома. Как хорошая ломовая лошадь. Мама себя чувствует неважно. Для ребёнка надо будет взять няню. Хватит ли у меня сил всё это вынести на своих плечах? Почему вас спрашиваю? Нашла возможность сделать преждевременные роды Предупредили, что на 50% я рискую отправиться на тот свет. Я не одна. А как с мамой? На алименты мне рассчитывать не приходится – он ушёл с работы».

Петроград, 15 мая 1922 года. «Милая моя девочка. Тебя, семилетнюю дикую девочку, способную, иногда милую и ласковую, а иногда непокорную и своенравную я помню. Мне приятно думать, что в большой славной девушке есть что-то хорошее, мною заложенное. Пожалей свою мамочку». Это был ответ на детскую жалобу. Когда в Ленинграде Ида Ефимовна теряет место в гимназии, когда погибает её единственный сын, то на вопрос: «Почему так долго не пишете?», – мама ей отвечает. Но узнаёт от соседей, что, пробыв в больнице всего 1 неделю, 17 августа 1947 года мама Ида скончалась. Так моя мама лишилась второй матери. А бабушка после смерти отчима, в 1930 году, конечно, приехала к маме в Москву. Никогда не работавшая, больная, на плечи к маме. В Москве бабушка жила как барыня. Мама с Витей сняли квартиру на улице Станкевича так, чтобы у бабушки была отдельная комната. Они с Витей звали её «мухой». Так как относилась бабушка к Вите, мог позавидовать любой зять (мама говорила: «Когда ты выйдешь замуж, я буду относиться к твоему мужу, как бабушка относилась к моему». Но когда мама осталась одна, родила меня без мужа, бабушка возилась со мной, обшивала как принцессу – «девочка в кружавчиках». И в эвакуацию поехала со мной, т.к.мама работала на военном заводе, и её не отпустили. И без мамы со мной страдала (см.письма бабушки из эвакуации).

Я была «солнышком», «рыбкой», «воробушком», меня 2 месяца звали Лялей потому, что Мама хотела Ириной, а бабушка – Ирэной. Записали Ириной. Но я осталась Лялей, Лякой, Лясенькой, Лясулей, Лялькой. И только, когда я провинялась, то слышала: Ира, Ирина. Во дворе все звали Лякой. В 2018 году умерла соседка, родственница Гали Сокольниковой. Та до последнего дня звала меня Лякой. И это был звоночек от мамы.

Четыре мужа моей мамы (четыре моих отца)

О судьбе первого маминого мужа Данцига Виктора Акимовича можно прочесть в книге «Сказка о любви» (proza.ru) и в главе «Про это».

«Счастье моей жизни зависит от тебя. Если было бы можно, я бы запер тебя в темницу своего сердца», – писал Наполеон Жозефине в 1807 году (в XIX веке). А в XX веке не император, а интеллигентный специалист по льну, Витя Данциг, боготворил Оленьку и каждый день, а иногда и 4 раза в день, находясь в захолустье или за границей, писал своей «любе» до самого расстрела.

Подарки Вити маме

«Хранят так много дорогого

Чуть пожелтевшие листы»…

Кроме истории с духами «Coty», включившей имена Лили, Эльзы, Примакова, следует история о книгах. Раньше дарили книги и их подписывали. По разным поводам Витя дарил Оле книги и как разнообразно и нежно он их подписывал. Т.к. после его ареста мама боялась обыска, то сохранились только первые листы с посвящениями. Их она брала в эвакуацию вместе с двумя чемоданчиками писем. Их сохраняю и я. А самая любимая мамина книга «Декамерон», издательства «Академия», так и стоит на книжной полке.

Мама была очень способна к языкам. Позже она была машинисткой со знанием 4-х языков: немецкого, английского, французского и русского. Витя дарит ей научную книгу по льну 8 апреля 1927 года: «Олюша! Может быть, эта книга, написанная на любимом тобой языке, заставит тебя познакомиться с профессией твоего мужа».

Книга Максима Горького: «Моему Люшкину на третий тяжёлый, полный «тревог» и прочей «муры» год жизни в СССР (и со мной). Витя. 1 октября 1929 года».

Книга «Дон Кихот Ламанчский», издательство «Академия», 1929 год. «Олюшка – «за рабочее содружество» в издательстве «Вестника».

«Моей дорогой девочке, о которой много думаю – дни, часы, секунды, даже доли секунды. Витя. Ленинград». Книга Василия Каменского «Пугачёв», август 1931 года. Витя знал Василия Каменского, а мама после войны была знакома с его сыном. Я тогда была подростком и его не помню.

Книга «Пятиречье»: «Люшке – после поездки в Армавир и Баку в память о нашей договорённости о чём-то (и о ком-то). Москва, 13 декабря 1931 года. Витя».

Всю жизнь я мечтала, чтобы меня, очень ласковую девочку и женщину, называли ласковыми словами. Но мне попадались мужланы, которые, кроме слова «Ира», произнести ничего не умели. А когда я первый раз открыла это сокровище – около шестисот писем о любви – со мной была истерика.

О духах Coty

В 2003 году археологи обнаружили на Кипре аромат с нотами аниса, сосны и бергамота, созданный 400 лет тому назад. Флакон с ароматом – лучший символ духа и стиля эпохи. с 1930 года в нашей семье хранится один из двух флаконов французских духов Coty. Мама очень любила эти духи. О судьбе его дарителя и хранительницы вы можете прочесть в книге «Сказка о любви».

Франсуа Коти слыл в 20-30-х годах XX века Наполеоном парфюмерии. На самом деле фамилия знаменитого парфюмера-корсиканца Франсуа Спетурно. Во Франции он был известен как «Золотой Нос». Хрустальная притёртая пробка вытачивалась на заводах Баккара. Художником был Рене Лалик. Это было произведением искусства. Коробочка с золотым знаком, флакон и ватка хранят ещё аромат этих духов. Умер Коти в том же 1934 году, когда был расстрелян Витя Данциг, подаривший духи маме. Коллекционеры, имейте ввиду.