Поле мечей. Боги войны

Клинки казались слегка неровными. Хотя мастер ковал их на глаз, они в точности совпадали и по длине, и по форме. Когда же они остыли настолько, что уже можно было взять их в руки, римские кузнецы оценили и сходство их веса. Одобрительными кивками они оценили мастерство испанца; конечно, уже больше никто не жалел о времени, проведенном вдали от собственного горна. Все прекрасно понимали, что обрели ценное знание, и с нежностью поглаживали клинки.

Рений тоже взял меч, хотя без рукоятки ему было трудно представить его будущий вес. Клинки родились из испанской земли, и, аккуратно проводя пальцем по чуть шершавому металлу, он подумал, что непременно надо объяснить Юлию величие момента.

– Ковка на углях придает железу твердую оболочку поверх мягкой сердцевины. Меч ни за что не сломается в битве, если, конечно, вы не допустите примесей и не ошибетесь с температурой при закалке, неправильно определив цвет. Сейчас покажу, – срывающимся от гордости голосом добавил мастер.

Он взял мечи из рук римских кузнецов и жестом попросил их отойти в сторону. Затем с силой ударил каждым из клинков по краю наковальни. Мечи ответили глубоким, почти колокольным звоном. Казалось, они взяли на себя смелость возвестить зарю, даже не треснув от сильного удара. Испанец удовлетворенно и гордо вдохнул.

– Они будут нещадно убивать, – негромко проговорил он, – но сумеют превратить смерть в искусство. – Голос звучал почтительно, и окружающие поняли чувства мастера. – Начинается новый день, господа. Ваши угли будут готовы уже к полудню, и вы сможете вернуться в собственные кузницы и выковать новые мечи. Я хотел бы увидеть их, скажем, дня через три. Оставьте свои произведения без рукояток: мы сделаем их вместе чуть позже. А сейчас, пожалуй, я отправлюсь отдохнуть.

Утомленные, но исполненные почтения римские кузнецы негромко поблагодарили учителя и медленно, словно не в силах расстаться с только что родившимися клинками, вышли из мастерской.

Глава 4

Помпей и Красс поднялись со своих удобных, расположенных в тени мест, чтобы поприветствовать толпу. Собравшиеся на трибунах Главного цирка зрители встретили консулов гулом голосов и возбуждением, волной прокатившимся вдоль плотно забитых трибун. Помпей торжественно поднял руку, а Красс слегка улыбнулся, явно испытывая удовольствие от всеобщего внимания. Он считал, что после таких значительных трат уважение вполне заслуженно. На каждом из глиняных жетонов, дающих право присутствовать на состязаниях, были отпечатаны имена обоих консулов, и, хотя раздавались жетоны бесплатно, Красс слышал, что на протяжении нескольких недель до события они служили валютой. Многие из тех, кто сейчас сидел на трибунах, с нетерпением ожидая первого заезда, дорого заплатили за эту привилегию. Красс не переставал ценить в своем народе практичность: люди умудрялись превратить в источник прибыли даже подарки.

Погода стояла прекрасная, и проплывающие по голубому небу редкие кудрявые облачка выглядели изысканной декоративной деталью. На трибунах активно заключались пари. В воздухе царило волнение, и Красс не мог не заметить, что семейных групп мало. Печально было наблюдать, как гонки неизбежно заканчивались потасовками среди зрителей, занимающих дешевые места, – проигравшие пари обязательно затевали драку. Всего лишь месяц назад, чтобы восстановить порядок, пришлось вызывать отряд легионеров. В самом последнем забеге фаворит подвел своих поклонников и проиграл; в результате на трибунах завязалась драка и пять человек погибли.

Вспомнив об этом случае, Красс нахмурился. Не хотелось бы повторения пройденного. Повернувшись, он увидел, что люди Помпея стоят и у входа, и между рядами. Охранников вполне достаточно, чтобы сбить спесь даже с самых заносчивых. Консул явно не хочет, чтобы год его правления ассоциировался с массовыми беспорядками. При нынешнем положении вещей его поддержка кандидатов на предстоящих выборах будет очень важной. Впереди оставалось еще больше половины срока, однако сенатские фракции уже изменяли свой состав: те, кто надеялся на самые высокие посты, постепенно завоевывали известность. Красс прекрасно понимал, что приобретенная популярность окажется залогом успеха в будущем году, а может быть, и еще дольше.

Красс внимательно взглянул на соконсула, пытаясь определить, планирует ли Помпей будущее так же, как и он сам. Каждый раз, когда закон не давал действовать, ограничивая полномочия, Красс утешался тем, что Помпей тоже не свободен в выборе средств. Рим больше не позволит бесконечно продлевать консульство, как семь раз подряд продлевал Марий. То дикое время уже миновало – вместе с Суллой и гражданской войной. И все же ничто не могло помешать Помпею растить преданных последователей.

Каждый раз, оказываясь рядом с Помпеем, Красс стремился стряхнуть угнетающее ощущение неравенства. Все начиналось с внешности: в отличие от Красса с его острыми, резкими чертами, Помпей выглядел именно так, как и должен выглядеть настоящий консул, – солидный, с широким и сильным лицом, начинающий слегка седеть. Правда, Красс подозревал, что благородная седина – отчасти результат использования пудры. Но определить наверняка было трудно, даже сидя рядом.

Словно боги и без того не достаточно его наградили, Помпей пользовался их благословением и в военных начинаниях. Он пообещал народу очистить моря от пиратов, и всего лишь через несколько месяцев римский флот успешно изгнал разбойников из чистых вод Средиземного моря. Помпей пообещал обеспечить бурное развитие торговли и очень скоро выполнил свое обещание. Никто в городе и не подумал поблагодарить Красса за то, что именно он финансировал предприятие, равно как и за то, что взвалил на собственные плечи всю тяжесть потери нескольких кораблей. Он был вынужден снова и снова швырять людям деньги, чтобы они хоть иногда вспоминали о его существовании, в то время как Помпей спокойно нежился в лучах обожания.

Красс задумчиво барабанил пальцами по колену. Граждане Рима способны уважать лишь то, что находится перед их глазами. Собери он собственный легион и отправь его патрулировать улицы города, они будут благословлять его каждый раз, как кто-нибудь из воинов поймает вора или разнимет дерущихся. Без этого Помпей и не подумает обращаться с ним как с равным. Идея не нова, однако с воплощением ее спешить не стоит. Красс втайне опасался, что Помпей прав в своей оценке его достоинств. Какие победы он, Красс, может принести Риму? Ведь суть дела не в том, что он способен одеть воинов в сияющие доспехи. Легиону необходимо достойное командование. Помпею все давалось легко, и эта легкость могла принести Крассу еще одно унижение, вынести которое он уже просто не в силах.

Консул вспомнил неудачную кампанию против Спартака. И возведенная им на юге Италии стена тоже наверняка вызывает насмешки. В сенате никто не говорил об этом вслух, однако между собой судачили все кому не лень: и сенаторы, и солдаты, и простые горожане. Правда, Помпей уверял, что разговоры ничего не значат, но ему снисходительность давалась легко и ничего не стоила. Кого бы ни избрали в конце года в сенат, Помпей в любом случае сохранит там свое влияние. Если бы Красс мог быть так же уверен в собственном положении!

Со своего почетного места сенаторы наблюдали, как на центральную дорожку трека вынесли семь деревянных яиц. В начале каждого круга одно из них предстояло убирать, так что последнее должно было означать накал борьбы в конце состязания.

Ритуал открытия уже подходил к концу, и Красс махнул рукой. Тут же появился нарядно одетый раб, готовый передать ставки своего господина. Помпей счел недостойным воспользоваться возможностью, зато Красс с пользой провел целый час в построенных под трибунами темных конюшнях вместе с возницами и лошадьми. Он считал себя знатоком и пришел к выводу, что упряжка белых испанских лошадей, которой правил Павел, просто великолепна. Красс на минуту задумался, раб же терпеливо ждал, чтобы передать ставки господина своим хозяевам. Как правило, долина у подножия холмов оказывалась очень удобной для тех лошадей, которые предпочитали мягкий грунт, однако дождя не было уже почти целую неделю, и под консульской ложей пыль на дороге спиралью поднималась в воздух. Красс никак не мог определиться со ставками, от волнения у него пересохло во рту.

– Ставлю три сестерция на упряжку Павла, – наконец произнес он, собравшись с духом.

Раб кивнул, однако стоило ему сделать шаг, как консул схватил его за руку костлявыми пальцами:

– Нет, только два. Дорога совсем сухая.

Человек ушел, а Красс кожей ощутил усмешку Помпея.

– Никак не возьму в толк, что заставляет тебя играть и делать ставки. Ведь ты один из самых богатых людей в Риме, а ставишь меньше, чем половина присутствующих здесь зрителей. Что для тебя эти два сестерция? Бокал вина?

Красс лишь повел плечами. Подобные разговоры он слышал и раньше. Помпею нравилось дразнить его, однако, как только ему потребуется снаряжать свои драгоценные легионы, он не постесняется прийти и начать клянчить деньги. Старшему из двоих это доставляло тайное наслаждение, хотя иногда он спрашивал себя, задумывается ли об этой стороне дела Помпей. Окажись Красс на его месте, ситуация стала бы для него медленным ядом, однако Помпею жизнерадостность не изменяла никогда. Этот человек совсем не понимал приносимого богатством достоинства.

– Лошадь может подвернуть ногу, а ездок совсем не застрахован от падения. Думаешь, я готов швырять деньги на ветер?

Вернулся раб и протянул Крассу жетон. Тот крепко сжал символ благополучия в руке, стараясь не замечать презрительного взгляда соконсула.

– А кто, кроме Павла, соревнуется в первом забеге? – поинтересовался Помпей.

– Еще три упряжки, господин. Одна новая, из Фракии, Даций из Мутины и вторая упряжка из Испании. Говорят, испанские лошади попали на море в шторм, а потому могут оказаться очень нервными. Большая часть зрителей сейчас ставит на Дация.

Красс смерил раба гневным взглядом.

– Ты раньше ничего этого не говорил, – резко заметил он. – Павел тоже привез лошадей из Испании. Они плыли на том же корабле и тоже пострадали в шторме?

– Не знаю, господин, – ответил раб, склоняя голову.

Красс даже покраснел, пытаясь решить, стоит ли забирать ставку, пока еще не начались скачки. Нет, только не перед Помпеем. Впрочем, если бы удалось хоть на минуту отойти…

Помпей улыбнулся. Сомнения коллеги от него не укрылись.

– Я полностью доверяю народу, – заявил он. – Сотня золотых на Дация.

Раб проявил завидную выдержку: даже не моргнул, хотя цена была выше той, за которую на торгах продали его самого.

– Конечно, господин, как пожелаете. Сейчас я принесу вам жетон.

Он бросил на Красса вопросительный взгляд, но тот лишь гневно смотрел на него.

– Быстрее, сейчас начнутся скачки, – поторопил Помпей, и раб бросился бежать.

К стоящему на краю трека горнисту с длинным бронзовым горном в руках приблизились два знаменосца. Раздался призывный звук. Толпа радостно зашумела, и ворота конюшен распахнулись.

Первым появился римлянин Даций на легкой колеснице, запряженной темными меринами. Красс даже слегка поежился: гордый, уверенный в себе возница плавно проехал перед зрителями и остановился точно перед линией старта. Он был невысокий и плотный, но толпе явно нравился: бурным приветствиям не было конца. Атлет салютовал в сторону консульской ложи, и Помпей тотчас поднялся, приветствуя всеобщего любимца. Красс последовал было примеру товарища, однако Даций уже отправился готовиться к заезду.

– Он явно рвется в бой, – жизнерадостно заметил Помпей. – Смотри, как его лошади кусают удила.

Красс промолчал, внимательно наблюдая за выездом следующей упряжки. Судя по преобладанию зеленого цвета, это фракиец. Бородатый ездок был неизвестен и неопытен, а потому мало кто из зрителей поставил на него. И все же они добросовестно приветствовали атлета, хотя многие в то же самое время вытягивали шеи, чтобы не пропустить выезд из темноты конюшен еще двух команд.

Павел подстегнул длинными поводьями своих испанских лошадей, и те стремительно вылетели на залитый солнцем трек. При виде этого великолепного зрелища Красс нетерпеливо стукнул кулаком по перилам:

– Да, Дацию придется хорошо потрудиться, чтобы победить этих красавцев. Посмотри, Помпей, как они великолепны.

Павел приветствовал консулов уверенно и торжественно. Даже на почтительном расстоянии Красс заметил, как сверкают на смуглом лице ослепительно-белые зубы, и на душе у него стало немного спокойнее. Колесница встала в один ряд с другими, а вскоре к ним присоединился и последний из соревнующихся – тоже испанец.

В конюшне Красс не заметил в лошадях никакого изъяна, но сейчас он вглядывался как можно внимательнее, пытаясь обнаружить признаки слабости. Несмотря на собственные хвалебные восклицания, Красс теперь уже не сомневался в том, что по сравнению с другими жеребцы Павла выглядели не так спокойно и уверенно. В эту минуту снова зазвучал горн, и все пари прекратились. Красс неохотно сел на место. Раб принес Помпею жетон, и консул рассеянно теребил его в руках, ожидая сигнала к началу соревнований.

Над трибунами повисла напряженная тишина. Лошади Дация внезапно чего-то испугались и шарахнулись прямо на колесницу фракийца; обоим атлетам пришлось наводить в своих упряжках порядок. Хороший возница вполне способен в галопе щелкнуть кнутом всего в нескольких дюймах от головы любой из своих лошадей, так что вскоре все уже снова стояли на местах. От взгляда Красса не ускользнула уверенность фракийца, и он невольно подумал, не упустил ли верный шанс. Среди более опытных соперников бородач даже и не думал волноваться.

Тишина продолжалась еще несколько мгновений: было слышно, как храпят и бьют копытами лошади. Потом раздался третий сигнал горна, и все вокруг моментально пришло в движение: колесницы рванулись вперед, а трибуны взорвались криком и свистом. Скачки начались.

– Ты правильно поступил, Красс, – вдруг заметил Помпей, глядя поверх голов многочисленных зрителей. – Вряд ли в Риме найдется хоть один человек, у которого твоя щедрость вызывает сомнение.

Красс быстро взглянул на соперника, думая, что тот насмехается. Но Помпей казался абсолютно бесстрастным и, судя по всему, даже не заметил взгляда.

Внизу, на треке, колесницы уже доехали до первого поворота. Легкие экипажи описывали на песке широкую дугу, лошади бежали размашистым аллюром. Возницы отклонились в сторону, пытаясь уравновесить крен: от падения их могли спасти только собственное мастерство и сила. Зрелище стало особенно впечатляющим, когда Даций с удивительной точностью промчался сквозь узкий просвет между двумя экипажами и возглавил гонку. Красс невольно нахмурился: такое развитие событий его не очень устраивало.

– Ты уже решил, кого будешь поддерживать в конце года на пост консула? – поинтересовался он, стараясь говорить как можно спокойнее.

Помпей улыбнулся:

– Рановато об этом думать, друг мой. Пока что меня вполне устраивает собственное консульство.

Столь откровенная фальшь не могла не покоробить. Красс слишком хорошо знал коллегу, чтобы поверить подобным заверениям. Не выдержав пристального взгляда, Помпей пожал плечами.

– Думаю, можно убедить сенатора Пранда внести свое имя в список, – произнес он.

Наблюдая за соревнованием, Красс вспоминал все, что знал об этом человеке.

– Да, ты прав, не самый плохой выбор. А он знает о твоей… поддержке?

Все спокойствие Помпея уже улетучилось. Глаза его сияли: Даций продолжал лидировать. Правда, Крассу показалось, что уважаемый консул всего лишь разыгрывает интерес, чтобы вызвать раздражение у соперника.

– Помпей! – напомнил Красс о своем существовании.

– Он не доставит неприятностей, – коротко ответил Помпей.

Ответ Крассу понравился. Ни сам Пранд, ни его сын Светоний не обладали в сенате серьезным влиянием. Но в этом и состояло преимущество: слабые консулы не помешают ни Помпею, ни ему самому продолжать управлять Римом по собственному усмотрению. Изменится лишь то, что из публичных людей они превратятся в частных. Конечно, пересесть из первого ряда в последний не слишком приятно – в этом они солидарны. Красс спросил себя, знает ли Помпей о том, что семья Пранда у него в долгу, что в случае победы этого человека на выборах он получит возможность контролировать ситуацию.

– Если ты уверен в Пранде, я мог бы тоже поддержать его, – громко, чтобы перекричать рев толпы, ответил Красс.

Помпея такой поворот явно удивил.

– Великолепно. А не знаешь, Цинна будет участвовать в выборах?

Красс покачал головой:

– После смерти дочери он совсем отошел от политики. Ты что-нибудь об этом слышал?

Красс, волнуясь, взял Помпея за руку, и тот невольно поморщился. Красс ощутил укол ненависти к этому заносчивому, чванливому выскочке. Какое право имеет он так откровенно демонстрировать презрение, особенно если учесть, что именно Красс оплачивает содержание роскошных особняков Помпея?

– Нет, Красс, ничего не знаю. Но если Цинна не вступит в игру, нам придется искать другую кандидатуру на роль второго консула.

Шел уже четвертый круг заезда. Даций уверенно лидировал, за ним шел фракиец. Павел шел третьим, а завершали цепочку пострадавшие от морской болезни испанские лошади. Толпа одобрительно шумела; все смотрели туда, где колесницам предстояло завернуть за угол и начать пятый круг. Убрали очередное деревянное яйцо, а голоса зрителей уже охрипли от крика.

– А что ты думаешь о Юлии? Ведь его пребывание в Испании заканчивается, – задумчиво произнес Красс.

Помпей взглянул настороженно. Он все еще подозревал коллегу в симпатиях к Цезарю, которых сам вовсе не разделял. Разве не этот человек уладил дело с долгами Десятого легиона, когда Юлий возглавил его?.. Помпей покачал головой:

– Только не он, Красс. Этот пес умеет кусаться. Уверен, тебе неприятности нужны не больше, чем мне самому.

Даций увеличил разрыв, и Красс продолжал возбужденно говорить, довольный, что сумел нарушить невозмутимое спокойствие соперника.

– Говорят, что Цезарь очень успешно повел дела в Испании. Привлек под наше влияние новые земли и города. Я даже слышал разговоры о том, что ему собираются устроить триумфальную встречу.

Помпей смерил Красса острым взглядом и нахмурился:

– Ничего не слышал ни о каких триумфальных встречах. И по-моему, я высказался достаточно ясно. Когда служба в Испании подойдет к концу, я постараюсь сразу отослать его еще куда-нибудь. Может быть, в Грецию. Так что забудь все свои планы, Красс. Я видел, как мои собственные люди стояли под дождем, приветствуя этого человека. Мои люди отдают почести какому-то чужаку!.. Надеюсь, ты хорошо помнишь Мария. Городу не нужен еще один такой же выскочка, особенно в качестве консула.

Красс не спешил отвечать на эту тираду, и Помпей предпочел принять молчание за согласие.

Внизу события развивались бурно. Дация догнала испанская колесница. Но в тот самый миг, когда оба экипажа поравнялись, испанский возница дрогнул и на долю секунды потерял управление лошадьми. Даже столь малой оплошности оказалось достаточно: со страшным грохотом, заглушившим дружный вопль ужаса на трибунах, колесницы столкнулись, и вот уже лошади, опрокинувшись, с громким ржанием беспомощно бьются на земле.

Фракиец изо всех сил натянул вожжи, чтобы замедлить ход своей колесницы и обойти неожиданное препятствие. Хлестнув тех лошадей, которые шли ближе к месту события, он заставил их ускорить бег. Резкое изменение аллюра едва не опрокинуло его самого. Толпа в ужасе наблюдала, как маленький человек мучительно борется, пытаясь сохранить равновесие. Затем опасное место было успешно пройдено, и люди на трибунах дружно поднялись с мест, аплодируя искусству атлета.

Помпей не смог сдержать проклятия – Даций неподвижно лежал на песке, неестественно вывернув ногу. Может, ему и удастся выжить, но вот управлять колесницей уже не придется никогда.

– Подай знак охранникам, которых я тебе выделил, Красс. Как только люди очнутся от шока, начнется драка.

Красс решительно сжал губы и, поймав взгляд центуриона, поднял сжатую в кулак руку. Легионеры пошли меж рядов, и, как оказалось, вовремя. Пережив волнение за судьбу лошадей и возниц, люди осознали, что потеряли свои ставки, и теперь отчаянными криками выражали разочарование. Последние круги заезда прошли без происшествий и почти не привлекли внимания зрителей. Фракиец победил, первым преодолев финишную прямую, однако публика реагировала вяло. Уже завязались потасовки; легионеры действовали быстро и решительно, не стесняясь бить дерущихся мечами, пусть и плашмя.

Помпей дал знать собственной охране, что собирается уходить, и легионеры принялись расчищать ему дорогу. Взглянув на Красса, он заметил его недовольство, поскольку соперник вовсе не собирался скрывать отношения к происходящему. На улице Помпей глубоко задумался, не обращая никакого внимания на волнение за спиной.

Юлий спешился на краю деревни, и лошадь принялась спокойно щипать траву между камнями древней дороги. До этого они с Сервилией долго ехали по холмистой местности, не встречая никаких признаков человеческого жилья. Места были удивительно красивы – леса чередовались с нависающими над зелеными долинами меловыми скалами. Пока они добирались сюда, солнце успело преодолеть полуденную черту. Судя по всему, в этом краю царствовали дикие животные: всадники не раз замечали, как от них шарахаются в стороны то благородный олень, то кабан.

Юлий специально выбирал самые безлюдные тропы, иногда намеренно удлиняя путь. Казалось, путешествие вдвоем вполне его устраивает, и Сервилия чувствовала себя польщенной. Порой создавалось впечатление, что они одни на всем белом свете. Тенистые леса хранили молчание, и всадники пробирались, чувствуя себя почти призрачными существами. Неожиданно лес сменялся залитой ярким солнечным светом цветущей и благоухающей долиной; тогда всадники радостно подстегивали лошадей и веселым галопом уносились прочь от тьмы, не останавливаясь до тех пор, пока у лошадей, да и у них самих, не сбивалось дыхание. Сервилия не могла припомнить столь приятно проведенного дня.

Деревня, в которую привел ее Юлий, оказалась странным местом у самого подножия гор. Неподалеку текла река, но, как и в лесу, полная тишина не нарушалась звуками голосов. Покосившиеся от времени дома стояли полуразрушенными, из окон буйно выбивались дикие папоротники и плющ. Все вокруг говорило о запустении и полной разрухе. Укрепленные на прочных кожаных петлях двери зияли открытыми проемами, а на ведущей к центру деревни улице во все стороны разбегались испуганные лошадьми дикие звери. Пустота и тишина вокруг не позволяли даже разговаривать – любое слово казалось вторжением в чужой мир, нарушением границ дозволенного. Сервилия невольно вспомнила отвечающие эхом своды храма и вновь с недоумением спросила себя, зачем Юлию понадобилось сюда ехать.

– Почему деревня опустела? – негромко поинтересовалась она.

Юлий пожал плечами:

– Причины могут быть самые разные – вражеское вторжение, болезнь. Или жители просто решили поискать себе новое место. Когда я впервые сюда попал, то провел в деревне несколько дней. Причину запустения мне так и не удалось понять – все произошло слишком давно. Место очень странное, однако я его люблю. Настолько, что, если мы когда-нибудь доберемся сюда, проложим новые дороги и обустроим улицы, мне будет жаль, что эта дикая красота пропала.

Под ногой Юлия хрустнул запыленный черепок, и он поднял его. Подув, повертел в руках, пытаясь понять, что именно это было прежде, при людях. Керамика оказалась такой хрупкой, что развалилась прямо в пальцах.

– Наверное, когда-то это место напоминало Валенсию. Рынок, полно всякой всячины, дети бегают вместе с курами… Сейчас даже трудно себе представить.

Сервилия оглянулась, пытаясь вообразить полную людей и жизни улицу. Совсем рядом по стене пробежала ящерица, внимательно взглянула блестящими круглыми глазками и юркнула в щель, под покосившийся наличник.

В прогулке по этому странному месту было что-то мистическое. Казалось, с минуты на минуту дома наполнятся голосами, а улица оживет, как будто движение не останавливалось ни на минуту.

– Зачем мы сюда приехали? – шепотом спросила Сервилия.

Ее спутник взглянул искоса, со странной улыбкой:

– Скоро покажу.

С этими словами он свернул за угол, на еще более заросшую улицу.

Дома казались почти кучами мусора, но за ними можно было разглядеть небольшую площадь. Солнце нагрело воздух и землю, и Юлий нетерпеливо ускорил шаг: ему явно хотелось поскорее выйти на открытое пространство. Древние камни, которыми была вымощена площадь, давно заросли травой и дикими цветами, однако Юлий шагал, не обращая на них никакого внимания, глаза его были прикованы к покосившемуся пьедесталу и лежащей рядом с ним разбитой статуе. Разглядеть лицо изображенного человека было невозможно, так как белый камень раскрошился на кусочки, однако Цезарь приблизился к поверженному изваянию с искренним благоговением. Он привязал лошадей к выросшему посреди площади, между камнями, деревцу и склонился над мраморными останками, осторожно проведя по ним рукой. Даже в столь жалком состоянии было заметно, что статуя когда-то изображала могучего человека. Сервилия рассмотрела следы высеченных букв и провела по ним пальцем.