Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж

С завязанными глазами юная акробатка на ощупь взобралась на дерево и, нащупав ногами веревку, пошла под нарастающий рев толпы.

– Иди, иди, девчонка, ага!

– Ой, да он ей завязал плохо!

– Ага, а ты сам-то хоть и с открытыми глазами – пройдешь?

Снискав бурные овации, девушка уступила место своему старшему братцу: мускулистый, обнаженный по пояс Айльф поднимал и жонглировал разными тяжестями: запасными тележными колесами, бочонками, даже старой наковальней! Сменившие его Готфрид и Иоганн ловко перекидывались зажженными факелами, а в перерывах старый Корнелиус развлекал народ забавными песенками из жизни разных социальных групп: больше всего доставалось на орехи монахам и богатеям.

– Так их, так! – одобрительно смеялись собравшиеся. – А песню о Лисе знаете?

«Пеня о Лисе» была представлена в лицах: хмурый Готфрид играл скупого богача, Иоганн – злого стражника, Айльф – доброго молотобойца, а ловкая и подвижная Альма – хитрого Лиса. Стоя на краю сцены, старик Корнелиус громко объявлял, где происходит очередное действие:

– А вот мы на лугу, там тучное стадо и небольшая полянка. А вот он, наш лис… А вот и стражник! Не догнал, не догнал!.. Вот крепкий дом богача Толстеуса, у-у-у, сколько в нем добра: серебряная посуда, скользящие в руках ткани, огромные сундуки, полные золотых монет. А вот и сам хозяин – жадно пересчитывает свои богатства! Смотри, не ошибись, толстопуз!

Длящуюся всего-то минут десять пьесу народ принимал лучше всего: и смеялся, и хлопал, и щедро кидал денежки в большую, подставленную Корнелиусом кружку, из которой старый жонглер сразу же после выступления отсыпал треть воинам городской стражи. Просто подошел и, не говоря ни слова, отсыпал в подставленный стражником в серой кольчуге мешочек, наверняка заранее приготовленный. Ну а как же? Всем кушать хочется, всем кормиться надо – это в средние века хорошо понимали.

Пока собирали кибитку, Альма с Иоганном сбегали, купили на рынке припасов – едва успели, поздновато было уже, сумерки над головами сгущались.

– Пора, пора, – старик Корнелиус сурово погонял мулов. – Пошли, но-о, пошли-и-и! Нам еще за городом сколько ехать.

– А неплохо мы сегодня заработали, правда, дядюшка? – прижалась к старому жонглеру Альма.

– Неплохо, да, – старик откликнулся не очень-то весело. – Правда, стражникам пришлось куда больше дать… и на воротах так же придется.

– А что такое?

– Просто больше их нынче, ловят кого-то, – чуть помолчав, пояснил старый жонглер.

– Ловят, дядюшка? А кого?

– То ли поляков… то ли чехов… то ли вообще – татар. В общем – чужаков каких-то, – махнув рукой, Корнелиус обернулся к чутко прислушивающемуся к беседе Вожникову:

– Эй, Георг, не твой брат-студент что натворил?

– Не, – тут же улыбнулся Егор. – Средь нашего брата татар нету.

– Ты все же смотри, молчи больше, – старик предупреждающе покачал пальцем. – Узнают по выговору у ворот – хлопот не оберешься. – У нас ведь как? Сначала похватают кого попало, а уж потом разбираться будут. Стражник сказал – по всем постоялым дворам вестники посланы, по деревням, селеньям. Награда немалая обещана – целых пять дукатов!

– Пять дукатов! – ахнул белобрысый Иоганн. – Мы и за полгода столько не заработаем!

– Заработали бы, – Айльф вдруг нахмурился и с ненавистью сплюнул на дорогу. – Если бы лишние рты не кормить. А то стражникам на площади – дай, у ворот опять же – дай, аббату – дай… А он еще и людей послал – нас выгнать. Мало дали, что ли?

Корнелиус обернулся:

– Вообще ничего не давали. Не успели просто.

– А-а-а, тогда понятно, – атлет задумчиво почесал выбритый до синевы подбородок. – Как бы с нас и в верховьях не взяли. Тамошняя-то земля, она ведь тоже – чья-то!

– Да кому они вообще нужны, эти пустоши? – со смехом дернулась Альма. – Нет, ну, правда – кому?

Брат с нежностью прижал ее к себе и погладил:

– Э, не скажи, сестренка! Нынче нет земли без хозяина. Нет!

Айльф как в воду глядел: в верховьях реки, на пустоши, едва жонглеры успели развести костер, как к ним сразу же подошли двое, представившись слугами некоего барона фон дер Леха, и попросили плату за пользование землей и водой в размере дюжины серебряных монет, без собой правда разницы, чьих – мы, мол, ежели что, так сами на господских весах взвесим.

– Нет, ну надо же! – не выдержав, возмутился Готфрид. – Двенадцать грошей требуют! Да на любом постоялом дворе возьмут вполовину меньше!

– Может, и так, господин, – один из слуг – кривобокий, лет сорока – скривился. – Но ведь здесь-то вы не одни – и повозка, и мулы… К тому же вы ведь можете ловить и рыбу.

– А откуда мы вообще знаем, кто ваш господин и чья эта земля?

– Сейчас воины прискачут – узнаете! Ага!

Вожников было напрягся, однако до воинов местного барона, слава богу, дело не дошло – за восемь кельнских серебряных грошей все-таки сговорились.

Слуги ушли, а Готфрид, усевшись к костру, продолжал бурчать – все же считал, что восемь грошей за такое гиблое место – много:

– Нет, вы только послушайте! Рыбу они нам разрешили ловить – да рыба тут сто лет не водилась, одни, прости, господи, жабы! А заработали-то мы – не очень… Эх! Нам бы пьес побольше…

– Хотя бы одну, но хорошую, – поддакнул Айльф. – Через две недели праздник – день святой Афры. С хорошей-то мистерией нам был разрешили где-нибудь на окраине выступить. А по праздникам и на окраине народу полно, тем более – в день святой Афры!

Быстро поужинали купленными в городе припасами – парной телятиной по полтора гроша за фунт, двумя большими жареными линями за два с половиной гроша, да хлебом, да с луком, да еще запили вином – ужин не так уж и дешево обошелся: землекопу, к примеру – почти что сутки за такое работать.

Вожников уснул вместе со всеми, под телегою – в повозке спала Альма и старик Корнелиус, остальные – вот так, на подстеленной мешковине, на травке. Да и неплохо – здесь, в Южной Германии, ночи стояли теплые, сухие.

Сразу уснув, Егор проснулся средь ночи от громкого кваканья лягушек и потом долго не мог уснуть, ворочался, пока, наконец, не провалился в звенящую черноту сна.

– Хватайте его, вот он!

Хозяин постоялого двора – чернобородый, с хищным оскалом, мужик – выхватил из-за пояса нож, позади маячили дюжие слуги с дубинками, а у ворот – четверо воинов в блестящих, надетых поверх кольчуг панцирях, с короткими алебардами и в круглых открытых шлемах. Хорошие доспехи – они везде в Европе во время Столетней войны подешевели в разы, теперь почти любой рыцарь мог себе позволить экипироваться как следует. Полный доспех – латы – еще формировался, еще – особенно в Германии и восточных землях – в цене были кольчуги… такие, как на этих. Черт! Еще один! С арбалетом!

Солнце вроде было, жара летняя… и вдруг – дождь… капли дождя, хмурое осеннее небо. А вот уже – снег: падает и тут же тает, а под ногами чавкает жирная грязь.

– А ну-ка, парень, нож брось!

Это они ему, Егору… Князю великому!!! А им до черта, что князь.

– Теперь руки вытяни… ага…

Вот и веревки. Схватили, связали – довольные все, щурятся… еще бы, деньгу от Вандервельде срубили нехилую. Вон он, гад голландский стоит, ухмыляется, бацинет под мышкой держит, сука! А солнце-то, солнце – садится пожаром… режет глаза! Господи… Это же не солнце! Огонь! Лижет, лижет лицо… плавит кости, и кровь уже в жилах кипит! Костер! Аутодафе! Рядом так же пылает Ян Гус – не ко времени реформатор… Боже! Боже! Горячо! Больно-то ка-ак! А-а-а-а!!!

Закричав, Вожников проснулся, выкатился из-под телеги и некоторое время лежал на спине, глядя в звездное небо. Господи… снова видение! И смысл его – более чем ясен, кто бы сомневался? Егор ведь собирался идти… неважно куда… в Чехию пробираться или в Бранденбург, на север… И вот, оказывается, чем весь его путь закончится, так толком и не начавшись. Костер!!! Черт побери, костер… Ну, как же так? И что делать? Видениям своим князь привык доверять – никогда они его еще не подводили, не возникали на пустом месте. Значит – ясно – схватят, по какой бы дороге ни шел. И что теперь? Затаиться на какое-то время здесь, в Аугсбурге? А на какое время? Что было в видении? Сначала – явно – лето, потом… Потом – осень, зима… Значит, до весны беглеца точно искать будут! Значит, продержаться до весны. А как? Что делать, где и на что жить? Пока-то, наверное, можно и с жонглерами – главное, им как-то помогать, не быть лишним ртом. Надо что-то придумать… что? Ах, как же душно!

Егор спустился к реке, разделся, нырнул в бурные воды, ощутив, наконец, желанную прохладу… и не только прохладу – холод! Выскочил на берег – зуб на зуб не попадал, видать здесь, в верховьях, несшие в речку воду ручьи с горных склонов просто не успевали нагреться. Однако ж холодно… Брр!!!

– Что, тоже не спится, Георг?

Услыхав девичий голос, молодой человек быстро отступил за какой-то куст. Хоть и ночь – да луна, звезды, не так уж и темно.

– Душно как, – спустившись к воде, Альма наклонилась, зачерпнула ладонями воду.

Напилась, умыла лицо:

– Жарко. Ты, я смотрю, купался?

– Купался, – тихо отозвался Егор. – Ты только не вздумай – холодно!

– Холодно? – девушка обернулась, как показалось князю, с какой-то затаенной насмешкою. – В самом деле?

– Да-да. Тебе вряд ли понравится.

– Но тебе же понравилось.

– Так я с севера…

– Ну вот и я… искупаюсь.

Потянувшись, Альма, ничуть не стесняясь, мигом скинула с себя всю одежку и не торопясь вошла в воду… поплыла… нырнула…

Черт!

Так не показалась! Там же ручьи… ноги свело и…

Больше не раздумывая ни секунды, Вожников бросился в воду, нырнул… распахнул глаза… ну, где же она? Где?

Вынырнул… Альма уже плыла рядом!

– Действительно, холодновато. Я уже и замерзла.

– Так вылезай на берег, чудо!

Девчонка и в самом деле была сейчас, как чудо… чудо, как хороша! Изящная, легонькая, хрупкая… но эта хрупкость вовсе не производила впечатления беззащитности, наоборот, казалась обманчивой – такой же, как у дамасского кинжала или меча. И вовсе она не худая, нет. Модель!

– Слушай, мне и в самом деле холодно, милый Георг. Обними меня за плечи… согрей.

Призрачный свет луны, отражаясь в блестящих глазах юной акробатки, рельефно подчеркивал всю красоту ее тренированного гибкого тела: тонкую талию, стройные сильные бедра, изящную вогнутость пупка и грудь – маленькую, но упругую… которую так хотелось обхватить рукой… что князь и сделал, и услышал в ответ:

– Да! Я хочу этого, Георг… пожалуйста…

На месте Вожникова тут никто бы не устоял, не винил себя потом и Егор: просто забыл в этот момент обо всем: и о далекой супруге, о том, кто он вообще такой и зачем здесь… Были двое. Плыла над головами луна… Нежная теплая кожа в капельках холодной воды… в быстро высыхающих капельках. Короткий вздох… Выдох. Соленый вкус поцелуя… тонкий, трепетно изящный стан… плечи… бедра… Манящее ощущение прикосновений… и – огонь! Внезапно вспыхнувшее пламя! В широко распахнутых глазах девушки серебром взорвалась луна…

Альма стонала, изгибаясь, и запрокинув голову, смотрела невидящими глазами в усыпанное золотыми звездами небо. Вокруг пахло жимолостью и мятой, и двое лежали в траве, в серебряном лунном свете тела их казались скульптурами.

– Как славно, – прильнув к Егору, девчонка заглянула ему в глаза.

– Согрелась? – гладя Альму по спине, прошептал князь.

Циркачка поцеловала его в губы:

– Согрелась, да… Хочешь, погадаю тебе?

– Может, не надо?

Вожников и в самом деле этого не очень хотел, опасаясь колдуний со времен бабки Левонтихи, с того самого момента, когда – исключительно по собственной вине! – оказался в прошлом. Опасался… и вместе с тем когда-то надеялся с помощью колдуний вернуться. Увы, не вышло.

– Давай, давай, вот, посмотри мне в глаза… нет, нет, не смейся… Ой…

Девушка неожиданно отпрянула, словно бы увидела вдруг в глазах Егора нечто странное и страшное. Даже задрожала, и кожа ее покрылась мелкими пупырышками.

– Ну, ну, милая барышня, – Егор растер Альме кожу между лопатками. – Ты и впрямь, что ли, замерзла?

– Нет, – рассеянно отозвалась девчонка. – Просто я… просто мне… мне показалось вдруг, что ты – чужой.

Князь посмотрел на звезды:

– Так я и есть чужой – с севера.

– Нет, нет, не с севера… не знаю, как и сказать… совсем из далекого далека. Поверь, я это знаю, чувствую – моя родная тетушка была колдуньей… три года назад ее сожгли на костре.

– Еще что ты про меня скажешь? – улыбнулся Егор.

– Еще? – Альма вдруг рассмеялась, снова прильнув к любовнику всем своим горячим телом. – Еще скажу – что ты добрый. Очень-очень добрый – я тоже это чувствую, знаю. И еще знаю… – девушка вдруг погрустнела, почти до слез, и тихо продолжила: – Еще знаю, что нам с тобой не быть вместе. Никогда! Просто – вот сейчас, здесь… недолго.

– Ты хорошая девушка, Альма, – так же тихо прошептал князь. – Добрая, сильная, смелая… Как ринулась мне на помощь, а!

– Но ты же оставался один, а их – много. Как же было не помочь?

– Вот я и говорю – смелая. Вы, кажется, пьесу собирались ставить? Ну, это… мистерию.

– Пьесу? Ах, да… – юная акробатка засмеялась. – Хотелось бы, но…

– Могу вам в этом помочь, – тут же заявил молодой человек. – Я же этот… драматург, клянусь всеми святыми! Драматург.

Глава 5

Драматург

– Драматург? – щурясь от утреннего солнышка, недоверчиво переспросил Корнелиус. – Ты, Георг – драматург?

Егор пожал плечами:

– Ну да, а что в этом такого? Некоторые студенты изучают юриспруденцию, некоторые – богословие, иные – медицину… Так и я – драматургию изучал. Короче, могу вам поспособствовать с пьесой! И даже в ней сыграть… конечно, не главную роль, а так, на задворках где-нибудь – принеси-подай.

– Дра-ма-тург, – все еще не веря, по слогам повторил старый жонглер и, обернувшись, повысил голос: – Эй, вы там! Наш Георг драматург. Слышали?

– Так это славно! – тут же подскочил Айльф. – Ко дню святой Афры мы уж точно разучим пьесу, мистерию! Неплохо заработаем, ага!

Бросив возиться с колесом, к костру подошел вечно угрюмый Готфрид и, шумно высморкавшись, осведомился:

– Позволь спросить – у кого же ты учился, любезный Георг?

– У многих, – не раздумывая, соврал Вожников. – По книгам, правда. Аристофан, Вергилий, Данте, Франсуа Ви… впрочем, нет, этот еще не родился, по-моему…

– Кто не родился?

– Один… очень талантливый человек. Так вам нужна хорошая пьеса?!

– Да!!! – хором отозвались все.

– За две недели?

– За две недели.

– Сделаем! – обнадеживающе хохотнул Егор. – Что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить. Только вот что – обещайте во всем меня слушаться…

– Клянемся святой Афрой!

– И еще надо будет прикупить костюмы и реквизит.

– И за этим не станет дело, дружище Георг! Лишь бы вышло.

– Выйдет, не сомневайтесь, – поднявшись на ноги, Егор важно поклонился и тряхнул головой. – Думаю, «Ирония судьбы» нам как раз подойдет. И забавно, и реквизита много не надобно…

– Что нам подойдет, дружище?

– Ну уж не «Семнадцать мгновений весны» – точно! Говорю же – «Ирония судьбы»… «С легким паром», короче.

– С легким… паром… ага…

– Кстати, я с вами сегодня не поеду – здесь подожду, над пьесой подумаю. Ну, что смотрите? – Егор оглянулся, глядя на заинтересованные лица своих новых друзей. – Поезжайте. Удачи!

– Э-э… господин Георг, – покусав губу, неожиданно промолвил Готфрид, – Может быть тебе… вам… нужна чернильница, перо, бумага… не самая дорогая, конечно, но… местную, аугсбургскую-то, мы вполне сможем купить, тем более, я думаю, не так-то много ее и надо, бумаги… Ага?

– Купите, Готфрид, купите, лишней не будет.

Рассеянно махнув рукой и еще раз пожелав уличным артистам удачи, Вожников уселся у костра и с видом только что осененного музой поэта задумчиво посмотрел в небо… Хо!!! Самолет! Пассажирский лайнер, какой-нибудь «Боинг» или «Эрбас»… точнее – след от него… Нет! Просто облако. А похоже!

Весь день Егор приспосабливал рязановский сюжет к местным реалиям, и вроде бы, на первый взгляд, получалось неплохо, уж по крайней мере, куда лучше, нежели давно уже забытый ремейк «Ирония судьбы-2». Повеселее как-то, тем более что князь решил вставить в пьесу побольше эротических сцен – народу нравится! – особенно в эпизод «баня» так и просились женщины, тем более сейчас, в средние века, городские бани выполняли функцию публичных домов – лупанариев, а кроме этого, также служили и просто для раскрепощенного общения мужчин и женщин. Время от времени озабоченная сильным падением нравственности горожан церковь эти бани-лупанарии закрывала… и тогда средь вечных подмастерьев и прочего небогатого холостого люда резко возрастало количество гомосексуальных контактов… приходилось бани снова открывать, уж тут точка в точку – «по многочисленным просьбам трудящихся». Вот в такой-то бане и начинало разворачиваться действо…

– Ха-ха-ха! – держась за бока, покатывались со смеху возвратившиеся к вечеру жонглеры. – Ой, держите меня! Так что же та булочница? Так вот и сказала – «Зайчик ты мой»?! А в Нюрнберг кто должен был ехать? А! Тот монах… понятно. И с булочницей у них дома похожи… так они везде похожи, что здесь, в Аугсбурге, что в Нюрнберге, что в каком-нибудь Любеке. Отличная пьеса, Георг! Только вот до конца мы ее вряд ли доиграем.

– Как это не доиграем, дядюшка Корнелиус? – «драматург» обиженно приподнял брови. – Поясни!

– Поясню, – со вздохом кивнул старый клоун. – Праздник-то – церковный, не какой-нибудь языческий, а у тебя тут – баня! И этот еще, пьяный монах на речной барке. Епископ и так на нас зуб имеет, это уже не говоря про аббата. Не, такую – не дадут доиграть.

– Ничего, – подумав, Вожников согласился со всеми доводами. – Переделаем, коли уж на то пошло, время есть.

На следующий день новоявленный драматург приступил к делу, уже вооружась пером, чернильницей и двумя дюжинами листов чудной аугсбургской бумаги ценой по полфлорина – на взгляд Вожникова, слишком дороговато. Бумажные мельницы принадлежали монастырю Святой Магдалены, конкурентов в этом сегменте экономики пока еще не было, так что цену аббат ломил – будь здоров – не кашляй! И все равно выходило куда дешевле пергамента.

Подумав, Вожников без особого сожаления выкинул из сценария эротические сцены, – все-таки день святой Афры, а не Валентина, да и дополнительных актрис – девок из того же лупанария – нанимать выходило дороговато, раздевать же в угоду толпе Альму князь не хотел – да и мало кому понравилось бы тонкое тело юной акробатки. Иное дело – развеселые девки из городской бани – упитанные, плотные, с грудями, как дыни.

С распределением ролей Егор управился быстро, заменив разбитную булочницу скромной вдовицей – Альмой, а пьяного монаха – на лекаря, коего должен был играть Иоганн. В роли Ипполита, на радость аугсбургским женщинам, блистал атлетически сложенный Айльф, он же играл и одного из друзей, второго – а также и маму главного героя – воплощал в жизнь старик Корнелиус, третьему другу – Готфриду – досталась роль практически без слов. Только пить. Правда, уже не в бане, а в корчме, куда четверо друзей заглянули обмыть предстоящую помолвку.

Две недели пролетели незаметно, как студенческий триместр – не успели глаза со сна протереть, а уже сессия! Жонглеры перед праздником волновались – все же такую длинную пьесу они играли впервые, пригласив на предварительный просмотр одного из помощников бургомистра – тот пришел в полный восторг и долго бил себя по ляжкам, восклицая:

– О, майн гот!

«А ведь мог бы – и „Дас ист фантастиш!“ – расслабленно подумал Егор. – Ежели бы эротические сцены не убирать».

– Хорошо, очень даже, очень, – мотал головой ратман, допивая второй кувшин вина, заботливо купленный Готфридом специально для этой цели. – И забавно, и… без всего такого лишнего. Хорошо!

Роль суфлера взял на себя сам режиссер, он же давал краткие пояснения, где именно происходит действие – декорации в те времена были понятием более чем условным, да иди еще, попробуй, купи на низ сукна да краски – цена-то кусается ого-го как! Какая-то паршивенькая красочка модного цвета ультрамарин – флорин за унцию! Заработная плата местного «офисного планктона» за целый месяц, и то если без штрафов и добровольно-принудительных выплат на подарки боссу! Жирная свинья – и та всего три флорина стоила, а тут просто немного краски… Ах-хренеть!

– И вот мы в Нюрнберге, в доме вдовы… – утробно вещал из-за кулис Егор. – Вот ее сундуки, полотенца, накидки… Вот она идет – скромная красавица в простом платье… – тут молодой человек обернулся, жестом позвав Альму. – Давай! И котелок возьми, польешь Иоганна водой…

– А-а-а-а! Зачем ты меня поливаешь, женщина?

– Зачем поливаю? Ах ты, худой пес! Подожди, вот я сейчас возьму дубину, да отколочу тебя так, что спина затрещит!

– Верно, вдовушка! – радостно вторили зрители. – А ну-ка, намни ему бока!

– Теперь ты, Ипполит! – Вожников повернулся к Айльфу. – Готов?

– Угу.

– Ну, ни пуха.

Под аплодисменты зрителей на сцене появился запомнившийся многим красавец атлет, и князь запоздало подумал, что именно ему и нужно было поручить главную роль. Ему, а не тощему подростку Иоганну. Впрочем, и так все шло неплохо.

– Ах, какой прекрасный подарок, милый! Эти благовония… ах… я давно о таких мечтала. И у меня для тебя кое-что есть. Вот… смотри.

– Чудная бритва, любимая! И какая острая… ею можно запросто разрубить горла сразу трем сарацинам!

Спектакль прошел на ура, впрочем, Вожников и не ожидал иного – все-таки классика. Собравшийся в честь дня святой Афры народ отличался щедростью, и заработанных бродячими артистами денег оказалось раз в пять больше, чем обычно, что, естественно, радовало сейчас всех, даже вечно хмурый Готфрид – и тот улыбался.

По дороге к бивуаку заглянули на рынок, а потом еще прошлись и по лавкам – благо денежки позволяли – накупили себе подарков и хорошей еды с вином, закатив по возвращении настоящий пир.

– Ну, как мне, идет? – радостно кружась вокруг костра, Альма приподняла подол платья из добротного аксамита цвета морской волны. На рукавах и кое-где по подолу желтели шелковые вставки – для красоты и демонстрации определенной зажиточности: не каждому горожанину по карману такое платье!

– Славно, славно, сестренка! – хлопнул в ладоши Айльф. – Красавица ты у меня, ага!

– Да ну тебя, братец, – девушка фыркнула, отвернулась, но все же – видно было – похвала пришлась ей по вкусу, и это заметили все… кроме вдруг погрузившегося в какие-то свои мысли Егора.

Набравшись храбрости, белобрысый Иоганн даже толкнул его локтем:

– Эй, Георг, дружище. Правда ведь, наша Альма – красавица?

Князь дернул головой:

– А? Что? Ах да, ну, конечно – красавица, кто бы спорил. И пояс ей этот весьма к лицу, видать – новый.

– Да у меня не пояс, платье новое! – обиженно ахнула девчонка. – Кручусь тут, кручусь… а вы…

– Вот и хватит крутиться, – старый Корнелиус разлил по поставленным кружкам вино из большого кувшина. – Садись к нам, Альма, выпей. Неплохо мы сегодня потрудились, слава святой Афре!

– Святой Афре… и – нашему Георгу! – подняв кружку, продолжил слова старика Айльф. – Добрую пьесу сочинил, ага!

– За это и выпьем.

– Ты чего такой грустный, Георг? – выпив, атлет удивленно воззрился на князя.

– Да я не грустный, – не очень-то вежливо отмахнулся тот. – Просто кое о чем задумался. Есть одни мысли…

– Что за мысли? – Корнелиус подвинулся ближе. – Верно, хочешь податься в родные места, а? До весны-то подожди, деньжат подкопишь – мы после Аугсбурга сразу в Констанц вернемся, там не бедные люди живут и денежки кидают охотно. Заработаем!

– Вот и я про то думаю, – неожиданно улыбнулся Егор. – Как нам еще больше заработать. Куда больше, совсем другие деньги, нежели нам на площадях бросают… совсем другие.

– Грабить никого не пойду! – сурово заявил Готфрид. – За такие дела, знаешь, и повесить могут.

Вожников удивленно приподнял брови:

– А я вам что, грабить предлагаю?

– Так ты же сам сказал – совсем другие деньги, так?!

– Так, да не так, – уже не сдерживая смеха, князь махнул рукой. – Не так, как ты почему-то подумал, славный дружище Готфрид! Не будем мы никого грабить… другие способы есть. Вот что! – посмеявшись, Егор продолжал уже на полном серьезе: – Сейчас ведь в городе все лавки работают, так?

– Так. Праздник ведь – вот и торгуют.

– Тогда мне надо в город – чего зря время терять? Тем более купцы сейчас радостные, податливые…

– Да мы же только что из города! – ахнула Альма. – И ты снова собрался. Зачем?

– Подстричься хочу, – Вожников подмигнул девчонке и снова рассмеялся. – А то ты у нас такая красивая, а я вот оброс – бородатый, косматый – страх один!