Шерлок Холмс и Русская богиня

Гарри Кондубасов

Шерлок Холмс и Русская богиня

Иронический детектив с чертовщинкой

Часть первая

Как Шерлок Холмс утопил 365 тонн золота

Кому богатство не суждено, у того золото уплывает из кармана он и сам не знает, как.

Э. Т. А. Гофман.

Глава 1

«Суеверия, мой друг, суеверия!»

Этюд в зловещих тонах

Все англичане делают это… Уж эти англичане! Так на то они и англичане…

…а Шерлок Холмс и доктор Ватсон были, если кто забыл, англичанами до мозга костей и потому делали это при каждой возможности. Для тех, кто любит знать всё до тютельки, скажу, что всё происходившее происходило на Бейкер-стрит, 221b, район Марилебон, округ Вестминстер в Лондонской агломерации на острове Туманный Альбион, по за Ла-Маншем слегка направо, координаты 51°30.51′ с. ш., 0°7.544′ з. д. Дело было, чёрт возьми, 8 апреля 1912 года! Ничто не предвещало беды, а дрянная лондонская погода даже начинала к вечеру улучшаться. Однако напольные часы пробили необычным зловещим боем файф-о-клок, и зловещие события тут же стали принимать неотвратимый оборот.

Не успел стихнуть последний зловещий звук, как неулыбчивая миссис Хадсон, которую мучил ревматизм, с душераздирающим молчанием подала друзьям чай с молоком и те принялись помешивать свою британскую бурду ложечками, издававшими душераздирающие звуки при каждом касании фарфора. Почему бурду? «Пусть они сами пьют свою молокаку, – говаривал мой приятель, большой дока по части чайного искусства, поживший пару лет в Англии. – Можно бросить в стакан известку, эффект будет точно такой же». Он прав, наверное, но учить англичан чай пить это как учить дедушку кашлять… Почему душераздирающими? Потому что в детективе всему положено быть душераздирающим – диалогам, пейзажу, сюжетным поворотам, цепочкам трупов, которые взбадривают интригу, а главное, в самом конце, тусклым миражом маячит душераздирающий авторский гонорар, глядя на который хочется застрелиться.

– Нет-нет, мой дорогой друг, позволю себе с вами не согласиться, – тем временем высказывался Шерлок Холмс, продолжая спор у камина. – На свете нет более сладостного напитка, чем сама жизнь. К сожалению, это начинаешь понимать не прежде, чем в твоей чаше останется всего несколько капель этой божественной влаги. Всё по пословице: «Мы не ценим воду, пока колодец не пересохнет»[1].

– Как же вы постарели, Шерлок! – воскликнул Ватсон. – Вам совершенно не идёт роль старого ворчуна – отставного преподавателя философии! К тому же, как обычно, вы используете запрещённый приём и подменяете понятия. Я высказывался всего лишь о гастрономических пристрастиях и бытовых предпочтениях! А вы заходите с философского туза, чтобы сорвать банк! Мы так не договаривались!

– Мы уже тридцать лет не можем ни о чём договориться, дорогой Ватсон, но это не мешает мне ценить вашу дружбу, которая скрашивает мой закат, как вечерняя заря.

– Шерлок, вы, часом, не начали писать стихи? Только не вздумайте мне их прочесть! Лучше я сразу пущу себе пулю в лоб.

– Вы всё ещё пребываете в болоте сенсуализма, что в особенности присуще медицинским умам, – проворчал Шерлок, – тогда как я потрудился взойти на ступень спиритуализма и мне отсюда виднее.

Так старые приятели пикировались, наслаждаясь свежим чаем и творожным пудингом, который в тот раз особенно не удался миссис Хадсон.

– А не махнуть ли нам в Америку? – как-то невзначай спросил Холмс и коварно прищурился. – Право же, друг мой, я вдруг подумал, отчего бы нам не прокатиться в Америку, будь она трижды неладна? Пока я жил в Чикаго и Буффало, я сто раз убедился в правоте Александра Гамильтона, который видел своих сограждан насквозь: «В Америке нет добродетели. Торгашество, освятившее рождение этих штатов, держит их обитателей на цепи и единственное их желание – чтобы она была золотой». Но вы-то, друг мой, верите в доброту людоедов, и отчего бы вам не убедиться лично? Вы же не бывали в этой недостойной уважения стране, а мне как раз не помешает компаньон для вояжа туда и обратно. Что скажете, Ватсон?

– Какого чёрта, Холмс? Выкладывайте, что происходит! Я совершенно не намерен три недели страдать от морской болезни только ради того, чтобы вы не страдали от одиночества в вашем дурацком путешествии.

– Вовсе не три недели, вовсе не три!.. Мы же не на древнем пакетботе с гнилыми парусами поплывём, где можно и месяц бултыхаться! Мы отправимся, дружище, на могучем колоссе, на «Титанике», капитан которого твёрдо намерен побить рекорд скорости и забрать «Голубую ленту Атлантики». Об этом трубят все газеты! Для этого капитан Смит, а он старый морской волк, полвека на службе у Нептуна, сделает всё возможное и невозможное. Мы перемахнем океан за четверо суток, потому что сейчас рекорд скорости, установленный пароходом «Мавритания», – я специально поинтересовался, – составляет четыре дня десять часов и пятьдесят одну минуту. Значит, друг мой, «Титаник» разорвёт финишную ленту в створе Нью-Йоркской бухты хотя бы на минуту раньше! Но это в худшем случае! «Титаник» имеет запас по скорости хода три узла против «Мавритании». И если мы не увязнем по дороге в шторме, то выигрыш может составить шесть часов! Хотите пари? Ставлю десять фунтов на то, что «Титаник» выиграет «голубую ленту» с отрывом не менее трех часов.

– А я не ставлю ни фартинга! Холмс, вы сорвали куш на бегах? Вы представляете, сколько стоит вояж на «Титанике»? Я не припомню, чтобы казначейство увеличило в прошлом месяце мою скудную пенсию в десять раз! Последний раз мне прибавили один фунт стерлингов десять лет назад! Если бы не моя частная практика…

Холмс загадочно улыбнулся и взял эффектную паузу.

– За всё заплатит правительство! – сказал он с деланым бесстрастием, наливая себе вторую чашку. – Мой брат Майкрофт только что не стоял на коленях, уговаривая меня отправиться в Америку, поэтому я поставил ему условие – без напарника я никуда не еду, а напарник, Ватсон, это вы. Ваше имя уже вписано в расходную ведомость, простите меня за самоуправство! Но я понадеялся, что моё предложение, точнее, предложение правительства и даже самого короля, не будет вами отвергнуто, мой друг. Великобритания готова тряхнуть мошной, а значит, Ватсон, её дела весьма плохи. Хотите знать, насколько они плохи? Об этом я могу поведать только напарнику, потому что это государственный секрет – как всегда, когда из-за кулис появляется мой братец Майкрофт, состоящий из сплошных секретов. Если вы откажетесь, я умолкаю.

Холмс зачерпнул ложечкой из розетки тягучий прозрачный мёд и отправил его в чашку. Он держал паузу, как завзятый актер, наблюдая за растерянностью Ватсона.

– Я думаю, Холмс, в предыдущей жизни вы были зубодёром и наслаждались муками ваших жертв, – буркнул Ватсон. – Вы же знаете, что я не смогу спать три недели, если не узнаю, в чём загвоздка. Бог наказал меня любопытством. К тому же про эту поездку наверняка можно будет написать очередной рассказ и слегка подзаработать. Я достаточно ясно выразил свое согласие?

– Более чем!.. Увы, мой друг, этот секрет настолько велик, что открыть его вам я смогу только на борту «Титаника». Я знаю, что вы офицер и умеете держать язык за зубами, но мы в Лондоне, где и стены имеют уши, а резиденты всех разведок жаждут узнать наш секрет в тысячу раз сильнее, чем вы! Для них эта информация бесценна! Если бы я предложил её Германии или Австрии, мой гешефт был бы стократ большим, но я бы потерял честь именовать себя вашим другом. Потерпите, дружище, полтора дня! Как только мы займем нашу каюту на «Титанике» в первом классе, вы будете знать о ситуации ровно столько, сколько знаю я сам. А пока рекомендую попробовать этот мёд с моей пасеки в Суссексе. Гожусь ли я на старости лет в поставщики мёда ко двору его королевского величества Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии, императора Индии, короля колоний и доминионов Георга Пятого, что скажете, Ватсон?

Ватсон попробовал с ложечки, и его верхняя губа с рыжеватыми усиками как-то странно задергалась.

– Вы сказали мёд, Шерлок? Что это такое? Разве этот солёный клей достоин названия мёда? Вы меня разыгрываете?

– Ха-ха, Ватсон! – с самым довольным видом отвечал Холмс. – Вы почти в точности повторяете отзыв миссис Хадсон! Она была не на шутку расстроена, потому что ожидала, как и вы, сладкую тянучку с цветочным запахом. Душераздирающий момент – мой мёд солёный! Не совсем, конечно, сладости в нём вполне достаточно, но никто не ожидает от мёда даже небольшого привкуса соли. Поэтому возникает вкусовой шок, который, поверьте моему опыту, очень быстро проходит. Если у вас хватит мужества ещё пару раз отведать моего мёда, вы оцените его совсем по-другому. Вам откроется изысканный букет цветочного и лугового нектара, который оттеняет и подчеркивает контрастная солёная нотка, как бы вкусовой контрапункт. Вы представляете, откуда взялась эта нота?

– Полагаю, Холмс, вы уронили в улей мешок соли. Спьяну, должно быть…

– Браво, Ватсон! Ваше злословие представляет собой такую же солёную добавку в ваши медовые речи, которые я обожаю слушать и читать. Оно прекрасно расширяет палитру вкуса! В ваших жилах словно бежит солёный мёд с моей пасеки! Вы точно станете его большим поклонником и ценителем… несколько позже, мой друг! Несколько позже.

– Никогда, Холмс, ни-ког-да! Вам повторить? Ни…

– Никогда не говори никогда, – это вы позабыли? Извольте, Ватсон, послушать меня три минуты, и я предъявлю свои козыри. Для общего понимания напомню, что моя вилла в Суссексе расположена на южном склоне возвышенности Саут-Даунс, с которой открывается изумительно широкий вид на Ла-Манш. В этом месте берег представляет собой стену из меловых утесов высотой до ста метров, кое-где даже выше. Прибой шумит где-то там внизу, у подножия утёсов, но солёные морские туманы легко проникают на сушу, засоляя прибрежные земли на несколько километров вглубь. Ла-Манш у берегов Суссекса – самое туманное место в Британии, потому что южные и западные ветра постоянно нагоняют холодную океанскую воду, которая смешивается с более теплой прибрежной водой мелководий, порождая наши знаменитые туманы, будь они трижды неладны! Я видел с берега, как море до самого горизонта начинает дымиться, как закипающий адский котел, а через час туман уже стоит стеной до небес! Я возвращался домой, как будто продирался через мешок с мукой! А зимние шторма так и вовсе поливают эти земли солёными дождями. Ватсон! Мои пчёлы собирают пыльцу и нектар в радиусе двух миль, это я проверял, наблюдая за ними по всей округе. И пыльца, и нектар имеют примесь морской соли, что элементарно. Вы забыли, наверное, эпизод в моей книге «Практическое пчеловодство»[2], которую я вам дарил, но вряд ли вы обратили на него должное внимание, если только вообще потрудились прочесть эту книжицу. Я проследил вылет пчелиной матки с роем до фермы мистера Пиккенса, где она выбрала старое дерево с дуплом в зарослях малины. Не удержавшись, я сорвал несколько спелых ягод, бросил их в рот и тут же распахнул глаза от изумления. Малина была солёная, как рыба к пиву! Но уже через секунду эту соль смыл сладостный малиновый сок. Это было пикантно и по-своему весело. Я захохотал от удовольствия… Все растения-медоносы в наших местах напитаны солью, и пчёлы не виноваты, что у них получается неправильный мед.

Когда мы познакомились с мистером Пиккенсом поближе, а он уроженец местной деревушки Фулворт, тамошний учитель и занимается садоводством всю жизнь, он поведал мне забавную историю о переменчивости гастрономического вкуса публики. Его малину долгие годы никто не хотел покупать из-за солёного привкуса, хотя тот исчезал уже через секунду. Однажды ему довелось угостить своей солёной малиной самого́ архиепископа Кентерберийского, который сказал «Оу!» или «Эу!», или что-то вроде того на своем божественном наречии. И попросил добавки… После этого малина мистера Пиккенса стала пользоваться бешеной популярностью. На рынках Брайтона и Саутгемптона за неё платили вдвое больше против обычной малины, а лондонские гурманы присылали лакеев на ферму для того, чтобы те порадовали своих хозяев волшебной ягодой прямо с куста. Вы разумеете, Ватсон, к чему я клоню?

– Вы собираетесь повторить этот трюк с вашим мёдом? А вдруг архиепископ скажет: «Фу! Какая дрянь!» – вы к этому готовы, Шерлок?

– Готов абсолютно! Вы почти разгадали мою комбинацию, дружище, но она не может провалиться. Потому что вместо архиепископа я намерен угостить своим мёдом герцогиню Манчестерскую. Мы, англичане, сплошь снобы и смотрим на высший свет, чтобы обезьянничать с него всё, что только можно. Какой-нибудь владелец корсетной мастерской из Кэдоган-Плейса с задворок Белгравии заискивает перед обитателями Гросвенор-Плейс, смотрит сверху вниз на Слоун-стрит и считает Бромптон вульгарным. И все они притворяются людьми великосветскими и делают вид, будто не знают, где находится Нью-роуд. Как думаете, Ватсон, как давно вся Англия пристрастилась чаевничать в пять часов вечера, и кто тому виной?

– По-моему, Холмс, уже король Артур и рыцари круглого стола собирались на файф-о-клок и судачили за кубком чая о кознях злобной феи Морганы. Сколько помню себя, старая добрая Англия всегда со страстью предавалась пятичасовому чаепитию. Во всяком случае, в нашем доме это был священный ритуал. Мы, мужская часть семьи в лице отца и нас с братом Генри, пили чай с молоком, а наша мать, да будет ей земля пухом, по слабости здоровья покупала себе дорогие сливки с запахом, как она выражалась, божественной амброзии.

– Мы родились, Ватсон, в середине девятнадцатого века, и наблюдали одну и ту же картину, полагая её извечной. Мы думаем, что ещё Юлий Цезарь не вторгся в Британию, а полудикие бритты уже гоняли чаи, ну, если не китайские, то хотя бы травяные и ягодные. Детское восприятие некритично, а впоследствии мы не нуждаемся в пересмотре стереотипов. На самом деле, Ватсон, обычай пятичасового чаепития сложился в Англии за каких-нибудь четверть века до нашего появления на свет. Я наводил справки и оказалось, что герцогиня Бедфордская Анна Мария Рассел, наперсница королевы Виктории, первой завела в своём доме обычай легкого перекуса с чаепитием в пять часов дня. Так и пишут – первой! Вы можете поверить в такую чушь? Во всей стране, в миллионах семейств якобы никто до герцогини не догадывался, что попить чайку ближе к вечеру настоящее удовольствие и очень полезная вещь. Наверняка пили тысячи и тысячи раз, но это оставалось частным делом безвестных лиц. Когда же то же самое вдруг стала делать герцогиня Бедфордская, особа, приближенная к престолу, мы, нация снобов, во всех слоях общества тотчас воспылали жаждой соответствовать великой новой дворцовой моде! Почувствовать и попробовать себя в роли герцогини решили все и вся! Так Англия обрела свой древний обычай пятичасового чаепития, который, как все думают, застал на островах ещё Цезарь. И я намерен, Ватсон, неплохо поживиться на нашем снобизме, который никуда не делся. Только на сей раз великий свет, который зальёт всю Англию от Корнуолла до Оркнейских островов, вспыхнет в окнах дворца герцогини Манчестерской, храни её господь.

– Снова интригуете, Холмс! Причем тут ваша герцогиня? Что вас с ней связывает?

– Герцогиня Манчестерская обязана мне по гроб жизни! Заметьте, дружище, это её собственные слова, я их только повторяю. Однажды я выручил её из крайне неприятной истории, афишировать которую я не имею права. Поверьте, её судьба и даже жизнь висели на волоске, поскольку герцогиня была полна решимости покончить с собой, если дело обернётся к худшему. Но мне удалось обернуть его к лучшему, и герцогиня вышла сухой из воды. Она исполнена благородства и хранит чувство благодарности ко мне, Ватсон, о чём я сужу по милым поздравительным открыткам, которые герцогиня присылает мне на каждое Рождество с самыми тёплыми пожеланиями. Очень многие люди быстро начинают тяготиться чувством благодарности – оно их угнетает, потом начинает раздражать. Герцогиня Манчестерская тяготится совсем по другому поводу – она ждёт момента или случая, когда сможет отплатить мне добром за добро. Я не взял с неё никакой платы, по своим тогдашним соображениям, а она не хочет оставаться у меня в долгу навеки, о чём напоминает ежегодно. По возвращении из Америки, Ватсон, я намерен погасить вексель с моральным долгом герцогини, обратившись к ней с самой невинной просьбой. Вы уже догадались!..

– Вы попросите её пить чай с вашим солёным мёдом, Холмс?

– Непременно! Герцогиня будет рада удружить мне в таком пустячном вопросе, я в этом ни секунды не сомневаюсь. Все её гости будут пить пятичасовой чай с моим мёдом и выслушивать её дифирамбы новому необычному лакомству. Через две недели на мою пасеку станут приезжать экипажи с вензелями аристократов на дверцах и забирать мед бочонками. Потом потянутся повозки попроще, наконец, слетятся выжиги-перекупщики, которым я не намерен уступить ни пенса от своей справедливой цены. Герцогиня, вот увидите, поднимет медовую волну не хуже архиепископа! Но я, поверьте, не сижу сложа руки и не уповаю на чужие милости. Знаете, в чём особенность пчелиного воска с моей пасеки?

– Воска? Вы спрашиваете меня о воске? Ха-ха!

– Обычный воск имеет желтоватый или кремовый оттенок, Ватсон, но может быть и коричневатым. Мой воск сияет белизной благодаря все той же морской соли.

– И что с того?

– В паре кварталов от нас, на Марилебон-роуд, расположен музей восковых фигур мадам Тюссо. Я показал им свой воск – они законтрактовали сразу весь объём текущего и будущего наличия моего воска на пять лет вперёд с правом продления договора ещё на пять лет по цене, которую я им назвал, ни секунды не торгуясь! И потирали при этом руки от удовольствия. Потому что мой белый воск идеально подходит для лепки восковых фигур, особенно лиц из высшего европейского общества. Они сравнивали его с каррарским мрамором! Обычный воск им приходится обесцвечивать путем химической переработки, при этом качество воска сильно падает. Мой воск для них настоящая находка! Они создают сеть филиалов своего музея в европейских столицах и остро нуждаются в производственном материале. Посмотрите, дорогой Ватсон, у меня уже выросли за плечами пчелиные крылья, чтобы я мог воспарить? Простите, что я расхвастался, но с кем же мне ещё поделиться хорошими вестями, как не с вами, друг мой?

Не успел Ватсон ответить, как с улицы в окно постучали каким-то мерзким костяным стуком. Поскольку окно находилось на втором этаже, дотянуться до него с тротуара было без лестницы невозможно. Друзья, как по команде, удивлённо повернули головы и удивились ещё больше. Большая чёрная птица стучала клювом по стеклу, усевшись на карниз. Стук был настолько мощным, что напоминал битьё молотком по камню мостильщиками улиц. Стекло только что чудом не разлеталось вдребезги.

– Это же ворон! – воскликнул Холмс. – Какого чёрта он приперся? Миссис Хадсон устроила кормушку для птиц? Ничего не понимаю. Смотрите, Ватсон, он совершенно не пугается меня! Неужели это ручной ворон, улетевший из хозяйской клетки?

Ватсон подошел к окну и вгляделся.

– Он точно не дикий, – сказал доктор. – Посмотрите, у птицы на лапке какая-то ленточка. А на ленте какие-то знаки… Быть может, это птица из зоопарка? Сбежала из вольеры?

– Сейчас узнаем, – сказал Холмс и поднял оконную раму, мешавшую ему рассмотреть детали. – Прошу, мистер ворон!

– Вы с ума сошли, Холмс! – нервно вскрикнул Ватсон. – Ворон, влетевший в дом, приносит смерть!

– Джон, успокойтесь, дорогой, – миролюбиво сказал Шерлок. – Не поддавайтесь суевериям! На ленте написано Хугин. Наверное, это имя ворона или его хозяина.

До этого момента птица хранила молчание, важно и гордо, с видом лорда на похоронах, выступая по подоконнику. Как только прозвучало Хугин, ворон распахнул клюв и принялся истошно каркать, чем привел Ватсона в ещё большее замешательство.

– От него веет стужей смерти, – сказал бравый доктор. – А Хугин, если я не ошибаюсь, имя вещего ворона, который служил скандинавскому богу Одину.

– Тогда всё ясно, – сказал Холмс. – Этот ворон живет в Тауэре! Королевская птица! Она занесена в крепостную ведомость, как гарнизонный солдат, под собственным именем. Вот откуда ленточка на ноге! Её кормят каждый день за счет казны, как и других её собратьев, мясом и кровью, чтобы они оставались в Лондоне как залог благополучия империи! Опять суеверие, Ватсон! Только теперь в ранге государственной традиции. В Вестминстере считают, если в Тауэре останется меньше шести воронов, Британская империя погибнет. Поэтому птицам подрезают маховые перья, чтобы не могли улететь, но наш герой долетел до Бейкер-стрит и выглядит очень браво. Представляете, Ватсон, сколь глупы наши враги? Они бессчётное множество раз воевали с англичанами и несли страшные потери в этих войнах, тогда как прикончить нас может кто угодно и когда угодно. Для этого довольно похитить из Тауэра несколько чёрных птиц или же отравить их, главное, чтобы их осталось меньше полудюжины. После этого от величайшей мировой империи, над которой никогда не заходит солнце, останутся одни руины!

– Nevermore![3] – хриплым простуженным басом каркнул Хугин, словно отвечая Холмсу.

От неожиданности приятели опешили.

– Это, часом, не мой братец Майкрофт в обличье ворона? – пошутил Холмс, приходя в себя. – С него станется.

– Вы правы, Холмс, это ворон из Тауэра. Теперь я в этом не сомневаюсь. Эти птицы не хуже попугаев могут копировать человеческую речь, когда слышат её постоянно. Но я не люблю ни Тауэр, где витают тени палачей и их казнённых жертв, ни тем более его воронов, поскольку насмотрелся на этих тварей в Афганистане и знаю, на что они способны. Со мной в госпитале в Пешаваре лежал изрубленный саблей офицер, который потерял ещё и глаз. Этот глаз вместе с веком ему выклевал ворон, когда бедняга валялся на поле боя, истекая кровью. У него были кровавые струпья на ладонях, которыми он защищал от страшной птицы свой последний глаз, а ворон клевал и клевал. Офицера спасли подоспевшие санитары. Вороны не ждут смерти раненого, а рвут его плоть, пока она ещё жива и наполнена горячей кровью. Когда в июле 1880 года мой полк был разбит афганцами в злополучной битве при Мейванде, мы потеряли убитыми половину личного состава и ранеными ещё треть. В том числе мне прострелили плечо и задели подключичную артерию, так что я чудом не скончался от потери крови. Зайди пуля на миллиметр ниже, она бы разорвала сосуд надвое, и всё… При этом на каждого погибшего англичанина приходилось три-четыре убитых афганца, так что на поле боя совокупно валялось порядка десяти тысяч трупов и несколько тысяч раненых, а также тысяч пять убитых лошадей. Целые горы мяса! А над полем битвы крутилась туча стервятников, застилавшая небо, начиная с огромных белоголовых грифов и кончая пустынными воронами. Они не ждали, пока стихнут последние выстрелы, а спускались и приступали к пиршеству там, где видели верную поживу. Я тоже стал бы их добычей, когда бы не преданность и мужество моего ординарца Мюррея, который перекинул меня через спину вьючной лошади и ухитрился благополучно доставить в расположение английских частей. А тамошние вороны настолько умны, что всегда следуют за армейской колонной, стоит только ей выступить из военного лагеря. Они знают, что пожива будет, и могут неделями сопровождать войска в ожидании боя, который для них всегда как приглашение на обед в королевском дворце. Вот почему я вздрагиваю от отвращения, когда вижу этих падальщиков в Лондоне и где угодно. И от Хугина нам не приходится ждать ничего хорошего. Давайте, Холмс, прогоним эту тварь!

– Nevermore! – злобно каркнул Хугин, словно отвечая Ватсону.

– Он безобиден, – сказал Холмс. – Общее правило таково: чем страннее случай, тем меньше в нём оказывается таинственного, а логика, как сказал один умник, – это меч, которым мы поражаем древние суеверия. Логика подсказывает мне, что старина Хугин ждёт от нас подачки, как он привык получать в Тауэре от зевак.

– Nevermore! – каркнул Хугин.

– Вот заладил! Ватсон, если вас не затруднит, спуститесь к миссис Хадсон на кухню и попросите что-нибудь подходящее для этого джентльмена. Наш пудинг его точно не интересует, иначе бы он давно принял участие в нашей трапезе.

Но Хугин не стал дожидаться угощенья, а больно клюнул Холмса в средний палец и улетел, не прощаясь, чисто по-английски.

– Настоящий солдат! – сказал Холмс, потряхивая кистью руки. – Он знает, что в казарму нужно вернуться до вечерней поверки.

– Какой зловещий гость! В нём я древний ужас слышу – птица ты иль дух зловещий? Дьявол ли тебя направил, буря ль из подземных нор занесла тебя под крышу? Мне расхотелось в Америку.

– Скажите, Ватсон, вам не случалось видеть сон, будто вы съедаете книгу?

– Книгу? В самом деле?

– Даже не отвечайте! Ручаюсь, что вам такого сна не выпадало, а иначе, дружище, вас бы тут не стояло. Потому что древние греки верили, что видеть во сне поедание книги означает денежный доход для учителей и скорую смерть для всех остальных. Раз вы не учитель и до сих пор живы, дорогой Ватсон, значит, говорит мне дедукция, вы этот сон пропустили, чему я только рад.