Дни в Бирме. Глотнуть воздуха

– Так в чем, собственно, трудность? – спросил он неуверенно.

– Да вот, если бы только… ах, друг мой, боюсь, вы будете смеяться надо мной. Но дело вот в чем: если бы только я состоял в вашем Европейском клубе! Если бы только! Как по-другому все было бы для меня!

– В клубе? Зачем? Как бы это помогло вам?

– Друг мой, в таких делах престиж – это все. Ведь Ю По Кьин не станет нападать на меня открыто; он никогда не посмеет; он будет клеветать и слословить. А поверят ему или нет, всецело сависит от моего статуса у европейцев. В Индии так саведено. Если наш престиж хорош, мы восвышаемся; если плох, падаем. Кивнуть, подмигнуть может сначить больше, чем тысяча официальных бумаг. И вы не снаете, какой престиж дает индийцу состоять в Европейском клубе. В клубе он практически европеец. Никакой навет не коснется его. Член клуба вне подосрений.

Флори смотрел в сторону, за край веранды. Он встал, словно собираясь уходить. Ему всегда становилось стыдно и неудобно, когда им приходилось признавать, что доктор из-за своей темной кожи не может стать членом клуба. Неприятно, когда твой близкий друг не равен тебе в классовом отношении; но в Индии от этого никуда не деться.

– Вас могут избрать на следующем общем собрании, – сказал он. – Не говорю, что так будет, но такое возможно.

– Полагаю, мистер Флори, вы не думаете, что я прошу вас предложить меня в члены клуба? Упаси бог! Я снаю, вам это невосможно. Я только саметил, что будь я членом клуба, я бы тотчас стал неуясфим…

Флори нахлобучил шляпу и тронул стеком Фло, заснувшую под стулом. Ему было очень не по себе. Он понимал, что, по всей вероятности, если бы он осмелился схлестнуться раз-другой с Эллисом, он бы добился принятия в клуб доктора Верасвами. Ведь доктор, как-никак, ему друг, да что там, едва ли не единственный друг в Бирме. Они вели сотни разговоров и споров, доктор ужинал у него дома и даже хотел представить Флори своей жене, но та, благочестивая индуска, в ужасе отказалась. Флори не раз брал его на охоту, и доктор, обвешанный патронташами и охотничьими ножами, карабкался, тяжело дыша, по склонам холма, скользким от бамбуковой листвы, и палил из ружья куда попало. Элементарная порядочность требовала поддержать доктора. Но Флори понимал, что сам доктор никогда не попросит о помощи, как и то, что принять в клуб азиата не получится без отчаянной схватки. Нет, ему такое не по зубам! Оно того не стоит.

– По правде говоря, – сказал он, – об этом уже был разговор. Они сегодня утром обсуждали, а паршивец Эллис гнул свою обычную линию про «грязных ниггеров». Макгрегор предложил избрать кого-нибудь из туземцев. Полагаю, пришло такое распоряжение.

– Да, я слышал. Мы тут все в курсе. Поэтому мне на ум и пришла такая идея.

– Это должно решиться на общем собрании в июне. Не знаю, что получится, – думаю, решающее слово будет за Макгрегором. Я за вас проголосую, но это все, что я могу. Простите, но это так. Вы не знаете, какая поднимется свара. Вполне возможно, вас изберут, но они сделают это против воли, из-под палки. У них бзик насчет того, чтобы сохранить клуб «белым», как они говорят.

– Конечно, конечно, мой друг! Я прекрасно понимаю. Упаси бог, чтобы вы ис-са меня портили отношения со своими европейскими друсьями. Я прошу вас, не надо рисковать ис-са меня! Самый факт того, что вы мой друг, приносит мне больше польсы, чем вы можете подумать. Престиж, мистер Флори, это как барометр. Каждый раз, как вас видят входящим в мой дом, ртуть поднимается на полградуса.

– Что ж, надо постараться обеспечить вам «ясную погоду». Боюсь, это едва ли не все, что я могу для вас сделать.

– Одно это много значит, друг мой. И в этой свяси есть еще кое-что, о чем я должен вас предупредить, хотя вы, боюсь, будете смеяться. Дело в том, что вам тоже надо беречься Ю По Кьина. Берегитесь крокодила! Он несомненно нападет на вас, когда поймет, что я с вами накоротке.

– Ну, лады, доктор, буду беречься крокодила. Только, я не думаю, что он способен сильно навредить мне.

– По крайней мере, попытается. Я его снаю. Такова его тактика – лишить меня друсей. Восможно, он даже осмелится клеветать и на вас.

– На меня? Боже правый, никто не поверит ему противменя. Civis Romanus sum[31]. Я же англичанин, а значит, вне подозрений.

– Все равно, опасайтесь его наветов, друг мой. Нелься недооценивать его. Он придумает, как вас садеть. Он же крокодил. И, как всякий крокодил, – доктор выразительно потер пальцами, ища нужные слова, – как всякий крокодил, он всегда бьет в слабое место!

– А крокодилы всегда бьют в слабое место, доктор?

Оба друга рассмеялись. Они были достаточно близки, чтобы периодически смеяться над английскими оборотами доктора. Вероятно, в глубине души доктор был слегка разочарован, что Флори не пообещал ввести его в клуб, но он бы этого ни за что не признал. А Флори был рад сменить тему, столь неприятную, что лучше бы он вообще ее не касался.

– Что ж, мне, правда, пора, доктор. Всего доброго, если больше не свидимся. Надеюсь, все будет в порядке на общем собрании. Макгрегор ведь не узколобый ретроград. Смею сказать, он будет настаивать на вашем принятии.

– Будем надеяться, друг мой. Так я смогу одолеть сотню Ю По Кьинов. Тысячу! Всего доброго, друг мой, всего доброго.

Флори поправил шляпу и пошел домой по залитому солнцем майдану, собираясь позавтракать, хотя долгие утренние возлияния, вместе с курением и разговорами, не способствовали аппетиту.

4

Флори спал в одних черных шароварах на влажной от пота постели. Весь день он бездельничал. Примерно три недели каждого месяца он проводил в лагере, а в Чаутаду наезжал на несколько дней, в основном чтобы бездельничать, поскольку конторских дел у него почти не было.

Спальня представляла собой просторную квадратную комнату с белыми оштукатуренными стенами, открытыми дверными проемами и стропилами без потолка – на них гнездились воробьи. Из мебели была большая кровать с откидным балдахином из москитной сетки, плетеный стол, стул и зеркальце, а также грубые книжные полки, на которых стояли несколько сотен книг, заплесневших и загаженных мокрицами за долгие годы. На стене распластался геккон, напоминая геральдического дракона. За навесом веранды свет струился сияющей маслянистой стеной. Монотонное голубиное воркование, доносившееся из зарослей бамбука, причудливо вплеталось в знойный день, навевая дрему наподобие не колыбельной, но паров хлороформа.

В двух сотнях ярдов ниже, возле бунгало Макгрегора, дурван, служивший живыми часами, четырежды ударил по висячей рельсе. Этот звук разбудил слугу Флори, Ко Слу, и он вошел в кухню, раздул угли в очаге и вскипятил воду для чая. Затем накинул розовый гаун-баун и муслиновую инджи и принес к кровати хозяина чайный поднос.

Ко Сла (полным его именем было Маун Сен Хла), типичный бирманский мужик, низкорослый и коренастый, отличался очень темной кожей и затравленным выражением лица. И хотя как у большинства бирманцев борода у него не росла, он отпустил черные усы, свисавшие по краям рта. Флори он служил с тех пор, как тот приехал в Бирму. Эти двое были почти ровесниками. Они росли вместе, выслеживали куликов и уток, устраивали бок о бок засады на деревьях, тщетно ожидая тигров, делили невзгоды тысяч походов и марш-бросков; также Ко Сла подыскивал Флори подружек, занимал для него деньги у китайских ростовщиков, укладывал его после пьянок в постель и выхаживал во время приступов лихорадки. В глазах Ко Слы холостяк Флори так и остался мальчишкой, тогда как сам он женился, породил пятерых детей, а затем удвоил тяготы супружества, взяв вторую жену. Как всякий слуга холостяка, Ко Сла был ленив и неряшлив, зато предан Флори. Он не позволял никому другому прислуживать ему за столом, носить его ружье или придерживать пони, пока тот садился в седло. Если же во время марш-броска путь им преграждал ручей, Ко Сла переносил Флори на закорках. Он жалел Флори, отчасти потому, что считал его большим доверчивым ребенком, отчасти из-за родимого пятна, внушавшего ему ужас.

Ко Сла беззвучно поставил чайный поднос на стол, а затем подошел к изножью кровати и пощекотал Флори пальцы. Он знал, что это единственный способ разбудить его, не вызвав раздражения. Флори перекатился, выругался и вжался лбом в подушку.

– Пробило четыре часа, наисвятейший, – сказал Ко Сла на бирманском. – Я принес две чашки –женщинасказала, что придет.

Женщинойбыла Ма Хла Мэй, любовница Флори. Ко Сла всегда называл ее просто женщиной, показывая свою неприязнь – не потому, что не одобрял такой связи, а просто из ревности к влиянию Ма Хла Мэй на хозяина.

– Святейший будет играть в теннис вечером? – спросил Ко Сла.

– Нет, слишком жарко, – сказал Флори по-английски. – Есть ничего не хочу. Унеси эту гадость и дай виски.

Ко Сла отлично понимал английский, хотя не говорил на нем. Он принес бутылку виски, а также теннисную ракетку Флори и тактично приложил ее к стене напротив кровати. В его понимании теннис был таинственным ритуалом, обязательным для всех англичан, и ему не нравилось, что хозяин валяется вечерами без дела.

Флори с отвращением отодвинул бутерброд, который принес Ко Сла, но налил в чай виски, выпил и почувствовал себя лучше. Он спал с полудня, и у него болела голова и ныли кости, а во рту был вкус горелой бумаги. Еда уже много лет не приносила ему удовольствия. Вся еда европейцев в Бирме хуже некуда: хлеб рыхлый, заквашенный на пальмовом соке, на вкус как паршивая грошовая булочка, масло консервированное, как и молоко, если не хочешь пить водянистую бурду дад-валлы, местного молочника.

Когда Ко Сла вышел из комнаты, Флори услышал скрип сандалий и гортанный голос бирманки:

– Мой хозяин проснулся?

– Входи, – сказал Флори нерадиво.

Вошла Ма Хла Мэй, скинув красные блестящие сандалии на пороге, как того требовал хозяин. Ей разрешалось, в виде особой привилегии, приходить к нему на чай, но прочих трапез Флори с ней не разделял.

Ма Хла Мэй было слегка за двадцать. Она носила инджи из белого крахмального муслина, с золотыми кулонами, и вышитую голубую лонджи из китайского сатина. Ее миниатюрная фигурка, пяти футов ростом, стройная и гладкая, была словно вырезана из дерева, а лицом с раскосыми глазами (округлым и спокойным, цвета чистой меди) она напоминала куклу, причудливо-прекрасную. Волосы, уложенные тугим черным валиком, украшали цветы жасмина. Ма Хла Мэй присела на край кровати, благоухая сандалом и кокосовым маслом, весьма смело обняла Флори и понюхала его щеку, как принято у бирманцев.

– Почему мой хозяин не послал за мной сегодня? – сказала она.

– Я спал. Слишком жарко для этих дел.

– Значит, вам лучше спать одному, чем с Ма Хла Мэй? Наверно, вы считаете меня уродкой! Я уродка, хозяин?

– Уходи, – сказал он, отстраняя ее. – Я сейчас не хочу тебя.

– Хотя бы коснитесь губами, – у бирманцев не было такого слова, как поцелуй. – Все белые мужчины делают так своим женщинам.

– Ну, хорошо. А теперь оставь меня. Возьми сигареты и дай мне одну.

– Почему вы больше не хотите любить меня? Ах, два года назад было совсем иначе! В те дни вы любили меня. Дарили золотые браслеты и шелковые лонджи из Мандалая. А теперь взгляните, – Ма Хла Мэй вытянула тонкую руку в муслиновом рукаве, – ни одного браслета. В прошлом месяце у меня было тридцать, а теперь все заложены. Как мне ходить на базар без браслетов и в одной и той же лонджи? Стыдно перед женщинами.

– Я, что ли, виноват, что ты заложила браслеты?

– Два года назад вы бы мне их выкупили. Ах, вы больше не любите Ма Хла Мэй!

Она снова обняла его и поцеловала; когда-то он сам обучил ее этому европейскому обычаю. От нее исходил смешанный запах сандала, чеснока, кокосового масла и жасмина. От этого запаха у него всегда сводило зубы. Он довольно отвлеченно уложил ее головой на подушку и взглянул на ее молодое экзотичное лицо: высокие скулы, раскосые глаза и губки бантиком. Зубки тоже хоть куда, словно у котенка. Он купил ее два года назад у родителей за триста рупий. Он стал поглаживать ее смуглую шею, поднимавшуюся из инджи без ворота, словно гладкий, стройный стебель.

– Я тебе нравлюсь только потому, что белый и с деньгами, – сказал он.

– Хозяин, я люблю вас, больше всего на свете люблю. Зачем вы так говорите? Разве я не всегда была вам верна?

– У тебя любовник бирманец.

– Фу! – Ма Хла Мэй вся передернулась. – Подумать только, чтобы меня трогали их ужасные бурые руки! Да я умру, если бирманец меня тронет!

– Врушка.

Он положил руку ей на грудь. Ма Хла Мэй никогда это не нравилось, как и всякий намек, что у нее есть грудь – в представлении бирманок идеальная женщина должна быть безгрудой. Она покорно отдалась ему, безвольно лежа со слабой улыбкой, словно кошка, позволяющая себя гладить. Объятия Флори ничего для нее не значили (ее тайным любовником был Ба Пе, младший брат Ко Слы), однако она очень обижалась, когда он отвергал ее. Иногда она даже добавляла любовное зелье ему в еду. Она очень дорожила беззаботной жизнью наложницы, позволявшей ей щеголять в родной деревне красивыми нарядами, изображая из себя «бо-кадо» – жену белого человека; она всех убедила, включая и себя, что была законной женой Флори.

После соития Флори отвернулся от нее, изнуренный и сам себе противный, молча улегся и накрыл рукой родимое пятно. Он всегда вспоминал о пятне, сделав что-то постыдное. Презирая себя за слабость, он зарылся лицом во влажную подушку, пахнувшую кокосовым маслом. Жара была ужасная, а голуби все так же ворковали. Голая Ма Хла Мэй склонилась над Флори и стала плавно обмахивать его плетеным веером, который взяла со стола.

Затем она встала, оделась и закурила сигарету, после чего вернулась в постель и стала поглаживать голое плечо Флори. Белизна его кожи очаровывала ее своей непривычностью и ощущением власти. Но Флори дернул плечом, сбросив ее руку. Как обычно после близости, она внушала ему дурноту и ужас. Все, чего он хотел, это чтобы она убралась с глаз долой.

– Уходи, – сказал он.

Ма Хла Мэй вынула изо рта сигарету и попробовала предложить Флори.

– Почему хозяин всегда такой злой на меня после любви? – сказала она.

– Уходи, – повторил он.

Ма Хла Мэй продолжала гладить плечо Флори. Она никак не могла усвоить, когда лучше оставить его одного. Для нее сладострастие было своего рода ведьмовством, наделявшим женщину магической властью над мужчиной, обещая под конец превратить его в безмозглого раба. Она верила, что с каждым объятием воля Флори слабела, а ее власть над ним крепла. Она стала донимать его ласками, надеясь соблазнить на второй раз. Отложив сигарету, она обвила его руками и попыталась повернуть к себе и поцеловать, браня за холодность.

– Уходи, уходи! – сказал он сердито. – Посмотри в кармане шортов. Там деньги. Возьми пять рупий и иди.

Ма Хла Мэй нашла бумажку в пять рупий и засунула себе за пазуху, но уходить не спешила. Она склонилась над кроватью и продолжила изводить Флори, пока он не вскочил со злости на ноги.

– Пошла вон отсюда! Я же сказал. Не хочу тебя видеть, когда дело сделано.

– Хорошо же вы обращаетесь со мной! Как с какой-то проституткой.

– А кто же ты? – сказал он. – Пошла вон.

Он вытолкал ее из комнаты и вышвырнул ногой ее сандалии. Их встречи часто заканчивались подобным образом.

Флори стоял посреди комнаты, зевая. Может, все-таки пойти в клуб, сыграть в теннис? Нет, тогда пришлось бы бриться, а он не мог решиться на это, пока не зальет в себя немного спиртного. Пощупав щетинистый подбородок, он поплелся к зеркалу, но затем передумал. Ему не хотелось видеть свое желтушное, осунувшееся лицо. Несколько минут он расслабленно стоял, глядя, как геккон над книжными полками крадется за мотыльком. Сигарета, которую выронила Ма Хла Мэй, едко чадила. Флори взял книгу с полки, открыл и отшвырнул подальше. Даже читать не было сил. О, боже, боже, куда девать этот паршивый вечер?

В комнату вбежала Фло, виляя хвостом, и стала проситься на прогулку. Флори хмуро перешел в смежную маленькую ванную с каменным полом, поплескал на себя тепловатую воду и надел рубашку и шорты. Он должен был как-то размяться, пока солнце еще не зашло. Провести день в Индии, хорошенько не вспотев, страшное дело. Никакое сладострастие не сравнится с этим грехом. Когда праздный день переходит в сумерки, подступает такая хандра, что хоть в петлю лезь. Ни дела, ни молитвы, ни книги, ни выпивка, ни болтовня – ничто не избавит от этой заразы; она выходит только с потом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Пер. с англ. П. И. Вейнберга.(Здесь и далее прим. пер.)

2

В 1920-е годы – время действия романа – Верхняя Бирма представляла собой глухую провинцию Британской Индии.

3

Домашняя одежда бирманцев в виде юбки, которую мужчины запахивают спереди, а женщины – слева.

4

Приставка «Ко» означает уважение.

5

Легкая куртка.

6

Парадная мужская юбка.

7

Парадный мужской головной убор, представляющий собой платок, накрученный на шапочку-основу.

8

Тропический пробковый шлем.

9

Парижская жизнь (фр.).

10

Реплика из «Макбета» У. Шекспира.

11

Манильская сигара с обрезанными концами.

12

Город в Нижней Бирме, административный центр.

13

Мальчик (бирм.).

14

Литературно-публицистический журнал (1817–1980) крайне консервативного толка.

15

Время летит(лат.). Прим. ред.

16

Голос «против» при голосовании.Прим. ред.

17

Большой человек; имеется в виду представитель европейской власти (хинд.).

18

13 апреля 1919 г. колониальные войска Британской империи расстреляли мирную демонстрацию в Амритсаре под предводительством М. Ганди.

19

Мария I Тюдор (1516–1558) – английская королева, восстановившая на время своего правления (1553–1558) католицизм и жестоко преследовавшая сторонников Реформации.

20

Сержант (бирм.).

21

Букер Тальяферро Вашингтон (1856–1915) – один из выдающихся просветителей и борцов за права афроамериканцев, оратор, политик, писатель.

22

Битум – это смолоподобный продукт, смесь углеводородов и их азотистых, сернистых и металлосодержащих производных (Прим. ред.)

23

После вас, мадам (фр.).

24

Непальские горцы, традиционно служившие в Британских колониальных войсках.

25

Благородный господин (хинд.).

26

Без страха и упрека (фр.).

27

В 1887 г. отмечался 50-летний юбилей правления королевы Виктории.

28

Король верхнебирманского государства Ава, завоеванного англичанами в 1885 г.

29

Цит. из «Потерянного рая» Д. Мильтона в пер. А. Штейнберга.

30

Жалованье (бирм.).

31

Я – римский подданный(лат.).