Доктор Данилов и медицина будущего

– Какое? – заинтересованно спросила Елена.

– Сдается мне, что он не собирался уходить из жизни, а просто хотел устроить трагический перформанс. Чужая душа, конечно, потемки, и со стороны судить трудно, но вот если бы я собрался самоубиться, то не стал бы делать это на подстанции, потому что там очень велики шансы на спасение. Заметят, тут же промоют и отвезут в стационар, короче говоря – не дадут помереть. Об аффекте речи быть не может, при аффекте люди вены режут, в петлю лезут или в окно выходят, на худой конец уксусную эссенцию пьют, а не заранее припасенными таблетками травятся.

– Возможно, ты и прав, – после некоторого раздумья сказала Елена. – Но это ничего не меняет, результат важнее мотива. А поскольку в записке говорится о «невыносимом давлении администрации», то отвечать будем мы с заведующим… Хорошо, что ты у меня не перфекционист.

– Я – идеалист, – не без гордости уточнил Данилов. – А это еще хуже. Перфекционист – это состояние души, а идеализм – это зависимость.

– Кто сказал?

– Карл Юнг, ели тебе это имя о чем-то говорит, – Елена больно ткнула Данилова локтем в бок. – Он сказал, что любой вид зависимости плох, будь то зависимость от алкоголя, наркотиков или идеализма. Добавлю от себя, что зависимость от должности – это тоже плохо. Попрут – так вали, не оглядываясь, без вздохов и сожалений. Может твое истинное призвание – это организацию здравоохранения в колледже преподавать?

Глава четвертая. Слово главного врача – это конституция, а слово начмеда – закон

Данилов не раз убеждался в том, что шеф умел «строить» не только своих сотрудников, но и вообще всех людей, с которыми ему приходилось иметь дело, вплоть до ректора и проректоров, которые обращались с ним крайне уважительно, как с равным и достойным, а не как с подчиненным.

Начмед Евгения Юрьевна приняла Данилова не так радушно, как в первый раз, но и не так колюче, как в прошлый – серединка на половинку, в рабоче-деловом стиле.

– Заведующую архивом я предупредила, – сказала она с таким видом, будто сделала Данилову великое одолжение. – Проблем быть не должно, но, если уж говорить начистоту, я не понимаю, зачем вы изучаете истории болезни и зачем, вообще, появляетесь у нас? У вас же статистический анализ, вот и работайте с отчетами у себя на кафедре!

На это полагалось бы ответить в стиле незабвенного Софрона Ложкина:[8] «Можешь советовать другим, которые помоложе, а я уже битый, сам советы давать могу». Но Данилов заранее настроил себя на доброжелательно-покладистую волну.

– Сухая цифра малоинтересна и малоинформативна, Евгения Юрьевна, – сказал он, глядя в заплывшие жиром глазки Колбиной (лишнего весу в ней было пуда три, если не все пять – как только в кресле умещалась?). – Нужны примеры, ценность которых в вашем случае определяется схожестью дополнительных условий. То же учреждение, практически те же сотрудники, но разная эффективность лечения. А что именно изменилось? Что улучшилось? Что еще можно улучшить? И так далее… Но работа моя, как вы верно сказали, статистическая, поэтому в дебри примеров я сильно не углубляюсь – не более десяти по каждой ключевой патологии. Сравниваю четвертый квартал прошлого года с первым и вторым. Если хотите, я ознакомлю вас с текстом статьи до ее публикации. Возможно, у вас будут какие-то важные замечания или дополнения. В принципе, можно оформить вам соавторство…

– Соавторство меня не интересует, – Евгения Юрьевна, позволив себе пренебрежительный взмах рукой, руки у нее при такой комплекции были не пухлыми, а довольно худыми. – Я же не научный работник. Мне важно, чтобы ваша работа пошла бы на пользу репутации нашей больницы, а не во вред, прочее несущественно. У нас же, Владимир Александрович, не совсем обычная больница…

Данилов не встречал еще руководителя, который считал бы свое учреждение обычным. Ему самому, в свое время, станция скорой помощи города Севастополя тоже казалась особенной,[9] непохожей на другие. Ничего удивительного – проявление здорового административного патриотизма. Нужно соблюдать политес – слушать, не перебивая, и почтительно поддакивать.

– Проблем, конечно, хватает, – от вздоха Евгении Юрьевны зашевелились бумаги, лежавшие на ее столе. – Главный врач у нас новый, пришел в мае прошлого года. Освоиться не успел, как пришлось скоропомощной комплекс открывать. Честно говоря, занималась всем я, а Георгий Христофорович только документы подписывал. Но ничего – справились… Вы поймите меня правильно, Владимир Александрович, я не хвастаюсь, я просто хочу, чтобы вы поняли, насколько дорога мне наша больница и новый комплекс. Вся моя жизнь – здесь, а не дома, – Евгения Юрьевна широко раскинула руки и дважды тряхнула ими. – Домой я только спать прихожу. Что мне дома делать? Муж умер, внучка выросла, ей до меня дела нет, а правнуков я дождаться и не надеюсь…

От такой откровенности Данилову стало немного неловко, но внутренний голос шепнул ему с намеком: «мягко стелет…». Голос не ошибся – рассказав немного о своей замечательной внучке, которая играет на фортепиано «лучше самого Мацуева», Евгения Юрьевна озадачила Данилова неожиданным предложением.

– Вы человек занятой, и научной деятельностью занимаетесь, и преподавательской, да еще и к нам регулярно приезжать приходится. У меня есть предложение, тем более вы сами упомянули о соавторстве. Поговорите с заведующим приемным отделением Валентином Александровичем. Ему-то лишняя публикация будет весьма кстати. Дайте задание, объясните ваш метод, и он вам все сделает в лучшем виде. Ну, что, нравится вам мое предложение?

– Предложение замечательное, Евгения Юрьевна, – ответил Данилов, дивясь настойчивости, с которой от него хотят избавиться. – И от сотрудничества с Валентином Александровичем я бы при других условиях не отказался, он произвел на меня очень хорошее впечатление. Но, как говорится, «коней на переправе не меняют» – я эту работу начал, мне ее и заканчивать, к тому же взгляд со стороны в данном случае предпочтительнее, чем изнутри.

– Как хотите! – Евгения Юрьевна обиженно надулась и стала настолько похожей на хомяка, что Данилов едва смог сдержать улыбку. – Мое дело предложить.

– Спасибо за предложение, Евгения Юрьевна, – Данилов постарался, чтобы его голос звучал как можно искреннее. – Для меня очень ценна поддержка администрации, ведь без нее я не могу продуктивно работать…

«Ну и язва же ты! – восхитился внутренний голос. – Все же подпустил шпильку».

Евгения Юрьевна предпочла пропустить шпильку мимо ушей. Смотрела исподлобья и ждала, что ей еще скажут. По выражению ее круглого, как блин, лица, чувствовалось, что беседу пора сворачивать – все нужное уже сказано.

– Кстати! – спохватился Данилов. – Возможно, что мои слова покажутся вам смешными, но я, наверное, должен это сказать, чтобы между нами не оставалось бы никакой неопределенности…

В глазах собеседницы сверкнули искорки заинтересованности.

– Кто-то из местного руководства может заподозрить, что я намеренно подкапываюсь под него, чтобы занять его место, – Данилов положил правую ладонь на грудь. – Заверяю вас, что подобные подозрения безосновательны. По зову трубы, если можно так выразиться, я временно покидал кафедру, но после возвращался обратно.[10] Дело в том, что по складу характера я не имею никакой склонности к руководящей деятельности. Кафедра – оптимальное место для таких, как я. Руководить, по сути, никем не приходится, я преподаю, консультирую, занимаюсь научной работой, чувствую себя человеком на своем месте и никуда уходить не собираюсь. Честное слово.

– Да я ни о чем таком и не думала…

– Вдруг кто-то другой мог подумать, – Данилов вежливо улыбнулся. – Прошу вас, Евгения Юрьевна, довести до сведения сомневающихся, что меня опасаться не нужно. Кроме моей работы меня ничто больше не интересует. Если не верите, то можете спросить у Владислава Петровича, он подтвердит.

Расстались на нейтральной ноте. У Данилова почему-то сложилось впечатление, что шеф промахнулся со своим предположением относительно боязни конкуренции со стороны местных деятелей. Или же Евгения Юрьевна – хорошая актриса… Не, актриса она и впрямь замечательная, вон как убедительно с ним откровенничала про работу, дом и гениальную внучку. А потом бац – и выстрел в лоб. Не хотите ли проучить подготовку материалов с Валентину Александровичу? И ведь кто другой с радостью бы ухватился за такое предложение, время же всем дорого, а лишняя фамилия в перечне авторов ничего не меняет… Даже бонус может обломиться, потому что многие сторонние соавторы благодарят тех, кто привлек их к сотрудничеству, магарычами или ресторанными ужинами. У того же Савельева всегда куча соавторов, кто из нужных людей, кто из благодарных, а кто и по взаимному обмену – ты меня соавтором сделал, а я тебя. Поэтому самое последнее, на что следует обращать внимание в научном мире, это количество публикаций. Когда Данилову пеняли на малое количество публикаций, он придавал лицу пришибленное выражение лица и отвечал, налегая на «о»: «Так ведь у нас, господа, товар особый – не размахом берем, а штучной выделкой». Выходило хорошо – и доходчиво, и не обидно для собеседников.

В сияющем чистотой туалете второго этажа административного корпуса Данилов увидел совершенно неожиданное здесь граффити. На внутренней стороне двери витиеватым почерком, свидетельствующим о тщеславии и неудовлетворенности жизнью, было написано маркером в две идеально ровные строки: «Слово главного врача – это конституция, а слово начмеда – закон». Судя по отсутствию следов, надпись стирать не пытались, стало быть, она пришлась к месту. Данилов сфотографировал надпись на память и отправил фотографию Елене – у человека тяжелый период, пускай лишний раз улыбнется. Можно было предположить, что на двери самовыразилась Евгения Юрьевна, но вряд ли она стала бы делать это в мужском туалете. Может, главный врач постарался? Интересно было бы посмотреть на него вживую…

Главного Данилов видел только на фотографии, размещенной на сайте больницы. Красавец мужчина в самом соку, немного похожий на артиста Даниила Страхова. Подбородок волевой, взгляд орлиный, шевелюра такая, что, небось, по две расчески на неделе приходится менять… В глубине души Данилов считал себя эстетом, но чрезмерная, эталонная красота восторга у него не вызывала. Все хорошо в меру и мера хороша во всем.

Пребывание в больнице имени Буракова оставило стойкое впечатление нехватки воздуха. Поначалу Данилов даже напрягся – уж не приступ ли это стенокардии, завуалированный под легочную проблему? – но беглая самодиагностика убедила в том, что сердце и легкие в порядке, дело в голове. Для того, чтобы проветрить голову и собраться с мыслями, Данилов пошел к метро кружным путем.

Он явно коснулся какой-то тайны, которую тщательно скрывает больничная администрация. Коснулся случайно, ненароком, и пока еще сам не понял, что не так… Или – может коснуться в процессе изучения историй болезни, от которого его только что сначала пытались отговорить, а затем отвести, подсовывая ассистента-соавтора.

Связана ли эта тайна со стационарным скоропомощным комплексом? Скорее всего – да, но не обязательно, поскольку для сопоставления он просматривал истории болезни за первый и второй кварталы этого года. Кстати – шеф непременно поставит ему это на вид, скажет, что во всем, что касается оказания экстренной и неотложной медицинской помощи нужно учитывать сезонность, так что лучше всего сравнивать с четвертым кварталом позапрошлого года… И как только сам он не сообразил очевидного? Воистину – и на старуху бывает проруха. Ничего, сравним и с четвертым кварталом…

А почему, собственно, украли материалы? Для того, чтобы выжить его из больницы или же он взял в архиве какие-то «не те» истории болезни? Но, позвольте – Евгения Юрьевна явно не дура, опыта ей не занимать и порядок в больнице она поддерживает на должном уровне. А там, где порядок, «стремные» истории болезни в архив не попадают, их непременно доводят до ума, убирая все потенциально чреватое. Опять же, самое стремное – это лечебный процесс, которого он практически не касался, оценивая, главным образом, сроки обследования и конечный результат. Копировал, в основном, выписные эпикризы,[11] иногда – данные обследований. И еще пару раз скопировал крайне лаконичные записи обходов заведующего отделением кардиореанимации. Это уже для себя лично, чтобы показывать студентам, как не следует писать обходы. Но криминала в этом никакого нет и администрации из-за такой мелочовки трепыхаться незачем.

Однако же – трепыхаются и трепыхаются сильно. И не потому, что кто-то боится конкуренции со стороны прыткого доцента. По поведению Евгении Юрьевны было видно, что эта тема ее совершенно не волнует. Да и справки о нем она навела стопудово, серьезные люди предпочитают знать, с кем они имеют дело, а если копнуть глубоко, то станет ясно, что во время руководства департаментом здравоохранения города Севастополя поводов для снятия не было – сам ушел… Впрочем, нестандартная биография может озадачить с другой стороны – может навести на мысль о том, что скромный доцент на самом деле является каким-нибудь тайным советником для особых поручений при департаменте или министерстве… Но тогда бы Евгения Юрьевна не рискнула бы вести себя столь нагло, стелилась бы ковром под ногами и пыталась бы задобрить-подкупить… Или она на свои крепкие тылы надеется. Интересно – а какие у нее тылы?

«Тебе не надоело ходить вокруг да около? – ехидно поинтересовался внутренний голос. – На Савельеве обжегся, так теперь все возможные варианты прорабатываешь, слушать тошно… А почему чувства не рассматриваешь? Может, Евгения Юрьевна запала на тебя с первого взгляда, а ты на ее флюиды не отреагировал и теперь она тебе мстит за свою растоптанную любовь?».

Данилов ужаснулся тому, что в потаенных глубинах его бессознательного, откуда вещал внутренний голос, могла таиться возможность романтических отношений с Евгенией Юрьевной… Все может познать человек, только самого себя он никогда не познает.

«Да иди ты сам знаешь куда…», посоветовал голосу Данилов.

«Любви все возрасты покорны, любви открыты все сердца, – глумливо продекламировал голос и перешел на серьезный тон. – Ну это же и ежу понятно, что у них нелады в комплексе. Дело новое, много новых сотрудников, контроль толком не отлажен, люди друг к другу пока еще не притерлись, новые стандарты не успели стать рефлексами. Вот и лажает народ через два шага на третий, начиная с триажа[12] и заканчивая сроками… И это все в условиях повышенного внимания со стороны департамента, мэрии и министерства. Не справишься – вылетишь вон вперед собственного визга и даже в захудалой поликлинике заведовать отделением не доверят. Нынче же время такое – облажавшимся второго шанса не дают. Присмотрись к «приемнику» и диагностическому отделению, Владимир Шерлокхолмсович, и откроется тебе истина во всей своей неприглядной красе…».

Внутренний голос, как обычно, был прав. Конечно же дело в организации работы комплекса. Статистика у них в ажуре, истории болезни в порядке, но где-то явно зарыта собака и, возможно, что не одна. Неверно оценивают тяжесть состояния и постфактум переписывают истории, сразу же запуская пациентов по красному коридору?[13] Положили в терапию с купированным гипертоническим кризом, а назавтра пациент выдал полную картину инсульта или инфаркта и его вчерашним днем оформляют в реанимацию? Теоретически такое возможно и если они заодно подчищают седьмую форму,[14] а умные люди должны это делать, то концы надежно прячутся в воду… Нет, не очень надежно, ведь если пациенту вводились препараты, подлежащие предметно-количественному учету, то… А что? В пределах одного стационара можно и этим манипулировать, если все причастные будут держать рот на замке. Рискованно, спору нет, но возможно. Наркоконтроль же постоянно над душой не стоит, главное, чтобы общие количества по больнице сходились. Да, это куча народу, но Елена Юрьевна сидит на своей должности шестнадцать лет, сама об этом сказала еще в первую встречу. За такой срок можно окружить себя верными и надежными людьми на всех уровнях. Всемирная медицинская мафия – это миф, в который верят только доверчивые простаки, а вот локальных, учрежденческих медицинских мафий предостаточно. Взять, хотя бы, прошлогодний шухер в Центре хирургии имени Бусалова, откуда учетные и дефицитные препараты много лет уходили налево в оптовых количествах. В министерстве народ за головы хватался – ну как такое возможно? Да запросто, при условии, что все связаны крепкой круговой порукой и действуют осторожно. Краденое сбывалось не в Москве (Боже упаси так светиться!), а в Петербурге и Нижнем Новгороде. Отлаженный криминальный механизм работал бы и по сей день, если бы не опрометчивое поведение заместителя директора по организационно-методической работе, любившего крутить романы с подчиненными. Получив отставку, очередная любовница обиделась настолько, что отправилась в Следственный комитет и сдала «изменщика» с потрохами, то есть – со всеми подельниками, а сама за чистосердечное признание и помощь следствию получила отпущение всех грехов. Талантливый человек, как известно, талантлив во всем. Если Евгения Юрьевна смогла наладить легальную работу своих подчиненных, то и нелегальную тоже сможет.

Большое количество новых сотрудников не могло не отразиться на работе комплекса. Для работы в «островках медицины будущего» планировалось нанять около двух тысяч врачей (по три с лишним сотни на комплекс) тридцати различных специальностей. Требования были впечатляющими, начиная с высокой коммуникации с пациентами и сотрудниками и заканчивая стрессоустойчивостью. Но откуда взять столько замечательных специалистов? Переманивать из поликлиник? У поликлинических врачей опыт другой, они быстро в новый режим переключиться не смогут. Надеяться на приток кадров из регионов? Надо понимать, что в столицу далеко не всегда едут лучшие из лучших. Лучшие – они в родных пенатах хорошо устроятся, потому что высококлассным специалистам администрация обычно во всем идет навстречу – невысокая заработная плата будет компенсирована солидными премиями и иными стимулирующими выплатами, а также разного рода поблажками. Десять раз подумаешь о том, стоит ли менять привычный налаженный быт на столичную суету, где всю разницу в доходах будет съедать аренда полубомжацкой комнаты?

Скоропомощной стационарный комплекс городской клинической больницы имени Буракова стал первым в России и потому у Данилова не было возможности проконсультироваться с кем-то сведущим. Самыми сведущими в данном вопросе были заместитель главного врача по медицинской части Колбина и заведующий приемным отделением Мацнёв. С ними не посоветуешься, а с другими сотрудниками комплекса советоваться бесполезно, поскольку они не видят общей картины такой, какова она есть на самом деле. Да и опасно это – ходить да выспрашивать, снова могут от ворот поворот дать, на этот раз уже окончательный. Или провокацию какую-нибудь подстроят, вроде той севастопольской, с рыжеволосой нимфой…[15] А потом в «Пустословце» опубликуют статью «Доцент-насильник» или «Доцент-развратник». С них станется, ибо сделавший одну подлость, способен сделать и другую. Да и потом слова, как говорится, к делу не пришьешь, нужны доказательства.

«А что ты станешь делать с доказательствами? – спросил внутренний голос. – Елене Юрьевне предъявишь или сразу в департамент?».

«À la guerre comme à la guerre»,[16] блеснул знанием иностранных языков Данилов.

Неприятный инцидент незаметно превратился в войну и Данилов в очередной раз собирался опровергнуть пословицу, гласящую, что «один в поле не воин».

По уму полагалось досадовать на то, что дело, поначалу казавшееся не хлопотным и беспроблемным, превратилось в нечто противоположное. Но Данилов скорее радовался, чем досадовал. Жизнь подкинула ему очередную загадку – это же так интересно, интереснее любого диагностического поиска! Ну а если и досадовал слегка, то исключительно по поводу своей невнимательности – явно же пропустил то, что должен был бы заметить.

Глава пятая. Есть такое лекарство – галоперидол

Ревакцинация от ковида порой приводит к последствиям, которые медицинская наука предсказать не в силах. Лучшего друга Игоря Полянского, семейная жизнь которого с недавних пор дала трещину, ревакцинация довела до развода. Сходил мужик в районную поликлинику, увидел в процедурном кабинете девушку, полумесяцем бровь – и влюбился в нее со всей пылкостью своей восторженной души. Она, вроде как, тоже была не против, но уступила не сразу – Полянскому пришлось приложить определенные старания для того, чтобы добиться ее благосклонности. Но еще до первого соития с прекрасной медсестрой у Полянского состоялся серьезный и окончательный разговор с супругой, итогом которого стала подача заявления о разводе. При отсутствии детей и имущественных претензий развод превращался в простую формальность. Супруга съехала в свою квартиру, находившуюся в соседнем доме, а Полянский благородно оплатил ей косметический ремонт, настоятельно требовавшийся после многих лет сдачи в аренду. Короче говоря, расстались друзьями. Данилов подобные расставания приветствовал, поскольку любой, даже самый худой мир, безусловно лучше доброй ссоры.

Предложение отметить развод в ближайшую субботу стало для Данилова такой же неожиданностью, как и внезапный роман с медсестрой.

– Это обязательно? – поинтересовался Данилов.

– Абсолютно обязательно! – уверенно ответил Полянский. – Любые жизненные циклы должны быть закрыты, иначе зависшая незавершенность станет отражаться на будущем. Свадьбу я отмечал? Значит – нужно отметить и развод. В обществе моего единственного друга.

– Только в моем обществе? – уточнил Данилов, помня, как любил Игорь знакомить его со своими новыми пассиями.

– Мне его будет совершенно достаточно, – заверил Полянский. – И давай на этот раз посидим у меня. Не хочется всей этой ресторанной суеты и неожиданностей в виде пересушенных стейков.

Вообще-то Полянский любил бывать в заведениях и запросто мог бы написать ресторанно-барный путеводитель по Москве, но иногда диетолог и кулинар брал верх над гулякой. Видимо сейчас настал тот самый момент.

Вообще-то Данилов планировал посвятить субботу и часть воскресенья восстановлению утраченных материалов, но лучшие друзья разводятся не каждый день и человеческие отношения всяко важнее рабочих дел.

Елена отреагировала на новости фразой «седина в бороду – бес в ребро», но, собственно, ничего другого Данилов от нее не ожидал. Жена недолюбливала Полянского, считая, что он плохо влияет на Данилова, да и настроение у нее всю неделю было мрачным. На вопрос «как дела» отвечала: «еще не сняли» и в подробности не вдавалась. А вот Мария Владимировна неожиданно вдохновилась тем, что отец родной не оставляет своих друзей в трудную минуту без поддержки и, конечно же, надавала советов от мудрых стоиков древности. Все эти советы неизменно сводились к одному и тому же – представь, что все могло бы быть хуже, и тебе полегчает.

Меню они не оговорили, поэтому Данилов решил подстраховаться – купил бутылку красного «сухаря» и два килограмма сладких красных яблок. Вдруг Полянскому настолько тяжко, что душа к готовке не лежит? Но, выйдя из лифта, понял, что очень даже лежит – на лестничной площадке пахло жареным мясом и какими-то пряностями, букет был настолько сложным, что Данилов не смог разложить его на составляющие.

– Ты немного опоздал со своими яблоками, – сказал Полянский, приняв у Данилова пакет с гостинцами. – Гусь уже доходит, вместе с яблоками и черносливом…

– Гусь? – Данилов уважительно поднял брови. – С чего вдруг?

– Сашенька постаралась, – усмехнулся Полянский. – Сказала мне на прощание: «хорош гусь!», вот я и решил приготовить на отмечание развода гуся.

– Хорошо, что она тебя «кобелем» не назвала, – порадовался Данилов.

В ожидании гуся, которому следовало немного потомиться в выключенной духовке, выпили по бокалу вина и съели по яблоку. Разумеется, Полянский в очередной раз поведал, что фрукты надо есть до основного блюда, а не после. Данилов в ответ сообщил, что Волга впадает в Каспийское море и солнце сегодня взошло на востоке, а затем попросил Полянского показать фотографию новой пассии.

– У меня нет ее фотографии, – ответил друг. – Нам во время встреч как-то не до фотографий, да и зачем они мне? Я же как закрою глаза, так и вижу ее, словно наяву.

В подтверждение сказанного, он на несколько секунд прикрыл глаза и промычал: «м-м-м…».

– Любовь – прекрасное чувство, – сказал Данилов, которому ничего кроме этой шаблонной пошлости на ум не пришло.

– Невероятно прекрасное! – подхватил Полянский. – Вот теперь-то я понял все – и для чего была нужна пандемия, и чего мне недоставало с Сашенькой! Пандемия была нужна для того, чтобы я познакомился с Аллочкой…

Данилов многозначительно хмыкнул.

– Да-да! Именно для этого. Ведь если бы не было пандемии, то не было бы и вакцинации, а по другим делам меня в нашу районную поликлинику не занесло бы. А Сашенька не давала мне самого главного – возможности заботиться о ней! Она окружала меня заботой, эгоистка этакая, а мне заботиться о ней не позволяла. А какая может быть любовь без заботы? Любовь – это в первую очередь забота. Если любишь, то хочется просто укутать любимую в свою заботу…