Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж

У князя словно камень с плеч упал:

– Молодец, девочка! Нет, правда…

– Мы все за нее рады. Всю жизнь ведь не будешь в кибитке… Она же все-таки женщина…

– А муж – хороший, – с улыбкой пояснил Иоганн. – И совсем ее не бьет, доверяет даже. Он, видишь ли, вдовец…

– Да, человек хороший, спокойный.

– Ну и слава Святой Деве, что все так устроилось. Я вам своего друга представлю… и нам бы хотелось, чтобы мы тоже вроде бы как с вами – жонглеры. Ну, чтоб не было лишних вопросов…

– Понимаю! – хлопнув Егора по плечу, хохотнул Айльф. – Опять у тебя какие-то тайны, дружище Георг!

– Кстати, на всех перевалах – стража, – вдруг сообщил Иоганн. – Кто-то там сбежал из Констанца, какие-то разбойники. Так вот – ловят. Всех досматривают, проверяют – мы потому так и задержались.

Корнелиус улыбнулся:

– Ничего, на обратном пути задержек не будет. Мы же не из города едем, а вовсе наоборот, в город.

Так и вышло. Никто жонглеров не проверял, лишь на одном перевале стражники все-таки заглянули в кибитку. Беглецы затаили дыхание.

– Хотите пива? – с улыбкой предложил воинам Иоганн. – Свежее, деревенское.

– Из Херцвига? – стражник сглотнул слюну.

– Оттуда, – протянул баклажку юный жонглер. – Берите, берите, у нас еще есть. Пива там было наварено – целая бочка величиной с церковь!

– Неужто с церковь?! – вежливо поблагодарив за пиво, воин округлил глаза. – Что-то уж больно великовата.

– Клянусь Святой Девой – с церковь! Ну, может, чуть-чуть поменьше… локтя на два.

Наконец-то Вожников хорошенько разглядел Констанц, оказавшийся очень красивым и уютным городом с довольно широкими – как в любом бывшем римском лагере – улицами, просторным площадями и огромным, выстроенным из кирпича, складом в порту на берегу красивейшего Боденского озера. Над всем городом возвышался шпиль собора (традиционно – Святой Девы Марии) и колокольни многочисленных церквей. Услыхав утробный звон колокола доминиканского монастыря, князь поморщился – покинутое узилище снова напоминало о себе… словно бы звало обратно. Ну уж нет! Шалишь.

Жонглеры обитали на самом краю города, почти у самых ворот, на постоялом дворе, некогда довольно-таки зажиточном, но в последнее время, в связи со смещением торговых путей к югу, к перевалу Сен-Готард – постепенно приходящим в упадок, что было хорошо заметно по местами отвалившейся штукатурке и давно требующим ремонта амбарам.

Впрочем, на заднем дворе оказалось довольно уютно. Летняя кухня, грубо сколоченный стол для прислуги под старым кленом и акациями – там все и поужинали, да вскоре полегли спать – кто в людской, кто в кибитке.

– Ну, и что дальше? – проснувшись, первым делом спросил Гус. – Так и будем здесь, в Констанце, сидеть?

Князь покачал головой:

– Экий вы нетерпеливый, профессор! Не забывайте – мне нужно в Чехию ничуть не меньше вас.

– Ах да, да, ваше величество, – язвительно ухмыльнулся магистр. – Я же совсем забыл – через Чехию лежит ваш путь к имперской короне.

– Вот именно, дорогой друг, вот именно!

С обеда отправленный собирать слухи Иоганн по возвращению доложил, что все пути из города перекрыты, на каждом перевале выставлена зоркая стража, а пастухам и охотникам – буде те поймают опасных разбойников – объявлена немаленькая награда: целых пятьдесят флоринов!

– Зарплата коммунального доктора за целый год! – тут же прикинул Егор. – Может, сдадимся, профессор? Деньги приличные. Вы на меня донесете, а я – на вас.

– Все шутите.

– Кто бы говорил! Иоганн, – выскочив из кибитки, Егор поманил уже отошедшего парня. – А приметы-то этих разбойников известны?

– Хо! На всех углах глашатаи только об этом и говорят! – обернувшись, подросток махнул руками. – Один – высокий, плечистый, сильный, волосы темные волнистые, глаза серые, еще небольшая бородка и усы… да, на левом плече – родинка. Ха-ха!!!

Уставившись на князя, парнишка неожиданно захохотал и хлопнул себя по коленкам.

– Ты чего ржешь-то? – нелюбезно осведомился молодой человек.

– Да уж больно этот злодей на тебя похож! Правда.

– О втором говори… похож – надо же! Со злодеем меня сравнил, чудо…

– Ну, не обижайся, – мальчишка потупился. – Теперь – о втором. Худой, сутулый, борода небольшая, с проседью, нос – как у грача…

– Чего-чего? – возмущенно воскликнул Гус. – Они бы на свои носы посмотрели! Ой… вообще, я переживаю, когда вот так небрежно составляют словесный портрет. Этак ведь и невинного человека схватить да в подвал бросить можно… Вот как нас с вами, Георг.

– О, да, да, – Егор покивал и, дождавшись, когда Иоганн скроется за летней кухней, расхохотался.

– Что смеетесь, мой друг? Представляете, как за нами гонятся дюжие стражи? – тут же съехидничал профессор.

Князь ухмыльнулся. Вообще, он теперь считал, что с напарником ему повезло: Ян Гус оказался из тех, что вовсе не против пошутить и посмеяться над самим собой. Людей, относящихся к себе слишком серьезно, Егор всегда считал вовсе не людьми, а какими-то надутыми монстрами, место которых – в паноптикуме, а не в обычной жизни.

– Вы что так на меня смотрите, дорогой магистр? Ну, не смейтесь же, скажите!

Гус покрутил головой и хмыкнул:

– Прикидываю, как бы вы выглядели, если бы были бы женщиной!

– Ого! – округлил глаза князь. – А ну-ка, отодвинься от меня, противный!

– Что-что?

– Да нет, ничего такого, просто шучу, как и вы, друг мой.

Профессор воззрился на собеседника с самым серьезным видом:

– А я вовсе не собирался шутить. Просто видел в кибитке женские платья и парики. А нас ведь ищут, и приметы довольно точны… кроме носа, как у грача, разумеется.

– Это верно, вещи Иоганна, для постановки, – пробормотав себе под нос, князь вдруг посветлел лицом. – Но ход ваших мыслей мне нравится! Так и сделаем. Прямо сейчас… нет… лучше ближе к вечеру.

Вечером, уже ложась спать, Иоганн вдруг принялся лазить по всей кибитке – искал свой реквизит, и, ничего не обнаружив, уныло поплелся к кухне, где, под старым кленом, пробавляясь вчерашним пивком, давно уже сидели князь и профессор.

– Что невесел, отроче? – заметив подростка, радостно осведомился Гус.

– Вы платья мои не видали? – Иоганн присел рядом на лавку. – И парики. Ну, для театра.

– Понимаем, что не для свадьбы, – ухмыльнулся Егор. – Что, не найти?

– Не найти.

– Наверное, украл кто-нибудь.

– Да, да… – воспрянул отрок. – Могли!

Профессор скорбно покачал головой:

– Ай-ай-ай, какие негодяи! Ничего, Иоганн, купишь себе новые платья, гораздо красивее прежних.

Парнишка махнул рукой:

– Куплю, конечно, чего уж. Пива плесните!

– Пей, друже, пей.

Можно было бы эти платья и парики просто спросить – Иоганн, всяко, не отказал бы. Однако к чему этому славному отроку лишнее знание? Вдруг да придут, спросят, начнут пытать? Меньше знаешь, крепче спишь – оно для любой эпохи верно.

Тепло простившись с жонглерами, беглецы покинули постоялый двор на рассвете, и, лишь отойдя на приличное расстояние, переоделись в развалинах бывшей римской бани, побрились прихваченной на постоялом дворе бритвою, разом превратившись в двух разбитных торговок в смешных, апельсинового цвета, чепцах и длинных холщовых юбках.

– Хорошо хоть тут туфли на шпильках не носят, – ухмылялся на ходу Вожников. – А то бы были бы мы хороши… в джазе только девушки.

Профессор скосил глаза:

– Что вы все улыбаетесь, друг мой?

– А вам бы пошло пенсне. Вышла бы этакая пожилая, не лишенная определенного эротизма дама… примерно как у Чехова.

– А вам бы румяна пошли, – пропустив про Чехова, съязвил Гус. – Накрасили бы щеки – и хоть сейчас в лупанар!

– А что, неплохая идея! – Егор резко остановился. – В самом деле неплохая… интересно, есть ли бродячие публичные дома?

– Во время войны – есть, – подумав, отозвался профессор. – Всякие там маркитанты. Но вот войны-то сейчас в Швабии нету!

– Жаль, – посетовал князь. – Придется что-то другое придумать. Ну, думайте, думайте, друг мой! Нам бы еще неплохо где-то деньжат раздобыть… Нет, мне всякий даст – только под своим именем. А зачем раньше времени раскрываться? Правильно, мой друг, незачем. Значит, думаем, где взять денег?

– Надо было у жонглеров спросить.

– Обирать этих и без того небогатых людей? Ну, что вы, профессор, – Егор исподлобья посмотрел на собеседника и улыбнулся. – Вижу, у вас есть какое-то предложение, пан магистр? Так выкладывайте, не стесняйтесь! Ну, что вы молчите-то?

– Думаю, оно вряд ли вам понравится, – вздохнул Гус. – Да и не предложение это, а так, издевка.

– Да не тяните же кота за хвост!

– Кота? За хвост? Интересно… – профессор махнул рукою. – В таких нелепых нарядах нам один путь – на паперть, собирать подаяние. Может, кто и подаст…

Хмыкнув, князь покачал головой и вдруг хлопнул в ладоши:

– Знаете, а ведь в этом что-то есть! Паперть… паломники… Их ведь тут много?

– Ну да.

– Так что из города, думаю, мы точно выберемся. Да и из Швабии – тоже. Выше голову, мой дорогой друг! Ой, нет… слишком уж синева на подбородке бросается в глаза. Надо будет заглянуть на рынок да стащить какой-нибудь бальзам или пудру. Так сказать – стырить по мелочи. Умеете воровать, профессор?

– Что вы такое говорите!

– Значит, умеете. Вот и славненько, – подмигнув своему спутнику, Вожников азартно потер руки. – Я на стрёме постою, отвлеку – а вы пудру стырите.

– Да ничего я не буду ты… как вы сказали?

– Тогда нас загребут на первом же посту – больно уж у вас вид подозрительный, дорогой друг.

– На себя посмотрите.

– Согласен, – покладисто согласился князь. – У нас обоих вид – хоть куда. Так что пошли за пудрой, ага!

Глава 10

Немцев – в окно

Уважаемый всеми ратман, господин Отто Штальке, член городского совета Праги, вернулся нынче от бургомистра в плохом настроении. Как-то не так все на заседании совета вышло – и чертовы чехи кричали больше, чем всегда, и как-то суетно было, но – самое главное! – бургомистр в его, Отто Штальке, сторону даже не взглянул на протяжении всего действа. Хотя… нет, один раз все же взглянул – но этак, походя, и даже, можно сказать, хмуро… Или – не хмуро, а так, с укоризною – да-да, вот именно, с укоризною. А ведь в прошлый раз герр городской голова вовсе не так на своего верного ратмана смотрел, совсем по-другому – вполне благосклонно, с легкой ободряющей улыбкой, отчего господину Штальке хотелось летать! Правда-правда, словно крылья на спине выросли – вот что значит благосклонный начальственный взгляд.

И тогда – на прошлом совете – когда все рассаживались, бургомистр даже кивком показал герру Штальке на место почти рядом с собственною особой, на соседнем ряду. О, с какой завистью кривил губы это ничтожество Франк! Сидел чуть ли не у самых дверей – позор, посмешище! Так этому черту и надо. Да-а-а… на прошлом совете все очень хорошо было… О чем советовались? Да черт его знает, о чем. Что-то про городскую казну болтали, да о подрядах на ремонт ворот в Старом Мясте – Отто не слушал: что зря болтать-то, когда с подрядами все давно уже решено кулуарно? Те, кому надо, давно уж заслали в ратушу «золотого петушка», не всем от птички сей обломилось, лишь самым проверенным, близким – в том числе и герру Штальке. Ах, как славно-то было…

А сейчас? Начать с того, что этот прощелыга Франк нахально занял не свое место, уселся рядом с градоначальником, а тот – о, ужас! – со всей благосклонностью на сего проходимца посматривал. Можно даже сказать – любя. Примерно так же, как в прошлый раз – на Отто. Ох, Пресвятая Дева, да что же нынче случилось-то? Может, господин бургомистр не с той ноги встал? Тьфу ты, тьфу! Сгинь, нечистая сила, сгинь! Нельзя так о начальстве думать! В себе, в себе причину надо искать. Может, что-то где-то кому-то не так сказал – а уж потом нашлись доброжелатели, передали? Или это прежнего ратмана, Шульца, козни? Именно на его место герр Штальке пришел года три назад, с новым бургомистром, так сказать – одной командою. Не… Шульц не должен бы – и не потому вовсе, что не хочет навредить, еще как хочет – не может просто, зубы у старого волчары уже не те, поистёрлись. Так что, верно, не в Шульце дело… Ага! Может, внешний вид не тот? Та-ак…

Встав, герр Штальке прошел в прихожую, выгнав оттуда прибирающуюся служанку, и посмотрелся в висевшее на стене полукруглое венецианское зеркало – предмет зависти соседей и показатель высокого социального статуса владельца. Из загадочно мерцающих зеркальных глубин глянула какая-то жуткая рожа… Тьфу-тьфу-тьфу! Опять сатана козни строит, надо снова зеркало в церковь отнести. Хотя недавно ведь относили, да уплатили священнику немерено, хорошо хоть святой отец оказался немец, а не какой-нибудь там чех. Чехи – известно – сволочи те еще, всегда готовы устроить какую-нибудь пакость, глаз за ними да глаз. Да разве смогли бы они без немецкого управления? Передохли бы с голоду все, и города бы их разрушились. Слава Пресвятой Деве, бюргеры-то в городах в большинстве – немцы, не было бы так – не было бы и Богемии!

Ратман приосанился, любил он иногда так вот о себе и соплеменниках своих подумать – с чувством, с расстановкой, с гордостью.

А отражение в зеркале вроде и ничего себе – вполне приличное. Хоть и не высок герр Штальке, да осанист, и в плечах не узок… правда, и не очень широк, да то дело пустое, что он, молотобоец, что ли? Солидный человек, лавочник… тьфу ты – лавочник… ратман! И лицо такое… значительное, особенно ежели брови слегка сдвинуть, именно слегка, не сильно, иначе покажется, будто герр ратман с похмелья хмур. Подчиненные немцы, конечно, так не подумают – с детства начальство чтят, – а вот чехи…

Правда, не все немцы хороши… взять хоть того же выскочку Дитриха Майера, отвечавшего за городскую канализацию, водоотводные канавы, дренажи и прочую дрянь. Без году неделя в ратуше, а начальство ни в грош не ставит! И глаза такие на-а-аглые, это видно. Как он сегодня на господина бургомистра смотрел – это же страх божий! Нормальный вменяемый человек никогда себе такого не позволит. Это же начальник, понимать надо! Почти что бог!

А Майеру, похоже, все равно, кто перед ним – опасный, ужаснейший человек, именно из таких бунтовщики и выходят.

Пан Пржемок, чех – такие тоже были в ратманах, и сам господин бургомистр относился к этому господину с большим уважением – начал было говорить о городском хозяйстве… Хорошо говорил, естественно, по-немецки, и, что приятно, с душой. Прямо не доклад был, а песня. Даже сам Отто заслушался. О том, как все в городе Праге хорошо, как много делают для этого господа ратманы и лично герр бургомистр, и как любят их за это все жители, хвалебные вирши слагают и вышивают крестиком имена.

Такая речь пришлась по душе всем – вот же, бывают и среди чехов приличные люди, жаль, мало их попадается – и господин градоначальник, слушая, кивал одобрительно… Пока этот гад Майер не перебил. Вскочил вдруг – всклокоченный, красный, хватанул кулаком по скамье:

– Не могу я это слушать уже, господа мои! Все хорошо, говорите? Ага, ага… Только до сих пор на Градчанах старую протоку не очистили, а рядом русло ручья не углубили. Между прочим, смета еще два месяца назад составлена – а деньги где?

Герр бургомистр – вот уж прекрасной души человек! – на эту наглость отозвался со всем спокойствием: мол, деньги на праздник святого Галла ушли – надо понимать, что это куда важнее, чем какие-то там канавы. Так и сказал – «какие-то там канавы».

На что наглец совсем непочтительно скривился:

– Какие-то там канавы, говорите? Подождите, дожди пойдут – поплывем.

– Да первый раз, что ли, плаваем? – кто-то выкрикнул с места.

– Да дело даже не в этом, что поплывем, – а поплывем обязательно, – Майер чуть было не выругался, совсем страх потерял. – А вдруг болезнь, мор? Вода застоится, а там – отходы… Я с медиками говорил…

И вот так не отстал, покуда денег на канаву не дали. Еще и недоволен был – мало, мол, денег-то! Без стеснения ругался, а почтенного пана Пржемока обозвал бездельником и говоруном. Пан Пржемок, конечно, кинулся бы в драку – да неприлично при бургомистре. К тому же этот Майер – та еще орясина, так что еще непонятно – кто бы кого побил. Нет, если бы на наглеца всей кучей ратманы навалились, то…

А ничего лицо… этакое… значительное. Герр Штальке еще раз посмотрелся в зеркало. Да, значительное волевое лицо, как и положено истинному городскому деятелю. И если еще брови вот эдак… то будет казаться, что господин ратман всегда в тяжелых раздумьях о судьбах города и горожан. Да всей Богемии – да!

Жена, правда, когда чем-то недовольная, говорит, дура, будто у него физиономия, как у тупого вола. Так это она со злости, хорошо, бабам слова нигде не дают, иначе бы полный конец миру пришел давно уж.

Нормальное лицо, вполне даже. И платье – соответствующее: средней длины кафтан, отороченный куньим мехом, на груди – золотая цепь, конечно, не такая массивная, как у господина бургомистра, но тоже не тоненькая. Кстати, а мех на кафтане бургомистра – соболиный.

Ничего, – приосанился Герр Штальке. Может, удастся еще и в соболиных мехах походить? То-то соседушки обзавидуются!

Для полноты отражавшейся в зеркале картины ратман накинул на плечи шикарный шелковый плащ и надел на голову круглую – тоже с куньим мехом – шапку доброго темно-зеленого сукна.

Надел… и вздрогнул! О, Пресвятая Дева! Шапка! А герр бургомистр сегодня в чем был? Уж не в берете ли? Точно! В зеленом бархатном берете с пером. И эта паскуда Франк был в берете, и даже чех Пржемок… А он, Отто Штальке? Черт… ну, надо же так влипнуть! И никто же не предупредил, ну, сволочи. Шапка – вот в чем дело-то! Теперь понятно, почему бургомистр так смотрел. Ишь ты, кто-то из ратманов выделиться захотел! Лучше других быть… Поня-а-атно…

Сложенный из серых камней, с мощными воротами, подъемным мостом и высокими башнями, замок Пржемберк стоял на пологом холме, окруженный широким рвом, до половины наполненным водою из протекавшего рядом ручья. На склонах холма росла дубовая рощица, за которой виднелся ельник, а за ельником – большое село с белеными, крытыми соломою домиками, окруженными серыми плетнями. Рядом с селом протекла речка Бероунка, через которую был перекинут мост. Возле моста, в специальной будке, скучали два стражника в серых металлических кирасах и круглых шлемах. Один из воинов был с алебардой, другой – с коротким копьем.

По дороге к мосту катила какая-то большая повозка, запряженная четверкой лошадей. В повозке, с вожжами в руках, сидел совсем молодой парнишка в бархатной курточке с зеленой зубчатой пелериной и узких немецких штанах. В середине повозки, в удобных полукреслах располагалось еще с полдюжины человек, весь скарб которых был аккуратно сложен сзади.

– Глянь-ка, что за чудо, брат Лех! – увидев повозку, один из стражей протер глаза. – Телега-то вроде не мужицкая. Однако и на господскую не похожа.

Второй стражник потянулся и смачно зевнул:

– Я про такие кибитки слыхал. Говорят, они ходят из Аугсбурга в Нюрнберг, а нынче, видать, добрались и до Праги. Любой, кому надо, может ехать, заплатив за дорогу несколько золотых монет. У того, кто это придумал, котелок варит.

– Так что же, нам с них и плату не брать?

– Как это не брать? Брать! Да еще двойную – их же там вон сколько.

– Слушай, Лех, – поправив на голове шлем, стражник внимательно посмотрел на подъезжавшую повозку. – Нам ведь господин приказал обо всем докладывать и никого чужого без его слова не пропускать.

– Да помню, – отмахнулся напарник. – Вот и беги, доложи, а я их тут придержу. Беги, беги, что смотришь? Ты же у нас молодой и быстрый, как горный козел!

В сумрачной зале замка горел камин, и пламя, ревя, уходило через трубу в небо. За большим столом, напротив камина, в высоком резном кресле сидел плечистый, лет тридцати, человек с красивым, несколько надменным лицом, словно львиною гривой обрамленным светлыми кудрями. Карие глаза, небольшая, аккуратно подстриженная бородка, затейливый рыцарский герб с черным имперским орлом и золотой секирой, вышитый на груди бархатного камзола-котты. Весь облик молодого рыцаря дышал благородством, и золотая рукоять меча светилась в пламени двух горящих свечей и камина.

Положив на большое серебряной блюдо обгрызенную куриную ножку, рыцарь сполоснул руки в чаше, наполненной розовой водою, и, сытно рыгнув, потянулся к объемистому кубку…

Тень верного слуги, едва слышно прошелестев через всю залу, изогнулась в глубоком поклоне.

Рыцарь поднял голову:

– Что там такое? Громче говори, раб, ты язык, что ли, проглотил? Какой еще, к дьяволу, стражник? Повозка? Что за повозка… Сама по себе? Без всякой охраны?

Рыцарь вдруг хмыкнул и неожиданно повеселел:

– Я знаю, что им обещал сам король Вацлав. Но ведь и его величество не властен над лесными разбойниками, так? Эй, кто там? – стукнув по столу кружкой, громко воскликнул молодой человек. – Верные мои слуги! Трубите в рог! Созывайте воинов. Клянусь, нам сегодня выпадет славная охота… И добыча будет знатной – не какой-нибудь там олень.

Прислонив алебарду к будке, стражник, прищурившись, обошел повозку еще раз, на этот раз сопровождаемый тем самым темноволосым пареньком, что правил лошадьми.

– Да сколько раз вам говорить, – размахивая руками, возмущенно восклицал подросток. – Я не возчик, а приказчик торгового дома «Ганс и Георг» из славного имперского города Аугсбурга! Мы вообще-то в Нюрнберг ехали, а к вам в Богемию и не собирались… если бы не эти достойные люди, – приказчик кивнул на телегу. – Они заплатили – я повез. А что в этом такого?

– Э-э-э, – задумчиво протянул воин. – Как вас зовут-то, забыл?

– Бруно.

– Вы, значит, из Аугсбурга, молодой господин? Немец, значит.

– Ну, конечно же немец! Вы же хорошо говорите по-немецки, неужто еще хоть что-то непонятным осталось?

– И вы, значит, по всем имперским землям так разъезжаете? Разбойников не боитесь?

Мальчишка горделиво выпятил грудь:

– У нас подорожная грамота от короля Вацлава! Вы же смотрели уже. Нет, ну, обычно мы едем несколькими повозками, нанимаем стражу, но вот сейчас… эти славные люди заверили меня, что дороги в Богемии мирные, и совершенно незачем скидываться на стражу. Дорожную пошлину мы уплатили – что еще-то? Пропустите же нас скорей!

– Пропущу, пропущу, – искоса поглядывая на дорогу, ворчал страж. – Но сперва всех тщательно проверю, расспрошу. Может, вы сами разбойники? Вот с того господина и начну… Вы, вы, в синем плащике… Чех, говорите?

– О, Пресвятая Дева! – в отчаянии заломил руки приказчик. – И зачем я только поперся в эту чертову Богемию? Деньжат захотелось – алчен. Ну, а как же, Господи? Я же женюсь годика через три, а до этого времени хорошо заработать на дом – иначе куда жену приведу, на постоялый двор, что ли? Ах, милая Лерба…

Пока стражник нудно расспрашивал одного из пассажиров – они говорили по-чешски, и Бруно ничего не понимал – явился уже и второй воин, какой-то веселый и немного дерганый. Отозвав напарника в сторону, он что-то быстро шепнул… На том проверка и закончилась, слава Святой Деве!

– Вам в Прагу во-он по той дорожке лучше, – поклонившись, вежливо указал страж. – Через рощицу, а не вдоль реки. Так в два раза короче будет.

– Спасибо!

Поблагодарив, юный возница, съехав с моста, повернул лошадей на лесную дорогу. Пассажиры радостно болтали: еще бы, вроде бы все дорожные мытарства закончились – впереди родной дом – Прага.

– Хорошо, что мы все же не взяли стражу, – щурясь от солнца, приговаривал пан в синем плаще. – А то бы они с нас взяли немало!

– Да, сэкономили изрядно, пан Влад.

– Эти стражники – они сами еще чище разбойников будут.

– А кто же еще охраной промышляет? Те же самые разбойники и есть.

Дорожка быстро углубилась в лес, вокруг стало заметно темнее, да и ехать пришлось куда медленней – узко, колючие, росшие по бокам дороги кустарники царапали борта телеги, словно бы хотели ее остановить, зацепить, утащить в чащу.

– Ого! Здесь, оказывается, буреломы, – Бруно едва не выругался, увидав валявшуюся поперек дороги ель. – Придется пилить… Сейчас, мои господа, я быстро.

Вытащив из багажного отделения «дилижанса» лучковую пилу, Бруно принялся пилить ствол упавшей елки, да так увлекся, что не сразу заметил вдруг выскочивших из леса людей с пиками и мечами.

– Разбойники! – выскочив из повозки, истошно закричал пан Влад.

И тут же упал, пораженный в самое сердце короткой арбалетной стрелою. Все кончилось очень быстро – не было никакой битвы, несчастных путешественников просто взяли на стрелы, словно какую-нибудь боровую дичь, лишь одного заколол копьем какой-то здоровый мужчина в черном, с полумаскою, шлеме, называемым салад.

– Ах, господин! Как мы нынче быстро управились!

– А вы думали?! – горделиво приосанившись, предводитель разбойников снял с головы шлем и подшлемник.