Откровение в Галисии

– Зачем вы ему звонили? – все тем же жестким тоном продолжал писатель.

Юрист опустился в кресло и жестом предложил Мануэлю сесть.

– Денежный вопрос. Сантьяго требовалась крупная сумма, он обратился ко мне, а я сообщил Альваро. Я обладаю полномочиями выделять до десяти тысяч евро в месяц на непредвиденные траты, касающиеся семейного бизнеса, но нынешний маркиз просил куда больше.

– Сколько?

Гриньян немного помолчал:

– Триста тысяч евро.

– Сантьяго объяснил, зачем ему такие деньги?

Юрист покачал головой:

– Нет. Но он явно торопился. Очевидно, что для него это было дело первостепенной важности. Я позвонил Альваро и передал ему просьбу брата. Вот и всё. Я вам не врал и не знал, что сеньор де Давила здесь, пока маркиз не сообщил мне о его смерти.

Выходя из кабинета, Мануэль столкнулся с Довалем, который нес чашки с кофе на серебряном подносе. Писатель обернулся.

– Гриньян, больше не предупреждайте обитателей Ас Грилейрас о моих визитах. В конце концов, хозяин поместья – я.

Юрист подавленно кивнул.

По следу

Сумрачный свет, лившийся с затянутого облаками неба в последние два дня, уступил место солнечным лучам, резко очерчивающим силуэты серебрящихся эвкалиптов и кустов дрока. Мануэль проезжал мимо покрытых лишайником древних каменных стен, покосившихся деревянных заборов и домов – хотя последние попадались все реже и реже после того, как он выехал из города. Все вокруг словно было покрыто патиной. Писатель наклонился и посмотрел на небо сквозь лобовое стекло. Редкие облака напоминали длинные мазки кистью, на которой уже заканчивалась белая краска. Стоял полный штиль, ни один листочек не шевелился, но воздух был тяжелым и влажным. Собирался дождь.

Ортигоса припарковался там же, где они оставляли машину накануне. Автомобиль было хорошо видно из дома, но писателя это не волновало. Как выразился Ногейра, это не визит вежливости. У Мануэля есть вопросы, и он хочет получить ответы.

К воротам, шурша гравием, приближался красный «Ниссан». Лицо водителя показалось Ортигосе знакомым – должно быть, кто-то с похорон. Проезжая мимо, машина замедлила ход и почти остановилась. Сидевший за рулем не мог скрыть удивления. Казалось, что он остановится и что-то скажет незваному гостю. Но вместо этого нажал на газ и уехал.

Мануэль запер свой «БМВ» и несколько секунд стоял, наслаждаясь белизной цветов, на фоне которых живая изгородь казалась почти черной. Он вспомнил про две гардении, которые засунул в ящик тумбочки перед тем, как вчера выйти из отеля, протянул руку и коснулся бледных лепестков. И в этот же момент в окне показалась Эрминия и сделала ему знак подойти поближе. Мануэль направился к двери в кухню, возле которой неизменно дежурил толстый черный кот. Экономка попыталась его прогнать.

– Убирайся отсюда, чертяка! – Она топнула ногой.

Ортигоса улыбнулся.

Кот отошел на метр, сел и начал вылизываться, притворяясь, что ему нет дела до людей.

– Проходи, fillo[9], дай я на тебя взгляну, – сказала Эрминия, заводя писателя в кухню. – Только о тебе и думаю, как ты там… Садись и поешь чего-нибудь. – Она достала огромный круглый каравай, испеченный по местным рецептам, сыр и колбасу.

Мануэль улыбнулся:

– Сказать по правде, я не голоден, позавтракал в гостинице.

– Хочешь чего-то горячего? Могу быстренько приготовить пару яиц.

– Нет, я правда не голоден.

Экономка с сожалением посмотрела на писателя.

– И откуда ж взяться аппетиту, когда такое творится? – Она вздохнула. – Тогда кофе? Уж от него-то точно не откажешься.

– Ладно, – уступил Мануэль. Он был уверен, что, если не согласится хотя бы на кофе, Эрминия будет предпринимать все новые попытки накормить его. – Кофе я выпью, но сперва мне нужно обсудить одно дело с Сантьяго.

– Они с женой еще не вернулись, но позвонили и сообщили, что приедут вечером.

Ортигоса задумчиво кивнул.

– В поместье только Ворона.

Мануэль непонимающе уставился на экономку.

– Ворона, – повторила та и указала пальцем на потолок. – Старуха постоянно здесь и пристально за всем следит.

Писатель покачал головой. На ум ему пришли слова из стихотворения, которое он читал накануне: «Больше никогда»[10]. Он послушно сел за стол, а Эрминия тем временем выкладывала на покрытую салфеткой тарелку сдобу к чаю.

– Да, здесь еще Элиса с сыном, – продолжала экономка уже другим тоном. – Наверняка пошли на кладбище. Она постоянно туда ходит.

Эрминия достала две кофейные чашки и налила воды из чайника, который, похоже, постоянно стоял горячим на дровяной печи. Потом села рядом с Мануэлем и с нежностью посмотрела на него.

– Ах, neno![11] Я вижу, что тебе плохо, что бы ты ни говорил. Думаешь, я тебя не знаю, но я хорошо изучила Альваро и понимаю, что у того, кого он выбрал, должно быть доброе сердце.

– Он обо мне рассказывал?

– Этого не требовалось. Я знала, что у него кто-то есть. Видела по улыбке и по взгляду. Я нянчила детей маркиза с рождения, на моих глазах они выросли и возмужали. Я любила их больше всего на свете и легко читала, словно открытые книги.

– А вот я нет, – прошептал Мануэль.

Эрминия вытянула руку, сухую и теплую, и накрыла ладонь писателя.

– Не суди его строго. Нельзя так говорить, потому что мне дороги все трое, каждый по-своему запал мне в душу, но Альваро был моим любимцем. Еще в детстве стало понятно, что он вырастет энергичным и смелым. И именно из-за своего характера часто спорил с отцом.

– Гриньян мне все объяснил. К сожалению, некоторые родители отказываются принимать детей такими, какие они есть.

– Адольфо сказал, что причина в том, что Альваро – гомосексуал?

– Да… – неуверенно ответил Мануэль.

Экономка встала со стула, подошла к шкафу, вытащила оттуда сумку, а из нее – кошелек и достала фотографию, которую положила на стол перед писателем. Снимок хорошо сохранился, хотя уголки его потрепались – видимо, Эрминия носила его с собой много лет. Ортигоса увидел троих мальчиков, один из которых смотрел в объектив, а остальные двое глядели на своего товарища.

– Самый высокий – Альваро. Это Лукас, священник, а это Сантьяго. Старшим здесь десять лет, а Сантьяго – восемь.

Мануэль погладил снимок пальцем. Он впервые видел детскую фотографию Альваро. Писатель много раз говорил ему: «Ты, наверное, был красивым мальчиком». И в ответ всегда слышал: «Обычным». Но этого парнишку с большими глазами и каштановыми, сияющими на солнце волосами никак нельзя было назвать обычным. Он широко улыбался и по-дружески обнимал Лукаса за плечи. Сантьяго, наполовину скрытый фигурой брата, почти висел на левой руке Альваро, словно хотел привлечь к себе его внимание.

– Мой муж сделал этот снимок прямо здесь, на кухне, подаренной ему на день рождения камерой. И я всегда считала, что это лучшая детская фотография моих мальчиков, хотя в ней нет ничего особенного.

Было очевидно, что тот, кто смотрит прямо в объектив, – лидер. Лукас счастливо улыбался, с обожанием глядя на друга, за которым был готов последовать куда угодно. Сантьяго хмурился. В его позе читалась ревность, словно он боялся, что фотосъемка заставит брата забыть о нем.

Эрминия внимательно наблюдала за Мануэлем, который рассматривал снимок.

– Не думаю, что гомосексуализм – истинная причина. Теперь, конечно, нет никакой разницы, но если б Альваро прислушивался к мнению родителей, все могло бы сложиться по-другому. Он начал ссориться с ними достаточно рано, с малолетства. Еще ростом не вышел, а уже спорил с отцом, огрызался, дерзил… Маркиз выходил из себя. Не думаю, что он хоть кого-то когда-то любил, но старшего сына одновременно и ненавидел, и восхищался им. – Экономка замолчала, а потом серьезно посмотрела на писателя. – Не знаю, понятно ли я выражаюсь, но старик был из тех, кто больше всего уважает силу, в том числе и у врагов.

Мануэль кивнул:

– Я понимаю, о чем вы. Но мне сложно представить, что из-за разницы в характерах можно вычеркнуть сына из жизни.

– Здесь дело не только в характерах. Отец Альваро был очень властным человеком. Все домочадцы плясали под его дудку – кроме старшего сына. И этого старый маркиз простить не мог. Помню один случай. Альваро было лет восемь или девять, а Сантьяго – на два года меньше, и он уже тогда был весьма беспокойным и капризным ребенком. Однажды стащил у отца зажигалку из кабинета и решил поджечь охапку сена на конюшне. Он, правда, затоптал огонь, но недостаточно тщательно, и после его ухода пламя вновь разгорелось. К счастью, один из помощников конюха видел мальчика и решил проверить, зачем тот ходил к лошадям, так что пожар удалось быстро потушить. Когда маркиз обо всем узнал, он взял ремень и пошел искать Сантьяго, который страшно перепугался и где-то спрятался. Тогда Альваро подошел к отцу и сказал, что огонь развел он. Никогда не забуду выражение лица хозяина. Тот словно забыл о пожаре и произнес: «Знаешь, что я думаю? Что ты мне врешь и пытаешься меня обмануть, а со мной шутки плохи». Маркиз заставил старшего сына весь день стоять на улице, перед парадной дверью. Альваро не мог ни присесть, ни сходить в туалет, ни поесть. В обед начался дождь, но и тогда мальчику не разрешили зайти в дом. Каждые два часа отец выходил во двор, прячась под черным зонтом, и спрашивал: «Кто это сделал?» И в ответ раздавалось: «Я».

Мануэль слушал Эрминию и живо представлял себе мальчугана с гордым взглядом, который твердо стоял на своем.

– Не помню, в каком месяце это случилось, но точно зимой, на улице было холодно. В половине шестого началась гроза с ураганным ветром, да таким сильным, что мы на день остались без электричества. Сантьяго был так напуган, что во время ужина разрыдался и признался отцу, что пожар устроил он. Маркиз даже не взглянул на него, а велел идти в свою комнату. Все легли спать, кроме меня и хозяина. Он ничего мне не говорил, но ни за что на свете я бы не оставила ребенка одного на улице. В час ночи маркиз спустился сюда, и это было странно, потому что сеньоры никогда не заходили в кухню. Ноги его супруги здесь не было до сих пор. Хозяин нес свечу, и в ее колеблющемся свете его лицо казалось особенно безжалостным. Он остановился у окна и сказал: «Этот мальчик смелее, чем все, кого я знаю, вместе взятые». И в голосе маркиза звучали гордость и восхищение. Он велел мне дождаться, пока не ляжет спать, и только тогда я смогла впустить Альваро. Позже на протяжении многих лет я не раз видела этот взгляд. Отец ненавидел старшего сына и в то же время преклонялся перед ним. Но не путай это чувство с любовью. Маркиз не испытывал привязанности к старшим сыновьям: Альваро просто не выносил, а Сантьяго постоянно унижал с самого детства, хотя бедный мальчуган был готов отцу пятки лизать, лишь бы заслужить его одобрение. А взамен получал только презрение. Ни разу в жизни я не видела, чтобы маркиз смотрел на среднего сына так же уважительно, как на старшего.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Перевод Н. Екимовой.

2

Перевод Н. Ибрагимовой.

3

Перевод М. Молчанова.

4

Гражданская гвардия – испанский орган охраны правопорядка, подчиняющийся одновременно Министерству внутренних дел и Министерству обороны и в т. ч. выполняющий полицейские функции за пределами крупных городов, входящих в сферу контроля Национальной полиции, что роднит Гражданскую гвардию с французской Национальной жандармерией.

5

Альферес – в Испании звание, являющееся историческим аналогом российского звания прапорщика, однако при этом выступающее первым офицерским чином (наиболее известное наименование этого звания, использующееся в целом ряде стран, – энсин).

6

Ла-Корунья – самая богатая провинция региона (автономного сообщества) Галисия, крайняя северо-западная провинция Испании, а также столица этой провинции.

7

Исп. grillera; «Ас Грилейрас» пишется «As Grileiras».

8

Колоратка – белый (полу)круглый воротничок духовенства в ряде западных церквей.

9

Сынок (галисийск., галего).

10

Фраза, произносимая Вороном в знаменитом стихотворении «Ворон» Э. А. По.

11

Мой мальчик (галисийск.).