Гридя – вдовий сын

Столица, до этого пребывавшая в беспечно-веселом настроении, приуныла. Не стало больше бойких сходок по вечерам за воротами, умолкло чихание от табаку, и в жмурки больше не играли. Улицы запустели, стройка мокла и таяла, словно кусок сахара, на который капнули водой. Люди сначала будто рассердились, потом приуныли, архитекторское падение безотрадно подействовало на их нервы.

Возник вопрос: а что же помощники Кузьмина? Они-то полгода, пока шло строительство, делом занимались или по сторонам глазели? Пусть бы и завершали начатое.

Начались посылы и расспросы с целью выяснить их квалификацию, но так ничего и не дознались. Порученцы оставались немы как рыбы, и на все вопросы отнекивались, ссылаясь на подчиненное свое положение. Пробовали споить их, но те водку пили, а работать без Кузьмина все равно не соглашались. Уверяли, что все сделают неправильно и выйдет из того еще хуже, чем было прежде.

К просьбам, мольбам и двойному вознаграждению остались глухи.

Строительство окончательно встало. Неизбежно требовалось принять какое-нибудь решение.

– Что же теперь делать? – спросил тихо Томило голосом, полным отчаяния. – Что же делать? Бросать на полдороги нельзя. Иначе все насмарку… Деньги ведь немалые на водопровод потрачены. Как же быть?

Он отхлебнул большой глоток квасу, ставшего уже теплым, и закашлялся.

Григорьев посмотрел на него внимательно. Покачал головой, тоже отпил квасу, отер тыльной стороной ладони губы.

– Я тебе скажу одну вещь, – обратился он к Томило, сохраняя на лице серьезное выражение. – Изволь, решение этого дела имеется. Так и быть, тебе скажу. Есть одно средство, да больно хлопотное. Но все это ерунда, глупо и нерационально нам отказываться от такого случая. Так на совете и порешили. И даже кум мой, Феноген подтвердил потом, что дело верное, хоть и непростое. Сказано, надо решать, так давай решать!

– Чародейство какое? – поинтересовался Томило, пригибая и вытягивая голову.

– Навроде того. Стало нам доподлинно известно, что в Ирейской земле растет чуднóе дерево. На нем яблоки, да не простые, а волшебные. Сказано было, кто яблоко то съест, на десять лет помолодеет. И умом и телом. Совет, значит, и придумал – яблок волшебных достать и мастеру-зодчему, чтобы его вообще не пускали бы в помещения, где есть лестницы, дать покушать. Через это самое он водопровод и достроит. Лишь бы снять с казны эту тяжелую обузу.

– Как это и умом и телом? – не понял Томило.

Иван закатил глаза и подвигал ими закрытыми из стороны в сторону.

– Экий ты недогадливый, кум! Ежели к примеру, был ты, скажем, шорником, лет эдак двадцати, и, например, опять же, сломал ногу. Оступился в канаву, или батогами тебя отходили за какое-нибудь прегрешение, в котором ты был уличен, – терпеливо объяснил он товарищу. – Съешь ты яблочко молодильное и станешь вскорости после того десятилетним отроком. Про ремесло шорное все, конечно, перезабудешь, зато нога срастется как новенькая.

– Ерунда какая-то, – Томило смотрел на него недоверчиво, – Как же мастер-зодчий в таком случае водопровод достроит? Когда на десять лет омолодиться и ремесло архитектурное забудет?!

Иван Григорьев посмотрел на собрата укоризненно.

– Сам посуди, Томило, можно же не все яблоко кушать, а только половину или четвертушку. Десять подели на два, сколько получается? Вот то-то. Чай, найдем ножичек, чтобы яблочко разрезать.

– Как это я сам не догадался? – отвечал Васильев. – Но постой, не та ли это Иерейская земля, что лежит на Латырь-острове, где живут, как сказывают, мертвые души и демоны? Там, куда можно войти, но откуда нельзя выйти, пока не выпустят тебя сами обитатели окаянного места? Помнится, я слыхал, как сказывали, что у Хавроньи Потаповой, пропал новорожденный ребенок, и она во сне видела, что живет он в Ирее и играет с молодильными яблочками. А потом нашли этого ребеночка в канаве со свиньями совсем мертвого. А вот еще купец в Медыне сказывал, что на том острове один день за сотню лет идет. И если попадешь ты на тот остров и воротишься, то не узнаешь никого, потому что все твои родичи к тому времени умрут. А еще говорят, что кто на ту землю ступит, у того дьявол душу возьмет, а вместо нее нечистую душу оставит. И живешь ты с проклятой душой всю жизнь, а как помрешь, то черти тебя прямиком в ад тащат.

– Ну мало ли что люди болтают. Языки у некоторых как помело. Где это видано, чтобы в какое-то место прийти было можно, а выйти оттуда нельзя? Да и про демонов это Хивря преувеличила. С ее речей бестолковых и без того полгорода смеется. Выдумает тоже! А купец твой пьяница и бродяга, зальет глаза и рассказывает байки, а все уши развесили. Ты мне  лучше присоветуй кого-нибудь побойчее для похода. Ты ж у нас по казарменной части. – Томило и вправду ведал хозяйственными делами холмогорской дружины, регулярного войска, квартировавшего на выселках. – Есть у тебя кто на примете?

«Кого же послать? – размышлял Васильев. – А ежели самому поехать? Собрать лучших людей и возглавить, все почести опять же себе присвоить…», – в счастливом исходе дела, если отряд будет под его руководством, Томило не сомневался.

Дьяк задумался. Кружка с квасом почти опустела. Внутри нее нашла пристанище большая навозная муха.

«Возглавить-то можно, а ну как правду про Ирей говорят? Надо это дело обдумать, да времени нет… А куда мне! В такую даль тащится, к дьяволу на рога. Костей потом не соберешь. Бестолочь какая, черт меня возьми, что выдумал!»

И Васильев, ломая голову над теми, кого можно послать в столь опасное путешествие, уставился в стол. На ум никто не приходил. Разве только… А что если… И он вспомнил имя отрока из холмогорской дружины, о чьей храбрости и доблести шла слава по всему городу и за его пределами… Вот его-то и послать за яблоками!

– А, летаешь тут, каналья! – хлопнул он ладонью по мухе, имевшей несчастье попасться ему под руку. – Гадость этакая!

Муха упала на спину и отчаянно зажужжала, тряся ногами. Томило смахнул ее со стола.

– Правда твоя, кум, есть у меня человек на примете, – заговорил он и лицо его прояснилось. – Почище него никого тебе не найти. Зовут его Всеслав, а отцом его был Аггей Радимов, ты должен его помнить. Здоровый такой мужик, сапожную мастерскую в Черепичном переулке раньше держал.

Аггея Радимова Григорьев не помнил, но Томило он об этом не сказал. Какая в сущности разница? Главное, что человек для серьезного дела найден. Кивнул и повторил про себя имя – Всеслав Аггеев сын.

Двое мужчин, решив так удачно дело, осушили, наконец, кружки с квасом, отерли бороды и поспешили прочь из харчевни.

Глава 2. В казармах

На следующее утро Иван Васильев на тарантасе, запряженном тройкой лошадей, покатил в казармы, где квартировала городская дружина.

Морковно-красный солнечный шар дотронулся макушкой до небесной лазури. Он всплыл из-за городской стены, убавляясь и переливаясь в золото. Черепичные холмогорские крыши заискрились, заиграли под его лучами. Утренняя роса висевшая в воздухе хрустальными каплями вспыхнула, протянулась широкими белеными холстами сквозь улицы. Холсты понемногу истаяли, потускнели и через мгновения от них уже ничего не осталось. Воздух нагрелся моментально, обещая теплый день.

Казармы стояли на четвертьчасовом расстоянии от города и являли собой большие желтые здания без всякой архитектуры. В них могло поместиться до тысячи человек. Вкруг казарм зеленели под солнцем бархатные бескрайние луга.

Всеслава Аггева дьяк нашел на поле за бараками. Тот понарошку рубился на саблях с шустрым отроком, примерно одинакового с ним роста и телосложения, с бойкими черными глазами. Оба фехтовали знатно.

– Кто это с ним? – спросил Григорьев казачка, проводившего его к Всеславу и указавшего на него.

– Мухомор, Сеславу братец названный.

Проговорив это казачок опрометью кинулся во двор, а дьяк идучи величавой поступью к мнимым дуэлянтам, мысленно радовался тому, что не подвел его Томило. Аггеев сын по роже посмотреть – молодец молодцом, румяный, грудастый. И красив, и проворен, и весел, и дерется как заправский вояка. Такой-то ему и нужен! И Мухомор хорош. Пожалуй, решил про себя Григорьев, пусть в Ирей и Мухомор едет. Вдвоем им веселее будет.

Отроки еще издали заметили Васильева и сразу же догадались, что это гость особый и явился в такую рань по какому ни на есть значительному делу.

– Погляди, Всеслав! – проговорил Мухомор, обращаясь к сопернику и указывая головой в сторону дьяка. – Какой павлин к нам пожаловал.

Всеслав скосил глаза и усмехнулся.

– Это, братец мой, – сказал он, – наверняка советник из города, или важный член какого-нибудь важного учреждения. Или генерал. Вишь какой представительный человек и как великолепно вышагивает. Разрази меня гром, если бы в Холмогорах был князь, я бы решил, что это он и есть.

Они опустили оружие и поджидали Васильева. Тот, заметив это, зашагал быстрее. Подошел, склонил чуть голову и, растянув губы в сладкой улыбке, произнес:

– Весьма рад знакомству, дьяк из городского совета Иван Васильев.

– Всеслав Аггеев сын, сотник! – ответил Всеслав и показал на друга: – А это Мухомор, из нашего полка.

Приветствие прозвучало несколько натянуто. Всеслав размышлял что могло понадобиться государственному лицу от дружинников. Беспокойные думы сменяли одна другую в его горячей голове. Мелькнула зловещая мысль «Уж не война ли?», но он отогнал ее от себя, рассудив, что случись война, дьяк пришел бы не к нему, а к его начальнику, или к начальнику начальника. Всеслав не помнил, когда в последний раз в Холмогорах происходила война. Он читал о прежних междоусобицах в книгах, но на своем веку видеть их не приходилось. Воевать было не с кем, не было и предмета, по которому могло произойти разногласие. В Великой Долине долгие годы царил мир и взаимопонимание.

– Нет ли тут укромного места для беседы, без лишних людей? – спросил Васильев, оглядываясь. На лугу кроме них никого не было, только под сенью липы лениво развалились козы, да вдалеке паслось коровье стадо.

Всеслав задумался, за него ответил Мухомор:

– Вон в трапезную пойдем, завтрак кончился, до обеда далеко. Там нас никто не отвлечет и не побеспокоит.

Все трое, согласно кивнув, последовали в трапезную, иначе столовую. Отроки шли впереди, Иван Васильев позади, ему с его внушительными объемами тяжело было поспевать за резво шагающими юношами, и он горько, но дружелюбно вздыхал, давая понять, чтобы они сбавили скорость, но те намеков не понимали и продолжали нестись.

Столовая и вправду оказалась пустой. В длинном полутемном помещении, стены которого украшали подсвечники со вставленными в них свечами, лепные зайцы и утки, они опустились на лавку.

– Я не стал бы вам докучать, но крайняя нужда вынуждает, – начал Васильев. Он не стал тянуть кота за хвост и перешел сразу к делу. – Надо, голубчики, съездить в одно место и набрать там яблок. Фрукты, видите ли, это не простые, а, кхм, – от усилия говорить просительно и заискивающе, тоном, каким дьяк изъяснялся крайне редко, у него запершило в горле. Он прокашлялся и продолжил, – …а волшебные, и нужны они не просто так, и не для забавы, а чтобы вылечить архитектора Кузьмина, слыхали, наверное, какая беда с ним приключилась? С головой его, в том смысле… Так вот, знающие люди рассказали, а городской совет, выслушав их внимательно, утвердился  во мнении, что яблоки способны исцелить зодчего, и он сможет закончить строительство, кое об эту пору стоит заброшенным и почитай пришло в негодность.

Речь получилась маловразумительная, словно он оправдывался. И льстивая… Лечебные яблоки, дальняя дорога, осталось только сказать про червонную даму и казенный дом. Впрочем, в казенном доме они как раз сейчас и находились. Васильев и сам понял, как нелепо выражался, но было поздно. Не говорить же теперь наново. Вот это уж еще глупее! Он умолк и поглядел на отроков. Те слушали не проронив ни слова, только когда он упомянул про мастера-зодчего, оба, как по команде кивнули головами. Кто ж не слыхал про историю с Иевом Кузьминым!

Однако же, в голове отроков бродили и другие мысли. «Что-то темнит наш дьяк, – соображал про себя Всеслав, – говорит так, словно дело на три копейки, а копни поглубже, там, глядишь, и рубль, а может и все десять целковых. Опять же, куда ехать? Почему молчит о том, где яблоки растут. Надо думать, если б где-нибудь в Гнилом лесу или на реке Смородине, он бы и сам за ними съездил… с товарищами из управы… нет, что-то тут не так, какая-то тут запутанность и махинация. Но тем лучше для нас».

Читатель, наверное уже догадался, что Всеслав был охоч до всякого рода приключений и авантюр, и только и ждал, когда ему подвернется какой-нибудь интересный случай.

Мухомор длинно рассуждать не умел, и решил про себя, что яблоки растут в частной собственности, и согласия рвать их от хозяина, вероятнее всего, не добились. Потому и требуется особая миссия из располагающих нужными для того способами, средствами, умыслами и уловками людей. Некоторые из этой миссии, вполне возможно, не вернутся, за тем и пришел Васильев. Где еще найти ему резвецов для опасного поручения!

– Мне кажется, вы обратились по адресу, – проговорил Всеслав, выходя из задумчивости и подмигивая Мухомору. – Не буду делать вид, будто понял, о чем идет речь. Особенно не вник, где растут яблоки. Но, главное, думаю, усвоил, – он старался говорить со значением в голосе, по-деловому, – вам нужны отважные смельчаки, удальцы и храбрецы, а мы как  раз такие и есть. Мы вам докажем, на что способны, уж будьте покойны. Скажите внятно, что надо делать, и мы сделаем, хотя бы нам пришлось для этого спуститься в ад к чертям.

– Благодаренье богу, – произнес Григорьев со вздохом облегчения. – Я знал, что могу на вас положиться. Мне вас так и рекомендовали, теперь-то я доволен. Дело и вправду не так просто, как мы думали. Вот тут вот у меня карта, прошу взглянуть.

На дубовом, выскобленном до блеска столе, он развернул свиток, который прежде того вытащил из широкого рукава, расправил его по углам, придавил кулаком с одного конца.

– За карту калика перехожий ручается головой – сам, говорит, чертил, сам и ходил ногами по начертанному. Вот здесь, – Васильев поводил пальцем по шершавой бумаге, – дорога прямоезжая. По ней обыкновенно купцы путешествуют, да мужики туда-сюда по ярмаркам снуют. А теперь вот и вы, удальцы-молодцы, поскачите. Ежели ехать прямо и никуда не сворачивать, через двадцать пять дней приедете к морю Алатырскому. На море переправа. Как скоро переправитесь на Латырь-остров, тут вам и Ирейская земля. Там отыщите яблоню. Калика на том острове не был и не знает, где в точности она растет. Но клянется, что дерево есть, и яблоки на нем круглый год висят. Сорвете несколько, чтобы с запасом, не дай бог по дороге растеряются, и привезете домой. Тут уж мы ими мастера и накормим. А то не ровен час окочуриться, – повторил, вздыхая, Васильев пророчество о близкой смерти Кузьмина. – Яблоки есть нельзя, козленочком станешь, – дьяк хихикнул. – Шучу, шучу! Не станешь. Яблоки те волшебные, каждый кусок человека на год омолаживает, а целиком яблоко – на десять лет.

– Неужто на десять?! – воскликнул Мухомор. – Каково! Я знаю пару стариков, которые дорого бы дали за такие яблоки.

– Да ну, это вряд ли, – заметил Васильев, – от яблок не только тело, но и ум молодеет. Мудрость за долгое время накопленная, фьють, – он сделал жест рукой, – сама собой исчезнет-испариться. Всему, чему учился, придется учиться заново.  С другой стороны, если был ты дураком всю свою жизнь и дожил до старости, то какая тебе и другим вокруг тебя разница, ежели и дурость твоя на десять лет помолодеет? Да, за деньги не переживайте, – добавил он, вновь принимая строгий и серьезный вид – снабдим вас в необходимом количестве! Только, чур, не шиковать особо. Средства казенные, любят счет и бережливость.

– Что ж и архитектору нужно будет заново учиться? – не унимался Мухомор.

– Архитектор давно умный, лет десять, а может и того больше. И все чертежи его у нас сохранились. Посмотрит на них, сразу все поймет. Мудрость – не селедка, ежели однажды постиг ты ее, уже не протухнет. Ученый человек любую книгу разберет, хоть по водопроводным наукам, хоть по сапожным. Я это так понимаю…

Пока Иван рассуждал с Мухомором, Всеслав разглядывал карту. Латырь-остров с молодильными яблоками отделяли от Холмогоров дремучие леса и широкие поля. Дорогая прямоезжая извивалась между них словно горох между плетней.

– Путь до Ирея не ближний свет, – заметил Мухомор.

– Да и работенка не из легких, – подхватил Всеслав, – вдвоем тяжело нам будет управиться.

– Возьмите с собой еще народу, – ответил Васильев, – столько сколько потребуется. Насчет количества человек оговорок не было.

Аггев сын кивнул.

– Добро, быть по сему.

Еще помолчали. Дьяк снова ткнул пальцем в карту.

– На полдороге придете в Медыню. Тамошний князь, хоть и самодур, и угнетатель, а все же Холмогорам союзник. У него смените коней, наберете провизии. Верительные грамоты подготовлены, – из рукава он выудил еще один свиток и передал Аггеву сыну. – Питание на подножном корму. Ничего? Да, я думаю, ничего страшного, с голоду не помрете, чай не дети малые, добудете себе пропитание, а коням – трава, да листья с дерев, этого добра везде хватает. И вот еще что…, – он покрутил ус, пригладил его к щеке, сказал небрежно, глядя куда-то в сторону. – С нечистью, если на пути встретится, не связывайтесь. Станут вас бесы и враги рода человеческого дразнить и подзуживать, вы им не отвечайте. Ехайте себе и ехайте, словно бы вам дела до них нет, они и отстанут. Ну, все поняли, молодцы?

– Так точно, все, – громовым голосом ответил Всеслав. – На нечисть внимания не обращать, в разговоры не вступать, от сношений уклоняться, с пути законного не сходить, еду отыскивать по возможности.

А Мухомор в душе порадовался, он давно хотел испытать себя в борьбе с каким-нибудь лешим или чертом, однако же в Холмогорах возможности все никак не представлялось.

– Ну с богом, – сказал Иван, сворачивая карту и вручая ее Всеславу, – На вас, голубчики мои, вся надежда. Как вернетесь, сразу ко мне на двор. Не мешкая! И помните: дело государственной важности!

Глава 3. Красна дорога ездоками

Проводив дьяка, отроки заходили по всем комнатам и стали думать, что делать дальше. Требовалось собрать команду надежных людей. Всеслав решил, что сам займется этим. Семи человек, считая с ним, будет вполне достаточно. Выступать, положил он, надо как можно скорее, не откладывая! Прямо на следующий день, на рассвете.

Мухомор ему не перечил, завтра так завтра, никаких важных дел ни на завтра, ни на послезавтра, ни даже на неделю вперед намечено у него не было; объявил, что доверяет Всеславу, кого бы тот не выбрал с ними в дорогу, и отправился к себе, собираться.

Всеслав покрутился еще в столовой, походил, размышляя и стараясь сдержать пылающий в груди огонь. Он был горд, что доверие начальства возложило ответственное поручение на него! Как там сказал дьяк? «Дело государственной важности!» Точно каленым железом выжег.

Разумеется с собой брать надо самых надежных людей, – рассуждал Всеслав, шагая к казармам, – таких, на которых всюду и везде можно положиться. Много ли наберется верных сердец? Ну, положим, один уже есть. Мухомор – товарищ с самого детства. А кто еще? Искрен? Да, можно и его. Он хоть и укладывает тщательно волосы и обливается розовой водой, словно кисейная барышня, но ратное дело знает лучше многих. Дубыню с Горыней? Уж их-то обязательно! Сразу два человека прибавилось к отряду. А ну как откажутся братья, кого взять на замену? Да нет, врешь, от похода в Ирей они не отступятся. Сам бы он ни за что не отказался от поездки к морю Алатырскому, даром что не курорт там, а край неведомый и оттого, наверное, грозный и опасный, но одновременно и притягательный… Так! Четверо уже. Кто станет пятым? Вавила? Нет, Вавила на прошлой неделе сломал руку, когда упражнялся в фехтовании… С кем же он рубился? Не с Мухомором ли? Да, точно, с ним самым. Защищаясь от атакующего и отходя назад, Вавила оступился и со всего маху ударился оземь, словно Финист Ясный Сокол, но не грудью, а широченной спиной. Его правая рука, в которой был зажат деревянный палаш, и подломилась. Горемыка взвыл от боли! Кто ж его Финистом тогда назвал? – Всеслав задумался и почти сразу вспомнил. – Перемысл вот кто! У него на всякий случай выражение меткое припасено. Пожалуй, решил Всеслав, позову и Перемысла.

Седьмого участника он так и не сыскал, и решил, что имя придет само по себе, в тот самый момент, когда меньше всего думаешь.

***

Искрена Всеслав нашел на заднем крыльце, который иные называли балконом, вероятно из-за того, что оно выдавалось наружу и было окружено перилами с толстыми низенькими колоннами. Крыльцо было приделано к казарменному зданию с изнанки, то есть с заднего фасада, выходившего на поля и огороды. Облокотившись на перила и свесив верхнюю половину тулова, Искрен беседовал с кем-то стоящим внизу.

Не иначе как с девицей толкует, – подумал Всеслав и прислушался.

И, действительно, слышался женский голос.

– Ты меня, душа моя, не бойся! – говорил он ей негромко и держа за руку, – я нарочно пришел сюда, чтобы поговорить с тобой наедине. А то набегут сейчас, анафемы, и слова не дадут вымолвить, то одно им, то другое.

Крадучись, стараясь остаться незамеченным и не вспугнуть голубков, Всеслав обошел крыльцо и выглянул, ему хотелось узнать, что у Искрена за подруга, красавица или так себе. То была смуглая прелестница, чернобровая поленица, из девиц, что наравне с юношами служат в городской дружине.

«Может быть, и правда, что ты нарочно пришел на меня поглядеть, – думала про себя поленица, – да только у тебя таких, как я, беда сколько. Сама, кажется, знаешь, что дело добром не кончится, а сил недостает не бегать на свидания».

– А, вот ты где! – воскликнул Всеслав, обнаруживая себя и выходя из тени на свет божий, – А я тебя везде ищу.

Девица отдернула руку и покраснела, Искрен расплылся в улыбке.

– Что ж меня искать, клянусь богом, вот он я, весь тут. Я в этот час всегда с Машенькой на заднем крыльце, правда, милая? Стоим тут, птичек слушаем, ароматы сладкие грудями вдыхаем, на гусей любуемся.

Навстречу с луга бойко шли гуси и молодые нежные как пух гусята.

– Дело до тебя есть, – сказал Всеслав и сделал знак глазами, чтоб Искрен спровадил Машеньку. Говорить при ней ему не хотелось. Лучше обойтись без ненужных свидетелей.

Тот понимающе кивнул.

– А что, милая, – обратился он к девице, ища и не находя ее руку, – не заждались ли тебя подружки?

Машенька посмотрела на Искрена, потом на гусей, показала на них и звонко захохотала.

– Хап… хап… хап… – частили гуси, вытягивая шеи и кося глазами на девицу.

– Гуси-гуси, га-га-га! – воскликнула Машенька и протянула свои тонкие белые пальцы к гусятам.

Гусята заволновались, сбились в кучу, одни наступили на других, и все вместе побежали к родителям. Гусыня расставила крылья, согнула шею и с грозным шипением двинулась на Машеньку.

Машенька пискнула и бросилась наутек. Гусыня за ней. Машенька оглянулась, вскрикнула громче, в ее глазах застыл ужас. Казалось, что за ней гонится тысяча чертей.

– Куда ты, милая, – только и успел крикнуть вдогонку Искрен. – Убежала… Какая трусиха. Гуски испугалась. Ну вот, пожалуйста, – повернулся он к Всеславу, обрадованный, что не пришлось самому прогонять Машеньку, – валяй, что у тебя за дело.

И Всеслав рассказал в подробностях о возложенной на него миссии.

***

Наказав Искрену встретить его у городской заставы в шесть утра – на это время был назначен отъезд – Всеслав отправился на поиски Перемысла.

Перемысл был высоким, крупным детиной с русыми волосами, подстриженными в кружок, и мечтательным взглядом. Всеслав нашел его на крыльце казармы, он сидел под старой развесистой шелковицей и записывал в тетрадку только что сочиненные куплеты. Губы и подбородок его были выкрашены в лилово-синюшный цвет. Рядом лежала палка, которой он сбивал переспевшие шелковичные шишки.

Игра на гуслях и пение были любимыми занятиями Перемысла. Он предавался им в любую свободную минуту. В искусствах его часто сопровождал верный пес Полкан. Дворняга, которая, по уверению Перемысла, была помесью борзой, повсюду таскалась за ним и выла, когда тот слишком сильно ударял по струнам.

– Стихи слагаешь? – спросил Всеслав, подходя к крыльцу. Преданный Полкан лежал под деревом и лениво грыз кость.

– Служебное время кончилось, можно и творчеством заняться, – проговорил музыкант. В голове у него, как обычно, звучали обрывки мелодий. – Да ты садись, не тушуйся. Но петь не проси, ей-ей, сегодня не в голосе.

Всеслав ухмыльнулся, похлопал отрока по плечу и сел, широко расставив ноги.

– Слушай сюда и не перебивай…, – сказал он, а затем поведал ему всю ту историю, с которой наш читатель уже знаком.