Космический маразм

Он запрыгнул в кабину и крикнул:

– Полетели отсюда!

Потом переключил передачу, газанул и выпустил пар из свистка. Пар вырвался из боковых бойниц мощной толстой струёй и отбросил Рубеля и Моргена прочь. А Семён на своём верном коне взвился в небо и направился в сторону дома. Выпить ему отчего-то расхотелось.

Сначала всё шло хорошо. Под панорамным днищем трактора проплывали речка, деревца и домики. Затем они вдруг потеряли резкость и превратились в сплошную белую мглу. Она быстро окружала Семёна, проникая внутрь кабины и застилая всё вокруг. Он уже и руки свои разглядеть не мог, не то, что лобовое стекло.

– Что же это творится-то, ёшкин кот?! – воскликнул он и вдруг понял, что лежит на больничной койке, притянутый к ней тугими ремнями. В тело впивались жгут проводов, несколько капельниц и шлангов, по которым текли разноцветные жидкости, а дышал Дудиков через прозрачную маску, которая прилепилась к его лицу, шевелясь и похрюкивая.

– А ну отпустите меня! – завопил Дудиков, но из маски ему в рот хлынула противная густая слизь, и он вынужден был умолкнуть.

Он задёргал руками, завращал головой, осматриваясь. Справа от койки возвышалась стойка с медицинскими приборами странного вида, на которых было написано «искусственная почка», «искусственные лёгкие» и «прочие искусственные органы». Слева на невысоком столике лежал поднос с инструментами.

Тем временем к Семёну, который энергично извивался на своём ложе, приближались три фигуры. Впереди шла незнакомая светловолосая девушка в белой шубке, которая держала в одной руке розовый зонтик-трость, а в другой – огромный шприц, заполненный чёрной жидкостью. Чуть позади и справа за ней следовал синий Рубель, направлявший в сторону Дудикова украшенный стразами автомат Калашникова, а ещё дальше и слева – полупрозрачный Морген, который выпустил из своего тела пару десятков дымчатых щупальцев и шевелил ими в воздухе, словно волосами.

Девушка поднесла шприц к пятке Семёна и произнесла высоким капризным голоском:

– А кто тут у нас пациент и не лечится?

– Что вы там делаете?! – выкрикнул Семён и, вложив все силы в правую руку, попытался вырваться из пут. Ремни растянулись, словно резиновый жгут, и отбросили руку обратно к койке.

Тогда Семён прибегнул к левой руке, резко рванувшись в сторону и ухватив за край поднос с инструментами. Поднос полетел вперёд, прямо к блондинке, перевернувшись в воздухе и осыпав её градом скальпелей, клещей и шприцов. Инструменты вонзились в её тело в самых причудливых местах, и она отлетела назад, рухнув на спину.

– К чему противиться напрасно? – пропел сладким голосом Рубель. – Мы вам желаем лишь добра. Быть нам соперником опасно – не доживёте до утра…

Однако в следующее мгновение в Рубеля полетел ящик с надписью «Прочие искусственные органы». Раскрывшись в полёте, он изверг из себя кучу пластиковых рук, ног, сердец и ещё чего-то, что Семён не успел рассмотреть, поскольку Рубель, сбитый с ног потоком человеческих запчастей, выпустил очередь прямо над головой Дудикова, отчего тому пришлось вжаться в койку на сорок три сантиметра.

Теперь к нему приблизился Морген, изо рта которого вылезало клубящееся облако дыма, постепенно формирующееся в огромный пистолет. Его дуло ткнулось в грудь Семёна, прямо в область сердца.

– Лучше работай на нас, – проскрежетало изнутри Моргена. – Что ты теряешь? Тебе денег кучу, новое жильё, бабе твоей цветов воз и библиотеку, детям яблоков сколько хошь…

– Трактор! – завопил Семён. – Трактор верните!

Морген выстрелил. Грудь Семёна прорезала невыносимая боль, озарённая фонтаном крови, которая брызнула в потолок и нарисовала на нём аляповатую репродукцию Джоконды.

– Согласен, – прошептал Дудиков.

– Зер, – усмехнулся Морген. – А также Гут.

В ту же секунду палата вокруг растворилась, а Семён вдруг обнаружил себя восседающим в мягком красном кресле за огромным столом. Стол изгибался причудливой волной, следуя вдоль стен просторного залитого светом зала. За столом, кроме Семёна, сидело несколько человек, важных, в строгих костюмах. Впрочем, Семён тут же обнаружил, что и сам он одет в серый костюм с синим галстуком, сильно сдавившим горло.

– Здесь вам придётся нелегко, – пропел Рубель, прохаживаясь вдоль стола и слегка приподняв крылья. – Вам предстоят теледебаты. На поле много игроков, и все как будто кандидаты. Но настоящий – только вы, не бойтесь их нападок злобных, а опасайтесь лишь молвы да всех вопросов неудобных.

– А можно без стихов? – буркнул Семён. – Бесят они меня.

– Можно, – кивнул Рубель. – Короче говоря, самое важное – произвести хорошее впечатление на народ. Вот там, видите, в воздухе висят четыре прозрачных сосуда?

– Я не слепой, – сказал Дудиков, покосившись наверх, к куполу помещения, где покачивались несколько огромных пустых колб с подведёнными к ним трубками.

– Это рейтинги, – пояснил Рубель. – Чем больше в сосуде крови, тем выше рейтинг. Если к концу дебатов в вашем будет больше остальных, вы станете Президентом Земли.

– А что надо говорить?

– Хороший вопрос, – Рубель улыбнулся и изобразил нечто похожее на реверанс. – Для начала все прочтут вступительные речи. Ваша будет изображена прямо перед вами, так что никаких затруднений возникнуть не должно. Потом будут задавать вопросы люди с улицы, показанные вон на том экране. Часть вопросов – заготовки, но не все, так что могут попасться трудные. Отвечайте, как можете, но помните про рейтинг. На всякий случай я буду иногда вмешиваться.

При этих словах Рубель приблизился к Семёну, наклонился над его ухом и легонько подул в него. Дудиков вздрогнул и скривил лицо от боли. В его ухе выросло нечто твёрдое, что распирало изнутри череп и чесалось, словно просилось наружу.

– Что это? – спросил Дудиков, скрипнув зубами.

– Через это я буду вам подсказывать, – улыбнулся Рубель. – Если будете слушаться меня, успех вам гарантирован.

– А также меня, – захохотал слева от Дудикова Морген, который вдруг оказался за тем же столом, что и Семён, трансформировав свою внешность в невзрачного молодого человека, сидящего возле таблички с надписью «Пресс-секретарь».

– Давайте начинать уже, – сказал Рубель. – Чем больше разброда, тем сложнее с ним бороться.

– Ну, это как посмотреть, – хохотнул Морген. – Давай, рули.

– Начинайте! – крикнул Рубель и ушёл в тень справа от стола.

Дудиков нервно поправил галстук и ещё раз огляделся. Кроме нескольких людей, сидящих за столом, в комнате находились также операторы с камерами, одна из которых смотрела сейчас прямо ему в лицо, и ведущий с микрофоном, который как раз прошёл развязной походкой в центр зала и с приторной улыбкой произнёс:

– Сегодня у нас в гостях лучшие люди планеты. А кто из них достойнее всех, мы узнаем по результатам нашего шоу «Больше крови»!

Заиграла бодрая, но неприятная музыка, под которую ведущий скорчил несколько ничего не означающих гримас, а после окончания музыки продолжил:

– Сначала все кандидаты произнесут короткую речь, в которой опишут свою программу действий. Время ограничено тридцатью секундами. Первым выступит многоуважаемый профессор всех мастей и академик жёлтой магии Пётр Тыквоед. Прошу вас. Время пошло!

За дальним от Семёна краем стола заговорил крупный мужчина с красным круглым лицом и ртом, лишённым половины зубов:

– Я предлагаю посадить всех виновных! Все сволочи! Планету продали! – На этих словах Тыквоед завращал глазами так сильно, что казалось, что они вот-вот вылетят из глазниц. – Всё отобрать! Построить большой сарай! Жить в нём, пока не станет лучше! Потом построить второй сарай! И потом всех повесить!

– Ваше время истекло, – выкрикнул ведущий, и, хотя кандидат ещё что-то говорил, его микрофон уже отключили. – Очень впечатляющее выступление! Обратите внимание на рейтинг!

Семён поднял глаза, следуя за взмахом руки ведущего, и увидел, что в колбе под потолком, помеченной буквами «ПТ», колыхался столбик крови высотой в несколько сантиметров.

– Не волнуйтесь, – услышал Семён в своём ухе вкрадчивый шёпот Рубеля. – Мы контролируем ситуацию.

– А теперь выступит наш следующий кандидат, – продолжил ведущий. – Итак, перед вами акула бизнеса и гамадрил финансов Роберт Рудацкий!

За столом чуть ближе к Семёну, чем первый выступающий, зашевелилась жирная бесформенная туша, одетая в блестящий серый костюм. Она открыла глаза и произнесла высоким дребезжащим голоском:

– Моё финансовое благополучие не вызывает, позволю себе ожидать, ни у кого никаких иллюзий. Поэтому я надеюсь, что всеобщая поддержка контингента позволит мне позаботиться и о его благополучии. Я собираюсь проводить экспансионистскую монетарную политику в рамках умеренных инфляционных ожиданий без популизма во всех его проявлениях.

Семён отметил про себя, что кровь в колбе с инициалами РР прибыла намного менее заметно, чем в первой после выступления Тыквоеда.

– Спасибо, – сказал ведущий. – Прекрасная речь. Давайте же теперь послушаем следующего кандидата. Итак, на очереди разрушитель мифов и убийца надежд, умопомрачительный Григорий Шмак!

Совсем рядом от Семёна, по левую руку от замаскированного Моргена, встрепенулся высокий немолодой мужчина с чудовищно огромным крючковатым носом и пышной чёрной шевелюрой.

– Во всём виноваты инопланетные уроды! – неожиданно громко и истерично закричал он. – Они захватили наши заводы и не пускают нас внутрь! Они насаждают своих хвостатых идолов! Они рубят лес, а у нас щепки летят! Я всех их заставлю убраться назад, на Луну. Всех варягов, жидов и негров марсианских!

Уровень крови в колбе Шмака рос и почти достиг уровня Тыквоеда, а может быть, и превысил бы его, но тут ведущий радостно воскликнул: «Время вышло!», тряхнул коком и направился в сторону Семёна.

– А сейчас, – он заговорщически подмигнул в телекамеру, – нас ждёт выступление самого Семёна Дудикова, грозы тракторов и пастыря агрономов…

Семён же тем временем разглядывал огненные буквы, которые нарисовались в воздухе прямо перед ним и плавно поплыли вверх, словно по экрану.

– Стойте, – сказал он негромким спокойным голосом. – Остановите всё это.

Морген повернул голову к Семёну, нахмурился и щёлкнул пальцами. В ту же секунду практически вся обстановка вокруг исчезла. Не стало телевизора, изображавшего собравшихся на улице людей, не стало кандидатов за столом, не стало и ведущего. Посреди пустоты, окрашенной в светло-зелёный слегка ядовитый цвет, остались только стол, покрытый красной тканью, Семён и Морген, сидящие за ним, а также Рубель, который бодро приближался к столу, шагая прямо по пустоте.

– Что случилось, уважаемый? – спросил Морген. Его лицо снова меняло форму, при этом не давая понять, что это за форма. Можно было сказать с уверенностью только то, что лицо серое и на нем шевелятся полупрозрачные щупальца отвратительного вида.

– Не буду я это читать, – сказал Семён.

– Почему? – не понял Морген.

– Чушь это полная, – сказал Семён. – И ещё я не вижу смысла.

Рубель задумчиво посмотрел на Семёна и произнёс нараспев:

– К чему все ваши рассужденья?

Текст согласован, утверждён,

И при достаточном везеньи

Вас приведёт к победе он.

Листва с деревьев облетела,

Кричит лошадка «И-го-го»…

Везенье же – не ваше дело,

Мы обеспечим и его.

– Заткнись! – неожиданно резко выкрикнул Морген. – Поэт доморощенный… – Затем он внимательно посмотрел то ли на Семёна, то ли сквозь него и заговорил: – Я могу назвать вам три причины, почему вам следует это прочитать. Во-первых, смысл есть, и я его знаю, а вам знать необязательно. Вы же понимаете, что власть находится не в выступлениях и не в колбах рейтингов, а в головах. Исходя из этого, и писался текст. Во-вторых, вы ничего не теряете, а даже наоборот, и от того, прочитаете вы эту чушь или другую, вам хуже точно не станет. А в-третьих – загляните под стол.

Дудиков приподнял скатерть и вздрогнул. На него смотрела огромная крокодилья морда, которая выползала прямо из зелёной пустоты, клацая огромными зубастыми челюстями.

– Это Артурчик, моё домашнее животное, – заметил Морген. – А также друг. – Он запрокинул голову и захохотал, отчего щупальца вокруг лица сложились в некоторое подобие кукиша.

Семён опустил скатерть и подумал пару секунд.

– Хорошо, – сказал он. – Вы меня убедили.

Морген снова щёлкнул пальцами, и зал телестудии вернулся назад, едва дав возможность Рубелю отпрыгнуть назад в тень.

Дудиков вздохнул, поднял глаза к тексту, который полз перед ним снизу вверх и уверенно прочитал:

– Я обычный тракторист, но я точно знаю, что нужно делать. Я умею управлять трактором, и буду управлять планетой не хуже. Я простой человек и знаю, что нужно простому народу. Я наведу порядок и дам людям то, чего они заслуживают, заботясь о каждом из них так же, как заботился бы о себе. И горе всем врагам, которые попробуют мне противостоять.

– Замечательно сказано! – возопил ведущий мерзким заливистым голосом. – Ну что же, мы выслушали все выступления. Давайте посмотрим на рейтинги.

Колба Семёна наполнилась более чем на три четверти, оставив далеко позади результаты остальных.

– А теперь, – продолжил ведущий, – я передам слово нашему корреспонденту Алёне Фуфло, которая даст возможность людям на улице задать вопросы кандидатам.

Жизнерадостная девушка с лошадиными скулами и чёлкой, скрывающей пол-лица, поднесла к губам микрофон и произнесла по ту сторону телеэкрана:

– У нас тут уже накопилось очень много желающих узнать мнения кандидатов по тому или иному вопросу, и я боюсь, что мы не успеем дать слово всем, но мы будем из кожи вон лезть и скорее сдохнем, чем наступим на горло нашей юной демократии. Начнём с молодого человека. Представьтесь, пожалуйста.

От толпы отделился неуверенный худощавый очкарик в дешёвом, но безупречно отутюженном костюме, который держал в руке пучок грязных морковок.

– Иван Упыкин, студент сельскохозяйственного института, – сказал он, помахав морковками перед камерой. – Хотел бы узнать, что думают господа кандидаты о либеральных ценностях.

Ведущий в студии оглядел кандидатов и произнёс:

– Кто-то хочет высказаться? Предлагаю отвечать в порядке первоначальных выступлений.

– Я думаю, – сказал Тыквоед, едва ведущий успел закрыть рот, – здесь двух мнений быть не может. К ногтю всех либералов вместе с их ценностями. Мало ли мы от них страдали? Расстрелять! Либералам если разрешить размножаться, это знаете, что будет? Я вот как-то раз купил себе на виллу унитаз с золотыми ручками. Так вот эти сволочи весь засрали!

– Ваша точка зрения понятна, – приторно улыбнулся ведущий и повернулся к Рудацкому, который как раз приоткрыл свои щёлочки-глаза и попытался возмущённо пошевелиться.

– Я считаю, – сказал он в стоящий возле его рта микрофон, – что любые ценности следует хранить в специально приспособленных для этого местах. У меня, к примеру, для каждой ценности имеется свой сейф, оборудованный специализированной охранной системой, предназначенной для уничтожения любого индивидуума, совершающего посягательство. И каждое содержимое застраховано на приличную сумму, а также перестраховано, чего и вам настоятельно рекомендую.

Он умолк и закрыл глаза, отчего лицо превратилось в бесформенную лепёшку.

– Спасибо, – сказал ведущий, посмотрев на Шмака.

– Слово «либеральный» какое-то подозрительное, – сказал Шмак, придав лицу презрительное выражение. – Похоже на «Либерзон». И что это за ценности такие? Не слыхал. Наверняка инопланетная зараза. Это мы из вас выбьем, дайте только срок!

Тут в ухе у Семёна зашептал голос Рубеля:

– Скажите, милый мой Семён, что вы и день, и ночь готовы блюсти и совесть, и закон, и что для вас свобода слова – не просто звук…

– Заткнись, – прошипел Дудиков, – сам знаю.

Он наклонился к микрофону и сказал негромко, но уверенно:

– Я так понимаю, что под либеральными ценностями вы понимаете всякого там рода свободы. Я лично считаю, что они нужны ровно настолько, чтобы человек чувствовал себя свободным. Но всё должно иметь предел. Взять, к примеру, свободу слова. Вот сейчас каждый говорит, что хочет. И всё равно жрать нечего. А если, представьте, ещё и свободу мысли разрешат? С этим-то уж точно играть нельзя. Я так считаю – в сильном государстве должна быть свобода. Но совсем чуть-чуть. Чтобы каждый знал своё место.

– Семён, что вы несёте? – шипел в ухо Рубель. – Думать вы можете что хотите, но сейчас-то это зачем говорить?

– Или, – продолжал Семён, – взять, к примеру, свободу вероисповедания. Вы только представьте – каждый будет верить в собственного Бога. Это что за бардак начнётся? Нужно выработать стандарты какие-то, унифицировать. Если бы стандартов не было, ни один трактор невозможно было бы из запчастей собрать. Предлагаю просто всем начать верить в меня. И не нужны все остальные религии. Что с них проку? Святым духом сыт не будешь.

– Семён, замолчите, – тихо сказал Морген слева от Дудикова.

– Да не замолчу я, – сказал Дудиков. – Вот мне собственный пресс-секретарь пытается рот заткнуть. Дескать, не то говорю. А я не для него говорю, а для народа. Вон, смотрите, сколько крови за меня уже сдали.

И правда, колба Дудикова всё наполнялась.

– Спасибо за ответы, – сказала девушка с телеэкрана. – У нас тут готов следующий вопрос. Представьтесь, пожалуйста, – обратилась она к маленькому мужичку с бегающими глазками, одетому в потёртый коричневый пиджак.

– Вова я, – сказал мужичок. – Вова Крест. Я потомственный вор. И отец мой воровал, и дед, и прадед. И я ворую всё, что плохо лежит. Вот и скажите мне, господа хорошие – должен я сидеть в тюрьме?

Тыквоед привёл в исходное положение закатившиеся было глаза и заговорил:

– С каждым делом нужно разбираться строго. Но справедливо. Что-то воровать можно, а что-то нужно. Скажем, если это социалистическая собственность, то она, значит, принадлежит народу. А Вова Крест и есть этот самый народ. Значит, и воровства никакого нет. Если собственность капиталистическая, то это уже не воровство, а экспроприация получается, дело нужное, государственное, его надо поддержать. А вот если, к примеру, он у меня что украдёт, тут уж придётся отвечать по всей строгости. И никаких там поблажек.

Наступила очередь Рудацкого. По его подбородкам пробежала лёгкая рябь, и он неторопливо заговорил:

– Если какой-либо физический объект плохо лежит, это однозначно проблема того физического субъекта, который это плохо положил. У меня, к примеру, всё хорошо лежит. На оффшорных счетах в таких банках, о которых никто вообще никогда не слышал. Так что украсть это кому бы то ни было представляется очень затруднительным. А где вору сидеть, должен решать сам вышеозначенный вор. Я вот, как видите, здесь сижу, меня здесь всё устраивает. А один мой коллега курсирует постоянно между тюрьмой и курортом – и там у него деловые потребности, и здесь. Я этого не понимаю. Человек должен своё достоинство иметь, вес.

Тут глаза Рудацкого снова закрылись и исчезли с лица.

– Всё ворье надо посадить и выслать на их родную планету, – заговорил Шмак. – А если кто-то из наших, местных, что украл, так это у нас в крови, ничего не поделаешь. Это простительно. Всех если в тюрьмы сажать, кто же тогда править станет? Да и тюрем не хватит.

Дудиков уже открыл рот, чтобы высказать своё мнение, как его перебил быстрый шёпот в ухе:

– Скажите: «Пусть решает суд». Ведь всё должно быть справедливо. Одни вагоны денег прут, другие – кружку из-под пива. Закон для нас и царь, и Бог. Не ошибиться очень важно. Кого простить, кому в острог – решают пусть суды присяжных.

– Я лично так думаю, – заговорил Семён, – что надо исходить из пользы для общества. Вот если бы этот вор ко мне лично пришёл и доказал мне, что он для общества больше пользы приносит, чем вреда, то и пусть живёт себе дальше. Ну, может, он, к примеру, налоги платит исправно или лично мне готов оказать какую-то помощь. Надо приватно побеседовать. Я думаю, всегда можно договориться.

– Да вы рехнулись, Семён! – забормотал Рубель, но Дудиков только поморщился.

На экране как раз появился следующий интересующийся мнением кандидатов. Им оказался лысый бомж в драной майке и чудовищно грязных штанах, который держал в руке огромный баул, похоже, забитый бутылками. Стоявшая рядом с ним Алёна Фуфло демонстративно зажала нос и поднесла микрофон так, чтобы держаться подальше.

– Господа, – хрипло сказал бомж. – У меня вопрос простой. Сколько при вас будут за сданные бутылки платить?

Первым снова отвечал Тыквоед. Он грозно сдвинул брови и пророкотал:

– Ничего при мне не будут платить! Сбор бутылок – это не для советского человека! При мне бомжей не будет. Всех пустим на переработку на благо народного хозяйства. До чего планету довели! Это же позор! На мыло!

– Тут надо учесть множество факторов, – возразил Рудацкий. – Налог на добавленную стоимость, налог на прибыль, резервную ставку Центробанка и инвестиционный климат. Я бы лично больше десяти копеек не платил, иначе, не ровен час, разоришься.

– Это инопланетяне нам бутылки подбрасывают, – поведал Шмак. – Откуда у землян могут быть бутылки? Они это специально, чтобы вместо работы народ шлялся и бутылки собирал. Нельзя за это платить, чтобы бездельничать неповадно было.

– Нечего мне в ухо бубнить, – рассердился Дудиков, перебив очередное шипение в ухе. – Я лично считаю, что сбор бутылок надо поддержать на государственном уровне. Поскольку господа бомжи тем самым очищают город. Я думаю, с помощью умеренных дотаций вполне можно платить по три, а то и четыре рубля за бутылку. Объявим программу утилизации – начнём с бутылок, а там посмотрим.

Столбик крови в колбе Семёна заметно подрос, а из телевизора донёсся одобрительный гул. Сквозь него пробился неуверенный голос Алёны Фуфло:

– Тут один молодой человек всё рвётся о чём-то спросить… Дать ему слово?

– Ну, раз рвётся… – пожал плечами ведущий в студии.

К микрофону пробрался не вполне уверенно стоящий на ногах лохматый юноша в футболке и сиреневых джинсах в обтяжку.

– Задолнут Пакер, представитель Галактического Конгресса Империи Седьмой Плиты, – представился он. – Я вот тут смотрю на это и возникает вопрос…. А откуда все эти кандидаты? Кто их выдвигал? Кто их регистрировал? Почему, например, я не кандидат, а эти кретины – кандидаты? Я тоже хочу!

Алёна Фуфло вырвала микрофон и принялась дубасить им Пакера по голове. Пакер покачнулся и шлёпнулся на спину, исчезнув с экрана.

– Да как вы смеете! – вопила Алёна. – Как можно задавать такие вопросы? Ещё интеллигентным притворился!

– Извините, – сказал Семён, – а можно, я отвечу?

Наступила тишина. И даже Рубель не стал бормотать в ухо, видимо, не успев срифмовать свой протест.

– Я думаю, – сказал Семён, – что всё сделано правильно. Нельзя кому попало становиться кандидатом на такой ответственный пост. Этак что же получится? Любая кухарка сможет управлять государством. Я, конечно, подробностей не знаю, поскольку сам не регистрировался, но уверен, что отбором кандидатов занимались достойные, специально обученные люди, задачей которых было пропустить тех, кто наиболее полно представляет наши общие интересы.

– Спасибо, – поблагодарила Алёна. – Похоже, мы успеем услышать ещё только один вопрос. – Ребёнок вот давно ждёт.

На экране показалась девочка лет десяти в красном платьице с белым фартучком, большим бантом на голове и откровенным, хотя и не вульгарным, присутствием косметики на лице, явно нанесённой профессиональным гримёром.

– Господа кандидаты, – сказала она тоненьким голоском, который просто не мог не вызывать сочувствия. – У меня мама болеет. Вы поднимете ей зарплату?

– Народные деньги просто так не раздают, – прогрохотал голос Тыквоеда. – Надо сначала выяснить, что за мама, какую работу она выполняет, является ли она участницей соцсоревнования, чем болеет, в конце концов. А затем мы примем решение.

– Солидарен с предыдущим оратором, – Рудацкий пошевелился и попытался кивнуть, чему мешала груда жира на шее. – Если бы я выплачивал подчинённому мне контингенту дивиденды и бонусы за красивые глазки, моё состояние быстро бы улетучилось. А её мама и вовсе не на меня работает, как мне кажется.

– Мне вообще эта девочка кажется ужасно подозрительной, – сощурил глаз Шмак. – Вот она ни имя, ни фамилию не назвала. Небось, тоже что-то не нашенское. Провокатор, одним словом.

– А вы что скажете? – ведущий повернулся к Дудикову,

Семён робко улыбнулся.

– Милое дитя, – сказал он дрогнувшим голосом, – как же я могу не помочь твоей маме? Передай моему секретарю её фамилию и адрес, и мы обязательно со всем разберёмся. Маму вылечим, зарплату поднимем. Что нам, рублей, что ли, жалко? За них всё равно ничего не купишь. А ещё, – он чуть понизил голос, – подарим мы вам красивую квартиру в центре Красной площади и автомобиль «Ока» почти новый, на ходу, – глаза Дудикова заблестели, и он часто заморгал.